ГЛАВА 14.

АФГАНИСТАН С ВЫСОТЫ ПТИЧЬЕГО ПОЛЁТА.

   Кто летал «бортами» над Афганистаном после того, как туда вошли советские войска, знают, в каких условиях эти перелёты проходили. Хорошо, если удавалось лететь военно-транспортным самолётом советских ВВС. При посадке в него, вполне вероятно, могли выдать парашют, показав при этом, за что надо дёргать, в случае, если самолёт вдруг ни с того ни с сего начнёт падать. Вот только одна незадача с этим самым парашютом — за время многочисленных перелётов безбилетные авиапассажиры использовали средство своего спасения не по назначению, подкладывая парашютную сумку так, чтобы было удобнее сидеть на жёстких откидных сиденьях. От такого варварского отношения индивидуальные средства спасения превращались в плоские блины с лямками и, в случае возникновения опасной ситуации, вряд ли могли способствовать тому, чтобы обезопасить жизнь очередному пользователю.

Как бы там ни было, но от одной только мысли, что у тебя есть хоть такой парашют, на душе становилось немного спокойней, чего нельзя было сказать при перелёте на самолётах афганских ВВС. В них парашютов не было и в помине, и случись чего с самолётом, все его пассажиры становились заложниками ситуации.

   Воздушные перевозки военнослужащих и военных грузов в Афганистане осуществлялись исключительно на транспортных самолётах. Если человек – прирождённый везунчик, то лететь ему на четырёхмоторном винтовом самолёте АН-12, оборудованном гермокабиной, где он не испытает на себе все «прелести» кислородного голодания, а барабанные перепонки не пострадают от значительных перепадов давления. В остальных же самолётах, как ни крути, сидеть приходилось в грузовом отсеке, где температура воздуха начинала резко падать с того самого момента, как самолёт начинал набирать высоту. На высоте семь тысяч метров становилось жутко холодно. Тело, только что пребывавшее в жарком лете, за каких-то пятнадцать-двадцать минут попадало в лютую зиму.

«Старики», не единожды летавшие в таких самолётах, облачались в тёплые одежды практически сразу, как только оказывались в чреве «транспортника». Новички же взирали на эту процедуру с удивлением, не понимая, к чему весь этот маскарад. А зря! Спустя несколько минут они начинали поёживаться от прохладного воздуха, струящегося изо всех щелей фюзеляжа, а ещё чуть позже – лихорадочно искать в своём багаже что-нибудь существенное, в виде свитера, куртки или иной тёплой одежды. На десятикилометровой высоте они усиленно трясли плечами, а их зубы выбивали незамысловатый «степ», звонко отдававшийся в барабанных перепонках, перенапряжённых от избытка внутричерепного давления.

   Но испытание холодом было не самой главной напастью, поджидавшей пассажиров таких самолётов. На большой высоте из-за нехватки кислорода общее самочувствие резко ухудшалось, и из носа могла пойти кровь. Те, кто был послабее, даже теряли сознание.

   Чтобы не попасть в разряд подобных слабаков, Николай с первой же минуты полёта стал «продувать» свои уши. Есть такая маленькая хитрость, о которой он знал ещё с детства, когда обучался навыкам плавания под водой. Для этого нужно было зажать пальцами ноздри и сделать попытку выдохнуть через уши. В ту же секунду в ушах раздавался свист — то излишки воды, попавшие во внутренние полости ушей, выталкивались наружу за счёт усилия барабанной перепонки, не желавшей испытывать на себе избыточное давление водой. В случае с самолётом, воду заменял воздух, давивший на барабанные перепонки не меньше, чем она.

   «Продувка» ушей благоприятно сказалась на общем состоянии организма, а начинавшаяся было головная боль и тошнота прошли сами собой. Успокоившись, Николай прильнул лицом к иллюминатору и стал с интересом разглядывать местность, над которой они пролетали. Небо было совершенно безоблачным, и всё окружающее пространство просматривалось на большом расстоянии. Ему вдруг показалось, что с такой высоты можно разглядеть практически всю территорию Афганистана, и не только. Немного фантазии, и в расплывчатом мареве горизонта привиделась прибрежная полоса Персидского залива, за которой простирались бескрайние воды Индийского океана. В тот момент он ещё не знал, что вовсе не морские воды наблюдает на далёком горизонте, а самый, что ни на есть глобальный мираж, зародившийся над великой страной бескрайних песчаных барханов — пустыней Регистан, первая встреча с которой у него состоится через каких-то полчаса.

