ГЛАВА 34.
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС
Из Кабула улетали афганским бортом. Геннадий при себе имел здоровущий чемодан, чуть меньшую по размерам дорожную сумку, дипломат и перетянутую бичевой картонную коробку, внутри которой что-то бренчало. Так уж получилось, что вместе с ними рейсом на Кандагар улетали советники максуса из провинций Заболь и Гильменд. По прибытии на Майдан, им придётся какое-то время провести на вилле царандоевских советников, пока не подвернутся «вертушки», летящие до Калата и Лошкаргаха. Перелёт на АН-26 афганских ВВС выдался не совсем приятным. Кроме советников царандоя в самолёт загрузились афганцы, кто в военной форме, а кто-то в гражданских дрешах. Они заняли все сидячие места на боковых сиденьях ещё до того, как в самолёт загрузились шурави, и уступать им места вовсе даже не собирались. Поскольку пассажиров было больше, чем сидячих мест, часть гражданских лиц расположились прямо на полу.
Советникам ничего не оставалось, как последовать их примеру. Вот только сидеть на рифлёном алюминиевом полу было не совсем удобно.
— Слушай, Геннадий, а что у тебя лежит в багаже? — поинтересовался Николай. — Там случайно нет ничего такого, что можно разбить или раздавить, если мы приспособим его под сиденья?
— Сам знаешь, что «бьющееся» у меня в дипломате лежит. А во всём остальном только тряпьё и кое-что из книг.
— А в коробке что?
— Алюминиевая кастрюля, портативный керогаз, вилки, ложки и эмалированная кружка.
— Обязательный комплект оккупанта! — рассмеялся один из попутчиков. — У нас этих керогазов в Калате с десяток скопилось. Их даже дукандоры не хотят брать, а если и берут, то по такой низкой цене, что их проще выбросить. И зачем их вносят в список необходимых предметов, которые понадобятся советнику в Афганистане? Тащить в такую даль, чтобы потом подарить тому же подсоветному, которому этот керогаз ни на хрен не сдался. Тут такие крутые китайские керогазы продают, наши против них всё равно, что детекторный приёмник против транзисторного.
— Я так думаю, что не пострадает твой керогаз, если я на него сяду, — обращаясь к Геннадию, заметил Николай. — А вы трое, тяните спички, кому сидеть на чемодане, а кому на сумке.
Спички тянуть не пришлось, поскольку Геннадий сразу «застолбил» сумку, а чемодан уступил попутчикам. Они долго приноравливались, выбирая наиболее удобную позу, и в итоге уселись на нём спинами друг к другу.
Минут через пятнадцать, набрав необходимую высоту, самолёт направился на юг Афганистана. Температура в салоне стала резко понижаться, а организм, кроме жуткого холода, стал испытывать кислородное голодание. Поскольку кислородных масок в салоне военно-транспортного самолёта отродясь не было, у некоторых его пассажиров носом пошла кровь. Когда примерно через полчаса, практически долетев до пункта назначения, самолёт начал резко снижаться, в передней части салона послышалось приглушённое рычание. Одного из гражданских пассажиров стошнило, за что он тут же получил смачную оплеуху от сидящего рядом с ним военного, и между ними завязалась потасовка, в которую впряглись другие пассажиры.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но тут открылась дверь, ведущая в кабину пилотов, и показавшийся офицер афганских ВВС что-то громко крикнул дерущимся, после чего те сразу угомонились и расселись по своим местам.
Минимума имеющихся у Николая познаний в языке дари и образной жестикуляции афганского лётчика было вполне достаточно, чтобы понять, о чём он говорил. А он всего лишь пригрозил открыть рампу в хвосте самолёта и отправить бузотёров в свободный полёт.
В аэропорту советников встречали.
