ГЛАВА 18

КАНДАГАР 

   Второй день пребывания Николая в кампайне выпал на пятницу, а пятница – джума – в Афганистане была нерабочим днём. Советники изнывали от безделья, и каждый проводил свободное время кто как мог. Одни устраивали большую стирку, или чистку оружия, другие до одури гоняли мяч на волейбольной площадке, чередуя волейбол с мини-футболом, третьи загорали на крышах своих жилищ. Но большинство жителей городка, укрывшись от палящих лучей солнца в своих «кельях», просто отсыпались. «Час мушавера» — обязательная послеобеденная дрёма в рабочие дни, в выходной день превращалась в «день мушавера».

По указанию Белецкого, первые пару дней Николаю отводилось на ознакомление с документацией своего предшественника по советнической работе, и поэтому, вместо того чтобы присоединиться к остальным отдыхающим, он долго и нудно изучал по карте особенности местности, где позже предстояло бывать на боевых операциях. Зазубривал наизусть названия и координаты кишлаков, откуда душманы чаще всего обстреливали город и кампайн, запоминал партийную принадлежность тех или иных бандформирований, фамилии и психологические портреты наиболее одиозных главарей и прочее, прочее, прочее.

   За те два дня, что отсиживался на вилле, в промежутках между зубрёжкой он практически излазил кампайн вдоль и поперёк. Узнал, где живут переводчики и остальные советники, побывал в их жилищах и для себя отметил, что внутреннее убранство их комнат практически ничем не отличалось от того, что было на тринадцатой вилле. Узнал, где находится фотолаборатория, и уже на второй день отпечатал фотографии с плёнки, отснятой в Кабуле. Несколько снимков отправил домой вместе с первым письмом из Кандагара.

   А ещё в субботу было партийное собрание. В советническом коллективе они проводились практически ежемесячно, чередуясь с рабочими совещаниями, политзанятиями и прочими коллективными мероприятиями, существующими для того, чтобы хоть как-то разнообразить вялотекущую, монотонную жизнь мушаверов. Для таких целей в одной из вилл, где жили переводчики, была оборудована Ленинская комната. Там стоял длинный стол, за которым могли свободно разместиться все советники царандоя. На одной из стен висел стенд с портретами членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Была и другая наглядная агитация, касающаяся темы афгано-советской дружбы.

На собрании Николая официально представили остальным советникам, хотя делать это уже не было никакого смысла, поскольку он сам успел перезнакомиться со всеми ребятами. За время прогулок по городку он обнаружил на его территории кинозал и даже дукан, где торговал молодой афганец. Ничего особенного из товара в том дукане не было — обычный ширпотреб, коим были завалены  дуканы кабульского «Маркета».

   Один из стендов Ленинской комнаты был посвящён истории Кандагара, из чего следовало, что первые сведения о нём упоминались в летописи походов Александра Македонского в страны Ближнего и Среднего Востока. То был очень древний город со своей неповторимой историей. Находясь на километровой высоте над уровнем мирового океана, Кандагар раскинулся в живописной долине, зажатой с севера и запада южными отрогами Гиндукуша, а с юга бескрайней пустыней Регистан. Живительная влага в город и его окрестности поступала из горной реки Аргандаб и многочисленных её рукавов. Во второй половине двадцатого столетия в верховьях этой реки была возведена высотная плотина, позволившая искусственно регулировать подачу воду в долину через сложную систему ирригационных сооружений. С момента ввода плотины в строй, кандагарские земледельцы получили возможность орошать свои земли на протяжении всего года и, самое главное, – в засушливый летний период.

   В административном подчинении Кандагарской провинции находились одиннадцать улусвали (уездов) и два алакадари (волости). Непосредственно к городу примыкали три улусвали: Даман (с юга и востока), Аргандаб (с северо-запада), Панджвайи (с юго-запада). Причём сам Кандагар целиком и полностью располагался в северной части улусвали Даман.

   В разные периоды своего существования город значительно изменял свой внешний облик. Первоначально это была древняя крепость, окружённая со всех сторон толстой глинобитной стеной высотой около восьми метров. Внутри города располагались жилые дома, культовые сооружения и многочисленные базары — визитная карточка любого города Востока. Самым большим сооружением крепости была старинная мечеть-мавзолей. Кроме неё, в крепости были ещё несколько мечетей, но по размерам и внешнему облику они были намного скромнее центрального культового сооружения города.

