«И вскрикнет удивлённая душа…» 20 июня – 75 лет со дня рождения астраханского поэта Олега Куликова.

Уже двадцать два года, как нет с нами замечательного поэта Олега Куликова. Он жил и работал в Лимане, там же и упокоен. Олег успел написать не так уж много, но стихи его были настоящими! Подлинная русская лирика, а не словесная заумь, не искусственное конструирование рифмованных строчек, не упражнения в изящной словесности – вот что такое творчество Куликова! Сергей Есенин, Николай Рубцов … В славном ряду, который открывают эти великие поэты, достойное место занимает астраханец Олег Куликов – певец уходящего Волжского Понизовья. Мы храним, как можем, память о нашем земляке и друге. Ежегодно в Лимане вручается литературная премия имени Олега Куликова, учреждённая по нашему предложению Администрацией муниципального образования «Лиманский район». Стараниями Астраханского отделения Союза писателей России изданы посмертная книга поэта «Между чистыми синими звёздами» и два сборника произведений самодеятельных лиманских авторов, становлению которых помогал Олег Куликов.

20 июня мы будем отмечать юбилей поэта. В этот день нашему незабвенному другу исполнилось бы 75. Помним. Любим. Перечитываем.

Юрий Щербаков,
председатель Астраханского регионального отделения Союза писателей России

ОЛЕГ КУЛИКОВ

Стихотворения

РЫБАКИ

Вчера, заполнив рыбой трюмы,
Домой шли, волны волоча.
Как ловко сшитые костюмы,
Сидели робы на плечах.

И всё вертелись разговоры
Вокруг одних и тех же тем:
Что в море нам теперь не скоро,
А может, не пойдём совсем,

Что на ремонт никто,
хоть на дом
Придёт просить сам капитан.
Пускай подсменная команда
Клепает этот ржавый жбан!..

Но, не сказав друг другу «здравствуй»,
Сошлись сегодня, как один.
Механик, сбив на спину галстук,
С утра кувалдой правил винт.

И, лакированные туфли
Забрызгав звёздами белил,
Помятый борт в разводах тусклых
Чистюля-боцман подновил.

…В вечерней синей акварели
Курили долго рыбаки.
Как робы, коробом сидели
Последней моды пиджаки.

* * *

С утра в субботу в сельской чайной
Дым коромыслом, гомон, свист.
В углу пока ещё скучает
Под пыльной пальмой гармонист.

Сегодня кончилась путина,
И вечером, как быть должно,
Истопят баню,
Сядут чинно.
Рыбак откупорит вино.

А в этой чайной
на причале
«Сегодня» все ещё «вчера».
Куда ни бросишь взгляд случайный,
Из окон видишь сейнера.

Их капитаны жарко спорят,
В табачной щурясь полумгле.
Хотя они уже не в море,
Они ещё не на земле.

* * *
Не последний я,
не первый
В море — сам себе назло.
Мне б разболтанные нервы
Завязать морским узлом.

Эту всю земную накипь,
Что зовётся словом «сплин»,
Поднимай-ка, море, на смех,
Вышибай-ка клином клин.

Дикой кошкой борт царапая.
Ты лечи меня, лечи.
Валерьяновыми каплями
Брызги пенные мечи.

Чтоб от скрежета и стука
Отлетала грязь и ржа
С этой выдуманной штуки
С грустным именем «душа».


НА ТОНЕ

Солнце остывает,
К горизонту льнёт.
Мерно за замётом
Тянется замёт.

Робы да зюйдвестки
Вдоль по берегам.
Золото песчинок
Липнет к сапогам.

И в лучах заката
Кажутся грузней
Косяки бударок,
Стаи прорезей.

Ярче обозначил
Языки костёр,
Дымом над рекою
Руки распростёр.

Вот лебёдка стала,
Завершив замёт.
Шумная кухарка
К ужину зовёт.

И, дыша туманом,
Затихает плёс.
Вечер тянет невод,
Невод, полный звёзд.

* * *

Нам бы не забыть, что мы оттуда,
Нам бы помнить бабкины слова:
«Живы мы до той поры, покуда
Память наша цепкая жива».

