Сергею Есенину, яркому лирику начала ХХ века, повезло. Судьба была милостива к нему — привела однажды в северные края. К сожалению, пребывание на Русском Севере не оставило заметного следа в его поэзии. Такого, как путешествие в Баку, на берега Каспийского моря, отразившееся в цикле стихов «Персидские мотивы» и поэме «Баллада о двадцати шести». Увы, не всё и не всегда находит выражение в поэтическом порыве. Это не значит, что Русский Север мелькнул эпизодом в биографии поэта. Наоборот, здесь произошло важное событие – он вступил во взрослую семейную жизнь. И, кроме того, «страна без границ» оказала серьёзное влияние на духовные поиски Есенина. Дружбу с северными авторами Сергей Александрович сохранил до последних дней.
Об этом я и хочу поведать читателю.
… Тёплый дух исходил от полей, где старое жнивьё принялось свежими зеленями. Я шёл с одного косогора на другой, оглядывая окрестности. Из-под ног взлетела, зашумела крыльями большая голубиная стая. Раздольная красота вокруг напоминала известные строки Есенина: «Не видать конца и края, только синь сосёт глаза…» Лёгкое волнение наполняло грудь. Может быть, вот этой самой полевой тропинкой, по которой я шагал, погожим днём 12 августа 1917 года (по новому стилю) прогуливался и Сергей Есенин. Почему бы и нет? В тот день он обвенчался с Зинаидой Райх в храме села Толстиково, до него от того места, где и шёл, – рукой подать. Вполне мог поэт побродить с молодой женой в поле, любуясь красивым разнотравьем. Одним словом, образ Есенина как бы незримо присутствовал, дух его был растворён вокруг и в моём воображении.
Наверное, Есенин с компанией прибыли в деревню конным экипажем, Тогда действовала гужевая дорога. Ныне сюда на легковушке не пробраться, только если на тракторе или грузовике. Господи, что делает человек с родной землёй?! От села уцелело лишь несколько домов, стоят в ряд. Вокруг кто во что горазд — от сараек и вагонов до приличных домов – дачи, заборы, дачи. И, понятное дело, никакой таблички, никакого указателя, что здесь бывал Сергей Есенин. «Как мало надо этим брадачам, — говорил когда-то поэт о своих рязанских земляках, — чья жизнь в сплошном картофеле и хлебе…»
Так и тут! Беспамятство полное!
А ещё совсем недавно, несколько лет назад, приезжему открывалась иная картина. «… Вот и село Толстиково, рядом с которым стоит церковь, по селу и называемая — Толстиковская святых Кирика и Иулитты. Места тут красивые: лесистые, холмистые, с протекающей между холмами речкой Шограш. Говорят, что когда-то село Толстиково принадлежало старинному русскому дворянскому роду Мусиных-Пушкиных. Позднее здесь будет заповедник, и эта местность получит даже название «Вологодская Швейцария…
… Кареты свадебного поезда остановились у дачи Девятковых: после дороги всем надо было прибраться и приготовиться к венчанию».
Деревенская старожилка Афросинья Андриановна Петрова хотя и не местная, но знает все тропки. Повела меня, опираясь на клюку, к сельскому кладбищу. При входе в него и стояла небольшая церквушка святых Кирика и Улитты, где обвенчали Сергея Есенина и Зинаиду Райх. От храма не осталось ни одного кирпича. Лишь небольшой холмик возвышался. Стало как-то грустно. Потянул ветерок, зашумели рядом высокие раскидистые берёзы. К ним и подвела старушка, будто хотела подтвердить, что эти-то деревья помнят Есенина.
— Ловок был больно, ой, ловок! – услышал её голос.
— Это Вы о ком?
— Да о нём же, о Есенине, — пояснила бабуля. – Ловок – я видела по телевизору. Говорят, убили его? Убить человека – ума много не надо.
— Да, есть такое предположение, — поддержал я разговор.
— Ой, ловок! – опять принялась бабуля. – Таких ловких в первую очередь и отправляют на тот свет.
