С именем Александра Блока неразрывно связана эпоха Серебряного века русской культуры. Великий русский поэт умер на 41-м году жизни, 7 августа 1921 года в 10 часов 30 минут, «сгорев» от скоротечной болезни. Официальная причина смерти — воспаление сердечных клапанов, но в обществе трагедию связывают с мистическим действием его собственных слов: на одном из выступлений Блок произнёс фразу «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем»…
Главный представитель символизма в русской литературе Александр Блок был одним из деятелей культуры Петрограда, принявших советскую власть и согласившихся на неё работать. Поэт встретил революции со смешанными чувствами, но отказался от эмиграции. В знаменитой поэме «Двенадцать» он пытался осмыслить Октябрьскую революцию через призму метафор. Произведение получилось неоднозначным и не смогло раскрыть конкретное отношение Блока к происходящему в стране. Какое-то время поэму считали большевистской, но с таким же успехом её можно рассматривать как памфлет против большевизма, подчеркнув другие стороны текста. Критик Виктор Шкловский осудил читателей, воспринимавших поэму всерьёз и не сумевших понять иронии автора над действительностью.
Блок остался в России, поддерживая страну в трудные годы, и устроился редактором в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств». Советская власть активно использовала влиятельное имя Блока в своих целях, назначая его на многие должности в различных государственных организациях. Зачастую сам поэт не знал о новых назначениях, но по понятным причинам не мог перечить власти и постепенно обрастал огромным объёмом работы. Отсутствие отдыха значительно подкосило здоровье Блока: обременённый ответственностью за порученные ему дела, поэт не имел возможности расслабиться. Своё состояние того периода он описывал словами «меня выпили»…
«Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…» — сетовал Блок в частном письме, написанном в 1919 году.
В феврале 1921 года на вечере, посвящённом памяти Пушкина, где присутствовали также Анна Ахматова и Николай Гумилёв, Александр Блок произносит речь, полную отчаяния. Он стоял на эстраде в чёрном пиджаке поверх белого свитера с высоким воротником, засунув руки в карманы. Процитировав знаменитую строку Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…», поэт повернулся к сидевшему тут же на сцене обескураженному советскому бюрократу и отчеканил: « …покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем: жизнь для него потеряла смысл».
Тем временем на фоне проблем и трудной жизни в революционном Петрограде физическое состояние поэта продолжало ухудшаться. У Блока была выявлена астма, развились психические расстройства, а зимой 1920 года его поразила цинга. Для приведения здоровья в порядок поэт решил отправиться на лечение в Финляндию. Вместе с коллегой Фёдором Сологубом он подал в Политбюро запрос на получение выездных виз, но получил отказ. Разрешение было выхлопотано Л.Каменевым и А.Луначарским на следующем заседании, но оно запоздало и уже не смогло спасти поэта. Блок умер в своей последней петроградской квартире — улица Декабристов, дом 57, квартира 23. В ней он прожил последний год своей жизни.
Поэт был похоронен 10 августа на Смоленском православном кладбище. А. М. Ремизов писал: «Гроб не на руках, а на плечах людей, которые несут без устали и не хотят сменяться… Народа не так много, но и очень, очень много для того времени, довольно безлюдного. И так до кладбища, какими-то ущербными линиями Васильевского острова, по которым, вероятно, недавно гулял любящий помногу ходить Блок».
Отпевание А. А. Блока было совершено в церкви Воскресения Христова. 28 сентября 1944 года прах поэта был перезахоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище Ленинграда.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь…
АЛЕКСАНДР БЛОК
НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
Часть 1
Река раскинулась. Течёт, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль…
И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!
Часть 2
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути — горючий белый камень.
За рекой — поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мёртвым лечь!»
Я — не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
Часть 3
В ночь, когда Мамай залёг с ордою
Степи и мосты,
В тёмном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?
Перед Доном тёмным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуно’чи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моём плече.
И когда, наутро, тучей чёрной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Часть 4
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали’…
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моём,
И падают светлые мысли,
Сожжённые тёмным огнём…
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
Часть 5
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
За тишиною непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжёл, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!