За период отсутствия Николая в Кандагаре, наконец-то отремонтировали советническую «таблетку», и она теперь стояла возле самолёта. За водителя на ней был Жора Даценко, а за сопровождающего «пассажира» — переводчик Игорь Абрамкин. Пока обменивались приветствиями, и Николай представлял своих попутчиков, несколько летевших вместе с нами афганцев заскочили в машину, наверно посчитав, что она прислана за ними. Мушаверам пришлось долго им объяснять, что они ошиблись адресом, и никто не намерен их везти в Кандагар. Тем более, что данная машина туда не едет. Но упрямые «зайцы» и слушать ничего не хотели. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам с применением физической силы и отборного мата. Вышвырнув афганцев из салона машины вместе с их скарбом, советники сели туда сами. Таким образом, они отыгрались за созданные им неудобства в самолёте.
Первым делом они доехали до виллы царандоевских советников на Майдане, доставив коллег из соседних провинций. Один из них предложил немного «усугубить», на что Жора сказал:
— Мужики, как-нибудь в следующий раз. Лично мне с машиной через час надо быть в городе, чтобы забрать с работы остальных советников, поэтому нам надо спешить.
Попрощавшись с «квартирантами», они поехали в город. Когда проезжали через удаленный афганский пост на пересечении «бетонки» и дороги, ведущей в аэропорт, в толпе афганцев заметили тех самых «зайцев», которых они выгнали из своей машины. Те тоже заметили знакомую машину, и начали отчаянно жестикулировать руками, явно напрашиваясь в попутчики. А когда поняли, что это не входит в планы советников, стали грозить кулаками, посылая вслед проклятья.
Жора довёз обоих до тринадцатой виллы, а сам с Игорем тут же укатил в город. Николай помог Геннадию затащить вещи в комнату, где ранее жил Головков, после чего вдвоём направились на виллу старшего советника. Но, не он им был нужен, а Виктор Бурдун. Его застали в комнате, где совсем недавно отмечали наступление нового года. Виктор, паковавший вещи и прикупленные бакшиши, настолько этим процессом увлёкся, что не услышал, как они вошли в комнату. А когда Николай окликнул его, тот от неожиданности подскочил на месте, словно испугавшись чего-то, но, увидев Николая и Геннадия, заулыбался.
Здороваясь за руку с Геннадием, он заметил:
— Если я правильно понял, то вы – замена Головкову. Заждались тут вас все, особливо Николай. Он на уши всё кабульское начальство поставил, каждый день депеши туда отправляя. Да и я теперь могу с облегчением вздохнуть. Кстати, о девочках — завтра я улетаю в Кабул, а оттуда — в Москву и в Кандагар вернусь в конце марта.
И, уже обращаясь непосредственно к Николаю, Виктор добавил:
— Так что, будем считать, что свой пост «номер один», то бишь — радиорубку, со всеми её потрохами, я тебе передал. Дерзай, дружище!
— Ты давай не отлынивай, — в тон ему ответил Николай. — Пока нет официального приказа от Белецкого, я в твою «богадельню» ни ногой. Иди, докладывай в центр, что мы прибыли в пункт назначения в целости и сохранности. Да, и не забудь напомнить нашим коллегам из Калата и Лошкарёвки, что на Майдане дожидаются «бортов» их сослуживцы с боезапасом «огненной воды».
Дав понять Виктору, что дальнейшего разговора не будет, Николай взял Геннадия под руку, и вдвоём они покинули резиденцию Белецкого. А поскольку советники ещё не вернулись из города, Николай решил ознакомить Геннадия с достопримечательностями кампайна. Показал ему бассейн, в котором давно не было воды, теннисный корт, переоборудованный под волейбольную площадку, показал и рассказал, где находится минное поле, дабы он не забрёл на него ненароком.
Когда проходили мимо вилл, где проживали военные советники, из двери одной из них вышла женщина с тазиком. Не обращая на них внимания, она стала развешивать на верёвке постиранное бельё.
— А баба здесь откуда? — удивился Геннадий.
— Тут их несколько человек проживает, — пояснил Николай. — Все они жёны военных советников. Воякам даже жалование приплачивают за то, что своих благоверных прихватили в Афган.