В бесхитростное словечко старушка вкладывала всё мудрое и возвышенное, что узнала за свои восемьдесят лет. Я грешным делом подумал: «Она, пожалуй, права!» И невольно вспомнил строки Сергея Александровича:
Счастье есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего, что много мук
Приносят изломанные и лживые жесты…
А ловок был в житейском плане: «закрутил» венчание с Райх так, что оно оставалось тайной и загадкой долгие годы для любителей его творчества. Почему венчание в Толстикове, а не в Вологде? Или, на худой конец, в соседнем крупном селе Спасском, где была большая церковь?
Дочь Есенина Татьяна со слов матери Зинаиды Райх много позже описала событие:
«Со дня знакомства до венчания прошло примерно три месяца, — вспоминала она. – Всё это время отношения были сдержанными, будущие супруги оставались на «вы», встречались на людях. В июне 1917 года Есенин совершил поездку к Белому морю, он был не один, его спутниками были два приятеля и Зинаида Николаевна… Уже на обратном пути, в поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение… Решено было венчаться непременно. Все четверо сошли в Вологде. Денег ни у кого не было. В ответ на телеграмму: «Вышли сто, венчаюсь», — их выслал из Орла, не требуя пояснений, отец Зинаиды Николаевны. Купили обручальные кольца, нарядили невесту. На букет, который жениху надлежало преподнести невесте, денег уже не было. Есенин нарвал полевых цветов по пути в церковь – на улице всюду пробивалась трава…».
Узнать «тайну венчания» взялся краевед Николай Николаевич Парфёнов, вологжанин, тогда проживавший в Ленинграде. Он был первым, кто провёл своё архивное исследование, узнал интересные подробности и детали, о которых поведал широкой аудитории в статье в областной газете «Красный Север» 3 октября 1965 года. В частности, Парфёнов предположил, что желание Есенина избежать огласки брака (на то у поэта, оказалось, были серьёзные личные причины!) и привело всю компанию в Толстиково.
С краеведом познакомился известный вологодский прозаик и драматург А.А. Грязев. На основе услышанного от Парфёнова и личного поиска Александр Алексеевич создал очерк «Вологодская свадьба Есенина», где и попытался прояснить «туманные моменты» далёкого события. Загадка разрешается участием в нём поэта Алексея Ганина, который некоторое время жил в Петрограде, познакомился и подружился с Сергеем Есениным. «Уехав из Петрограда на свою родину, — утверждал Александр Грязев, — Алексей Ганин, как видно, не забывал своих питерских друзей и иногда наведывался к ним. Об этом мы может судить по тому, что равно через год, в июле 1917 года, он приехал в Вологду из Петрограда вместе с Есениным и Зинаидой Райх. Известно, что в этой поездке на Север Есенин сделал предложение своей избраннице. Обвенчаться решено было в Вологде, а, точнее, под Вологдой в деревенской церкви во имя святых Кирика и Иулитты. Почему там? Ведь в городе в то время было больше пятидесяти храмов.
Дело, очевидно, в том, что в селе Толстикове, где находилась церковь, была дача известного вологодского купца и каретного мастера Дмитрия Кирилловича Девяткова, а с его сыном Дмитрием дружил Алексей Ганин. Оба они были на венчании поручителями со стороны невесты…».
Автор ещё рассказывал о поездке в Толстиково с сотрудниками местного музея. «Дорогая шла по полям и лугам мимо старинной дворянской усадьбы Осаново, которой в далёком прошлом владел известный русский поэт конца восемнадцатого века Афанасий Брянчанинов (родственник Святителя Игнатия (Брянчанинова) – Г.С.), бывший в дружеских и родственных отношениях с другим известным русским поэтом сентименталистом Михаилом Никитичем Муравьёвым, двоюродным братом отца Константина Батюшкова. Муравьев не раз бывал в Осанове у Брянчанинова…
Да, были когда-то в округе Вологды «поэтические места».
Анатолий, один из братьев Девятковых, присутствовал на венчании, а спустя годы, оставил воспоминания. Он, в частности, писал, что перед женитьбой Есенин устроил «мальчишник» в деревянном доме на Духовской улице (ныне улица Пушкинская, 50). Саму же свадьбу праздновали не только на даче Девятковых, но и в гостинице «Пассаж» в Вологде, а после поехали гулять к Алексею Ганину в его родную деревню Коншино Кадниковского уезда.
«За те два дня, что Сергей Есенин и Зинаида Райх провели в Коншине, было спето ещё много песен и много разговоров переговорено. Особенно долгими вечерами, когда все уединялись в мезонине – библиотеке Ганина. Пели песни «Вечерний звон», «Бежал бродяга», «Сюда певец придёт другой», вели беседы о поэтах и поэзии, читали стихи. И хотя Сергей с Алексеем были ещё очень молоды, они многое могли вспомнить. Например, совместную службу в Царском Селе, санитарный поезд, госпиталь… Алексей Ганин мог вспомнить об их дружбе с дочерьми Императора Николая Второго: царевны служили вместе с ними сёстрами милосердия…»
Снова я побывал в Толстикове, когда там рядом с местом бывшего храма усилиями краеведов установили памятный камень в честь великого русского поэта. Смешанные чувства наполняли сердце, а позже вылились в стихотворение, которое мне дорого.
Я заплакал у старой берёзы,
Где когда-то Есенин бродил.
Набежали нежданные слёзы
В тишине возле сельских могил.
Светлый храм, где поэта венчали,
Изведён богоборцами весь.
Камень-глыбу, как символ печали,
Лишь воздвигли в Есенина честь.
Русь Святая! Как больно и горько
Разделить мне судьбину твою.
Целый век отшумел за пригорком.
У берёзы, как нищий, стою.
Где твои лучезарые дали?
Песни звонкие, радость зари?
Отшумели и жизнь притоптали
Новых дней оторви-главари.
Плачет сердце! Ах, значит, так надо.
Но преградой грядущей беде –
Вижу, как замерцали лампады
В храмах новых и древних – везде!
Потому т нахлынули слёзы,
Что святой не утрачен наш пыл, —
У берёзы, у старой берёзы,
Где когда-то Есенин бродил.
Вряд ли нужно принимать утверждение дочери поэта Татьяны о том, что её отец «совершил поездку к Белому моря», за «чистую монету». Как и уверения Надежды Кондаковой, родной сестры поэта Алексея Ганина, будто оба поэта после свадьбы отправились из Коншина на Соловки, будто в самом Архангельске кто-то видел Сергея Александровича. Литературоведы и краеведы сломали немало копий: одни утверждали, другие отрицали эти «свидетельства». Достоверных же источников о пребывании поэтов в Архангельске и на Соловках, увы, нет.
Хотя в антологии «Поэты наших дней», изданной в 1924 году, Сергей Есенин напечатал одно-единственное стихотворение, посвящённое Русскому Северу. Там найдём строки:
Не встревожен ласкою угрюмою
Загорелый взмах твоей руки.
Всё равно – Архангельском
иль Умбою
Проплывать тебе на Соловки…
Да, мы видим в строфе приметы северной географии. Правда, посёлок Умба, мягко говоря, очень далеко от Архангельска – за сотни километров на Кольском полуострове, на берегу Белого моря. В целом же это стихотворение поэту могло навеять и общее впечатление от северных мест. В творчестве, особенно поэтическом, такое часто бывает. К тому же на Русский Север Есенина тянула не только дружба с Алексеем Ганиным. Здесь, в Олонецких краях, находилась «малая Родина» — Вытегра – его старшего собрата и духовного наставника Николая Клюева.
Удивительно светло, чисто, по-матерински и по-отцовски относился Николай Алексеевич к младшему товарищу – «Сергуньке». И так ласково величал: «милый братик», «голубь мой белый», «касатик». Впервые Есенин написал Клюеву в 1915 году. Тогда Сергей ещё не был известен в кругах литературных, только вступал на эту стезю. А Николай Клюев к тому моменту уже издал книгу «Сосен перезвон». Клюева поддержали Валерий Брюсов и Александр Блок. Любопытное признание сделал в том письме Сергей Александрович: «Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своём рязанском языке».
Видимо, откровенность Есенина и сблизила заочно двух поэтов. Клюев ответил ему сразу же. Выполняя просьбу Есенина дать оценку его творчества, кудесник слова из Вытегры отозвался так: «Мне многое почувствовалось в твоих стихах, продолжи их, милый, и прими меня в сердце своё…» В другом послании Клюев сообщал, что побывал в Рязанской губернии, жил у хлыстов в Даньковском уезде, «очень хорошие и интересные люди, от них я вынес братские песни…».
Так завязывалась переписка и дружба между ними. Да, порой она доходила до разрыва (Есенин отличался «взрывной эмоциональностью!»), но, вопреки всем трудностям, не разрывалась окончательно. Николай Клюев предостерегал Сергея Есенина от шумного успеха в поэзии, такого, каким, к примеру, пользовался тогда поэт из Череповца Игорь Северянин. И давал многозначительные наставления: «Быть в траве зелёным и на камне серым — вот наша с тобой программа, чтобы не погибнуть…».
Поздней осенью 1915 года поэты впервые встретились в северной столице. Вспоминал их современник, поэт Сергей Городецкий: «Клюев, конечно, овладел молодым Есениным, как овладевал каждым из нас в своё время. Он был лучшим выразителем той идеалистической системы, которую несли все мы».
Вскоре после встречи в Петрограде тон писем Есенина изменился, он уже обращался к Клюеву, как к очень близкому человеку: «Дорогой Коля, жизнь проходит тихо и очень тоскливо. На службе у меня дела не важа. В Петроград приедешь, одна шваль торчит. Только вот вчера был для меня день, очень много доставивший. Приехал твой отец, то, что я вынес от него, прямо-таки передать тебе не могу. Вот натура – разве не богаче всех наших книг и прений?» (Царское Село, июль-август 1916).
… Как горькую личную драму переживал Николай Клюев трагическую смерть Есенина. Год спустя, Николай Алексеевич написал знаменитый «Плач о Есенине», в котором попытался дать разносторонние оценки жизни и творчеству великого лирического поэта России. В плаче Клюев бросил обвинение тогдашней прессе:
Из всех подворотен шёл гам:
Иди, песноликая к нам.
А стая поджарых газет
Скулила: кулацкий поэт!
Удивительно, как иногда всё чудесно совершается на белом свете!
То, что брал «взаймы» Сергей Есенин для духовного и нравственного роста у северных поэтов, вернулось сторицей на эту землю, засверкало яркими красками у стихотворцев нового поколения – Сергея Викулова, Александра Романова, Ольги Фокиной, Виктора Коротаева, Николая Дружининского и ещё целого ряда авторов. Но, прежде всего – в творчестве тонкого и своеобразного лирика Николая Михайловича Рубцова. В 1962 году он написал стихи, посвящённые любимому поэту:
Вёрсты всей потрясённой земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!
Эта муза не прошлого дня.
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.
Николая Рубцова не раз корили за «есенинщину» — тогда было модно. Лишь преподаватель Литинститута Николай Сидоренко, давая оценку дипломной работе молодого поэта, увидел в «подражании» нечто иное: «Может показаться, что в отдельных стихах Н.Рубцова слух улавливает «есенинские» интонации, — считал он. – Возможно. Но это не подражание, а национальное средство творчества, и тут С.А. Есенин в чём-то помог младшему собрату, в чём-то поддержал, утвердил его».
В осеннее ненастье, вспоминая встречу с друзьями, Рубцов написал:
И как живые в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон!
Да, живые! Пусть они остаются такими дл нас всегда.
Поэзии, прозе, литературным очеркам и письмам Сергея Есенина выпала трудная судьба, как, собственно, и самому поэту. Он погиб насильственной смертью 28 декабря 1925 года в Петрограде. Я глубоко убеждён, что поэта убили. Подтверждение тому — серьёзные версии, в частности, книга сотрудника Пушкинского Дома, писателя Виктора Кузнецова «Тайна гибели Есенина» (М. Современник, 1998). В ней исследователь впервые опубликовал ранее недоступные сведения из архивов спецслужб.
Исходя из них, он утверждал, что с 24 по 27 декабря 1925 года Есенин не жил в гостинице «Англетер», там его никто не видел. В 5-й номер гостиницы поэта «доставили» чекисты уже убитым в ночь на 28 декабря, а после быстро инсценировали «повешение», то есть самоубийство. Через восемь лет автор вернулся к теме, сделал второе издание своего исследования — «Казнь после убийства», название говорит само за себя. Виктор Кузнецов не одинок в своих поисках и утверждениях.
В Симферополе, столице Крыма, литературовед О. Мешков представил читателям книгу «Убийство Есенина – преступление государства» (Бизнес-информ, 2013). Олег Валерьевич научно доказал лживость официальной версии самоубийства поэта, фальсификацию следственного дела и свидетельских показаний, а также враньё многочисленных публикацией «друзей» поэта и «есениноведов». Да, было совершено гнусное, жуткое преступление. И государство должно отвечать за него, не ссылаясь на «срок давности».
… Уже в годы «крутого либерализма» печально известную гостиницу «Англетер» стёрли с карты Петербурга: мол, чтобы никто не вспоминал «духа Есенина». А уж что началось сразу после его ухода в мир иной, и представить трудно. Будто из вонючего водопровода, полились всякие откровения про него. Первый пасквиль опубликовал Г.Ф.Устинов уже 28 декабря 1925 года в «Новой вечерней газете», выдавая грязные вымыслы за правду. Подобный «стиль» отличал и бытовые заметки В.Эрлиха, якобы друга Есенина. Ясно, что подобные «писаки» спешили выполнить «приказ свыше». Только за 1926-1927 годы воспоминания поделились более 20 авторов, которые в основном, с изрядным цинизмом поносили гения русской литературы.
Надолго, почти на четверть века, Есенин оказалась «под запретом». Даже появилось словечко «есенинщина», им клеймили тех, кто пытался честно писать о России и судьбе русского народа. Лишь в 70-е годы прошлого века «табу» ослабло, начали выходить книги Сергея Есенина и исследования о нём. С наступлением либерализма, казалось бы, всё должно было встать на свои места. Но не тут-то было! Либерализм «испугался» Есенина, как и когда-то его возненавидел троцкизм, одна поэма «Страна негодяев» приводила Троцкого и окружение в бешенство.
Перед либералами РФ встала задача заново опорочить Сергея Есенина, как поступали их предшественники в начале прошлого века. А главное – «приспособить» поэта и его творчество к «массовой культуре», заимствованной в США и насильственно внедряемой в РФ. Что вышло в итоге, мы все прекрасно знаем. Для молодёжи в социальные сети запустили всякие «откровения», искажённо представляющие облик поэта. Да что социальные сети!? Создаётся фильм, в котором поэт предстаёт законченным алкоголиком и хулиганом. Дальше – больше. Лепят памятник Есенину — он в падении в полупьяной позе… Известный либерал-патриот издаёт толстую книгу о Есенине, где делает «невероятные открытия», которые, увы, не добавляют абсолютно ничего нового о поэте, а лишь, опять же, способствуют принижению его личности.
Однажды в Вологду приезжал один довольно известный деятель кино. Выступая перед публикой, он признался в любви к Есенину, стал читать знаменитое «Письмо к женщине». И при чтении актёр-режиссёр всё время покачивался из стороны в сторону, будто принял литр водки, произносил строки из стихотворения заплетающимся языком. Так он, по его самолюбию,
якобы достоверно изображал Сергея Александровича. Некоторые зрители вставали и уходили из зала. Я тоже вышел…
В ранней юности, помню, по Всесоюзному радио часто звучали песни на стихи Сергея Есенина, например, вот эта:
Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.
На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахрамой…
Мягкий голос певца проникал в душу, и, казалось, зимняя берёза под окном материнской избы подпевала и ещё ярче искрилась…
Ныне, увы, этих песен уже не услышишь. Из огромного поэтического наследия поэта «композиторы» почему-то выбирают именно цикл «Москва кабацкая», на эти стихи пишут музыку и поют. Причём никогда не говорят, кто автор музыки, и кто автор стихов. Разве у Есенина не было прекрасных стихов о любви, о Родине, о русской природе? Были такие стихи, их было много, но «композиторы» их не замечают. Им нужно нечто другое: чтобы у молодёжи, поверхностно знакомой с творчеством Есенина, сложилось впечатление, будто он – забулдыга, не вылезавший из кабаков…
Возникает вопрос: а кто же и когда написал сотни гениальных лирических стихотворений, поэмы-шедевры, как «Анна Снегина», поэтические циклы, литературоведческие размышления? Или кто-то другой стоял за спиной и писал за него?
Воистину, невежеству нет предела!
Грустно всё это. Потому что к реальной жизни поэта подобное понимание по большому счёту не имеет отношения.
И дело, конечно, не в запросах толпы и времени, на что любят ссылаться создатели песен, а в них самих, в том, что они имеют за душой.
«Российский писатель»