   Крепость или Старый город, как позже её окрестили сами жители, со временем стала культурным и историческим центром города. Поделённый на четыре равные части, Старый город жил своей, одному ему присущей жизнью. Но как это обычно бывает, численность населения росла, старые крепостные стены уже не могли сдерживать демографические процессы, и городская жизнь выплеснулась за их пределы.

Сначала туда перебрались многочисленные ремесленники, подмастерья, пекари и торговцы, обосновавшие вдоль крепостных стен самые оживлённые торговые улицы — Шах-Базар, Герат-Базар, Мир-Базар. Потом город стал раздаваться вширь, и застройка домов началась за пределами базарных улиц. Особо интенсивное строительство административных и жилых домов велось в девятнадцатом и двадцатом веках. Теперь, чтобы добраться до Старого города, нужно было преодолеть Пятый район города, треугольником примкнувший к нему с востока и получивший название Дех-Ходжа. После ввода советских войск в Афганистан, советские военные название этого района перефразировали по-своему — Дехходжа. С севера и юга район рассекался двумя широкими улицами, на востоке сходившимися вместе в одну автостраду, которая через пару сотен метров вновь разветвлялась на две дороги, одна из них вела в международный аэропорт «Ариана» и далее — в приграничный пакистанский город Чаман, а вторая — в провинцию Заболь и далее — в Кабул.

   Дехходжа — район резких контрастов. Были в нём не только глинобитные мазанки, но и шикарные виллы из стекла и бетона. Правда, хороших домов уцелело не очень много. В 1982-85 годах в Дехходже шли ожесточённые бои между советскими военнослужащими и душманами, и этот район подвергался массированным БШУ и артобстрелам, в результате чего большая часть домов была превращена в груды битых камней.

   В заброшенные и полуразрушенные дома, покинутые их прежними владельцами, с тех пор никто не вселялся из страха быть наказанным Всевышним. Да и прежние хозяева были не так уж далеко — в Пакистане, до которого рукой подать, а то и совсем рядом — в «зелёнке», начинающейся за окраиной города. Вселишься без спроса в чужой дом, да так и останешься в нем навечно с отрезанной головой.

   В двадцатом веке значительно разросся Шестой район города, раскинувшийся к западу от Старого города. Вообще-то этот участок земли начал застраиваться ещё задолго до этого, а первым искусственным сооружением в том месте стала тюрьма. Чуть позже знатные горожане воздвигли там свои собственные мини-крепости, впоследствии перестроенные наследниками в особняки и виллы.

   Шестой район и особенно его центральная часть менее всего пострадал за время последней войны. Шикарные виллы, являвшиеся ранее частной собственностью, сохранились в целости и сохранности, и теперь в них размещались всевозможные ведомства, такие как: Провинциальный Комитет НДПА, Провинциальное Управление МГБ, Пакистанское и Индийское консульства, женский лицей, гражданский госпиталь, штаб Второго армейского корпуса Афганистана, и тому подобное. Причём, не всегда эти строения переходили в руки новых владельцев за счёт экспроприации. Отдельные виллы были переданы в пользование на неограниченный срок с согласия их прежних владельцев, живущих за пределами Афганистана.

   Вчерашние богатеи отлично понимали, что, вступая в некий сговор с госвластью, таким образом они спасают своё недвижимое имущество от разграбления и имеют хоть какую-то гарантию, что при очередной смене политического режима в стране, получат это имущество обратно не в виде руин.

   В самом центре района высилось недостроенное шестиэтажное здание, где на втором этаже разместилась местная студия телевидения. Маломощный передатчик телецентра вещал только в вечернее время суток. После выпуска блока новостей обычно демонстрировался какой-нибудь индийский или старый афганский фильм. Довольно часто крутили советские патриотические фильмы с закадровым переводом на дари и пушту. В выходные и праздничные дни основное эфирное время заполнялось концертными программами с участием афганских, индийских и пакистанских артистов.

   При относительно скудной растительности в городе, Шестой район был оазисом. Особенно много зелёных насаждений произрастало в трёх местах. К северной части района примыкала сосновая рощица, через которую проходила дорога в центр улусвали Аргандаб. Деревья там практически никто не поливал, но они круглый год были зелёными, поскольку их корни питались влагой, просачивающейся в грунт из проходившего рядом оросительного канала и многочисленных отводных арыков. Зелёный оазис был хорошим прикрытием для «духов», и они умело этим пользовались, проникая через него из «зелёнки» в город.