— Они что — дебилы? Из-за каких-то денег тащить на войну своих жён! А ну как ненароком погибнут при обстреле?
— Ну, не знаю, не знаю, чем они руководствовались, когда брали их в такую даль, но за те пять месяцев пока я здесь нахожусь, ни одна из них не то, чтобы погибла при обстреле, но даже легкого ранения не получила!
— Всё равно, не понимаю я этих вояк. А вдруг кто-нибудь из тех, у кого нет жён, возьмёт да и «обкатает» втихаря его жёнушку? И что тогда?
— Ты только не вздумай сказать это воякам — в момент схлопочешь по физиономии. И постарайся особо не заглядываться на женский персонал. Тут порядки царят такие же, как и во всем Афганистане — чужая жена «табу» для постороннего мужчины.
Когда возвращались обратно на свою виллу, навстречу им попались двое переводчиков и советник начальника политического отдела царандоя Виталий Потапов. Николай представил им Геннадия, заодно познакомил его с сослуживцами, с которыми придётся тянуть лямку на чужбине.
— А Белецкий тоже вернулся? — поинтересовался Николай у Потапова.
— А куда он на хрен денется, — недовольно буркнул Виталий.
— Ты чего такой смурной?
— Станешь смурным с этой парчамистской шатибратией.
— Что, Гульдуст опять чего-нибудь отчубучил?
— Если бы только он один. Теперь он с Ушерзоем скорешевался, и уже вдвоём всякую дурь порют.
— Опять что-нибудь новенькое со строительством апартаментов затеяли?
— Гульдуст решил в дувале персональную калитку сварганить, чтобы никто не видел, в каком состоянии он частенько сваливает со службы. Одного только не понимает, что эта лазейка превратит территорию царандоя в проходной двор.
— Тю-ю, тоже мне новость сообщил, — рассмеялся Николай. — Да он за эту калитку генералу Хайдару всю плешь проел. И ведь какую легенду под эту тему придумал, мол, простые жители Кандагара, в том числе, старейшины племён, не могут прорваться в политотдел для решения насущных вопросов. Возмущался, что дюже строгая в управлении пропускная система, не пускают к нему всех страждущих. А самому трудно оторвать свой зад с насиженного места да и прогуляться до КПП, и на месте определиться, кого стоит запускать в политотдел, а кого послать на хутор бабочек ловить.
— Так и я ему о том же говорил сколько раз, но ведь не слушает он меня. Стоит на своём — нужна ему эта чёртова калитка, словно на ней свет клином сошёлся.
— Виталий, да успокойся ты! Не стоит по пустякам нервы себе трепать. Тем более, накануне дембеля. Оно тебе надо?
— Я, наверно, вообще забью болт с левой резьбой и на этого Гульдуста и на его «сезам». Нехай горит всё синим пламенем. Доиграются идиоты, пронесёт какой-нибудь душара мину в царандой через эту неконтролируемую дыру в заборе, и будет всем счастье, по самое не хочу.
— На эту тему мы ещё поговорим как-нибудь на досуге, — заметил Николай. — Есть у меня одна мыслишка, как отучить твоего Гульдуста от бредовых идей, а заодно и Ушерзоя поставить на место с его непомерными амбициями. Конкретно насчёт командующего, я уже сегодня намерен поговорить с Белецким и предупредить его кое о чём. Вот пойдем сейчас с Геннадием представляться, заодно и эту, весьма щепетильную тему затрону.
— Не стоит Степанычу аппетит перед обедом портить, — заметил Виталий. — Тем более, что в четыре часа он собирает джиласу в Ленинской комнате. Вот там и решите все свои вопросы.
Когда вернулись на свою виллу, там уже хозяйничал Васильев, разогревая на электроплите сваренный накануне суп из рыбных консервов и кипятя воду для чая. Увидев Геннадия, Александр сразу догадался, что перед ним стоит новый постоялец тринадцатой виллы.
— С приездом в нашу скромную обитель, — поприветствовал Александр.
Николаю оставалось лишь познакомить обоих друг с другом, после чего втроём сели обедать. А пока Александр разливал по тарелкам супчик, Геннадий сходил к себе в комнату, откуда вернулся с бутылкой водки в руке.
— А вот этого не стоит делать, — предостерёг Николай. — Потапов что сказал — в четыре часа будет джиласа, а джиласа – это общее собрание, на котором в нетрезвом виде у нас не принято появляться. Так что «прописку» твою отложим до вечера, тем более, что четвертый постоялец нашей «гвардейской» виллы ещё не вернулся домой, и будет неправильным, если это мероприятие мы проведём в усечённом виде. Человек наверняка обидится.
На совещании Белецкий представил присутствующим нового советника джинаи и, как водится в таких случаях, попросил его поведать о себе поподробнее. Геннадий рассказал, как попал на работу в органы милиции, как рос по службе, как дослужился до полковника. По завершении его монолога, Белецкий задал Геннадию парочку уточняющих вопросов и, удовлетворившись ответами на них, перешёл к обсуждению текущих проблем.
Первым, с небольшим докладом, больше похожим на жалобу, выступил Потапов. Он слово в слово повторил всё то, о чём незадолго до этого говорил Николаю и Геннадию. Белецкий слушал, не перебивая, и когда Виталий закончил свой плаксивый монолог, ответил на упрёки в свой адрес:
— Мы, все здесь находящиеся, всего лишь советники, и только. Всё, что мы можем реально сделать, так это посоветовать нашим афганским коллегам, как им поступать в той или иной ситуации. Но это вовсе не значит, что они все наши советы будут принимать во внимание. Увы, не тот менталитет. И я понимаю, Виталий, вашу озабоченность происходящим. Я тоже не в восторге от того, чем занимается Ушерзой, но пока что я не в силах переломить сложившуюся ситуацию. Тем не менее будем постепенно давить на командующего и убеждать его в нецелесообразности предпринимаемых им действий. С тем же строительством новых апартаментов не всё так просто. Буквально сегодня он попросил меня по своим каналам выйти на руководство Представительства и через него попытаться убедить Гулябзоя в необходимости выделения дополнительных средств на строительство этих хором. Конечно же, я этого делать не стану, а как раз наоборот, сообщу в Кабул своё личное мнение о нецелесообразности субсидирования бредового проекта. Сейчас надо не о собственном благополучии думать, а о том, как укреплять оборону города и возводить не персональный кабинет с опочивальней и цивильным клозетом, а восстанавливать разрушенные посты обороны и строить новые.
После того, как он закончил свое выступление, Николай вставил свои «пять копеек».
— Владимир Степанович, у меня есть конкретное предложение, о чём стоит доложить в Кабул, дабы там адекватно отреагировали на нашу озабоченность происходящим. Ещё до отъезда в Кабул, я получил информацию от Асада, которая приоткрывает некоторые негативные моменты в поведении Ушерзоя. Впопыхах я вам так и не успел об этом доложить, но зато я поделился ею с Шенцевым, и думаю, что он предпримет конкретные действия, чтобы умерить непомерные аппетиты явного карьериста.
— Ну, вот кто вас просит лезть не в свои дела, — с раздражением в голосе перебил Белецкий. — Прежде чем что-то делать, надо головой думать, а не рубить с плеча.
— Извините, Владимир Степанович, я уважаю вас как руководителя и согласен с вами, что в работе с подсоветными нужна определённая осторожность, но не до такой же степени! Если мы и дальше будем молча наблюдать за тем, что они вытворяют, то зачем вообще мы здесь находимся? Я же вам уже докладывал о том, что Ушерзой не чист на руку, и вся эта его затея со строительством нового здания – не более, чем авантюра, направленная на расхищение денег, отпущенных царандою на укрепление боеготовности постов обороны города. Насколько я понял, вы так и не удосужились сообщить об этом в Представительство. По-крайней мере, из разговора с Шенцевым я сделал вывод, что в Кабуле ни сном, ни духом обо всех этих «художествах» нового командующего царандоя.