Мы оттуда, где моряна ропщет,
В чакане увязнув впопыхах,
И где в проруби бельё полощут
Женщины в рыбацких сапогах.

Где у берегов обрывки пакли
Крутит водяная круговерть,
Где смолою рыбаки пропахли
На всю жизнь,
а, может, на всю смерть.

Накрест заколоченные двери,
Ставни, как оскоминой, свело…
Нам деревней нашей правду мерить,
Сколько б зим и весен ни прошло.

Души, как карманы, опустели?
Сквозь завесу в память загляни:
На шуршащем полотне метели
Той деревни вышиты огни.

АСТРАХАНЬ

Вечер красит багровыми красками
Мелкой рябью подёрнутый плёс.
Приутихла усталая Астрахань
В ожиданье всё помнящих звёзд,

Тех, что на город падали стрелами,
Сея панику, славу и тлен,
Лошадей табуны оголтелые
Прогоняя вдоль каменных стен.

И тогда заливались набатами
В медной зелени колокола.
Кралась улицами горбатыми
Перепуганная молва:

Дескать, вновь желтолицая Азия
У кремлёвских толпится ворот,
Снова вольница смелого Разина
Вниз по Волге на стругах плывёт.

Налетели ватаги разбойные,
Не белугу – купца потрошат.
Слышь, разносит заупокойную
Этот звонкоголосый набат?

И гремит торопливо засовами,
И сочится сквозь щели молва…
А назавтра на плахи дубовые
Не одна упадет голова.

Эта голь, что творила и строила,
Разнесёт всеёпо камешкам в прах..,
Город спит. Задремала история
В золочёных его куполах.

ПРОВОДЫ

Причал пустынный в дымных кольцах
И берега,
А под кормой трещит и рвётся
Реки фольга.

Всю ночь друзья в ладони били
И по плечам,
И усмехались, и дивились
Моим речам.

— Ну, и куда теперь ты, паря?
На зюйд? На вест?
— Куда-нибудь, лишь бы подале
От этих мест.

Где на завалинке понуро
С кривой клюкой
Худая дедова фигура
Махнёт рукой,

Где, белизной детей пугая,
Сработан впрок,
Стоит в глухом углу сарая
Сосновый гроб,

Где у калитки мать с невестой
Глядят с тоской,
Что я теперь не деревенский,
А городской.

Причал пустынный в дымных кольцах
И берега,
А под кормой трещит и рвётся
Реки фольга.

И пожилой матрос невнятно
Бормочет вслед:
— Дороже встанет он, обратный
Тебе билет!


БУКСИР

На берегу обсохли сваи,
А на причале сгнил настил.
Свою серебряную свадьбу
Буксир с рекою огласил.

И окатил с размаху дымом
И порт,
и город,
и зарю.
Он был любимцем и любимым,
Тот, о котором говорю.

Таскал беспомощные баржи,
Бросался на любой сигнал,
И с мелей,
было не однажды,
Красавцев-лайнеров снимал.

А вот теперь обсохли сваи,
Река оставила причал,
И мели, будто боль немая,
Вдоль по фарватеру торчат,

Зубасто выступили камни,
Зелёным зацвела вода.
Вчера с последними гудками
Ушли последние суда.

И тихо стало. Непривычно.
Тоскливо стало. Лишь буксир,
Сегодня чаще, чем обычно,
Сильней, чем прежде, голосил.

Ещё он крепок был, как прежде,
И полон лошадиных сил,
Но не будил ни в ком надежды –
Он сам о помощи просил.


* * *

Здесь всё тебе чуждо и странно,
Здесь ветра протяжнее вой.
По белым разводьям тумана
Коровы плетутся домой.

В багровых подпалинах клёны
Тебя не встревожат ничуть.
Здесь в трубах печных закопчённых
Живёт деревенская жуть.

Здесь дремлет холодное небо
На жёлтом отрепье берёз…
Я зря в эту скучную небыль
Тебя, городскую, привёз.

Вчера нас встречали соседи,
Сегодня — назад увози…
Автобус вечерний, последний
Плывёт по осенней грязи.