   Справа и слева от летящего самолёта виднелись гряды многочисленных гор, высотой от сотен метров до нескольких километров, а прямо под его брюхом простиралась долина,  рассекаемая почти прямолинейной дорогой. То была автотрасса, соединявшая Кабул с Кандагаром. С большой высоты не было заметно хоть какое-то движение по ней. И не ясно, с чем это связано — то ли высота полёта снижала видимость, то ли по дороге действительно не перемещалось ни единого транспортного средства.

   «Война, душманы, кому охота быть ограбленным или убитым», — подумалось ему.

   — По этой дороге наши советники, если и передвигаются, то только в составе усиленно охраняемых автоколонн, — словно подслушав его мысли, заметил Прокопенко. — А в Кандагар по этой дороге колонны вообще не ходят. В этих краях «духов» больше, чем где бы то ни было, и всё норовят возле дороги пастись. За годы войны совсем разучились на земле пахать, вот и промышляют грабежами проезжающих машин с грузами. Даже сами афганцы стараются не ездить по этой дороге — «духам» один хрен кого грабить, лишь бы пайса в карман капала.

   — А наши военные куда смотрят? — удивился Николай. — Долбанули бы хорошенько по ним, и всех-то делов.

   На его наивную реплику Прокопенко только ухмыльнулся.

   — А ты что же думаешь, не долбят, что ли? Долбят, да ещё как долбят, а что толку-то. Ты посмотри вниз, что там видишь?

   Прильнув в очередной раз к иллюминатору, Николай стал внимательно разглядывать проплывающую внизу серо-бурую твердь земли, сосредоточенно выискивая следы «долбления»  «духов». Но, как и прежде, ничего особенного так и не смог разглядеть. Какие-то разнокалиберные прямоугольники, трапеции и параллелограммы, расчерченные на земле и залитые изнутри блёклыми цветами природной палитры. Стало быть, не всё ещё потеряно на этой грешной земле, выжженной палящим солнцем и огнём войны. Не ушли в небытие сельские труженики, чьими трудолюбивыми руками земля продолжала возделываться и плодоносить. Следы остатков земной цивилизации в виде клочков обрабатываемых земляных наделов, пересохших русел рек и речушек, разбросанных по предгорьям убогих строений кишлаков, — всё это сейчас было обильно припудрено пылью серого и бурого цветов.

   Приглядевшись, он только сейчас заметил на поверхности земли какие-то пунктирные линии. Одни из них были прямыми, другие изгибались плавными дугами. Большинство их располагались в непосредственной близости от автострады, а некоторые пересекали её по касательным или перпендикулярным линиям. Размеры странных точек из которых состояли эти линии, тоже были не одинаковыми — одни побольше, другие поменьше. Зачастую начавшись с маленьких точек, линия постепенно раздувалась точками больших размеров, а потом вновь сужалась до точек меньшего размера. В общей сложности каждая такая линия содержала не более десятка точек. Солнечная подсветка создавала в каждой точке тени и полутени, отчего они смотрелись лунными кратерами.

   Воронки! Точно, воронки от авиабомб! И как он сразу не сообразил, что означают эти пунктирные линии на земле? И чем дальше самолёт улетал от Кабула, тем всё чаще они попадались. В одном месте их было так много, что, пересекаясь друг с другом, они образовывали замысловатые фигурные узоры, больше похожие на гигантскую паутину.

   С большой высоты невозможно было разглядеть результатов этих бомбёжек, одни только воронки. Зелени не было видно вообще. То ли оттого, что высота и толстый слой знойного воздуха скрадывали цветовую гамму растительности, то ли внизу действительно ничего не росло.

   Не прошло и часа с того момента, как самолёт поднялся в воздух в Кабульском аэропорту, как вдруг он дёрнулся всем корпусом, словно попал в невидимую глазу ловчую сеть, а его двигатели резко сбавили обороты. В первое мгновение было не совсем понятно, что произошло, но уже в следующие секунды самолёт стал сваливаться вниз. О том, что он резко теряет высоту, Николай понял по пощёлкиванию барабанных перепонок в ушах и подступившей к горлу тошноте. Продолжая падать, самолёт резко накренился влево и вошёл в штопор. Вращающаяся по часовой стрелке поверхность земли заполнила всё пространство иллюминатора, а линия горизонта вместе с безоблачным небом сместились куда-то вверх и назад.