— Давайте не будем сейчас обсуждать мои действия, — резко прервал Николая Белецкий. По всему было видно, что он крайне раздражён и не намерен при подчинённых выслушивать упрёки в свой адрес. — После совещания зайдёте ко мне на виллу, и там продолжим наш разговор.
После Николая выступил Васильев, который доложил о состоянии дел на постах безопасности первого пояса обороны города. А ситуация там складывались далеко не лучшим образом. Участились случаи дезертирства военнослужащих, снабжение продуктами питания этих мини-крепостей осуществляется из рук вон плохо, что вызывает недовольство со стороны их защитников. Если дело и дальше так пойдёт, то никто не гарантирует массового дезертирства, а хуже того — бузы, со всеми вытекающими последствиями.
Судя по всему, Белецкому доклад Васильева тоже не особо понравился, и когда тот закончил своё выступление, быстренько свернул джиласу, не став заслушивать остальных подчинённых. Уже покидая помещение, Степаныч бросил в сторону Николая:
— Жду тебя через десять минут.
Нет необходимости пересказывать содержание «задушевного» разговора, состоявшегося на несколько повышенных тонах, с обоюдным употреблением оппонентами нецензурных слов. Тем не менее, Степаныч вынужден был согласиться с предложением Николая не откладывать в долгий ящик свой доклад в Кабул, в котором он изложит ситуацию, складывающуюся вокруг нового командующего царандоя. Со своей стороны, Николай пообещал предоставить ему информацию в отношении Ушерзоя, которой располагает Асад.
А через пару дней, после того, как соответствующая депеша о «художествах» командующего ушла в Кабул, в кампайн нагрянул проверяющий. Им был советник центрального аппарата МВД ДРА, полковник Александр Николаевич Денисов. До Афгана он занимал должность руководителя одного из РОВД Воронежа, а в Афганистане был советником ГУЗРа. С первого дня своего «советничества» его непосредственным подопечным был Ушерзой. Вот только насоветовать ему что-то стоящее, он так и не успел — не прошло и месяца, как того отправили в Кандагар.
Товарищ полковник признался Белецкому, что его визит в Кандагар никак не связан с проверкой деятельности советнического коллектива, а как раз наоборот. От руководства Представительства он получил конкретное задание разобраться в ситуации с Ушерзоем и по возможности оказать на него соответствующее влияние. Узнав об этом, Николай сразу понял, что появление Денисова в Кандагаре каким-то образом связано с приватным разговором, состоявшимся у него с Шенцевым. А коли так, то именно с ним у визитёра должна состояться первая встреча.
И он не ошибся в своих предположениях. Денисов в первый же день имел с ним обстоятельный разговор, и Николай доложил ему конфиденциальную информацию об Ушерзое, которой располагал на тот момент. А на следующий день товарищ полковник встретился с Ушерзоем. О чём он с ним говорил — никто из советников так и не узнал, но, судя по тому, как командующий после этой встречи орал на всех починённых, попадающихся ему под горячую руку, можно было предположить, что сказанное представителем из Кабула ему было крайне неприятно.
После отъезда Денисова советники обратили внимание, что работы на «стройке века» прекратились, и посреди двора Управления осталась стоять цокольная часть фундамента. Правда простоял он недолго, и уже через пару недель приехавшие бойцы из оперативного батальона за пару дней разобрали «незавершёнку» и, загрузив бутовые камни в грузовики, увезли их в своё подразделение, где использовали для строительства оборонительных сооружений.