Вернёмся — авось не утонем —
В привычный комфорт и уют,
Где ветры, увязнув в бетоне,
Вполголоса смирно поют.

И только под утро, под бодрый
Трамвайно-троллейбусный вой
Приснится дорога из города,
Дорога домой.


* * *

Над речкою виснет туман
Намокшею марлей.
Остался в деревне Иван
С супругою Марьей.

Остался бельмастый Трезор,
Две курочки рябы.
Никто не заглянет во двор,
Случайно хотя бы.

Последние вехи твои,
Последние корни.
Кто в жажду водой напоит,
Кто в голод — накормит?

Но ты ни о чём не грусти,
Не плачь по России,
Не кайся последним «прости»…
Давно уж простили.

* * *

Знакомо изогнутся берега,
«Ракета» гул прольёт в вечерней дрёме,
И кто-то громко скажет: «Зеленга»,
Как будто тяжкий куль с плеча уронит.

В сенях переступлю гнилой порог,
И в горницу знакомо скрипнут двери.
С иконы так же грозно глянет бог,
Которому давно никто не верит.

Я расстелю на горбылях пальто,
Столетнее, с побитым молью мехом,
И на всю ночь задумаюсь о том,
Зачем в который раз сюда приехал?

Давно кресты поставлены родне,
Знакомого не встречу здесь, пожалуй.
А этот старый дом — зачем он мне,
Забытый дом в деревне обветшалой?

Подчеркивая тишину, сверчок
Заверещит за печкою саманной.
Грустит о чём? Печалится о чём?
Из детства он, наверняка, тот самый.

Народ к «Ракете» ранней поспешит,
И я пойду, в пыли дорогу меря…
Какой-то дальний уголок души
Я защемил скрипучей этой дверью.


* * *

Я проехал твой город
В разрывах тумана.
Ветер мокрой листвою
К асфальту припал.
Было утро ещё,
Для гостей было рано.
Жёлтый свет фонарей
Ощетинил вокзал.

Чьи-то окна смотрели
Угрюмо и косо.
Между глыбами зданий
Висел лунный ком.
Было утро ещё,
А ещё была осень.
Вдоль окраины поезд
Прополз чужаком.

Он прошёл, а столбы
Замелькали, как годы,
Продолжая друг другу
О чём-то звонить.
И подумалось мне:
Твой неласковый город
Оборвал между нами
Последнюю нить.


* * *

Вновь гощу в деревне у родни,
От свиданья с юностью растерян.
Тихие сентябрьские дни.
Неизвестный праздник под солтенью.

В мисках яблок розовый налив,
В четверти светло мутнеет брага.
Бабки, по напёрстку пригубив,
Запевают песню про бродягу.

Головы подпёрли мужики,
Бережно отставили стаканы.
Долго замерзали ямщики
В той степи, где мечутся бураны.

Вот уже и вечер накатил,
Позабытое жаркое стынет.
Вот уже, по дубу загрустив,
Закачалась тонкая рябина.

По струне мотива льётся стих,
Ветерок едва колышет скатерть.
В тридцать лет я многого достиг:
Я от песен научился плакать.


* * *

Зимним вечером дремотным
След полозьев густо-синий,
Снег в сугробах — голубой.
Я живу — гостёк залётный —
В дальнем уголке России,
В нашей старенькой избёнке,
Что зовётся родовой.

Кареглазый бог Никола
Здесь почти столетье справил,
И в подпалинах лампадных
Бороды чернеет клок.
Дядя мой — директор школы —
Самых-самых честных правил.
Он в родной деревне нашей
Сам почти что полубог.

И пока в трубе саманной
Завывает ветер злющий,
И пока трещат в голландке
Непросохшие дрова,
Выпивает дядя рюмку —
Атеист, всю жизнь не пьющий,
И к Николе обращает
Богомерзкие слова.

Что он сам не хуже пастырь,
А народ не знает меры,
Что теряется во мраке
Наша скользкая стезя.
И не только в бога-в душу —
В коммунизм уже нет веры.
А без веры и надежды,
Как известно, жить нельзя.