   Лесопарковая зона, больше похожая на дендропарк, где размещался штаб Второго армейского корпуса Афганистана, ранее была летней резиденцией короля Афганистана. Таких резиденций в провинции у него было несколько, но эта считалась одной из самых крупных и красивых. В кронах экзотических деревьев обитали довольно крупные попугаи, оглашавшие округу своим резким щебетанием. Кроме зелёных насаждений в том парке было несколько искусственных каналов с перекинутыми через них арочными мостиками. Старинные дома, один краше другого, удачно вписывались в зелёный ландшафт.

   Третьим экзотическим местом в Шестом районе была бывшая техническая школа. Ещё задолго до Апрельской революции специалисты из ФРГ построили комплекс зданий для  технического лицея. Программа подготовки специалистов в нём была чем-то схожа с программой обучения в советских техникумах. На территории лицея имелось футбольное поле с травяным газоном, а по краям поля росли огромные тополя и чинары. Находясь в центре поля, человек чувствовал себя мелкой букашкой, упавшей на дно гигантского котлована, со стенами   сплетёнными из сплошной зелени. Деревья стояли настолько плотно друг к другу, что сквозь их кроны практически не было видно голубизны неба.

   Как таковой, технический лицей уже несколько лет не функционировал. Часть его зданий занимали различные государственные учреждения, и лишь одно здание была передано под  курсы механизаторов, где возраст обучающихся колебался от четырнадцати до семидесяти лет. Обучение велось по годичной программе, и в течение нескольких месяцев слушатели курсов овладевали навыками техника-механика по обслуживанию и ремонту автотракторной техники. В основном на этих курсах занимались подмастерья, работающие в частных ремонтных мастерских, или лица, желающие открыть свой собственный авторемонтный бизнес.

   В Кандагаре, как и во всём Афганистане, частный сектор экономики превалировал над государственным. Полки дуканов – своеобразных «лакмусовых бумаг» частного бизнеса – ломились от изобилия товара. Овощи и фрукты лежали на прилавках многочисленных базаров круглый год, а торговля ими велась от утренней зари и до позднего вечера. Госвласть контролировала в провинции лишь деятельность шерстяной фабрики, фабрики льда, таможни и нескольких казённых магазинов, торговавших дешёвыми товарами и продуктами, поступающими из Советского Союза в качестве безвозмездной помощи.

   В лавках ремесленников можно было купить всякую всячину, изготовленную мастеровитыми кустарями. В ход шла любая, даже непригодная к употреблению вещь, даже останки подорвавшихся на минах и фугасах машин и бронетехники, стреляные гильзы от снарядов, особенно из цветных металлов. Из снарядных латунных гильз кандагарские ювелиры изготавливали очень красивые женские украшения «под золото» с инкрустацией полудрагоценными и драгоценными камнями, такими как агат, гранат, лазурит и даже изумруд. Прямо на улице мастера что-то ковали, клепали и паяли. Гончары лепили глиняную посуду и тут же обжигали её в небольших печах. Пекари в жарких тандырах пекли лепёшки из пресного теста, замешанного на кукурузной муке грубого помола, тут же продавая их горожанам.

   Мимо дуканов с промышленными товарами невозможно было пройти равнодушно, поскольку глаза, зацепившись за невообразимое по советским меркам изобилие, начинали выискивать в этой общей массе именно ту нужную вещь или вещицу, какую шурави  намеревался прикупить в качестве бакшиша для себя, своих родственников и многочисленных друзей, оставшихся на Родине. Малолетние помощники дукандоров сновали повсюду, зазывая покупателей в лавки своих хозяев. При виде шурави они цеплялись за их руки, одежду и, лопоча на ломаном русском: «Купи», «Пайса», «Кароший бакшиш», всеми силами пытались затащить потенциального покупателя внутрь дукана. Правда, такая картина была характерна только для тех мест Кандагара, где советские люди бывали чаще всего, и где афганцы к ним привыкли. В более отдалённых закоулках города дукандоры к иноверцам относились с некой настороженностью или с плохо скрываемым любопытством. В глазах отдельных «представителей бизнеса» можно было прочесть лютую ненависть, какую они испытывали к шурави. Такие демонстративно плевали им под ноги, произнося явно оскорбительные реплики в их адрес,  провоцируя на инцидент.

   Всюду сновали женщины, укрытые с головы до пят чадрами, а также степенно расхаживали почтенные седобородые бобо. Старики при встрече с шурави отводили глаза в сторону, давая понять, что гяуры недостойны даже их взгляда. Афганки же реагировали по-разному — одни шарахались в сторону при виде приближающихся к ним советских военных, другие,  те, что помоложе, наоборот, старались подойти поближе и через сеточки в своих балахонах бесцеремонно разглядывали русских мужиков. Если их собиралось двое, трое и больше, они, совершенно не стесняясь, начинали громко обсуждать достоинства и недостатки иностранцев, посмеиваясь и тыча при этом пальцами в сторону того самого места, где располагалось мужское «достоинство». Но стоило какому-нибудь солдату или офицеру клюнуть на их удочку и попытаться приблизиться к воркующим особям женского пола, они с визгом убегали прочь и уже со стороны наблюдали за развитием дальнейших событий.

   Легкомысленное поведение молодух раздражало пожилых афганцев. В толпе зевак обязательно находился какой-нибудь бобо или древняя беззубая старуха, которой шариатские правила разрешали появляться на людях без чадры. Ревностные блюстители мусульманских устоев рявкали на бесстыжих девиц, и те мгновенно исчезали в толпе праздно шатающихся сограждан.

   Особый колорит этой пёстрой людской толпе придавали бородатые, длинноволосые мужчины, попадавшиеся буквально на каждом шагу. Практически все они были с оружием, а отдельные из них были увешаны им, словно праздничная новогодняя ёлка игрушками. Невозможно было понять, кто есть кто. Возможно, это были ополченцы, ещё вчера воевавшие против госвласти, а, может, и реальные душманы. Документов у этих сомнительных личностей никто не спрашивал, хотя такие документы у них наверняка имелись на все случаи жизни. Любопытство могло закончиться весьма плачевно для самого проверяющего — короткая автоматная очередь или одиночный выстрел – и нет «любознательного».

   Конечно же, обо всём этом Николай узнал не из стендов Ленинской комнаты, а намного позже, когда собственными глазами увидел кипучую жизнь Кандагара. А пока же, находясь уже третий день во втором по величине городе Афганистана, он практически ни разу в нём не побывал, и поэтому внимательно прислушивался ко всему тому, о чём на партсобрании говорили сослуживцы.

   Вой ракет и последовавшие затем взрывы скорректировали регламент партийной «джиласы». Не дожидаясь особого приглашения, все присутствующие в мгновение ока оказались в небольшой комнатушке, переоборудованной под импровизированное бомбоубежище. На этот раз «духи» обстреливали не афганских военных, а именно городок советников. Эрэсы рвались буквально за стеной укрытия, и при каждом таком взрыве кто-нибудь из сидящих в нём советников выдавал комментарий по поводу предполагаемого места падения ракеты. Один взрыв был особо мощным, и Николаю почему-то показалось, что ракета упала у входной двери  Ленинской комнаты.

   Обстрел закончился так же неожиданно, как и начался. Советники на всякий случай посидели ещё минут пять в своём укрытии, но после того, как их носы учуяли едкий запах горелой резины, решили выйти на улицу и посмотреть, что же там происходит.

   Один из зажигательных эрэсов угодил в кучу колёс, лежащую на крыше виллы военных советников. Фонтанируя каплями горящего фосфора и кусками горящей резины, покрышки чадили едким чёрным дымом. «Духи», наверняка наблюдавшие в тот момент из «зелёнки» за результатами обстрела городка, наверняка уже подсчитывали барыши, которые они получат от своего вышестоящего душманского начальства за то, что наконец-то сожгли ненавистный кампайн.

   Хозяева виллы и их соседи бегали по двору с вёдрами, наполняя их водой, хранившейся в металлических бочках, расставленных по всему городку специально для таких экстренных случаев, и, кто как мог, тушили пожар. Милиционеры тоже подключились к этому процессу, и минут через десять общими усилиями очаг возгорания был полностью ликвидирован. Только слабый серый дымок, медленно поднимавшийся над крышей, свидетельствовал о том, что в борьбе с огнём люди вышли победителями. Тут же, как говорится, не отходя от кассы, руководители обоих советнических контрактов устроили мини-перекличку своих подчинённых. Потерь личного состава не было выявлено, и, окончательно успокоившись, все стали расходиться по своим жилищам.

   Когда Николай подходил к тринадцатой вилле, со стороны города донёсся заунывный голос муэдзина.

ГЛАВА 19

ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В ГОРОД 

   Семнадцатого августа Николаю наконец-то разрешили выехать вместе со всеми в город. Накануне вечером Белецкий поручил Володе Головкову представить его подсоветному и руководству царандоя, с тем, чтобы они знали нового советника не только в лицо, но и располагали о его персоне необходимым минимумом информации. Валера Махнаткин, заблаговременно упаковавший все свои вещи, в этот же день должен был отбыть на эмвэдэшную виллу на Майдане, до оказии с «бортом» на Кабул.

   В город поехали толпой из одиннадцати человек, набившись в салон советнического амбуланса, словно селёдка в бочке. Все были при оружии, которое ещё до посадки в машину было приведено в состояние боевой готовности на тот случай, если по дороге к месту работы нападут «духи». Причём каждый советник своё оружие приводил в это самое «состояние» по-разному. Одни, дослав патрон в патронник, ставили автомат на предохранитель, другие же наоборот снимали автомат с предохранителя, но затвор не передёргивали. Николай поступил именно так, поскольку ему почему-то показалось, что в суматохе легче передёрнуть затворную раму за выступающий рычаг, нежели потными пальцами судорожно искать флажок предохранителя.

   Ещё перед выездом за ворота кампайна, советники определились насчёт того, кто, куда будет смотреть и что обязан делать в случае, если заметит подозрительных людей с оружием, изготовившихся к нападению на их машину. Николаю достался сектор наблюдения по левому борту машины — от передних колёс автомашины на сто метров вперёд и влево. Сидящий рядом Саша Васильев, контролировал сектор прямо по борту, а Николай Прокопенко — сектор от левого заднего колеса и на сто метров назад. Находившийся за рулём машины Юра Беспалов должен был крепко держаться за «баранку» и по возможности не отвлекаться ни на какие непредвиденные обстоятельства. Всё своё внимание он должен был сосредоточить на дороге, на тех самых выбоинах и колдобинах, коими она изобиловала, и под которыми могла таиться смертельная опасность в виде мин или фугасов. Сидевший рядом с ним Володя Головков, внимательно вглядывался в лица ехавших навстречу велосипедистов, а также шарил глазами по бурубухайкам и моторикшам, поскольку «духи» могли запросто пальнуть оттуда. Противоположную сторону дороги контролировали советники, сидевшие по правому борту амбуланса. Двое переводчиков уселись на лежавшем в конце салона запасном колесе, внимательно наблюдая за тем, что творится позади машины.

   Несмотря на то, что у каждого советника и переводчика к автоматам было примкнуто, как минимум, по два магазина, связанных вместе пластиковой изолентой, посреди салона автомашины стояло ещё два ящика — один с автоматными патронами, второй с ручными гранатами. Так, на всякий случай.

   Недалеко от въезда в город, на стыке двух, соединяющихся друг с другом дорог, стоял небольшой кирпичный куб с окнами и дверью, больше похожий на большую собачью будку с плоской крышей. Вокруг здания-будки в каменистом грунте были выдолблены неглубокие траншеи, точнее сказать — окопы, где в случае нападения или обстрела со стороны душман, могли укрыться дежурившие на этом посту афганские военнослужащие. Один из солдат, на вид лет сорока, с давно не бритой щетиной на лице, небрежно держась левой рукой за ствол автомата, правой отдавал честь проезжавшей мимо него советнической машине. Делал он это нелепо, и со стороны могло показаться, что он просто дурачится. А, может быть, он и не дурачился вовсе, а был самым, что ни на есть придурком по жизни, случайно оказавшимся на военной службе. В тот момент Николай и предположить не мог, сколько таких вот «чудаков» на самом деле отбывают воинскую повинность в рядах афганских вооружённых сил и царандоя.

   Практически сразу за постом, слева от дороги, расположились несколько дуканов,  где продавались овощи, фрукты и прочая повседневная мелочёвка. Назвать дуканами их можно было с весьма большой натяжкой, поскольку ими были небольшие клочки земли, огороженные с трёх сторон плетнями из веток деревьев и камыша. Сидевший в таком импровизированном дукане торговец и лежавший на голой земле товар, сверху были защищены от палящих лучей солнца точно такими же плетнём или же куском брезента. Сами торговцы или их малолетние помощники в эти утренние часы обильно поливали водой землю перед своими торговыми точками, пытаясь уменьшить количество пыли, поднимаемой колёсами проезжавших мимо машин.

   Метров через сто — сто пятьдесят дорога вновь раздваивалась.  От основной дороги под острым углом влево уходила ещё одна улица, немного уже, чем та, по которой ехала машина советников. Именно в этом месте с обеих сторон основной дороги начиналась тенистая аллея из высоченных сосен.

   — Дехходжа начинается, — как бы невзначай произнёс сидящий рядом  Саша Васильев.

   Передёрнув затворную раму, он загнал патрон в патронник и, выставив ствол автомата в открытое боковое окно машины, стал пристально вглядываться в развалины домов, примыкавшие к дороге с левой стороны. Николай собрался последовать его примеру, но вовремя сообразил, что окно, возле которого он сидел, не открывается. Васильев, боковым зрением заметив судорожное движение руки Николая, усмехнувшись  произнёс:

   — Если заметишь «духов», кричи как можно громче и бей по стеклу автоматом. Собственная жизнь дороже стекляшки.

   — Ага, дороже, — поддакнул сидящий за рулём Юра Беспалов. — Но если «духов» не окажется, и тревога будет ложной, я с живого с тебя не слезу, пока не раздобудешь новое стекло. Ты это обстоятельство постарайся не забывать и, прежде чем крошить казённое имущество, лишний раз подумай, во что это тебе обойдётся! 

   М-мда, после таких, прямо противоположных советов, действительно было о чём подумать. Говорить же что-либо и уж тем более комментировать слова более опытных коллег, Николай счёл неуместным, а посему стал молча разглядывать мелькавшие за окном развалины, пытаясь обнаружить там признаки присутствия моджахедов.

   Не проехав и половину участка дороги через Дехходжу,  нагнали бронетранспортёр и пару БМП с сидящими на них советскими военнослужащими. Юра надавил на сигнал клаксона и, едва не зацепив правым боком амбуланса за откинутый в сторону бронированный люк  БТРа, рванул вперёд, но уже в следующее мгновение был вынужден сбросить скорость. Метрах в двадцати от бронемашин по дороге шли сапёры. Их было несколько человек, и у всех поверх форменной полевой одежды были надеты бронежилеты, а на головах нахлобучены стальные каски или панамы. Один военнослужащий, тот, что шёл впереди остальных, в левой руке держал длинный поводок, заканчивающийся на противоположном конце ошейником на шее овчарки. Собака бегала зигзагами от одной обочины дороги к другой, при этом низко опустив голову и принюхиваясь к разрушенному во многих местах дорожному покрытию.

   За кинологом с собакой шли остальные сапёры. Выстроившись в шеренгу поперек дороги, они тыкали щупами в подозрительные места, где, по их мнению, могли находиться  прикопанные в грунт противотанковые мины или фугасы. Делали они это нехотя, словно какие-то каторжане или подневольные рабы. Ещё накануне Николай услышал от ребят, что большую часть дороги от перевала до центра города сапёры идут пешком. Отсюда и такой изнурённый вид у них — попробуй, прошагай-ка с десяток километров с почти двадцатикилограммовым «панцирем» на теле. Действительно ноги протянешь… 

   Амбуланс проехал мимо расступившихся саперов и покатил дальше в центр города. Интересная получалась ситуация — сапёры ещё не проверили дорожное полотно на наличие в нём взрывоопасных предметов, а советники рассекают по нему, словно сам чёрт им не брат. Так вот, значит, почему Прокопенко накануне сказал, что амбуланс царандоевских советников в шутку прозвали бурубухайкой разминёров. Получалось, что этими самыми «разминёрами» были пассажиры амбуланса, ежедневно игравшие в прятки со смертью, надеясь на банальное авось.