Николай с ещё большим усердием включился в советническую работу, в процессе которой приходилось заниматься не только Амануллой, но и своим напарником. Уж очень горячим человеком он оказался. Любое недопонимание со стороны Асада воспринимал как саботаж и постоянно вступал с ним в конфликты. Пришлось умерить пыл мушавера джинаи и объяснить ему, что своим гонором он не сможет добиться необходимого результата, а как раз наоборот. Афганцы — своеобразный народ. Любую команду сверху воспринимают не однозначно и в итоге поступают по-своему. Асаду тоже пришлось объяснять, в чём он был не совсем прав. Тот поначалу обижался, не скрывая гордыню вольного пуштуна, но в какой-то момент наконец-то понял, что ругаться с советником себе дороже. И теперь он стал поступать именно так, как это делают его соплеменники — во всём соглашаясь с советником, в итоге всё равно делал, как считал нужным.
А Геннадий, тем временем, свою необузданную энергию направил не только на афганцев, но и на своих сослуживцев. Начал с того, что стал критиковать переводчиков, с которыми ему доводилось вплотную работать, и первым под огонь критики попал Шарафутдин. Геннадию не понравилось, как тот частенько превышает свои полномочия и без его ведома, самостоятельно вступает в диалог с подсоветным. В подобной ситуации Геннадий был как бы третьим лишним, поскольку совершенно не понимал содержание их разговора. Ему вдруг показалось, что Шарафутдин и Асад обсуждают его собственные деловые и человеческие качества. Дошло до того, что на одном из совещаний Геннадий с обидой высказал свои догадки Белецкому, но Степаныч занял сторону Шарафутдина, что привело к нелицеприятному инциденту, едва не дошедшему до драки. Геннадий вдруг ни с того ни с сего напомнил «старшому», что он такой же полковник, и поэтому его не надо учить уму-разуму.
То совещание имело продолжение, но уже на вилле Белецкого, куда он пригласил Геннадия и Николая. Сидя между ними, Николай молча выслушивал перепалку двух «полканов». Не известно, как долго она бы ещё продолжалась, если бы он не встрял в их беспочвенный «базар».
— Геннадий, Степаныч, каждый из вас в определённой степени прав, и точно также не прав. Вот сейчас нас здесь трое. В Союзе все мы занимали одинаковые должности в уголовном розыске, независимо от того, какие погоны были на наших плечах. Вы — полковники, я капитан, но права и обязанности у меня были точно какие же, как у вас двоих, и поэтому мериться, сами знаете чем, здесь — в Афганистане, по-меньшей мере глупо. Бодаясь на людях, вы, прежде всего, теряете авторитет в глазах своих подчинённых. Вон — Потапов, тот вообще старлей, но в подсоветных у него начальник политотдела Управления ходит, а стало быть, у Виталия не меньше прав наехать на любого из нас. Но ведь он же никогда этого не делает. А почему? Наверно, потому, что воспитание не позволяет заниматься склочными делами. Так и вы оба будьте выше своего эго и не занимайтесь откровенной ерундой. Рано или поздно ваша обоюдная грызня при подчинённых станет достоянием гласности в Кабуле, и я не думаю, что руководство Представительства будет молча смотреть на то, как два полковника не могут найти общего языка. Замордуют коллектив всяческими проверками, а оно нам надо?
В тот вечер они ещё долго сидели у Белецкого, и когда окончательно выговорились о наболевшем, Степаныч вручил Николаю шифротелеграмму. Её следовало обработать и передать в Кабул. После отъезда Виктора ему теперь ежедневно приходилось торчать в радиорубке, отправляя и получая шифровки. Если во время обеденного сеанса связи ни у Белецкого, ни у «центра» не было ничего конкретного, а Николаю необходимо было ехать на координацию в Бригаду, он с утра предупреждал об этом кабульского радиооператора. По возвращении из Бригады, на всякий случай выходил на связь и интересовался наличием экстренной информации для Кандагара. Всё это отнимало уйму времени, и частенько приходилось жертвовать обедом.
В один из последних январских дней к нему с не совсем обычной просьбой обратился Лазарев. Разговаривая о делах насущных, Михаил вдруг пожаловался, что среди офицеров ЦБУ завелись откровенные пофигисты. Они не взялись ниоткуда, но именно в январе произошла плановая замена части офицерского состава Бригады, в том числе, на ЦБУ. На место убывших офицеров из Союза прибыл молодняк. Со слов Михаила, это были офицеры, служившие до Афгана за «бугром», либо ошивавшиеся на тёпленьких местечках при штабах в самом Союзе.
Николай поинтересовался, в чём конкретно проявляется этот самый пофигизм у необстрелянных офицеров, на что тот ответил:
— Чуть ли не с первого дня они являются на ЦБУ без оружия, оставляя его в своих модулях. Комбриг им уже вставил пистон, после чего они стали приходить с табельными «макаровыми», а вот что касаемо автоматов, то многие из них как приходили без них, так и продолжают оставлять их по месту проживания. Объясняют это тем, что постоянное ношение автоматов отвлекает их от основной работы на ЦБУ. В туалет идти — автомат прихвати, в столовую — то же самое. А когда с картами работаешь, то этот автомат вообще некуда пристроить. И не знаешь, что важнее — с картами работать или за автоматом присматривать, дабы он «случайно» не затерялся. И как их от подобного пофигизма отучить — ума не приложу.
— Слушай, Михаил, а давай-ка пуганём их слеганца, — предложил Николай.
— А как это — «пуганем»?
— Вот послушай, эти твои пофигисты, они в своей жизни видели хоть одного живого «духа»?
— Не знаю, но думаю, что нет.
— Вот на этом и сыграем. Возьмём их на испуг и посмотрим, как они будут действовать, когда увидят всамделешного «духа».
— Да где же его взять-то?
— А я на что, неужто не сгожусь на роль такового?
— Да ну, какой ты «дух». У тебя же на физиономии написано, что ты родом из далекой провинциальной глубинки, большой страны под названием СССР.
— Ну, не скажи, — рассмеялся Николай. — Ты ещё не видел, в каком обличье мне порой приходится встречаться с царандоевской агентурой. Мама родная не узнает. Ну, так что — будем экспериментировать?
— Да у тебя и бороды то нет, — не унимался Михаил, — а какой «дух» без бороды.
— А она мне и не понадобится. Твои штабные клерки вообще не увидят моей физиономии.
— А это как так?
— Да очень просто. Ну, так как — ты согласен на моё предложение? Если да, то уже завтра и устроим поучительный моноспектакль для зрителей военно-полевого ТЮЗа.
Лазарев неопределённо пожал плечами, но в итоге согласился с предложением.
На следующий день, появившись в «мушаверской», Николай первым делом договорился с Амануллой, что тот одолжит ему на время гражданские дреши, чалму, резиновые штиблеты и бесхозный трофейный автомат Калашникова китайского производства со складывающимся металлическим прикладом, больше похожим на кочергу.
Сложив все вещи в большой полиэтиленовый пакет и прихватив трофейный автомат, Николай поехал в Бригаду на координацию. На КПП Бригады его никто не проверил, и более того, часовой даже не поинтересовался, что это он несёт в большом пакете. А, может быть, он в нём бомбу нёс, чтобы их штаб взорвать? Тоже тема для нелицеприятного разговора с «комендачами».
Появившись в кабинете у Лазарева, он попросил Михаила покинуть помещение на несколько минут. А когда тот вернулся обратно, то вместо советника царандоя застал там душмана. По глазам начальника разведки было видно, что он несколько растерялся, но, зная, что никого другого, кроме мушавера, в своём кабинете он застать не мог, уже в следующий момент рассмеялся.
Перед ним стоял стопроцентный «дух», облачённый в афганскую национальную одежду, поверх которой была одета засаленная во многих местах телогрейка, а на плечи накинута шерстяная накидка. Чалма на голове была немного приспущена на лицо, которое, кстати, невозможно было разглядеть, поскольку его закрывал «хвостик» чалмы, как это обычно делают афганцы, когда их в пути застаёт пыльная буря.
Особый колорит этому маскараду придавали резиновые штиблеты на высоких каблуках, одетые на босу ногу. Будь Николай на месте тех, перед кем он должен был появиться через несколько минут, именно по ним сразу же определил бы, что это не ноги местного аборигена, а какого-то залётного европейца. Ноги у большинства афганцев, с малолетства не знающие носков, внешне выглядят не иначе, как копыта крупного рогатого скота, — все в трещинах, цыпках и просто коричневые от загара и грязи. У него же они были совсем другими, очень даже ухоженными, но навряд ли у тех, перед кем ему сейчас придётся выступить в роли «духа», будет время разглядывать их. Скорее всего, они будут смотреть на ствол автомата, направленный в их сторону, а их мозги на время переклинит от испуга.
С Михаилом договорились, что он первым войдет в помещение ЦБУ, и возьмёт под контроль ситуацию, которая там может сложиться. А вдруг у кого-нибудь из присутствующих сдадут нервы, и он всё-таки сообразит схватиться за пистолет и откроет огонь по «лазутчику»?
Но его опасения были напрасными, и развернувшиеся в дальнейшем события сложились куда более прозаично, чем он мог их себе представить.
Не хотел бы он оказаться на месте «пофигистов», когда входная дверь в помещение ЦБУ вдруг резко распахнулась (это от того, что Николай пнул её со всей силы правой ногой), и в проёме появилась фигура вооружённого до зубов «духа». Внимательно следя за реакцией находящихся в комнате военных, «дух» водил «злющими» глазами из стороны в сторону, одновременно направляя ствол своего автомата туда, куда смотрел в данный момент.
В комнате воцарилась мертвецкая тишина. На лицах офицеров не то, чтобы смятение, а точное отображение персонажей с картины Репина, больше известной в народе под шутливым названием «Приплыли». Один из офицеров инстинктивно потянулся рукой к кобуре с пистолетом, но, заметив это телодвижение, «дух» навёл ствол автомата в его сторону и слегка помотал головой из стороны в сторону. Мол — не шали, мужик, а то ненароком и стрельнуть могу.
Не известно, что могло бы произойти в следующее мгновение, но находящийся в помещении начальник разведки Бригады, раскинув руки в разные стороны, пошёл навстречу «духу» и стал обниматься с ним как со старым, добрым другом. Остальные офицеры, глядя на всё это, продолжали оставаться в состоянии глубочайшего ступора, совершенно не понимая всего происходящего.
— Хочу представить вам советника царандоя, одного из тех самых людей, кто потчует всех нас информацией, которая находит отображение в наших сводках, отчётах, справках и всевозможных планах. И, простите за столь жёсткую импровизацию, которую вместе с ним я вынужден был сейчас сделать, дабы раз и навсегда прекратить вакханалию, которая изо дня в день творится здесь — на ЦБУ. Надеюсь, мне нет необходимости лишний раз напоминать присутствующим, что могло бы со всеми вами сейчас произойти, если бы вместо него действительно оказался реальный моджахед. Никого из вас в данный момент уже не было бы в живых. И всё это потому, что вам совершенно наплевать на то, вернётесь ли вы домой живыми и здоровыми, или вас доставят туда упакованным в цинковое «кимоно». Если кого-то из вас больше устраивает второй вариант, то можете и дальше продолжать своё разгильдяйское отношение не только к службе, но и по отношению к вверенному вам оружию. Надеюсь, я всё ясно сказал, и дублировать свои слова мне больше не придётся. А теперь, если у кого-то из вас от избытка впечатлений случилось недержание мочи или что похуже, можете привести себя в порядок. Где находится туалет, все знаете.
То ли внешний вид Николая так сильно впечатлил офицеров, то ли сказанное Михаилом, но с этого дня их словно подменили. С оружием теперь они не расставались даже тогда, когда на несколько минут выходили из помещения ЦБУ в расположенную неподалёку от штабного модуля курилку.
Как бы там ни было, но воспитательный процесс для них не прошёл даром.
