САША ЧЁРНЫЙ
СМЕХ СКВОЗЬ СЛЁЗЫ
Ах, милый Николай Васильич Гоголь,
Когда б сейчас из гроба встать ты мог, –
Любой прыщавый декадентский щёголь
Сказал бы: «Э, какой он, к черту, Бог?
Знал быт, владел пером, страдал – какая редкость!
А стиль, напевность, а прозрения печать,
А тёмно-звонких слов изысканная меткость?..
Нет, старичок… Ложитесь в гроб опять!»
Есть между ними, правда, и такие,
Что дерзко от тебя ведут свой тусклый род
И, лицемерно пред тобой согнувши выи,
Мечтают сладенько: «придёт и мой черед!»
Но от таких «своих», дешёвых и развязных,
Удрал бы ты, как Подколесин, чрез окно…
Царят! Бог их прости, больных, пустых и грязных,
А нам они наскучили давно.
Пусть их шумят… Но где твои герои?
Все живы ли, иль, небо прокоптив,
В углах медвежьих сгнили на покое
Под сенью благостной крестьянских тучных нив?
Живут… И как живут! Ты, встав сейчас из гроба,
Ни одного из них, наверно б, не узнал:
Павлуша Чичиков – сановная особа
И в интендантстве патриотом стал –
На мёртвых душ портянки поставляет
(Живым они, пожалуй, ни к чему),
Манилов в третьей думе заседает
И в председатели был избран… по уму.
Петрушка сдуру сделался поэтом
И что-то мажет в «Золотом руне»,
Ноздрёв пошёл в охранное – и в этом
Нашёл своё призвание вполне.
Поручик Пирогов с успехом служит в Ялте
И сам сапожников по праздникам сечёт,
Чуб стал союзником и об еврейском гвалте
С большою эрудицией поёт.
Жан Хлестаков работает в «России»,
Затем – в «Осведомительном бюро»,
Где чувствует себя совсем в родной стихии:
Разжился, раздобрел – вот борзое перо!..
Одни лишь черти, Вий, да ведьмы и русалки,
Попавши в плен к писателям modernes,
Зачахли, выдохлись и стали страшно жалки,
Истасканные блудом мелких скверн…
Ах, милый Николай Васильич Гоголь!
Как хорошо, что ты не можешь встать…
Но мы живём. Боюсь, не слишком много-ль
Нам надо слышать, видеть и молчать.
Но «смех сквозь слёзы» радостью усталой
Не зазвенит твоим струнам в ответ…
Увы, увы… Слёз более не стало,
И смеха нет.
1909 г.