   Сначала Николай увидел взлётно-посадочную полосу, которая, как ему показалось, имела не одну «бетонку», а две, соединённые по краям и в центре рулёжными дорожками. Недалеко от ВПП располагалось здание странной конфигурации, кажущееся с высоты гигантским распустившимся цветком. То был главный корпус кандагарского аэровокзала. Чуть поодаль от него, на большом участке выжженной земли, раскинулись металлические ангары, одноэтажные строения и большие брезентовые палатки. По всему было видно, что всё это хозяйство принадлежало советским воинским частям, дислоцирующимся возле аэропорта.

   Пролетая над этими строениями и скоплением военной техники возле них, самолёт в очередной раз развернулся, и взору предстал небольшой скалистый хребет, протянувшийся вдоль взлётно-посадочной полосы, километрах в пяти от неё. За его гребнем промелькнули большие участки земли с буйной растительностью.

   — «Зелёнка», — констатировал всезнающий Прокопенко, показывая рукой в сторону зелёного массива.

   Пока Николай находился в Кабуле, старожилы такого понарассказали про неё, что после слов тёзки он сразу же попытался разглядеть там вооружённых до зубов «духов». Но, увы, с такого расстояния в зелёном массиве не то что человека – даже машину было трудно заметить.

   Самолёт зашёл на последний круг, и скалистые хребты вдруг разом исчезли, словно утонули в набежавших на них многочисленных волнах песчаных барханов. Песок был не совсем обычного цвета. Не жёлтым, и даже не белесым, каким Николай привык его видеть у себя на родине, а каким-то зловеще красным, скорее всего, грязновато-оранжевым. Именно так выглядят с воздуха многочисленные солончаковые ильмени, коих в Астраханской области великое множество. Песчаные барханы, начинавшиеся едва ли не сразу за взлётно-посадочной полосой, уходили до самого горизонта.

   Прошло минут семь — восемь после того, как самолёт начал снижаться, и вот уже колёса  шасси катят по бетонке ВПП. После многочисленных обстрелов аэропорта, она не единожды подвергалась косметическому ремонту, и теперь залатанные дыры от воронок, образовавшихся при взрыве реактивных снарядов и мин, чувствовались всякий раз, как только колёса шасси наезжали на «заплатки». Весь корпус самолёта ходил ходуном, и его трясло, словно в эпилептическом припадке.

   Взревев напоследок турбинами, АН-26 резко затормозил напротив здания аэровокзала, после чего гул моторов стих, а пропеллеры замедлили вращение лопастей.

   В салоне самолёта было ещё прохладно от сохранившегося в нём высотного холода, как вдруг завизжали электродвигатели привода открывания рампы, и она медленно раскрылась. Снаружи внутрь самолёта ворвался плотный поток раскалённого воздуха. Словно заслонка огромной доменной печи раскрылась, и пассажиры на собственной шкуре мгновенно испытали все «прелести» кандагарской полуденной жары. Она мгновенно проникла в каждую клеточку тела, и кожа покрылась испариной. Собираясь под одеждой в крупные капли, горько-солёная жидкость ручьями заструилась по всему телу. Пока Николай выгрузил свои баулы, пока всей толпой вытолкали наружу движок и выкатили колёса, его одежда насквозь промокла от пота и прилипла к телу. Сильно хотелось пить, но воды нигде в округе не было и в помине.

   Николай наконец-то осознал, что астраханская жара, с которой он распрощался пару недель тому назад, – ничто по сравнению с пеклом, в который он только что попал. И жить ему в этом аду предстояло два долгих года.

ГЛАВА 15

ДОРОГА С МАЙДАНА 

   Их уже встречали.

  Прямо к трапу самолёта подкатил пассажирский УАЗ, переоборудованный под санитарную машину, о чём свидетельствовал небольшой фонарь с красным крестиком на стекле, закреплённый над лобовым стеклом машины. За рулём «амбуланса», так обозвал эту машину Прокопенко, сидел худощавый парень, года на три моложе Николая. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, практически заполнив всё свободное пространство кабины, восседал «человек-гора».

   — Знакомьтесь, — представил встречающих Прокопенко, — это Витя Бурдун, в быту «Витя-Камчатский», наш шифровальщик и внештатный водила-развозила. А это Александр Екатеринушкин, самый главный кандагарский тяжеловес, по совместительству внештатный фотокор, а вообще-то советник специального батальона царандоя.

   Николай поздоровался с каждым в отдельности, после чего представился сам.

   — А-а, так это ты значит, на замену Валеры Махнаткина прибыл?! — то ли спросил, то ли констатировал «Витя-Камчатский». — Измучился он, бедный, в долгих ожиданиях тебя, не ест, не курит, даже пить бросил. Всё на небо смотрит, заветный борт высматривает. Вот радости-то сегодня на тринадцатой вилле будет. Обязательно загляну вечерком к вам на огонёк.

   Николай ещё не знал ничего ни о Валере Махнаткине, ни о тринадцатой вилле, о которой упомянул Виктор, но, будучи проинформированным сведущими людьми об установившейся в Афгане традиции «прописки», представил, что его ждёт сегодня вечером на этой самой тринадцатой вилле. Имевшиеся при нём запасы горячительных напитков должны были оправдать надежды хозяев виллы с таким неудачным номером.

   Доморощенный богатырь Екатеринушкин решил пожалеть своих сослуживцев, одуревших от перелёта и неимоверной жары, свалившейся на их головы в аэропорту, а, может быть, он просто решил показать всем свою силушку. Как бы то ни было, но когда  те вчетвером попытались перенести автомобильный движок в салон УАЗа, он вежливо отстранил их в сторону и, подойдя к нему сбоку, одним махом поднял на уровень живота, после чего слегка пнув его своим «бурдюком», словно пёрышко, запихнул в салон машины.

   Однозначно — атлет-тяжеловес!

   Погрузив покрышки и привезённые с собой вещи, пассажиры сами кое-как смогли уместиться в салоне «амбуланса». Задерживаться в аэропорту не стали и сразу же поехали в городок, находящийся неподалёку от аэропорта. Асфальтированная дорога, по которой ехал УАЗик, пролегала через небольшую сосновую рощицу. Видимо, оттого, что деревья длительное время никто не поливал, зелёный оазис посреди пустынной местности имел весьма жалкий вид. Многие деревья засохли, а часть из них была спилена, о чём свидетельствовали торчащие из земли пни. Дерево, а, точнее, дрова обеспечивали теплом местных жителей зимой, а она, даже в этих южных широтах земного шара была довольно холодной. Вот и растаскивали предприимчивые афганцы засохшие деревья вместо того, чтобы вовремя поливать их, сохраняя для своих потомков.

   Кроме сосновых деревьев, вдоль дороги произрастали какие-то низкорослые деревца, а, может быть, и кусты, коих в Союзе Николай никогда не видел. Внешне они были похожи на большие кусты сирени, только цветы на них были иные, напоминающие небольшие лилии.

   Через пару минут подъехали к нескольким кирпичным домам, выстроившимся в одну линию вдоль небольшого отрезка дороги, одним концом примыкавшей к основной трассе, а другим упиравшейся в металлические ворота, за которыми размещался вертолётный полк. Обо всём этом Николай узнал от словоохотливого Виктора Бурдуна, который, сидя за рулём машины, беспрестанно тараторил, давая пояснения всему тому, что происходило за окнами автомашины.

   Стоящие у дороги дома были выстроены в характерном для стран Востока стиле – толстые, бутовые в сочетании с кирпичом стены, сводчатые потолки, небольшие окна. В таких домах несмотря на стоящую снаружи неимоверную жару, было довольно прохладно. Дополнительную прохладу внутри помещений создавали установленные в окнах кондиционеры. Когда-то, ещё до Саурской революции, в этих домах проживали местные жители из числа обслуживающего персонала международного аэропорта, а также заезжий люд, для чего несколько вилл были отведены под гостиницы.

Теперь в этих домах жили советские советники различных контрактов, а в одном из них, том, что стоял у перекрёстка двух дорог, размещался полевой банк, где можно было получить чеки Внешпосылторга. Банк обслуживал только военнослужащих ограниченного контингента советских войск и работавших в воинских частях гражданских лиц. К лету 1986 года советники МВД чеки на руки не получали, а основная часть их денежного довольствия прямиком перечислялась на специальные инвалютные счета Внешэкономбанка. В связи с этим обстоятельством, услугами полевого банка царандоевские советники не пользовались. Хотя, если сказать честно, то и до этого момента дорога им туда была заказана. За чеками они ежемесячно летали в Кабул, снаряжая пару-тройку сотрудников, в обязанности которых, кроме всего прочего,  входило обеспечение своих коллег провиантом, чтобы те могли спокойно прожить на чужбине до следующей зарплаты.

   Четвёртая или пятая по счёту вилла принадлежала советникам МВД СССР. В одной из её комнат частенько квартировал полковник Виктор Лазебник, занимавший весьма солидную должность старшего советника МВД СССР Зоны «Юг». Ему подчинялись фактически все царандоевские советники южных провинций Афганистана, и по долгу службы он частенько летал в эти провинции, в связи с чем вынужден был находиться в аэропорту, дожидаясь попутного самолёта. Кроме этого вилла была неким подобием гостиницы-пересылки, где довольно часто останавливались советники МВД из соседних провинций, оказавшиеся транзитом в Кандагаре. Одни улетали в отпуск или на дембель, другие прилетали из Союза на замену, либо возвращаясь из отпуска.

Перелёты в Кабул, как, впрочем, и в другие точки Афганистана, были сопряжены с повсеместным бардаком, и, как следствие, отсутствием чёткого графика полётов. Вот и вынужден был народ перебиваться временно на этой вилле, дожидаясь своей отправки к месту назначения. Даже кандагарские советники, не улетевшие своевременно в Кабул, вынуждены были частенько оставаться на ночёвку в гостеприимной вилле, поскольку возвращаться в город после того, как с дороги снималось сопровождение, было крайне опасно.

   Времени на то, чтобы получше разглядеть внутреннее убранство виллы, у Николая не было. Да и не затем они туда приехали, чтобы глазеть на то, как живут другие люди. Перетащив в дом несколько коробок с консервами и прочим провиантом, которые вёз с собой Володя Клименков, они быстро попрощались с ним и тронулись в обратный путь.

На этот раз за руль сел Николай Прокопенко а Виктор перебрался в салон. Доехав до развилки дорог неподалёку от аэровокзала, машина свернула направо и поехала вдоль забора из колючей проволоки, за которым виднелись аэродромные постройки, складские помещения и прикопанные в землю ёмкости с ГСМ. В одном месте стояли сгрудившиеся в кучу бензовозы,  доставившие из Союза топливо для самолётов и вертолётов. 

   Проехав с километр, а то и все два, машина упёрлась в шлагбаум, перекрывавший дорогу поперёк проезжей части. Возле него стояли несколько советских солдат в бронежилетах. У одного из караульных бронежилет был надет на голый торс, и со стороны он был больше похож на черепаху с человеческой головой. Вид у солдат был измождённый, словно на них с самого утра ездили верхом. Завидев советническую машину, один из них подошёл к шлагбауму и не спеша отвязал верёвку, удерживающую «инженерную» конструкцию в горизонтальном положении. Под весом противовеса, коим опять же был тяжёлый танковый каток, металлическая труба шлагбаума стала медленно подниматься вверх, освобождая проезд.

   Миновав один шлагбаум,  буквально через пару десятков метров уткнулись во второй. На этот раз возле шлагбаума стояли афганские военнослужащие. Они точно так же, как и советские солдаты, не стали проверять документы, видимо отлично зная, что это за машина, и кто в ней ездит. Это уже потом Николай обратил внимание на то, что под лобовым стеклом УАЗа скотчем закреплён пропуск, дающий право беспрепятственного проезда в особо охраняемую зону аэропорта. А рядом с ним был ещё один пропуск, по которому можно было въехать в расположение Семидесятой Бригады.

   Проехав через второй шлагбаум, пришлось слегка притормозить, поскольку передвижению машины мешала толпа афганцев, громко споривших с офицером царандоя. Жестикулируя, капитан отталкивал своих соотечественников прочь от шлагбаума, при этом не ограничивая себя в нецензурных выражениях. Чуть поодаль стояли два автобуса, из окон которых выглядывали старики и женщины в чадрах. Чего хотели афганцы, и почему офицер их не пускал в аэропорт, Николай так и не понял, пока Виктор не объяснил ему сложившуюся ситуацию.

   — Видимо эти аборигены улетают или встречают кого-то из своих родственников, а царандоевцы не пропускают их бурубухайки через КПП из-за отсутствия пропусков. А кому охота плестись до аэровокзала в такую даль, да ещё по жаре — вот и берут нахрапом. Но вряд ли у них что-нибудь из этого получится. Даже если афганские караульные и пропустят, наши всё равно тормознут и дадут отворот-поворот.

   Виктор ткнул пальцем куда-то в сторону,

   — Вон, видишь, сколько их сидит. И всем тоже надо в аэропорт.

   Только сейчас Николай заметил, что в тени невысоких деревьев, произраставших неподалеку от КПП, собралась довольно внушительная толпа народа, состоящая из стариков, женщин и детей. Старики полулежали прямо на пыльной земле, женщины сидели на корточках или стояли, собравшись кучками по несколько человек, а дети, как им и положено в таких случаях, бегали между взрослыми и играли в понятные одним им игры.

   — И куда едут, чёрт его знает, — заметил Екатеринушкин. — Не сидится дома, вот и мотаются по всей стране. А сами всё время жалуются на отсутствие пайсы.

   Прорвавшись наконец-то через толпу афганцев,  машина выехала на основную трассу и, повернув налево, покатила в сторону видневшегося на горизонте невысокого горного хребта. В мареве испарений, поднимавшихся над бескрайней полупустыней, где не было заметно ни одного зелёного пятнышка хоть какой-нибудь растительности, хребет смотрелся серо-розовым петушиным гребнем. Уходящая к горизонту дорога была практически прямолинейной, и её дальний конец упирался в небольшое ущелье, до которого езды было не менее пяти — шести километров. Справа к дороге подступало вспаханное поле. К этому периоду времени местные крестьяне наверняка уже собрали выращенный урожай и вспахали землю, чтобы засеять её заново в следующем году. Вот только, что могло расти на этой, с виду бесплодной почве, в тот момент Николай не мог даже представить.

Пашня простиралась далеко на север и заканчивалась у очередной гряды скалистых гор. Ландшафт казался совершенно безжизненным, и только одинокие человеческие фигуры, миражами мелькавшие то там, то сям, свидетельствовали о том, что в этом безлюдном пространстве жизнь всё-таки существует. Как бы в подтверждение этого, неподалёку от дороги показалась вереница женских фигур. Словно караван верблюдов на привязи, они гуськом шли друг за другом, след в след, и каждая несла на спине огромную охапку сухой травы «перекати-поле». Все женщины были босыми, а ноги у них были настолько черны, что нельзя было разобрать, отчего именно — то ли от грязи, то ли от загара. На всех были надеты пёстрые одежды, что делало их сильно похожими на цыганок. И это было недалеко от истины, поскольку женщины были выходцами из племени белуджи и по сути своей являлись такими же кочевниками, как и советские цыгане.

   — К зиме затариваются, — констатировал Виктор.

   — Неужели здесь бывают зимы? — удивился Николай. — И что, снег тоже выпадает?

   — Не-ет, до снега дело не доходит, но затяжные дожди пару-тройку месяцев льют. Да и ветра тут дуют не шуточные, такие, что до костей пробирает. Минусовая температура иногда бывает, но только по ночам. А так, в январе днём плюс десять — пятнадцать градусов. Но больно уж сыро и слякотно. Жуть, одним словом. Ты резиновые сапоги-то прихватил с собой?

   Николай отрицательно помотал головой.

   — А зря. Доведётся тебе зимой в «зелёнке» на боевых побывать, узнаешь, что это такое —  кандагарская грязюка.

   В тот момент Николай не мог даже представить афганскую грязь, но то, что она наверняка была не страшнее астраханской, непролазной осенне-зимней распутицы, был почему-то уверен на все сто процентов.

   — Ничего, пережили голод, переживём и изобилие, — не к месту процитировал он свою излюбленную поговорку.

Виктор лишь усмехнулся, но в ответ ничего не сказал.

   Навстречу УАЗу то и дело попадались разнокалиберные автомашины. Это были и большегрузные «Бенцы», и небольшие грузовые «Тойоты», и легковые машины. Одинокие велосипедисты, ехавшие в обоих направлениях, не спеша крутили педали китайских велосипедов. Куда и зачем ехали эти бородатые личности, было известно одним им. Наверняка были среди них и связники «духов», и агенты афганских спецслужб, и просто мирные жители.

   Их машина обогнала автобус, марку которого невозможно было определить. Из того, что когда-то сошло с конвейера автозавода, остались разве что рама с колёсами да двигатель. Не было ни капота, ни крыльев над передними колёсами, а двигатель был весь на виду. Кузов автобуса был деревянный, изготовленный из всевозможных резных частей. Некий старинный комод на колёсах. Поверх деревянных деталей были прибиты жестяные фигурки слонов, птиц и завитушки восточного орнамента. Все эти «финтифлюшки» блестели в лучах яркого солнца, отчего издали казалось, что автобус сделан из чистого серебра. Внутри его салона сидело несколько древних стариков и женщин с грудными детьми. Остальные пассажиры — мужчины и подростки мужского пола – восседали на крыше автобуса и на небольшом навесе с поручнями, оборудованном над водительской кабиной.

   Минут пятнадцать езды по разбитой дороге, и они оказались возле железобетонного моста, перекинутого через пересохшее русло реки.

   — Пули Тарнак, — вдруг произнёс Виктор.

   — Чего, чего? Какие ещё такие пули? — переспросил Николай, не поняв смысла сказанного им.

   — Да не пули, а Пули, — делая ударение на последнем слоге, уточнил Прокопенко. — Пули в переводе с дари означает мост, а Тарнак – вот эта самая река.

   — А-а, теперь всё понятно, — ответил Николай, с интересом рассматривая русло реки и пытаясь найти там хоть какие-то признаки наличия воды. Но каменистое русло было совершенно сухим,  без единого ручейка живительной влаги.

   Словно прочитав его мысли, тёзка добавил:

   — Вот увидишь, что тут зимой будет — самая, что ни на есть полноводная горная река. В марте этого года несколько чудаков на букву М попытались через неё на БМП перебраться. Сами едва не утонули и бронемашину утопили. Её потом тягачом и двумя танками еле-еле из воды вытащили. Почти на сто метров течением в сторону унесло. Вот какая сила у воды, когда её чересчур много.

   Переехав через мост Прокопенко остановил машину и заглушил двигатель. Как выяснилось, командир батальона сопровождения грузов, располагавшегося возле моста, был его земляком, и Николай никогда не упускал возможности заскочить к нему на пару минут. Так, о жизни побалакать да испить чая, настоянного на верблюжьей колючке. Чтобы не сидеть в духоте, пассажиры покинули салон машины.

   Военнослужащие батальона жили в полуземлянках, стены которых были выложены из пустых артиллерийских ящиков. Внутрь этих ящиков была засыпана земля и камни, что делало импровизированные стены таких жилищ весьма сносной защитой от осколков мин и реактивных снарядов, выпускаемых «духами» по батальону. Роль потолочных перекрытий выполняли длинные ящики от снарядов к установкам «Град», также наполненные инертными материалами. Сверху все эти строения и прилегающая к ним территория были укрыты маскировочными сетями, одновременно служившие «зонтами», спасавшими военнослужащих от палящих лучей солнца.

   Николай не успел ничего толком разглядеть, как его тёзка вернулся обратно и, коротко бросив: «Едем», заскочил в машину. Впереди был небольшой перевал, и дорога пошла на подъём. Пейзаж по обочинам дороги резко изменился, и вместо голой полупустыни повсюду громоздились каменистые скалы без следов какой-либо растительности. На вершинах скал виднелись оборудованные наблюдательные посты со стоящими там  советскими солдатами.

   Миновав перевал, машина стала плавно спускаться в долину, зелёным миражом простиравшуюся впереди. Вдали, на горизонте, высилась очередная горная гряда. Одна гора чем-то напоминала мирно стоящего гигантского слона. Николай поделился своим впечатлением с ребятами, те рассмеялись. Виктор пояснил, что у этой горы есть своё собственное название — «Филько», что в переводе с пушту как и означает — «слон».

   Самого Кандагара с перевала не было видно, но на фоне буйной зелени и высившейся на горизонте очередной горной гряды, в сиреневом мареве просматривались какие-то строения. Серебристым цветом отливала водонапорная башня, чёрными вертикальными чёрточками из земли торчали какие-то трубы. В лучах солнца небесной голубизной отливал огромный купол древней мечети. Словно ориентир вечности, он безошибочно указывал на то место, где в далёкие времена был заложен первый кирпич в фундамент одного из древнейших и красивейших городов Востока.

   До Кандагара езды оставалось километров восемь, когда советники заметили, как водитель-афганец, сидящий за рулём ехавшего навстречу им УАЗика, изо всех сил машет левой рукой, одновременно сигналя хриплым клаксоном. По всему было видно, что этот афганец хочет, чтобы они притормозили. Не съезжая на обочину, Николай остановил машину и стал расспрашивать афганца о причине возбуждённого состояния. На ломаном русском языке тот объяснил, что несколько минут тому назад его машина была обстреляна из камышей, вплотную подступающих к дороге. Он показал на четыре дырки в брезентовом тенте машины. Пули прошили машину насквозь буквально в нескольких сантиметрах сзади водителя, и, будь на заднем сиденье пассажиры, они наверняка бы погибли.

   Решили вернуться обратно, с тем, чтобы попросить у комбата бронетранспортёр для сопровождения. Когда подъехали к мосту и всей гурьбой спустились с насыпи в сторону командирского «офиса», то увидели, как облачённый в выцветшую «песчанку» майор, не обращая на них внимания, материл кого-то в трубку полевого телефона. Вдоволь наоравшись, он наконец-то заметил Николая.