   От одних только этих мыслей у Николая пробежал неприятный озноб по спине. Что, если  прямо сейчас их амбуланс наскочит на мину или фугас? Однозначно, даже мокрого места ни от кого не останется.

   Ура, не наскочили! Дехходжа закончилась небольшим арыком, протекающим под дорогой через железобетонную трубу большого диаметра. Сразу за арыком с обеих сторон дороги начались мастерские ремесленников и дуканы, торговавшие всевозможными железками и домашней утварью. Окна и витрины большинства дуканов были заставлены пластиковыми ёмкостями и красочно разрисованными жестяными банками с автомобильными маслами и присадками к ним. Отливающие никелем запчасти к велосипедам и мотоциклам, чередовались с бывшими в употреблении запчастями, наверняка снятыми с разбитой советской военной техники. Даже ржавые гнутые гвозди всех размеров и те имелись в продаже в этих придорожных лавках.

   Проехав мимо импровизированного торгово-сервисного центра, сузившего дорогу донельзя, машина выехала на широкую улицу, застроенную с обеих сторон двухэтажными каменными домами. Те, что стояли справа, были практически все целы и невредимы, чего нельзя было сказать о домах, стоящих слева. Складывалось впечатление, что в том месте в своё время упало бесчисленное количество огромных авиабомб, до основания разрушивших творения человеческих рук.

   Мёртвую зону преодолели за считанные секунды, после чего вновь въехали в относительно цивилизованную часть города с многочисленными лавками и лавчонками, владельцы которых торговали свежим мясом, овощами и фруктами. Пейзаж, состоящий из унылых развалин и глинобитных стен, за которыми Николай внимательно наблюдал из окна машины всё это время, сменила триумфальная арка, украшенная мозаичным орнаментом из глазурованной керамики. Он уже видел фотографию этой арки на одном из стендов Ленинской комнаты и сразу сообразил, что это и есть те самые ворота Идго – визитная карточка Кандагара. Поравнявшись с ними, он буквально на мгновенье увидел сквозь их арочное пространство многолюдную улицу, начинавшуюся сразу за воротами и уходящую вглубь городских кварталов.

   — Шах-Базар – самая базарная из всех базарных улиц города, — прокомментировал Саша Васильев. – Никуда не сворачивая с неё в сторону, можно дойти или доехать до окраины города, а оттуда прямая дорога в «зелёнку» к «духам».

   — Ага, — поддакнул Прокопенко, — если не считать что на «духов» можно нарваться и на

самом Шах-Базаре, где их – как собак нерезаных. Шмоняются толпами, ищут приключений для себя и окружающих. Кто зазевался, тут же секир башка. Так что имей это в виду, если вдруг доведётся при случае оказаться на этой улице.

   Сразу за воротами Идго началась нескончаемая глинобитная стена, а за ней возвышалась та самая мечеть, чей купол Николай увидел в самый первый день пребывания на кандагарской земле. Разглядеть мечеть до конца ему так и не удалось, поскольку растущие неподалёку от неё большие деревья, скрывали от взора это старинное строение. Потом опять началась глинобитная стена, и он непроизвольно перебросил взгляд на противоположную сторону дороги, где увидел очень красивые дома с колоннами, орнаментной лепниной и прочими архитектурными излишествами. Наверняка эти дома были самыми красивыми в Кандагаре, но и их война не обошла стороной — в нескольких местах имелись разрушения стен, образовавшиеся от прямого попадания ракет.

   Проехав до конца улицы, машина свернула влево и покатила на юг. Новая улица была намного уже и безлюдней, чем предыдущая, и на ней не было ни дуканов, ни передвижных ларьков — сплошные глинобитные да кирпичные стены с видневшимися за ними строениями, увенчанными плоскими и куполообразными крышами.

   Проехав ещё метров триста, сидевший за рулём Беспалов стал слегка притормаживать, после чего, резко крутанув руль, свернул вправо, и машина заехала в проулок. Не заглушая двигатель машины, Юра объявил:

   — Обратно из опербата буду возвращаться в полпервого. Кто прощёлкает хлебалом и опоздает к этому часу, будет возвращаться в кампайн пешком или на попутных бурубухайках. Якши?

   — Якши, якши! — дружно поддакнули пассажиры, покидая чрево амбуланса, и Николай понял, что они наконец-то добрались до конечного пункта — нового места его службы на ближайшие два года.

Поделиться: