
Память у человека в голове. И о делах давно минувших лет, и о совсем свежих событиях и ощущениях. Порой «перехлёстываются» разные по времени воспоминания, наверное, потому, что рядом «лежат на полочках». Шутка, конечно, но в ней всегда есть доля истины. Посмотрел вот на знакомые дома и улицы. Вроде бы те же. Но чего-то не хватает! А чего? Да лавочек нет совсем! А ведь они когда-то были у каждого двора, возле калитки. Неизменный атрибут сельского бытия – сколько домов в селе, столько лавочек.
Немудрёные, деревянные, на двух столбиках местной породы древесины. Порой не струганые и кривоватые. У хозяев порукастее и лавочки добротнее – пошире сиденья, гладенькие, наклонная спинка сзади, иногда из планочек. Пустые целый день, к вечеру они постепенно заполнялись неизменными «клиентами». Когда дела в доме и дворе переделаны и можно передохну́ть. Конечно, на селе все дела переделать невозможно. Но всё-таки нужен и перекур. Садились на свою лавочку, а иногда на соседскую, какая больше притягивает, и начинался неспешный разговор. Обо всём. В первую очередь, о дне прошедшем. Тесто «не подошло», видать, опара несвежая. Корова при дойке взбрыкнула и ведро с молоком опрокинула. Мальчишка из школы двойку принёс, придётся высечь, если не исправит. Ну, это негатив. Больше было обычного, текущего – чего готовили на обед и ужин, кто приходил, о чём рассказал, что шили, штопали, перешивали, кого навестили за день. Что-то небо хмурится, надо обувь занести под навес да вёдра перевернуть. Разговор переходил от одной темы к другой, от одного человека к другому, и постепенно вырисовывалась некая общая картина соседского немудрёного бытия, своеобразное домашнее не цветное кино. Самыми желанными и радостно воспринимаемыми были вести о прибавлении семейства.
— А Мария наша мальчишку нашла! – радостно восклицала её родственница.
Именно, нашла, а не родила. Так мои земляки обозначали появление на свет ещё одной крохотульки, — будущей красавицы или хозяина дома.
…Мужиков у лавочек было меньше, и сидели они на корточках чуть в сторонке, изредка курили, что не приветствовалось. Бабы недовольно отмахивали от себя невидимый табачный дым:
— Спасу от вас нет!
— Да мы дымом мошек с комарами отпугиваем!
От гнуса спасались сеточками, пропитанными керосином. Сеточки – вязанные из ниток разного цвета, рядочками, с маленькими кисточками по низу и большой кистью сверху:
— Это мне нынче сынок связал за день, — хвалится одна.
— А мой всё никак не научится, то узел не затягивается, то нитки с полочки спада́ют, то игли́чка согнётся. Надо бы деревянную, а он скрутил из алюминиевой проволоки.
Соседи за день виделись не раз, и помогали этому калиточки между дворами, куда «ныряли» по необходимости, не выходя на улицу. Так удобнее и быстрее, и не надо переодеваться, да можно и не попадаться на глаза посторонним, если не хочешь. А такие моменты были. Вспоминается, мать сварила уху из осетрины. На вопрос, откуда рыба, последовал ответ, что дали. Кто – не важно. По этому поводу в то непростое время бытовала поговорка: «Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами». И правило было черноярское – не продавать, а давать. Хоть и не богато жили, но дружно. Особенно, с соседями. Они считались почти родными и приглашения на семейные праздники и свадьбы получали вслед за роднёй. «Смежные» калитки были у нас с соседями Дьяковыми и Бирюковыми. В эти калитки и мы, пацаны, «ныряли» по необходимости или детской шалости.
Неизменным атрибутом общения были семечки. Подсолнечные. И не только! В ходу были свои, местные – арбузные, дынные, тыквенные. Последние – самые «жирные» и вкусные. Но их мало. Когда едят арбузы, дыни, тыквы семечки не выбрасывают, их выбирают, сушат, складывают в полотняные мешочки и подвешивают в чулане на гвоздиках подальше от вездесущих мышей. Потом жарят, а по-местному калят, на сковороде, постоянно помешивая и принюхиваясь, чтобы не пригорели да не потрескались. Нет своих семечек, можно и на базар сходить — у бабушки Васёны они всегда. Сидит старенькая, сгорбленная Васёна у тропинки на школу, которая на базаре. И первые её покупатели – ученики. Маленький стаканчик – пять копеек, большой – десять. Купленные семечки бабка высыпает в кулёчек. Кулёк – из газеты, ловко свёрнут конусом. Свернуть надо так, чтобы портрет Хрущёва не оказался снаружи, а то попадёшь на «пчельник». Кстати, и все купленные в магазине весовые товары – мука, крупа, сахар, соль – тоже после взвешивания в чашке, пересыпались по кулькам. Специально для этих целей в магазине стоял огромный метровой высоты рулон обёрточной бумаги. Когда кульков несколько, их укладывали в сеточки – сумки такие, связанные из толстой капроновой или хлопчатобумажной пряжи. С ячеёй сантиметра в три. Лёгкие, удобные, порожние можно свернуть и в карман, места много не занимают. Единственный недостаток – проваливается мелкая поклажа через дырки. Вспоминается случай с астраханскими туристами, вылетавшими обратным рейсом из Франции. Один из них купил на гостинцы сосисок, дефицитных у нас, метров десять, и уложил в захваченную из дома сеточку. При подъёме по трапу самолёта в аэропорту Ле-Бурже, первая нижняя сосиска как-то вылезла и зацепилась за трап. В толчее хозяин этого не заметил, и сосисочная гирлянда постепенно «украсила» полтрапа. Увидевший это руководитель группы среагировал мгновенно – наступил на гирлянду, «разорвал цепь», отбросив с трапа ногой «лишнее» и грозно прошипел в лицо незадачливому земляку:
— Родину позоришь, сволочь!
… А на лавочке неспешным ручейком течёт разговор, заодно народ здоровается и обсуждает проходящих мимо. Надо сказать, у большинства земляков и обсуждения и разговоры о посторонних людях были дружелюбными, не злыми. Каждый понимал, святых на земле нет, а от злости да зависти себе беду наживёшь. Но были и другого толка люди, для которых чужое горе или неудача приносила удовлетворение. Любили они «промыть кости» да посплетничать. Их все знали. И у каждого была своя «метка» или кличка – Горчак, Колючка, – это индивидуально. А обобщённые прозвища, для целой категории, – Хорёк, Хока. К счастью, таких на селе было немного.
Возле лавочки крутились ребятишки со своими детскими забавами. В притихшем вечернем воздухе вдруг возникал звук баяна или гармони с соседней улицы. Это была наша сельская традиция – потешить слух и душу хорошей мелодией. Владение музыкальным инструментом было редкостью. Но давалось оно, как правило, тем, кто не таил только в своём доме умение, а выносил его к людям – на лавочки, на свадьбы, на гулянки. Играл Степан Михайлович Болдырев, Виктор Павлович Галкин, играл дядя Коля Долгов, братья Рыжковы. У этих лавочек люди не только слушали музыку, но и вполголоса напевали слова звучавших песен.
Взрослые сидели на лавочках до темноты. Потом они постепенно переходили во владение ребятишкам-школьникам, которые ещё некоторое время кучковались до окрика матери: «Вовка, Витька – домой!» Потом на них оставались старшеклассники, уже заинтересованно поглядывавшие друг на друга. Шутили, смеялись, играли «в прохожего» — под ручку по очереди «провожая» от столба до столба своих сверстниц, заодно придерживая выскакивающие из груди сердца….
На некоторых лавочках «зависали» любители модной музыки. … Патлатый парнишка в клёшах или в «дудочках», подняв глаза в звёздное небо, самозабвенно «рвал» струны гитары, задавая извечный безответный вопрос: «Так скажите вы мне, из какого вы края, прилетели сюда к нам, в Чёрный Яр журавли…».
А уж совсем ночью, то там, то сям, лавочки становились пристанищем влюблённых. Сидели они тихо, перешёптываясь, не привлекая внимания посторонних. Замолкали, надолго сомкнувшись губами. И о чём они так долго молчали? Почти до зари! А это уж их тайна! На всю оставшуюся жизнь!
… Обожаемым лавочкам часто не везло. Расшалившиеся пацаны нередко выдёргивали их и аккуратно вешали на забор. Утром хозяин, предварительно поматерившись на не пойманных шалберников, принимался копать новые ямки и устанавливать на место порушенное вечернее пристанище. Да никто за него этого не сделает, а отвечать перед благоверной придётся ему…
Разговоры на лавочке часто сочетались с вязаньем носков или варежек из шерстяной нити на зиму, или скручиванием тех же нескольких одиночных нитей в одну с помощью веретена, что и делает на фото моя бабушка.
Особой статьёй проходили лавочки на горе́, вдоль берега реки, от церкви на севере до нефтебазы на юге. Мы, черноярцы, счастливые люди. Все астраханцы называют себя волжанами, но только у нас Волга протекает рядом, «под боком», на всю длину села, и её мы видим рядом во всей красе. Лавочки вдоль яра соорудили и поддерживают в порядке те, кто живёт рядом. Необъяснимая сила заставляет этих людей от молодости до старости каждый вечер «выползать» на яр. От тридцатиметрового обрыва лавочка всего в одном метре – чтобы лучше видеть и вдали, и что под яром делается. А делается там, ох, как много чего – и теплоходы идут, и танкеры, и самоходки. Бакены и створы мигают. И рыбаки местные возвращаются. А вон рыбина крупная всплеснула. Вспыхивает спор, сазан это или судак. И какой величины. Рассуждения профессиональные – все тонкости рыбалки собеседники опробовали на себе.
Сборы на горе́ начинаются ранней весной, сразу после сообщения: «Волга пошла!», значит, ледоход, и длятся до самых заморозков и прощальных осенних гудков речных кораблей…
Буколическая картина. Спасибо. Это образ малой Родины, светлый солнечный и в некоторых моментах общий. Вспомнил и свой старый двор.
Спасибо. Что имели, храним, хотя бы в памяти…..