Эти строки я написал в ноябре 2017-го, когда мне исполнилось 60… Ведь вот если подумать, то 60 – целая эпоха. Ну, если говорить о жизни общества. Их, эпох, на моей памяти было две – до 1988, когда я жил в советской эпохе, и после 1988, когда начался период постсоветский. Но у меня какое-то устойчивое ощущение, что эпох-то у меня было точно две, а жизней – несколько. Одна жизнь, тёплая и красочная, связана с Мумрой, Астраханью, Волгой, хиппи, брюками «клёш», рубашками с «петухами», «Шизгарой», ильменями, лотосом, чилимом, голубями, уходящими «в точку», Днём рыбака, Ниновским и Мумринским паромами, Дунайчиком и Цыганкой, Товарным и Зюзиным, «Ракетами», улицей Кирова («Бродвеем»), «17-й пристанью» и улицей Татищева.
Там было много чего, что и не хотелось бы вспоминать («плодово-ягодное», подглядывания пацанами в щелку женских бань, налёты на заводские и хозяйские сады, охота (хотя и нечастая) с сандолью на сазанов, стрельба из рогаток по воробьям, загнанные в подсет чужие голуби, вызов по фамилии на линейке за «недостойное поведение», драки один-на-один, мумринские против товарненских, «мореманы» против местных, прогулки через окно на уроках по астрономии, абордаж на ракетной пристани за билетами по головам жаждущих пассажиров и многое-многое другое). Но какими яркими и близкими были звёзды над головами, когда мы толпой бродили по ночным улицам Мумры! Каким палящим было солнце, раскалённым был песок и прохладно-манящей была вода в Волге, когда мы по выходным, затарившись «плодово-ягодным», осетриной и редиско-помидоро-огуречной закуской, разъезжались по россыпи ближайших островов! И мечта! Мечта стать капитаном дальнего плавания. Ах, как же были ароматны и терпки вечера на «Бродвее», когда разодетая джинсово-кримпленовая тусовка дефилировала из одного края улицы Кирова в другой! Эта первая жизнь осталась там, в тумане, за кормой подводно-крылого «Метеора», за сварной оградой аэропорта в Нариманове, в серой дымке под крылом улетавшего в северном направлении ТУ-154. Как у Михаила Светлова:
«Там, где небо встретилось с землей,
Горизонт родился молодой.
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я за ним…»
И, кажется, вот он, горизонт! Протяни руку, и ты уже держишь его за самые, что ни на есть… Вот он, шпиль гербастый, вот величественные корпуса, высокие холмы, берёзовые рощи, хвойные чащи, дубовые боры, ботанические сады, многоцветье клумб, майские демонстрации, многоголосье и многоязычье. Африканцы, афганцы, японцы, испанцы, аргентинцы, шведы, мексиканцы, немцы, индусы. Так бурно колбасилась вторая жизнь. Лекции, семинары, коллоквиумы, конференции, кафедры, оппоненты, рецензенты, красные дорожки, приёмные, лектории, аудитории, научная степень, младший научный, старший научный, отчёты у замминистра Минсредмаша и… Обвал, землетрясение, цунами. Толпы манифестантов, свергнутые апостолы, вожди и авторитеты, кровавые межнациональные конфликты, пустые полки, талоны, «крыши», «стрелки», «солнцевские», «ореховские», «тамбовские». «Черкизон», Лужники, чартеры, первая чеченская, вторая чеченская, парад суверенитетов, концерны, «Хопёр-Инвест — отличная компания», «Чара-Банк», ваучеры – всё это, словно гипертрофированные персонажи Сальвадора Дали, слилось в сплошной хоровод, наподобие химер на полотнах Босха. И эта жизнь за выживание была третьей жизнью… Чтобы устоять на этом «чёртовом колесе», приходилось перемещать центр тяжести от головы к ногам и рукам в поисках твёрдой опоры. Был инженером, менеджером, журналистом, социологом, писателем, продавцом, экспедитором, начальником всех уровней от рядового начальника отдела до генерального директора, и опять — слесарем, сварщиком, столяром и грузчиком. Открывал магазины, рестораны и даже медицинские центры, делал дизайн квартир, офисов и кафе. Эта третья жизнь воспринимается и ныне обрывочно, путаясь местами, всплывая в памяти частично, рваными эпизодами. Но она всё ещё живет во мне. Я пытаюсь её зачеркнуть, вытравить, освободиться от её «битых кластеров», но она всплывает, словно навязчивая интернет-реклама на мониторе, реанимируя в сознании, казалось, забытые эпизоды. Потерянные связи, оборванные жизни, поломанные судьбы – это тоже фрагменты той, третьей жизни. И ныне эта, третья, жизнь воспринимается, словно зимняя полынья с раскалённым ледяным крошевом и стремительным круговоротом, из которого удалось выбраться нелёгкой ценой переосмыслений, разочарований, расставаний и потерь.
«С горечью я чувствую теперь,
Сколько было на пути потерь!
И пускай поднялись обелиски
Над людьми, погибшими в пути, —
Всё далёкое ты сделай близким,
Чтоб опять к далёкому идти!»
Интуитивно, но, словно согласно технике спасения в круговоротах и воронках, на последнем рывке поперёк течения удалось уйти в сторону. Выплыл. Пришло некоторое облегчение. По-крайней мере, в ощущениях. Началась очередная, четвёртая жизнь. И она была совсем другая. Какой-то неведомой силой меня, словно силой левитации, подняло над земной твердью, которую ещё совсем недавно я так упорно пытался нащупать, и погнало. Погнало так, как будто какой-то магнит во мне самом не давал мне покоя и гнал в новые места и края. Туда, где я ещё не был. Гнал, чтобы пробовать новую жизнь, новые запахи, новые страны, новые ощущения, новые эмоции, примерять на себя новые роли. Объездил полмира, сплавлялся на российских, турецких и юго-восточных реках, нырял в австрийских озерах, море Сулу, Красном и Жёлтом, Средиземном и Южно-Китайском морях, Индийском, Тихом и Атлантическом океанах, видел богатство и ужасающую нищету. Пил столетние вина и виски, ел медвежатину и мясо чёрного буйвола, дуриан и рамбутан. Пил китайскую водку с корнем женьшеня и индонезийский арак. Наслаждался вином из кумквата в кафе неподалёку от замка тамплиеров на Керкире. Влюблялся и, надеюсь, был любим, ну или, во всяком случае, не всеми отвергнут. Уходил и не возвращался. Наверное, кого-то больно ранил, о чём, конечно же, безмерно жалею. Молился в христианских храмах, склонялся в поклоне на коленях в мечетях, прислонялся лбом к Стене плача, медитировал в буддийских ступах, вращал барабаны в дацанах и субурганах, впитывал космическую энергию распростёртыми объятиями на ацтекских пирамидах. Впадал в транс на концертах всемирно известного исполнителя на ситаре Равви Шанкара и телепортировался в другое измерение по примеру Карлоса Кастанеды на сетах камерунского гитариста Ришара Бонá. Босиком отплясывал морну во время выступлений Цезарии Эворы и Тито Париса. Замирал от благоговения перед полотнами Сальвадора Дали в Фигейрасе. Висел в стае молотоголовых акул в толще воды, кормил варёными яйцами гигантских морских групперов, чесал пузо гигантским мантам и мабулам в проливах между атоллами на Мальдивах и у коралловых рифов Андаманских островов в Индийском океане, погружался в пучину, вцепившись в спинной плавник китовых акул и валялся в дикой лихорадке на верхней палубе сафарийной яхты в Молуккском проливе. Сколько раз, засыпая, я видел Млечный путь, перерезающий пополам черноту небесной сферы! Южный Крест, созвездие Андромеды. Мириады звезд. Мириады миров. И они ещё неизведаны. Никем. Это ж столько работы и путешествий!
«Я в погоне этой не устану,
Мне здоровья своего не жаль,
Будь я проклят, если не достану
Эту убегающую даль!»
Но, кажется, и у этой жизни прорезались очертания. Возможно, что это ещё не границы, но явно уже, что имеет место некоторая трансформация. Я стал опять строителем. И агрономом. И дизайнером. И даже газонокосильщиком. Но, как мне кажется, что не все профессии ещё освоены. А, может, не все забыты? Я пока ещё не понял — это антракт в моей предыдущей жизни, или это уже начало новой, пятой по счёту жизни? Но я убеждён, что пока могу ещё шевелиться, то всенепременно буду время от времени доставать свой потрёпанный, видавший виды и другие страны кофр, набивать снарягой и… рассказывать своим близким новости из других мест. Мне — 60. Уже 60! Или ещё 60? Может, пора на заваленку? Ну уж нет! Я ещё не везде побывал. Куда меня занесёт судьба? Я не знаю. Но обязательно расскажу…
«Я купил билет на самолёт.
Он теперь, наверно, не уйдёт!
Ровно, преданно гудят моторы.
Горизонта нет, но есть просторы!…
Есть желание! И будь благословенна
Этой каждой дали перемена!..»