   — Не удалось с первой попытки пробраться в кампайн? — то ли спросил, то ли констатировал майор. — И слава Богу, что для вас так  всё благополучно обошлось. Буквально пятнадцать минут тому назад «духи» обстреляли из камышей подвижной пост сопровождения. Одного бойца слегка зацепило. Счастье, что эти сволочи промазали,  стреляя из РПГ, и попали не в «коробку», а только в бронированный колпак колеса. Иначе жертв было бы намного больше. Сейчас там бой идёт, артиллеристы к нему уже подключились. Так что настоятельно рекомендую дождаться окончания этой прелюдии, иначе  попадёте под раздачу душманских бакшишей.

   Ждать пришлось больше часа. За это время комбат напоил гостей не только чаем, но и накормил гречневой кашей с тушёнкой. Время обеденное, а в  желудках советников было пусто, как в барабане, поэтому всё, что им дали, уплели за милую душу. Вот только с хлебом в батальоне была напряжёнка, поскольку его ещё не подвезли из бригадной пекарни. Но его отсутствие было  компенсировано сухарями, запасы которых имелись на полевой кухне батальона.

   А в это время где-то совсем недалеко за перевалом раздавалось стрекотание автоматных очередей и уханье разрывов снарядов. Кто в кого стрелял, не было видно, но наверняка каждый из советников в тот момент рисовал в своём воображении самые страшные картины. Кому как, но для Николая это было первое испытание войной, и поэтому ему показалось, что бою не будет конца. Не известно, сколько бы времени он ещё продолжался, но в какой-то момент всё разом затихло, и вновь воцарилась мёртвая тишина. Майор стал созваниваться с кем-то по телефону и через пару минут шутливо произнёс:

   — Сегодня вам, увы, крупно не повезло, поскольку не доведётся ночевать в Бригаде, в кругу госпитальных подруг. Путь свободен, и вы можете ехать до дому до хаты. Адью, господа-товарищи из унутренних органов!

   Спустившись в долину намного дальше, чем в первый раз, Николай почувствовал разительное отличие в климате. За перевалом, откуда они только что приехали, стоял кромешный ад, а здесь, среди моря зелени, он не был таким уж и ужасающим. Ветер, влетавший в салон машины через открытые окна, не был столь обжигающим и колючим от пыли и песка, каким он был в аэропорту. Видимо, причиной тому была вода, много воды, наполнявшей видневшиеся повсюду арыки и искусственные оросительные каналы. О наличии повышенного содержания влаги в почве свидетельствовало обилие зарослей камыша, сплошной стеной подступающего к дороге с левой стороны.

   Именно эти заросли камыша и таили в себе опасность иного рода. Возле одной такой крепи они увидели БТР, возле которого суетились несколько советских военнослужащих. Рядом с бронемашиной валялось развороченное колесо, в которое и попала душманская граната РПГ. В тени от БТРа с безразличным выражением лица сидел молоденький парень с обнажённым торсом, а его левое плечо было перебинтовано индивидуальным медицинским пакетом. Сквозь бинт проступало пятно крови.

   Притормозив у подбитой бронемашины, Прокопенко высунулся из окна и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

   — Мужики, сами справитесь или помощь нужна?

   — Да ништяк уже, — ответил чумазый паренёк, по всему видать, водитель бронетранспортёра. — Сейчас с карданом разберёмся и будем сваливать отсюда вместе с остальными.

   — Ну, ну, — буркнул себе под нос Николай. Его взор переключился на сидящего в тени раненого солдата. — Боец, а ну, пошевели пальцами.

   Солдат слегка пошевелил пальцами раненой руки.

   — Ничего, до свадьбы заживёт! — резюмировал Николай. — Главное, чтобы нервы и сухожилия не были задеты, а мясо и кожа нарастут. Зато теперь баб будешь нежнее тискать. Давай, не переживай особо.

   Раненый боец улыбнулся и слегка махнул здоровой рукой.

   Проехав ещё пару километров, они повстречали небольшую колонну, состоящую из бронемашин, с сидящими на них военнослужащими в бронежилетах и с оружием в руках.

   — Сопровождение сворачивается, — заметил Виктор. — Значит, сегодня колонн больше не будет. Вовремя домой возвращаемся.

   Фразу о доме он произнёс настолько обыденно, словно чужбина для него стала вторым родным домом.

Николай слушал его молча, а перед глазами стоял образ того полуголого раненого, сидящего в тени у колеса БТРа.  Он был самым первым раненым советским военнослужащим, кого Николай увидел здесь, на чужбине. В тот момент он и представить себе не мог, сколько ещё таких вот раненых, искалеченных и мёртвых безусых пацанов, ему доведётся увидеть за долгие дни, недели и месяцы пребывания в Афганистане.

Поделиться: