Этот день не забудется в столетиях. 22 июня 1941 года в 4 часа утра войска нацистской Германии перешли границу Советского Союза, начали бомбить наши города и аэродромы. Немецкие стратеги понимали: их единственная надежда на победу над СССР и мировую гегемонию – успешный блицкриг, захват Москвы, после чего большевики должны были дать слабину, а в Советском Союзе началось бы усиление сепаратизма – чем кровавее, тем лучше для немцев. Но впереди Гитлера и его дивизии ожидало бесславное поражение, катастрофа, а наших дедов и прадедов – победа. Тяжёлая, омытая кровью, но спасшая страну и весь мир.
Между нашей страной и Германией действовал пакт о ненападении, который Советский Союз строго соблюдал, не отвечая на приграничные провокации. Немцы напали вероломно и внезапно, это дало им немалое преимущество. Хладнокровно провели отвлекающие разведоперации с весны, забрасывая советскую разведку фальшивыми данными о начале войны… И вот – необъявленное нашествие. Только в 5 часов утра посол Германии в СССР Вернер фон Шуленбург, человек, многое понимавший, с печалью в глазах вручил наркому иностранных дел Вячеславу Молотову ноту, в которой за туманной формулировкой трудно было не разглядеть объявление войны. В 12.00, как известно, председатель Совнаркома и наркомата иностранных дел Молотов выступил по радио с обращением к советскому народу: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Эта речь всколыхнула страну. В военкоматах выстроились очереди из десятков тысяч добровольцев, многие из которых были вчерашними школьниками-выпускниками.
Несмотря на пакт, было ясно, что столкновение с Германией неизбежно: «как два различных полюса, во всём враждебны мы». И именно Советский Союз был первой в мире державой, которая ещё в начале 1930-х подняла знамя антифашизма. И начало этой борьбы, быть может, следует отсчитывать с Испании, с 1936 года.
Традиционно – с 1945 года, когда неожиданно стихла радость, песни и даже театральные представления приостановились, – мы отдаём дань памяти павшим в минуту молчания 9 мая, в День Победы. Но 22 июня целиком посвящено им – тем, кто не дошёл до Берлина и Праги, и тем, кто всё отдал восстановлению страны, но ушёл из жизни. Нет в мире более грустной картины, чем смотреть, как редеет строй наших фронтовиков. Их невозможно заменить. Это ощущается в каждом деле. Второго такого поколения не было и не будет – слишком многое совпало тогда, в 1941-м. Молодая вера в страну, в себя, в то, что «нас не нужно жалеть», что мы выстоим, пройдём сквозь огонь и воду.
Война коснулась каждой советской семьи. Если нам удастся преодолеть провокации и ложь современной международной политики, эта память всегда будет объединять бывшие республики Советского Союза. Пожелтевшие фотографии фронтовиков хранятся в каждом доме. Не будем забывать и тех, кто трудился и – нередко – погибал в тылу, поставляя в армию не только вооружение, но и хлеб, одежду, табак. Мальчишки, старики. В то время защитили страну самые молодые – именно они «грудью заслонили страну». Те, кому было 19–20 лет в 1941-м, 42-м, 43-м. Те, кто приписывал себе лишний год, чтобы прорваться на передовую.
Писатели держали строй вместе со всей страной, пытаясь не поддаваться панике и не верить страшным слухам, многие из которых, увы, оказались правдой. Вот так вспоминал о первых часах войны писатель Всеволод Вишневский – разведчик времён Гражданской войны, первый из советских литераторов награждённый боевым орденом:
«Москва строгая, серьёзная. В Союзе советских писателей собрались сотни писателей. Пришёл Новиков-Прибой: «Давайте работу, дежурство». Приехал Л. Соболев. Многие уже в военной или военно-морской форме. Идёт проверка списков: на фронт мне надо отправить сразу десятки писателей. Интеллигенция честно, верно идёт в общих народных рядах.
В Наркомате Военно-морского флота проверяем ещё раз нужные писательские списки. В первую очередь отправлять участников войны с белой Финляндией, людей с опытом.
В редакции «Правды» – всё чётко, оперативно. Проводим ночное совещание о том, как писателям работать в армии и во флоте. «Быть в массах, нести живое слово, описывать борьбу, отмечать героев, клеймить трусов, ликвидировать ложные слухи. Работать везде. Перо приравнено к штыку!..
Лебедев-Кумач мобилизован на Всесоюзное радио: нужны песни, стихи, фельетоны…»
И действительно, первые песни и стихи появились уже 23 июня, а через день-другой лучшие из них зазвучали на всю страну. Даже мастер салонного романса композитор Борис Фомин написал в те дни на стихи Григория Гридова:
На родных полях
завыли ураганы,
Тучи полегли над самою землёй.
Огневым дождём
встречать гостей незваных
Пробил час, товарищ боевой!
А Всеволод Вишневский в первый день войны вывел формулу Победы:
«Каждый должен сказать сам себе, наедине со своей совестью:
– Я не потерплю фашистских злодеяний, обманов, насилий! Я готов к любой борьбе, на смерть. Я оберегу родину, помогу этим и народам Европы… Имя русского, имя советского человека должно стать и станет всемирным именем: победитель, спаситель культуры, права и свободы».
Сам Вишневский (когда-то мальчишкой он сбежал на Первую мировую) почти всю войну проведёт в блокадном Ленинграде. А в начале мая 1945 года будет свидетелем переговоров генерала Василия Чуйкова с Кребсом, когда советская сторона полностью отвергла перемирие, а немецкий генерал, поняв, что безоговорочная капитуляция неизбежна, покончил с собой. И об этом нужно помнить именно 22 июня! Страна выдержала удар, перетерпела долгие месяцы поражений и дала отпор. И не было в Красной армии тех, кто погиб напрасно. Все они – победители. И в первую очередь – те, кто отдал жизнь в первый день великого противостояния, не дрогнув на границе. Как пограничники 1-й заставы старшего лейтенанта Александра Сивачева, которые пали все до одного, но задержали гитлеровцев на 12 часов, в неравном бою уничтожив 3 танка. Сколько ещё таких героических застав было на западных рубежах страны! 140 – от Дуная до Карелии. И ни один пограничник не отступил без приказа. Уже тогда стало ясно: такого героического отпора немцам не оказывал никто. Всех удавалось оглоушить неожиданным ударом. Было ясно: у немцев ещё есть веские преимущества, но с ними сражаются самоотверженно. В том числе в небе, где советские асы в первое же утро войны, бывало, шли на таран. Вскоре в циркуляре, предназначенном для лётчиков люфтваффе, появится рекомендация: «Не приближаться к русским самолётам ближе 100 м во избежание тарана».
Так начался первый день войны, которая никогда не станет для нас просто главой из учебника истории. Она – в сердцах. И в тех самых фотографиях, солдатских медалях и похоронках из старого комода. А павшим в ночь и утром 22 июня суждено бессмертие.
Одно только мне прискорбно, что состряпали в Перестройку комиссию Кривошеева, и эти чудовищные данные о потерях стали общепризнанными… Спорить я здесь не буду об этом, просто задайте себе вопрос: если мы и вправду потеряли так много (больше 20 миллионов), то как при таких расхождениях с начальными данными от Совинформбюро (чуть больше трёх миллионов) строить плановую экономику? И зачем Сталину было об этом врать, когда нужно, например, закладывать бюджет на ветеранов и инвалидов войны? И точно учитывать всех, кто мог работать на восстановление страны… А вообще, если интересна эта тема: кто и как копался в наших архивах в Перестройку и в 90-е, читайте Петра Балаева: «Клевета на красную Армию».