Бледен лик его иконный,
А слова от горя злые.
Ярче, чем огонь в печурке,
Мечут полымя глаза…
Из пустых очей Николы,
Может, за сто лет впервые,
Тихо катится слеза.

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ

1

Под скрипы калмыцкой арбы,
Под конское ржанье
Замыслились Доски Судьбы,
Степные скрижали.

В прекрасной алхимии слов
И магии чисел
Ковалось его ремесло,
Пульсировал смысл.

А что за металл у певца
Расплавился в тигле,
Наверное, не до конца
Мы всё же постигли.

2

Недостоверен эпизод,
Известный более по слухам:
Поэт на полустанке жжёт
Стихи младенцам и старухам.

Ничем другим нельзя помочь
Полузамёрзшим и разутым.
Январь.
Метель.
Глухая ночь
Навылет ветрами продута.

Бросает за листком листок
В костёр творения создатель.
Лишь он такое сделать мог —
Земного Шара Председатель.



ПЛАЧ ПО РОССИИ

«Слепые вожди слепых…»
/ из Евангелия /

1

Господь был милостив ко мне:
Не торопясь меня готовил
К тюрьме и к нищенской суме,
Легонько загонял в неволю.

Из зарешеченных общаг,
Из кубриков,
Окон вагонных
Всё в мире виделось не так:
Горбато,
вогнуто,
наклонно.

И, что бы там поводыри
По всем каналам ни вещали
Нам от зари и до зари,
Все мнилось:
«К выходу,
с вещами».

2

Давно уже несло угаром.
Стонала странная страна,
Колючим проводом недаром
Окручена, укреплена.

Ты сердцем-колоколом ржавым
От крови
вывел и предрёк,
Что на развалинах державы
Займётся синий огонек.

Теперь умолкни,
Выжди сроки,
Поверь в бессмертие души…
Ведь только мёртвые пророки
Всегда в России хороши.

3

Набрякшие вены окольных дорог,
Нестаявший снег у заборов.
Нагрянуло время страстей и тревог,
И время разлук и раздоров.

Нетрезво по грязи бредёт инвалид,
Качается в поисках тверди.
И жизнь отгорела,
И сердце болит,
И нет уже таинства смерти.

4

Опять из Леты лезут упыри,
Вновь времена смутны и беспросветны.
Захлебываясь, врут поводыри,
А шарлатаны раздают рецепты.

И валится, будто сарай гнилой,
Держава в гордом звании Союза.
Как птицы пред грозой,
Перед войной,
Теряя краски, умолкают музы.

Но всё сильней грохочет барабан.
Готовы пушки,
Смазаны затворы.
Откуда ждать жестоких басурман?
Какие ставить стены и запоры?

Вселенский глад,
Всемирный хлад иль зной…
Шей саван и востри топор и заступ,
И повтори вослед Экклезиасту:
Ничто, мой друг, не ново под луной.


БЫЛЬ

Жёлтый лист — подарок осени —
Закачался на воде.
Во дворе взметнулись простыни
Грустной стаей лебедей.

Только вдруг по небу серому,
Вопреки природе всей
Пролетели прямо к северу
Двое встрёпанных гусей.

Вековой закон нарушили
Там, в небесной глубине.
Поплелась молва старушечья:
«Не иначе как к войне!»

И летели двое, таяли
В предвечерней сизой мгле.
Что забыли,
Что оставили
Вы на северной земле?

* * *

Скосили сено.
В поле осень
Под птичьим стелется крылом.
И валится шалаш покосный
Под бригадирским топором.

Надолго в памяти остались
Такие чудо-шалаши,
Где наивысшая усталость
Сливалась с радостью души.

Когда дыхание щекочет
Настоянный на травах дух,
А взгляд твой пристальней и зорче,
Быстрее и надёжней слух,

Когда с усталостью — в обнимку.
Земля от пота горяча.
И видно каждую пылинку
На медном проводе луча.

ЦВЕТЫ

О, заросли куриной слепоты,
О, эти грязно-желтые узоры!
Сиротские, а всё-таки цветы,
Извечное их место под забором.

И даже всё жующие подряд
Худые современные коровы
Пренебрегают ими, не едят,
Камыш предпочитая и полову.

Тряпичный мяч
И уличную пыль,
Свирепость цыпок,
Ссадины коленок
Так ярко мне напомнили цветы
Унылых пустырей послевоенных.

А были ведь и радостные дни.
И есть что вспомнить,
Есть во что вглядеться.
Но почему-то именно они
Острей всего напоминают детство.

ПОЛЕ

На покрытом морщинами поле
Дремлет смутная тяжесть веков.
Всё видало —
и радость и горе,
Всё впитало —
и порох и кровь.

И гудело от яростных криков,
От обутых в железо копыт,
Почернев от простых и великих.
От разбойных и праведных битв.

Вскачь неслись или двигались шагом —
Горькой пылью туманилась синь.
Оттого по буграм и оврагам
До сих пор вырастает полынь.

И дрожат в синеве испарений,
Там, где полю и зною предел,
Тополя —
миражи оперений
Половецких отравленных стрел.


НА ПОЛУСТАНКЕ

По рельсовым струнам
Последний аккорд
Пронёсся и замер.
И снова чета семафоров вперёд
Печальными смотрит глазами.


* * *

Автобусы, телеги, пароходы,
А позже — самолеты, поезда
Покладисто несли меня сквозь годы,
Светила мне дорожная звезда.

На грунтовой,
шоссейной ли,
железной,
Слепящим полднем,
полночью глухой
Был для меня, как рыбий жир, полезным
Гремящий и свистящий непокой.

Не угнетала горечь расставаний,
Как ни была дорога далека,
Всё потому, что там, в конце,
в тумане,
Звала меня знакомая рука.

На голубых ветрах, пропахших дымом,
Не уставал я груз дорог нести.
Я, может, потому и был любимым,
Что даже дома был всегда в пути.

* * *

Крупный град отстучал
По дороге
Весёлою конницей.
Затревожился дед,
А который уж год не вставал.
Еле слышно сказал,
Перед тем, как навек успокоиться:
Своего вороного по сбитой подкове признал…

Вполнакала заря
Засветилась в густеющей роздыми,
Захотелось поверить,
Неверье своё сокруша:
Где-то там, далеко,
Между чистыми синими звёздами,
Оседлала опять вороного
Лихая душа.

* * *

«Уходя — уходи»…
О, большая житейская мудрость!
Столько встреч на пути,
Позади — только глупая юность.

Уходи — уходя…
Значит, стал ты сильнее и старше.
В чутких струнах дождя
Пусть играют прощальные марши.

Столько звёзд впереди,
Хлопни дверью, ни с кем не прощаясь.
Уходя — уходи…
Только что ж я опять возвращаюсь?


ЗВЁЗДЫ ИЗ КОЛОДЦА

1

Засорился колодец, и мне
Тянет дед заскорузлую руку.
Он обрадован нынче вдвойне:
Как работнику рад и как внуку.

Паутинкой верёвка в руках,
Брёвна сруба царапают спину.
Шевельнулся в душе детский страх:
«Может быть, я навеки там сгину?»

Тихо ключ о булыжник звенит,
Капли — как ледяные занозы.
Я нечаянно глянул в зенит:
Быть не может — там светятся звёзды!

А не в этом ли есть благодать:
В грязь упасть,
До крови уколоться
И звезду ясным днем увидать
Из забытого богом колодца.

2

В заброшенном колодце
Зелёная вода.
За век ни разу солнце
Не глянуло сюда.

Прохожих удивляя,
При самом ярком дне
В зелёном — голубая
Звезда лежит на дне.

Хоть стар и обесценен
(Воды немного в нём),
Он на звезду нацелен,
Он — целеустремлен!

ЛЕТНЕЕ УТРО

Густея патокой малинной,
Дымилось солнце в ивняке,
И берег медленной лавиной
Стекал и плавился в реке.

А речка маревом объята,
Истомой утренней полна,
И день, пока ещё невнятный,
Ступал по розовым волнам.

Размыто голубели дали,
Темнела лесополоса,
И медленно приоткрывались
Природы чистые глаза.

