1.
Вот, представьте себе, как в лютый мороз вы торопитесь поскорее дошагать от метро до своего дома. А вам навстречу идёт человек в натянутой на уши шапке и в соответствующем погоде пуховике. Но что-то заставляет вас вглядеться в него попристальней. И вы вдруг обнаруживаете, что обут-то он в домашние тапочки на босу ногу. Вам хочется у него спросить, что случилось, и нужна ли помощь. Но по обыкновенному выражению его лица можно понять лишь то, что ничего особенного с ним не случилось. И вы свой путь продолжаете уже в невольной тревоге за этого странного человека. А потом обнаруживаете ещё одного такого же, в тапочках на босу ногу.
И наконец, уже у себя во дворе вы встречаете соседа по этажу, выгуливающего свою собаку. И нетерпеливо делитесь с ним своими недоумениями. «Да это вы, наверно, не смотрите передачи теле-доктора Мальцевой, вот и удивляетесь. А мало ли чего для улучшения кровообращения она могла насоветовать…» И далее я уже удивляюсь способности людей столь самоотверженно доверяться мастерам телевизионных шоу.
Этих таинственных прохожих я, конечно, придумал, но таким же, в тапочках на босу ногу, показался мне и проект новых Основ государственной политики в области культуры.
И вроде бы вполне соответствует нынешним условиям холодной войны вот это, оставшееся в редактируемом проекте от ныне действующих Основ утверждение: «Государственная культурная политика признаётся неотъемлемой частью стратегии национальной безопасности Российской Федерации». Да и вот эта новая вставка — «Перед Российской Федерацией стоит задача сбережения народа России, сохранения фундаментальных ценностей и принципов, формирующих основы российского общества» — явно продиктована весьма ныне обострившимися в России демографическим и ценностным кризисами. А к наиболее опасным для будущего России «проявлениям гуманитарного кризиса» в их прежний перечень («снижение интеллектуального и культурного уровня общества; рост агрессии и нетерпимости, проявления асоциального поведения; деформация исторической памяти, негативная оценка значительных периодов отечественной истории, распространение ложного представления об исторической отсталости России; атомизация общества — разрыв социальных связей (дружеских, семейных, соседских), рост индивидуализма, пренебрежения правами других») вполне разумно добавлено «размывание традиционных российских духовно-нравственных ценностей, ослабление единства многонационального народа Российской Федерации».
Но вот, например, ныне широко рекламируется мюзикл «Онегин» поставленный на Таганке. Сначала канадцы его слепили из оперы Чайковского «Евгений Онегин», сочинив к нему даже свои музыку и текст. Потом уже наши умельцы перевели на русский язык канадские тексты и представили нашим зрителям это очевидное для любого культурного человека глумление над Россией как «новое прочтение русской классики». И вот уже на родине Пушкина и Чайковского «на сцену выезжает огромный трейлер образца 60-х — насквозь проржавевший, старомодный и громоздкий. На наших глазах компания делает кульбит во времени — это уже не сегодняшняя молодёжь, а скорее «дети цветов» конца 60-х, эпоха свободной любви. Костюмы (Екатерина Гутковская) изобретательно совмещают фольклорно-джинсовый стиль начала 70-х и сельскую роскошь провинциальной моды пушкинской эпохи. История Онегина, Татьяны Лариной и Владимира Ленского наконец-то начинается…»
Если же учесть, что наше величайшее национальное достояние — балет Чайковского «Щелкунчик», — который на сцене Берлинского государственного балета с успехом шёл с 2013 года, в канун нынешнего Рождества немцами был вдруг запрещён из-за «неполиткорректности», то разрекламированная постановка в Москве изуродованного Чайковского и Пушкина не может не восприниматься как наша гуманитарная катастрофа и наша капитуляция.
Такой же катастрофой и капитуляцией является пропаганда нашим телеканалом «Культура» «крупнейших русских писателей», созданных по лекалам Сороса и под патронажем Роспечати, ныне вошедшей в структуры Минцифры. Например, в телепередаче «Открытая книга» её ведущий Сергей Шаргунов, являющийся председателем Ассоциации писателей и издателей, сам же – как о должном — спрашивает у приглашенного им писателя о том, почему все его герои ненавидят Россию. И писатель объясняет это своей то ли исторической, то ли художественной правдой, которую даже любящему Россию автору превозмочь невозможно.
То есть, хотя творческими элитами вроде бы и нельзя притвориться, как волк притворился бабушкой в известной нам с детства сказке «Красная Шапочка», но в определённых исторических условиях волки могут занять самый высокий статус среди Красных Шапочек, бабушками даже и не притворяясь.
И вот это противоречащее «стратегии национальной безопасности Российской Федерации» «размывание традиционных российских духовно-нравственных ценностей» остаётся возможным не потому, что «других писателей у нас нет», а потому что именно настоящие писатели до сих пор у нас самой же государственной властью игнорируются по причине того, что, как пояснил чиновник, к ведомству которого литература отнесена, «родным причалом для писателей является Родина, а не государственный орган».
Но как-то ведь и канадский мюзикл, и писатели, размывающие традиционные российские духовно-нравственные ценности, к государственным органам причаливают?
И вот сначала в Москве и во многих городах России к государственным органам «причалили» вместо настоящих современных мастеров живописи центры «нового искусства», а потом и появился в проекте новых Основ государственной политики в области культуры раздел, приравнивающий к культуре «креативную индустрию».
Я понимаю, что у культуры может быть самое широкое значение. В конце-концов, глиняные свистульки в виде петушков, которые мне родители покупали на базаре, это тоже часть нашей культуры, но когда именно в государственном секторе российского информационного пространства отсутствуют писатели и художники, не отрекающиеся от российских культурных основ и духовно-нравственных ценностей, а всё иное присутствует, то приравнивание «креативной индустрии» не к индустрии в широком её смысле, а к культуре в самом высоком смысле, да к тому же и в контексте национальной безопасности, — это всё равно, что картину Александра Иванова Третьяковке не просто заслонить арт объектом «нового искусства», а и навеки спрятать за какой-нибудь «креативный» шкаф.
Чем обернётся для ближайшего будущего России то, что уже не одному новому поколению современная высокая русская литература остаётся недоступной, я даже и гадать не буду, но, слава Богу, хотя бы в школьных учебных программах присутствует русская классика. И, например, ещё когда обсуждался проект Основ государственной политики в области культуры, подписанный президентом в 2014 году, политолог Сергей Караганов отметил: «Мы — и это видно из документа — недооцениваем роль литературы. Ведь мы не вернули бы Крым, если бы не было «Севастопольских рассказов«.
А в условиях нынешней холодной войны я могу ещё и напомнить, что это писатель Шолохов при прямой поддержке государства создал «Поднятую целину», по которой весь мир судил о советской коллективизации, а Солженицын при прямой поддержке Госдепа США смыслы советской истории переписал заново, а Шолохова обвинил в плагиате.
И хотя я об этом уже писал, уж не удержусь и ещё раз приведу пример тому, чем могло бы наше государство вооружиться уже в нынешней холодной войне, если у него был бы хоть один специальный чиновник, писателей курирующий без непрофильных посредников. Например, он бы мог доложить по инстанциям, что в канун минского майдана одним из самых выдающихся мастеров современной русской прозы Михаилом Поповым был написан роман «На кресах всходних», рассказывающий о событиях на западных белорусских окраинах с 1908 по 1944 годы. И что минский майдан не только своими причинами и следствиями, а даже и типажами его главных действующих лиц стал всего лишь продолжением романа Михаила Попова. И в результате этот роман был бы обречён стать ключевым событием XXVIII Минской международной книжной выставки-ярмарки, а менеджеры от литературы, если б они были действительно креативными, затем хорошо заработали бы на тиражировании этого романа для белорусского и российского книжных рынков. Но Михаил Попов не значился даже и в списке самых рядовых российских участников Минской книжной выставки-ярмарки. Как не значится он и в доступных широкому кругу читателей святцах современной русской литературы.
Художественные тексты, в профессиональной среде признанные как самые драгоценные и самоценные, воздействуют на умы гораздо глубже, чем любые более затратные пропагандистские проекты.
2.
Когда не соблюдается иерархия в ценностных значениях понятий, относящихся к культуре, начинается путаница и в самих смыслах этих понятий. Вопреки даже и сопротивлению нашего русского языка.
Например, при всём том, что английское слово «креативный» можно перевести на русский как «творческий», оно в России в соответствии даже с самой языковой культурой стало применяться относительно программистов, блогеров, менеджеров, чиновников, школьных учителей и всех, кто к выполнению своих задач относится творчески. А вот если писателя, художника или представителей иных творческих профессий назвать «креативными», то это будет иметь отношение не к их профессиональному таланту и мастерству, а к их умению результаты собственной творческой работы монетизировать.
И эти различия в значениях слов, диктуемые свойствами самого русского языка, не так уж условны. В своё время как-то само собой получилось, что сначала эстрадную музыку стали отличать от классической, а потом и в литературе выделилась именно эстрадная поэзия. И при всём том, что формально она была противопоставлена поэзии, которую критики назвали «тихой лирикой», именно эта «тихая лирика» сохраняла в себе основы русской национальной культуры. А в те годы, когда наш книжный рынок государство уже перестало контролировать, а издательские монополии его себе ещё не подчинили, самыми массовыми тиражами в книжных магазинах продавались книги самого «тихого лирика» Николая Рубцова. Почему? А потому что это был период обрушения России как цивилизации и поэзия Николая Рубцова стала воспринимался как её самый драгоценный и самый родной остаток. Точно так же, когда в российский литературный процесс вмешался Сорос, то либеральные журналы, которым он оказывал финансовую поддержку, а Росагенство обеспечивало подписку по всем библиотекам, за короткий срок стали в своем тираже уступать журналам «почвенническим», которые могли рассчитывать лишь на своих подписчиков даже и в те суровые времена, когда люди месяцами не получали зарплаты.
Вот и на вопрос, почему во времена советского однопартийного книжного рынка наша страна была самой читающей в мире, а в постсоветский период, когда с книжного рынка исчезла современная русская, в культурном её значении, литература, то ко всякой литературе вообще пропал интерес, — ответ только один: литература, сохраняющая основы национальной культуры и ментальности, является единственно возможным камертоном, настраивающим нас на восприятие художественных текстов во всех их удобочитаемых видах и типах.
А если у кого-то может появиться надежда, что «креативная индустрия» — это «та же добыча радия», где «грамм добычи на тонны руды», то надо всего лишь обратить внимание на то, почему в постсоветский период, когда песенное творчество стало полностью контролироваться песенной индустрией (в полном смысле этого слова), в России не появилось ни одной общенародной песни. Не появилось даже с тех пор, как в 2014 году президентом были подписаны вполне внятные Основы государственной политики, определяющие всю важность значения общенациональной культуры и основывающейся на ней общероссийской ментальности, столь важной для нашей национальной безопасности.
Да, производственные цеха песенной индустрии давно работают на полную мощь, в том числе и на наших телеэкранах, и это для пущей «креативности» маски и костюмы цеховых мастеров всё больше и больше соответствуют многовековым и общенародным образам насельников адских бездн. И как тут не вспомнить о Ричарде Кроссмане (Richard Crossman), утверждавшем, что «Лучший способ вести пропаганду — это никогда не выглядеть ведущим пропаганду».
Но даже и при всём этом я бы не хотел показаться противником «креативной индустрии», если только это окажется не очередное Роснано, если у нашей страны увеличится валовый продукт, а бюджет пополнится дополнительными налоговыми поступлениями. Да и делал же японский император Мэйдзи ставку на реформу владений, управляемых даймё, а Ленин — на электрификацию, Сталин — на индустриализацию, а Рузвельт — на строительство дорог. И сосуществовали же в средневековой Европе две культуры – христианская и карнавальная как рудимент языческой (почти что аналог русской Масленицы). Просто, если новации касаются также и культуры, надо отдавать себе отчёт в том, что без исторически сложившейся в культурном пространстве Европы вертикальной иерархии, её христианская основа уже в средние века растворилась бы в той горизонтальной плоскости, где не требуется ни духовных, ни нравственных усилий, чтобы приподняться над пищевой цепочкой к смыслам все-таки человеческой жизни. Что, в общем-то, с Европой и случилось сегодня, когда от Церкви и от традиционной семьи она стала требовать к содомитским стандартам толерантности большей, чем у самих содомитов к ним.
Культура не может не быть устремленной ввысь вертикалью.
3.
Утвердилось мнение, что понятие «креативная экономика» было введено в обиход в августе 2000 года американским деловым журналом BusinessWeek и обозначало особый сектор экономики, основанный на продаже товаров и услуг, являющихся результатом интеллектуальной деятельности.
В 2014 году в Англии была создана Федерация креативных индустрий, и не на пустом месте, а потому что творческие отрасли уже стали наиболее быстрорастущим сектором английской. То есть, у этого сектора появилась естественная необходимость занять подобающее ему место также и в принятии политических и социальных решений. Например, в настоящее время валовая добавленная стоимость творческой индустрии в Великобритании составляет 91,8 млрд. фунтов стерлингов.
А в феврале 2021 года Федерация креативных индустрий была организована и в России (одним из её учредителей является даже и Ассоциация союзов писателей и издателей). И меньше чем через год распоряжением Правительства Российской Федерации была утверждена Концепция развития творческих (креативных) индустрий и механизмов осуществления их государственной поддержки в крупных и крупнейших городских агломерациях.
Заместитель председателя комиссии Общественной палаты РФ по вопросам развития культуры и сохранению духовного наследия, исполнительный директор Ассоциации анимационного кино России Ирина Мастусова отмечает: «Сейчас в нашей стране происходит взрывной рост креативных индустрий. Достаточно взглянуть на успехи экспортного продвижения отечественного кино и особенно анимации». Тем не менее, директор Центра креативной экономики НИУ ВШЭ Татьяна Абанкина всё же обращает внимание на то, что «Обществу в целом сегодня надо понять, кто играет на этом рынке, с кем можно иметь дело, кому надо оказывать государственную поддержку».
Что касается мнений гуманитарного характера и потому более беспристрастных, то доктор философии, профессор Школы культурологии гуманитарного факультета Национального исследовательского университета ВШЭ Руслан Хестанов отмечает следующее: «В условиях трансформации культурного сектора, заданной политикой креативных индустрий, встаёт вопрос об «архаичности» тех форм знания, которые были уместны в условиях сохранения центральной роли национальных государств в культурной политике». Нашему отечественному учёному не противоречат другие такие же беспристрастные исследователи феномена «креативной индустрии». Например, как сообщает Википедия: «Ряд авторов считает, что креативная экономика тесно связана с развитием одноранговой экономики, характерными чертами которой являются доминирование информационного производства, вытеснение иерархий горизонтальными экономическими сетями, изобилие нематериальных благ и сокращение функции капитала. Поскольку отрасли креативной экономики в основном связаны с производством информационного контента, наиболее оптимальной средой для них являются горизонтальные сети, обеспечивающие свободу обмена креативными продуктами и информацией в рамках глобального общества».
И если «наиболее оптимальной средой» для креативной индустрии являются глобальные «горизонтальные сети», то у меня возникает вопрос: а почему именно Александр Аузан с его огромным опытом сотрудничества с Соросом и с многими зарубежными центрами влияния на России возглавил Федерацию креативных индустрий?
Или, вот например, есть у Федерации креативных индустрий, помимо многих прочих, программа “Креативные практики”, и как сообщается в блоге Генерального директора Федерации креативных индустрий Игоря М. Намаконова, её целью является « поддержка креативных проектов и социальных инициатив, обмен опытом между активными городскими сообществами с участием ведущих экспертов и исследование факторов развития креативных индустрий в городах России». Звучит очень солидно, но в качестве результатата этой деятельности М. Намаконовым явлены нам в сети не творческие фантазии на тему региональных народных промыслов, имеющих даже и, как теперь принято выражаться, известные за пределами России бренды, а вот эта продукция, исполненная в виде ритуальных приношений еще пока ни в одном их российских регионов неведомой богине уродства.
Или и здесь уместным будет вспомнить Ричарда Кроссмана: «Лучший способ вести пропаганду — это никогда не выглядеть ведущим пропаганду».
4.
В холодной войне немалое значение имеет не только то, в пропаганду чего вложены наибольшие средства, а и то, что само по себе является самоценным и потому вызывает простое человеческое любопытство. Например, как пишет Фрэнсис Сондерс в своей книге «ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны» (М., «Кучково поле», 2013), после второй мировой войны «огромным успехом пользовался открытый в 1947 году в Берлине советский Дом культуры», и американцы ничего не могли ему противопоставить для своего «морального и культурного превосходства». Точно так же они ничего не могли противопоставить и Европе, поскольку «с европейской точки зрения, Америка была «культурной пустыней», нацией жующих жвачку обывателей, чьим национальным девизом могли служить слова американского журналиста и критика Дуайта Макдональда: «Я получил своё, и пошёл ты, Джек!»».
Но выпускникам престижнейших западных университетов, возглавлявших ЦРУ США, хватило ума создать Конгресс за свободу культуры (Congress for Cultural Freedom) с отделениями в 35 государствах, с десятками периодических изданий и программ. И через многие симпозиумы, выставки и концерты, по словам Фрэнсис Сондерс, достичь «полного триумфа во всех сферах человеческого духа, общих и Старому и Новому Свету». Созданный ЦРУ консорциум, «состоявший из тех, кого Генри Киссинджер характеризовал как «аристократию, посвятившую себя служению нации на основе принципа беспристрастности», являлся скрытным оружием Америки в холодной войне, применение которого имело обширные последствия. Нравилось им это или нет, знали они об этом или нет — в послевоенной Европе оставалось совсем немного писателей, поэтов, художников, историков, учёных и критиков, чьи имена не были бы связаны с этим тайным предприятием. Никем не оспариваемая, так и не обнаруженная в течение более чем 20 лет, американская разведка управляла изощрённым, надёжно обеспеченным культурным фронтом на Западе, ради Запада, под предлогом свободы выражения. Определяя холодную войну как «битву за человеческие умы», она запаслась обширным арсеналом культурного оружия: журналами, книгами, конференциями, семинарами, выставками, концертами, премиями».
Ну, а Пен-клуб, как пишет в своем беспристрастном исследовании Фрэнсис Сондерс, не проявляющая сочувствия ни Советскому Союзу, ни к России, но и не приемлющая «огромную систему обмана», к середине 1960-х годов уже «имел 76 центров в 55 странах и был официально признан ЮНЕСКО самой представительной литературной организацией мира. Его задачи включали обещание избегать при любых обстоятельствах участия «в государственной или партийной политике». Именно декларируемая аполитичность и защита свободы слова гарантировали клубу международное расширение в годы холодной войны. Но правда и то, что ЦРУ прилагало все усилия, чтобы превратить ПЕН-клуб в проводник интересов американского правительства, аналогичный Конгрессу за свободу культуры».
Но невозможно, отравляя чужие колодцы, через своих же деятелей культуры, «связанных с этим тайным предприятием», самому не заразиться. Сегодняшние США – это уже не «новый Рим», созданный эмигрантами подобно тому, как античный Рим был создан «беженцами из Трои», и управляемый по латинскому образцу конгрессом, сенатом и президентом с правами консула. Как отмечает известный американский финансовый аналитик и писатель Дага Кейси в своей книге «Упадок империи: параллели между Соединёнными Штатами и Римом», уже давно американские выпускники университетов получают ученые степени не по математике или физике, а по гендерным исследованиям в области права или социологии.
То есть, если иметь ввиду еще и вашингтонский майдан, поспособствовавший либералу Байдену в некоторых штатах набрать голосов больше, чем имелось там избирателей и таким образом одержать победу над республиканцем (государственником) Трампом, то получается, что в мировой холодной войне, ведущейся с момента создания Конгресса за свободу культуры победу в холодной войне одержали не США, а «глубинное государство» имени Клауса Шваба.
«Российский писатель»