БАБЬЕ ЛЕТО

В вечернем воздухе,
Густеющем и тёплом,
Ещё разносит запахи полынь,
Но бронзовым,
Звенящим клином тополь
Уже забит в октябрьскую синь.


БАЛЛАДА
(Воспоминание из юности)

Сорвался с юта.
Этакий растяпа!
Ударили по ребрам леера.
Матрос страховочным концом махнул у трапа:
Уж лучше поздно —
Истина стара.

Свет гакобортный покачнулся пьяно,
Мигнул в ночном тумане и пропал.
Пока напарник бегал к капитану,
Подлюка лаг полмили отмотал.

Волна тугая — будто сон тяжёлый.
Рванулся.
Всплыл, как анкерок, с водой.
Не потому, что смелый и бедовый,
А просто потому, что молодой.

Я — молодой.
К тому же мы — волжане,
К тому же на земле полно долгов,
К тому же в море мы, не в океане.
Подумаешь, не видно берегов!

Так утешал себя я глупой фальшью,
Мне б —
Если даже выплыть не дано —
Отчаянье загнать куда подальше,
Испуг вперёд себя пустить на дно.

Где они бродят?
Руки зябнуть стали…
Кто там на баке?
Кто там на руле?
Стена тумана глуше всякой стали —
И что мне не сиделось на земле?

Хрипит сирена!
И кричу до хрипа:
«Родимая! Матроса выручай!»
Заметили:
Куда же ты, корыто?
От радости задавишь невзначай!

Торопятся — я слышу всхлипы вёсел.
Кричу, а море затыкает рот!
Вот руки цепкие товарищей-матросов,
Вот шлюпки мокрый и шершавый борт.

А через день забылось всё, как небыль,
Рассыпалось, как пена на волне.
И только молодым я больше не был:
Я с морем час побыл наедине!

СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

Чьи-то лица в пятнах рыжих —
Здесь знакомых не отыщешь,
Но попристальней, поближе
Посмотри — и ты услышишь:

Давних лет лихие песни,
На причале свист и топот,
И вплелось в мотив всё вместе —
Смех и слёзы,
Крик и шёпот.

Вот матрос с лихой сноровкой
Размотал канат причальный.
Пароход «Иван Головко»
Захрипел гудком прощальным.

Вот сейчас вдоль борта берег
Поплывет, волна завьётся.
Что вернётся — каждый верит.
Каждый верит, что вернётся.

* * *

Середина зимы, и рассвет
Прячет серость свою в облаках.
Два последних навильника дед
Кинул тощей корове «на страх».

Деревянной ногою сосед
Спозаранку дырявит сугроб.
Как большая собака, вослед
В санках прыгает хвороста горб.

Печь в землянке не держит тепло,
Не пугает сверчок тишины.
Белой марлей бинтует стекло
Середина зимы.
И войны.

ПАМЯТЬ

Каждый вечер у маленькой пристани,
Запахнув поплотней дождевик.
Смотрит вдаль отрешённо и пристально
В капитанской фуражке старик.

Что он видит там? Зарева дымные
И тревожные ночи без сна?
Или грузные бомбы глубинные
Снова ил поднимают со дна?

Может, ветер проносит над палубой
Пепел жарких израненных дней
И ревун снова тявкает с жалобой
На кресты самолётных теней?

Но опять и опять, каждым вечером
Разглядеть что-то надо ему —
То, что в памяти крепко и вечно,
Что известно ему одному.

* * *

Мы с песней, годной для парада,
Шагали строем вдоль села.
А впереди и с нами рядом
Метель по улице мела.

Но вдруг осёкся запевала
И сбился новобранцев взвод:
Припав на костыли устало,
Стоял солдат в кайме ворот.

Ушанка, сдвинутая косо,
Шинелька старая на нём —
Всё это придавало сходство
С больным, подбитым журавлём.

А он, как в ледяную воду,
Рванулся, тяжело дыша,
И к нам, как к боевому взводу,
Свой сделал неуклюжий шаг.

И полы выцветшей шинели
Взметнулись, словно два крыла
Мы больше в этот день не пели.
Мы молча шли. Метель мела.

ЧАСЫ

Закованы в башне.
И все-таки время течёт.
Событий вчерашних
И завтрашних выверен счёт.

Уставясь циклопно,
На страже стремительных дат,
Недремлющим оком
Сверкает в ночи циферблат.

Над площадью шумной
В часах этих рядом живут
Минуты раздумий,
Пылинки счастливых минут.

То утро, то темень.
То радость звонят, то тоску.
Но время, как бремя,
На стрелках своих волокут.

На них, на двужильных,
Боюсь я, прикатит беда.
И лопнет пружина,
И всё оборвётся тогда.



* * *

Ударит сердце,
рёбра сокруша,
Как хулиган разнузданный кастетом.
И вскрикнет удивленная душа,
И навсегда простится с белым светом,

И побредёт по вечной тишине,
Над суетой,
в своём обличье новом,
В каком — не знаю,
но хотелось мне —
Не птицей,
не травой,
а только словом,

Тем самым, что будило по ночам
И рассыпалось, стоило проснуться,
Которое началом всех начал,
Венцом венцов
могло бы обернуться,

Которое вобрало солнца блик,
И шелест трав,
и птиц рассветных пенье,
И свой предсмертный удивленный крик,
И собственную смерть,
и воскресенье.

А уж тогда придёт она, пора,
Когда, являя смелость и отвагу,
Душа с чьего-то лёгкого пера
Заветным словом капнет на бумагу…






Поделиться:


«И вскрикнет удивлённая душа…» 20 июня – 75 лет со дня рождения астраханского поэта Олега Куликова.: 4 комментария

  1. Олег Куликов — один из моих самых любимых поэтов. К сожалению, открыл его для себя довольно поздно. Наверное, нужно было дозреть до его поэзии. Дозреть до того, чтобы научиться плакать от песен. Когда скрипучей дверью защемит какой-то дальний уголок души, в котором «Над речкою виснет туман
    Намокшею марлей», «И, дыша туманом,
    Затихает плёс.
    Вечер тянет невод,
    Невод, полный звёзд». Уголок души, «Где у берегов обрывки пакли
    Крутит водяная круговерть,
    Где смолою рыбаки пропахли
    На всю жизнь,
    а, может, на всю смерть.

    Накрест заколоченные двери,
    Ставни, как оскоминой, свело…
    Нам деревней нашей правду мерить,
    Сколько б зим и весен ни прошло…»
    А как всего в двух строчках описать практически целую жизнь? «И кто-то громко скажет: «Зеленга»,
    Как будто тяжкий куль с плеча уронит». Человек наконец-то приехал домой, на любимую малую родину. Приехал, пройдя большой и тяжёлый жизненный путь. Где, наверное, были радость и горе, успех и неудачи, любовь и враждебность, дружба и ссоры. Но на этом пути он никогда не забывал своё родимое село, свою любимую деревню. Поэтому-то он сюда и возвращается. Может быть, без особой надежды на безоблачную лёгкую жизнь. Но с верой, что всё равно жизнь на родине будет счастливой. Потому что на чужбине человек априори не может быть счастлив.
    Наверное, это спорно, но для меня Олег Куликов стоит в одном ряду с Есениным и Рубцовым.
    Большое спасибо за публикацию! Светлая память великому поэту!

  2. Читая такие чудесные, искренние стихи, невольно кажется, что сам ты ничего стоящего и не написал… Горжусь, что могу назвать себя его земляком и являюсь лауреатом премии, названной его именем.
    Светлая память замечательному поэту!
    И низкий поклон за стихи.

  3. Памяти ОЛЕГА КУЛИКОВА

    По зимнему Лиману
    Брожу я в день утраты.
    По улице из крана
    Вода бежит куда-то.

    И действует на нервы
    Пейзаж закрытых окон.
    Сказали: «Жил он скверно
    И очень одиноко»

    А небо молчаливо
    Склонилось над бараком.
    Скулит себе под ивой
    Бездомная собака.

    Над садом, над погостом
    Над речкой — снег тишайший
    Парит легко и просто,
    Без подлости и фальши.

    Всё было: грех и лихо,
    И страсть была в поэте…
    Его стихи, пусть тихо,
    Звучат на этом свете.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *