«Запомните меня, ребята, таким поэтом и солдатом!..»

Юрий Иванович Кочетков

(15 июня 1927 – 13 апреля 2011)

В нашей писательской организации Юрия Ивановича Кочеткова называли последним романтиком советской эпохи. Непостижимым образом в нём сочеталась рыцарская галантность природного аристократа с принципиальной, по-солдатски выверенной честностью.

Вся печаль моя – Россия,
И вся радость — тоже Русь.
Ветры век меня носили,
Вот года и подкосили,
Жёлтым листиком кружусь.

Кровь, как живица лесная,
В теле бродит и сочит.
Наперёд никто не знает,
Сколько сердце простучит.

Где проляжет путь твой млечный,
Где веселье, а где грусть…
Верю только – будут вечны
И Россиюшка, и Русь.

Вот как сказал о своём собрате по перу Николай Ваганов: «Юрий Кочетков – это один из немногих оставшихся редкостных совершенно людей. Тех, у кого авторское «я» совпадает с «я» лирического героя. Совестливость, обязательность, точность, умение дорожить словом и поступком свойственно ему. Поэта-фронтовика Кочеткова можно смело охарактеризовать метким определением американского писателя Джеймса Фенимора Купера «последний из Могикан». Как человек, прошедший через все лихолетья, Юрий Иванович дорожил и словом, и поступком». Перефразируя известную пословицу «слово – серебро, а молчание – золото», Ваганов подчеркнул, что слово Юрия Кочеткова обеспечено золотом его поступков.

«Когда мир раскалывается пополам, трещина проходит через сердце поэта», — это выражение Генриха Гейне как нельзя более точно отражает творческий и человеческий облик журналиста и литератора Кочеткова. Блестящий очеркист с начала шестидесятых годов вошёл в число лучших журналистов Астрахани, активно участвуя в литературном процессе, пробиваясь к сердцам людей через самый оперативный и наступательный жанр публицистики.

Как было радостно встречать его на парадах в честь великой Победы в медалях! Как красив и подтянут бывал он в своих любимых белых костюмах! Юрий Кочетков свято чтил память о друзьях, поэтах-фронтовиках, и всегда ценил талантливую молодёжь, помогая ей и словом, и делом.

В альбоме старом фото:
В пилотках набекрень
Стоит в строю пехота
С винтовкой «на ремень».

На месяц или годы
Идёт в поход отряд?
Увозят пароходы
Пехоту в Сталинград.

Лопатят воду плицы,
След тает за кормой…
Всё дальше, дальше пристань,
Всё ближе, ближе бой.

Стареют фотоснимки.
Кто сохранить их смог?
Вот женщина в косынке,
В руках её – письмо.

Но вскрыть его боится,
Испуг и боль в глазах…
Строка плывёт, двоится,
И на щеке – слеза.

В альбоме судьбы, годы
И память о былом:
Война и пароходы,
Война и отчий дом.

(«Альбом войны»)

Юрий Иванович раньше всех откликнулся на мой первый поэтический сборник «Преданная женщина», изданный в 1991 году, уделив обзору вышедшей в свет книги целый разворот в газете «Волга». Столь же трепетным отношением он отметил и Юрия Щербакова, о чём тот тепло вспоминал в статье «Сильный духом», посвящённой восьмидесятилетию со дня рождения Кочеткова:

«В 1987 году принёс я ему, тогдашнему ответственному секретарю газеты «Волга», свою поэму «Навстречу рассвету». И что вы думаете? Она была напечатана! Достаточно редкий случай, когда почти целиком четвёртую страницу главного партийного издания области заняла поэма. Правда, рубрику к своему детищу Юрий Иванович предложил соответствующую эпохе – «Навстречу 70-летию Великого Октября!» Должен сказать, что мне и сегодня не стыдно ни за поэму, ни за её «шапку». Прошли годы, и я, возглавив писательскую организацию, предложил Кочеткову вступить в наш творческий союз. И что же? Юрий Иванович взял время на раздумье и размышлял едва не год! Человек, который, на мой взгляд, должен был обрести статус профессионального писателя ещё в советские годы! Скромность и самокритичность – вот виновники этого недоразумения. А ещё – жанровая раздвоенность. Хотя мне кажется, что это вовсе не недостаток, а, напротив – достоинство».

Юрий Кочетков (1927 –2011) – автор поэтических сборников «Я здесь родился», «Вторая молодость», «Поющая раковина», «Лазоревые цветы», «Ларец памяти», «Избранное. Стихи и поэма», любил вспоминать слова поэта-фронтовика Константина Симонова о том, что настоящий писатель должен уметь в литературе всё: от газетной заметки до драмы в стихах. Возможно, именно поэтому, отклоняя многочисленные предложения о вступлении в Союз писателей России, Юрий Кочетков долгие годы верно и преданно служил журналистике.

Тем не менее, собкор Всесоюзного радио и Центрального телевидения в Астрахани, главный редактор областного радио, ответственный секретарь старейшей на Нижней Волге газеты, солдат последнего фронтового призыва Великой Отечественной войны создал немало ярких художественных произведений.

Кто ещё так романтично и ярко мог представить в стихах Велимира Хлебникова, 130-летний юбилей которого мир отметил в Год Литературы?

Приснопамятные имена
В ночь собираются к пиру…
Вижу – в седле, с копьём,
в стременах –
Хлебникова Велимира.

Русский идальго,
Наш Дон Кихот
И очарованный странник
Розовой степью скачет верхом,
Острой печалью ранен.

Вечно скитался он,
Ждал весну,
Бредил непознанным миром,
Стала купелью Волга ему,
Будущему Велимиру.

Прежде не верил я вещим снам,
Нынче взволнован до боли:
Ночью я шёл по его следам
Степью калмыцкой, полем.

(«Сон»)

Ещё в начале шестидесятых в очень популярных в то время сериях «Первая книга поэта» и «Первая книга писателя» он выпустил сборники стихотворений и рассказов.

В любом жанре, в котором работал Кочетков, будь то публицистический очерк, художественная зарисовка к фотоальбому о любимом волжском крае, портрет интересного человека, земляка-астраханца или сельчанина, лирическое или гражданственное стихотворение, поэтическое эссе, проникновенностью чувств напоминающее небольшую новеллу или рассказ о тревожной юности, он знал, о чём и как сказать людям.

В каждом его произведении – неподдельная, пропущенная через собственное сердце боль за Россию и любимую малую родину – Астрахань, с которой Кочетков изначально, с самого рождения, чувствовал нерасторжимую связь:

Встала Астрахань у моря
Белокаменной стеной
И на радость, и на горе
Под восточною луной.

Писатель родился в Астрахани 15 июня 1927 года. С детских лет его, городского жителя, окружала живописная красота Понизовья, он рано узнал рыбацкий труд, поскольку много времени проводил во время летних каникул у родственников в Красном Яру, вместе с дядей-рыбаком и троюродным братом ночевал в лодке, осваивая небольшой плавучий невод. «Тихо, луна светит и где-то далеко девчата поют», — вспоминал Юрий Иванович рыбацкие вечера, которые создавали поэтический настрой в душе.

Он рано научился читать, лет пяти-шести впервые прочёл Пушкина, пробовал писать стихи сам. Поэзия с самого начала не была для Юрия некоей прекрасной отвлечённостью, сказкой. В сознании мальчика небыль и явь слились в одно, поэзия отождествляла действительность. Ему представлялось, что именно здесь «Пушкин был, встречал здесь зори и здесь писал про лукоморье и про учёного кота».

Юный романтик зримо видел, как у ствола могучего дуба рыбак запирает лодку «замком на ту златую цепь», зверя, идущего камышовой тропою, избушку, «где сама собою со скрипом открывалась дверь» и даже русалку, шагнувшую «в туман из воды». Его Лукоморье – здесь, рядом с нами, «в краю рыбацком», «в заливе тихом за селом». Это его, наше Лукоморье, поэт совсем юным ушёл защищать от врага на фронт. О нём, когда-то сказочно богатом нашем крае, всегда тревожилось его чуткое сердце.

Первый поэтический сборник Кочеткова был одобрен критикой. В рецензии, опубликованной в «Комсомольце Каспия» 23 июня 1965 года, И. Ростовцев называл выход книги Кочеткова отрадным явлением, отметив, что стихи проникнуты теплотой, любовью к местным рекам, затонам, протокам, к штормовому Каспийскому морю. Рецензент М. Котов, в процессе подготовки для журнала «Волга» заметок о первых книжках молодых поэтов-волжан перечитавший до десятка сборников, изданных за три года, искренне обрадовался, взяв в руки книгу «Я здесь родился»: «И вдруг – находка, пока ещё небольшая, скромная, но всё-таки находка, в которой, как солнце в капле воды, отражается и красота матушки Волги, и сама поэтическая душа волжанина»:

В рассветной дымке стынет Волга
У ног прибрежных деревень.
Её и расплескать недолго,
Как чашу, налитую всклень.
Ещё и звёзды видеть можно
Под волжским утренним стеклом.
Не потому ль так осторожно
Рыбак работает веслом?

Проза, журналистика и поэтические опыты в творчестве Юрия Кочеткова всегда шли параллельно, пересекаясь, взаимодополняя и взаимообогащая друг друга. В основе вышедшего двумя годами ранее сборника очерков и рассказов «Вторая молодость» (1963), без сомнения, лежат журналистские впечатления, фабула ни одного из рассказов не выдумана.

В рецензии «Точный прицел!» («Волга», 27 февраля 1964 г.) А.Гаркуша писал: «Светлые образы свидетельствуют, что у автора зоркий глаз и чутьё художника – «Остывающее солнце висит над стройным тополем, как фонарь на мачте!» Образно и просто». Таких поэтичных находок в сборнике немало. Вот в ведре, налитом всклень, «вода колышется, играя солнечными бликами, будто чья-то щедрая рука швырнула в него горсть золотинок. Обычные, прозаические, бытовые детали под пером художника оживают, становятся живописными: «Незаметно кончилось лето. Солнце будто состарилось, стало вялым и скучным». Или: закат полощется на другом берегу «алым гигантским парусом». Автор достоверно описывает события, свидетелем и участником которых он был. Детали рыбацкого труда известны ему не понаслышке, он показывает различные характеры, описывает людские поступки и судьбы, и в каждом описании чётко видна личная гражданская позиция писателя. Герой рассказа «Девушка с огнёвки» Алексей служил в морской пехоте и в десантных войсках Севастополя. С этим городом связаны армейские годы Кочеткова – в тревожное послевоенное время он служил в частях морской авиации Черноморского флота.

Юрий Иванович Кочетков – человек интересной и мужественной биографии. Когда началась война, будущему писателю было всего четырнадцать лет, но уже в 1941 году он окончил курсы рулевых в военно-морском клубе Осоавиахима и получил удостоверение общественного инструктора морского дела.

Юноша грезил морем и с радостью ходил вместе с друзьями на шестивёсельных морских ялах под парусами по Волге. Он мечтал стать юнгой, но семье пришлось покинуть Астрахань: муж сестры был военным, его часть меняла дислокацию, эшелон, в котором ехала семья, под бомбёжками прошёл в сторону Сталинграда и свернул в заволжскую степь. На станции близ нынешней Оренбургской области почти одновременно с окончанием девяти классов Юрий прошёл военный всеобуч. Весной сорок четвертого семья оказалась в Житомире, под бомбёжками. Немцев из города выбивали дважды, однако они никак не могли успокоиться. Эти и другие страшные, но яркие впечатления Кочетков позже опишет в повести «Последний призыв», где явственно отслеживается перекличка судеб курсанта Глеба Старанина и автора, призванного в армию в августе 1944 года и отчаянно просившегося на фронт в неполных семнадцать лет. Однако стал курсантом Военно-морского авиатехнического училища.

Все годы учёбы Юрий писал стихи, вёл дневниковые записи. «За несколько перегонов от нас пролегал фронт, и мы подсчитывали дни, когда наконец-то зачитают выпускной приказ и двинем на запад. У каждого была своя арифметика, и всё же выходило так, что можем не успеть. Нетерпением страдал каждый. Кто-то даже слух пустил, чтобы душу потешить, что бумага пришла: сократить и без того укороченный курс обучения. И когда в роте обнаружили вдруг вора, переодели его в солдатское б/у с обмотками и отправили на пересыльный пункт, многие ему завидовали: его отправили на фронт. Даже если через трибунал штрафником, всё равно туда, на передовую», — в этой небольшой новелле «Во втором эшелоне», как и в каждом рассказе, отрывке или повести о солдатах последнего военного призыва, показана тревожная правда о штрафном батальоне, о том, как был задержан в лесу фашистский пособник, проникший в училище под чужим именем, о первой любви и о многом другом. О солдатах фронта и тыла, о героях и совсем простых, незаметных людях, Юрий Кочетков рассказал языком сочным и ярким, правдиво и без прикрас.

У каждого из них разные судьбы и одна судьба на всех – судьба Отечества, судьба России. Каждый, кто вместе с писателем оказался во втором эшелоне, понял, что его передовая проходит теперь здесь – армии и флоту были нужны не только бойцы с автоматами, но и специалисты по современному оружию. После окончания курса военного обучения в мае 1946 года Юрий Кочетков был направлен в Севастополь, потом служил под Одессой. Вся служба проходила в частях морской авиации Черноморского флота, а закончилась в Ейске на Азовском море через семь лет, в 1951 году – война безжалостно повыбила из рядов старших, и солдаты последнего призыва охраняли мир, доставшийся такой страшной ценой.

Юрий Кочетков охранял мирное небо над двумя морями, так сбылась его морская мечта, ради встречи с которой, как сказано в одном из его стихов, «стоило рисковать». Он летал радистом на американских «Каталинах», был механиком на радио и радиолокации:

Опять я в Севастополе.
Дышу турецким ветром
Мы тут в бушлатах топали
На Графскую
С оркестром.
…Туман над Балаклавой,
У Херсонеса росы.
За город русской славы
И нынче пьют матросы.

Солдаты последнего фронтового призыва официально признаны участниками Великой Отечественной войны. Юрий Иванович Кочетков был награждён юбилейными фронтовыми медалями, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945», «ХХХ лет Советской армии и флота», юбилейной медалью «За доблестный труд», которую получил в ознаменование столетнего юбилея со дня рождения В.И. Ленина. Именно в этот день, 22 апреля 1970 года, Кочетков был утверждён в должности собственного корреспондента Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Он в стихах говорил:

Я – солдат,
И строчки, как солдаты,
Быть всегда обязаны в строю.

В его молодости было столько впечатлений, что не писать он просто не мог. Судьба одарила его многими интересными встречами. В армии он был комсоргом эскадрильи, а комсоргом полка был самый юный герой фадеевской «Молодой гвардии» Радик Юркин. В годы прохождения службы на глаза Юрию Кочеткову попался журнал «Смена», в котором были опубликованы стихи астраханца Юрия Маркова. Завязалась переписка, поэты подружились, и после двухлетней работы в Улан-Баторском аэропорту Монгольской Народной Республики Кочетков был приглашён Марковым на работу в радиокомитет. К этому времени в астраханских газетах уже публиковались стихи Кочеткова о море, флотской жизни, о Монголии.

Молодой поэт посещал литературное объединение, которым в то время руководил прозаик Александр Иванович Черненко, ставший впоследствии главным редактором ленинградского журнала «Нева».

Знакомство и дружба с поэтами Борисом Шаховским и Николаем Поливиным укрепили в Юрии Кочеткове любовь к поэзии, к русской литературе в целом. Оба они были редакторами его первых книг, а после смерти Б. Шаховского Волгоградское книжное издательство доверило Кочеткову составление посмертного сборника поэта-фронтовика, к которому Юрий Иванович написал вступительную статью. Прощанию с другом было посвящено и это стихотворение:

Нам некогда и помолиться.
Уже догорела свеча…
На старом погосте столицы
Несли мы его на плечах.
Печально молчали берёзы.
Прикрыл веки солнечный луч,
И медленно капали слёзы
Нежданно нахлынувших туч.
Несли мы Орфея-солдата,
Как с бранного поля несут.
Как будто бы из автомата
Убили сейчас его, тут.
А было-то всё в Сталинграде:
И раны, и город в огне…
Стихи в обгоревшей тетради
Об этом поведали мне.
Он не был ни часа без риска.
Он с честью закончил свой бой.
И вычеркнут был он из списка
Давно отгремевшей войной.

(«Прощание с Шаховским»)

Были в судьбе Кочеткова и встречи с писателями Михаилом Лукониным, Михаилом Хониновым, Виктором Кочетковым, Исаем Тобольским, Владимиром Солоухиным, Михаилом Алексеевым, Леонидом Соболевым, Марком Максимовым; народным поэтом Таджикистана Мирзо Турсун-заде; художниками и фотомастерами Марком Редькиным, Дмитрием Бальтерманцем, Владимиром Курдовым, Николаем Скоковым, Владимиром Секлюцким; артистами, о которых он писал и делал радиопередачи и интервью, — Людмилой Целиковской, Марией Максаковой, Борисом Бабочкиным, Виктором Чекмаревым, Светланой Дружининой, Николаем Гриценко и другими интересными и известными личностями. Долгое время поэт переписывался с Павлом Ильичом Лавутом, одним из биографов Владимира Маяковского.

«Для пишущего человека очень важно соприкосновение с людьми, известными в литературном мире», — справедливо отмечал поэт, воспринявший как подарок судьбы знакомство с семьёй Гиляровских. Этому событию Ю.Кочетков посвятил очерк «Дом в Столешниках».

С Николаем Поливиным Юрий Кочетков дружил полвека. Именно Поливин написал рецензию «О тайнах моря и боли людской» на поэтический сборник Кочеткова «Поющая раковина» (1997), необыкновенно точно прочувствовав новую ступень в творчестве своего друга. «Листаю новую книжку стихов, и возникает такой образ: на корабль русской поэзии поднимается штурман изящной словесности, астраханец Кочетков Юрий Иванович. Он пишет о море, о глубинах океана. И не только… Им сделан ещё один шаг вверх по ступенькам мастерства. «Поющая раковина» — не просто очередная веха в творчестве одарённого человека, а диплом на зрелость окрепшего таланта». Открывается поэтическая книга стихотворением «Поющая раковина», в котором Поливин, помимо идеи взаимосвязи всего живого на море и на суше, точно подметил боль автора за шторм в родной стране: «Штормит в нашей стране нынче крепко, и не просто удержаться на плаву. Больно всякой русской душе, что великая Россия оказалась распятой».

Эта боль выплеснулась в стихотворениях «Шторм» и «Расстрелянный город», в котором явно угадывается Грозный – «растерзанный город», ставший памятником войне и двадцатому столетью».

В поэте остро пульсирует боль за своё поруганное Отечество, где «гордятся пропиской в Бутырках заблудшие сыновья». Кочетков одним из первых почувствовал начало падения великой державы, опубликовав в газете «Волга» 3 декабря 1994 г. стихотворение «Мои окаянные дни».

В публицистическом очерке «Что век грядущий нам готовит?..» (1998) Юрий Кочетков, с горечью отмечая падение в России нравственного начала, когда «вновь в почёте тот, кто неслыханно богат», а слово «Отечество» превращают в абстракцию, в нечто туманное, видит очищение нации в крепости духа, о чём «громко молчит бесконечное наше терпение».

«Надо бы очиститься от грязи нового средневековья, содрать с себя налипшую ракушку и разъедающую нас ржу, ступить на порог нового века с чистой совестью и воистину с благими намерениями, дабы переход этот не стал изломом земной коры, людских душ и судеб», — пишет поэт и гражданин, лирическая муза которого, пройдя большой жизненный путь, не изменила своего романтического характера, что ясно выражено в кочетковских эссе и художественных зарисовках, являющихся естественным продолжением его поэзии. Она стала более волевой, познав мучительные сомнения и тревоги.

Был и я на той войне,
где мы носом землю рыли,
и медаль вручили мне,
а кого-то и забыли.

Писарь не вписал в графу
отличившегося имя,
и лежат в штабах,
в шкафу
ордена войны и ныне.

Ищем мы по всей Руси,
ищем и по белу свету…
Друг забытый!
Ты прости
всем живым
обиду эту.

Мощная работа интеллекта не лишает благотворительной ранимости, но учит и побуждает преодолевать страдания. Открытость, доверчивость и совестливость Кочетков черпает у родной провинции, в которой «хлебнул когда-то русского деревенского детства». В его сознании рано сложился образ Родины, которая «и воздух, и хлеб, и трава, и небо. И…состояние души». А душа у автора «Лазоревых цветов» и «Поющей раковины» всегда была открыта людям и своему многострадальному Отечеству. И если морская раковина поёт о «тайнах жизни в океане», то душа поэта поёт обо всём, что его тревожит, иногда срываясь в тревоге за происходящее вокруг на крик негодования.

За честную гражданскую позицию поэт вместе с астраханским краеведом Александром Марковым был поощрён наградным знаком «В ознаменование 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина», вручённым народно-патриотическим союзом России. И это не случайно. Кто ещё так сумел описать наше, астраханское, лукоморье?

«Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…»

А.С.Пушкин

Я в детстве, помню,
часто спорил
о том, что в давние года
здесь Пушкин был,
встречал здесь зори
и здесь писал про Лукоморье
и про учёного кота.

Приметил я одно местечко,
где так легко поёт душа,
где затерялась наша речка
в глухих и тёмных камышах.

Могучий дуб стоял там кротко,
к воде тянулась жадно степь.
Там запирал я на ночь лодку
замком
на ту златую цепь.

А поутру лесной тропою
никем не виданный шёл зверь.
В избушке там сама собою
со скрипом открывалась дверь.

Я видел даже, как русалка
в тумане вышла из воды,
и леший там корявой палкой
играл на струнах бороды.

Я до сих пор со всеми спорю
о том, что в этом правда есть.
И утверждаю:
Лукоморье
в краю рыбацком нашем.
Здесь.

(«Лукоморье»)

В этих строках из первого поэтического сборника Юрия Кочеткова с гордым названием «Я здесь родился» (1965) – искренняя любовь к родному краю с великой рекой, «что берёт начало из былины», с закатным небом, до того красивым, будто его кто-то «вымазал малиной».

Верится, что гордые стихи и смелые публицистические выступления Юрия Ивановича Кочеткова помогут выстоять и выжить нашей России «в шторме жития земного». Непременно помогут, поскольку их автор жил одною болью с Волгой и Россией.

Юрий Щербаков не случайно называл Кочеткова правофланговым – старшиной нашей писательской организации. По нему мы равняли шаги, выверяли дела и поступки. Он прямой наводкой гвоздил по безнравственности, бездуховности, бездумью в своих гневных статьях, не обходил острых углов и в стихах:

За окошком стынут вишни,
Нет огня в печной золе.
И мне кажется, я лишний
На родной моей земле.
Света луч всё уже, уже…
Засыпает зимний сад.
Никому теперь не нужен
Доживающий солдат.
…До меня ль сейчас кому-то,
Песню б вытянуть свою…
Генералы помнят смутно,
Что и я стоял в строю.

13 апреля 2011 года Юрий Иванович Кочетков ушёл из жизни. Журналистские тропы сводили его с разными людьми: рыбаками, библиотекарями, литераторами. Интеллигентная скромность и внутреннее достоинство всегда отмечало этого человека. Его стихи будут читать ещё многие поколения, ведь его поэзия пронизана любовью к жизни.

В 2012 году, спустя год после кончины Ю.И. Кочеткова, вышла в свет книга лирических, философских и публицистических эссе, стихов последних лет жизни автора, включающая в себя также и дневник писателя — «Дом в Столешниках». Всё это было бережно собрано по крупицам его внучкой Оксаной Фёдоровной Комаровой и дочерью Ириной Юрьевной Чистяковой, доктором филологических наук, заведующей кафедрой общего языкознания и речеведения Астраханского государственного университета.

Благодаря бережному отношению к писательскому наследию его потомков и друзей по работе в радиокомитете сохранилась литературная запись Астраханского радио 1969 года, где литературную передачу вёл Юрий Иванович, а поэма «Аранзал» прозвучала в авторском исполнении калмыцкого поэта Михаила Хонинова.

По частицам, по крупицам после кончины Юрия Кочеткова отыскивают нигде и никогда прежде не публиковавшиеся поэтом стихи его дочь и внучка. Как же радостно бывает, когда впервые открываешь для себя такие проникновенные строки:

Распушился инеем кустарник,
Ветки – словно чьи-то письмена.
И стоит он, как коралл хрустальный,
Поднятый с неведомого дна.

Всё сверкает, как во сне, как в сказке,
Было в детстве, так и будет впредь.
Радость этой зимней нашей Пасхи
Может нас оттаять, отогреть.

Высвечены искрами неона
Огненных рождественских витрин
Улицы, дома – до небосклона,
Реки и озёра – до глубин.

Я гляжу на снежные деревья
На хрустальный в инее коралл
И звучит симфония доверья,
Скоро, очень скоро грянет бал.

Царствует над миром новогодье,
Ночь всего, а будто без конца…
Жизни многоликой благородье
Тешит наши грубые сердца.

Хочется мороза нам и снега,
Хочется, чтоб в душах таял лёд.
В эту ночь пусть каждому хоть с неба
Звёздочка на счастье упадёт.

(«Зимняя сказка»)

Лауреат литературной премии «Чистое небо», литератор-фронтовик Юрий Кочетков до последнего вздоха был верен памяти о своей юности, опалённой войной, чему ярким подтверждением стали многие из его стихов:

Сегодня кумиры мои не поэты
Новейших
И даже античных времён.
Секите меня и казните за это,
Я буду стоять всё равно на своём.
Кумиры мои нынче –
Жуков и Тёркин,
Кто в общем строю и велик был, и мал,
Кто после победы ходил в гимнастёрке
И долго сапог фронтовых не снимал.

(«Кумиры»)

13 апреля 2014 года в день памяти Юрия Ивановича Кочеткова на доме по адресу: площадь Ленина, 4, где он жил с 1960 по 2011 годы, была установлена памятная доска, созданная по эскизу Александра Сергеевича Маркова.

Этот факт — достойное признание таланта и честно прожитой жизни фронтовика последнего призыва, в которой Юрий Иванович успел сделать много доброго, оставить последующим поколениям пронзительный нерв своей поэзии и прозы.

Эрудит, творец и труженик, он был неравнодушен к судьбе страны, которую защищал на фронте, любовью к родному краю пронизано от первой до последней строки его творчество. Его заметили с первых же строк мэтры астраханской литературы Александр Черненко и Борис Шаховский, с которым он на всю жизнь подружился. А дружить он умел, и его дружбы удостоены многие, и в их числе пришедшие на открытие мемориальной доски поэты Юрий Щербаков, Борис Свердлов, председатель Астраханской организации Союза журналистов Зубаржат Муратова, журналист Борис Водовский, фотохудожник Виталий Лоянич, автор этих строк и многие другие, кого трудно перечесть.

«Запомните меня, ребята, таким поэтом и солдатом!..» — завещал в одном из своих стихотворений Юрий Иванович.

В тот памятный день у мемориальной доски замер почётный караул и самые близкие, друзья, представители мэрии и областного министерства культуры. Прозвучал гимн России, а вслед за ним — три почётных орудийных залпа.

Самые искренние слова звучали здесь, на семи ветрах, чтобы откликнуться в людских сердцах: мы всегда будем помнить Вас, Юрий Кочетков, и поэтом, и солдатом!

На могиле Юрия Ивановича установлен памятник. Он представляет стоящий тор¬цом книжный том из черного гранита. На лицевой стороне поэт изображен с рукописью в руках. Указаны годы жизни и смерти, а ниже – сочиненная им эпитафия:

Я знаю, мой ангел-хранитель
Звезду мою в небе зажжёт.
Незримой мы связаны нитью.
Он душу мою бережёт.

На оборотной стороне па¬мятника мы видим море, чаек и американский самолёт «Каталина». И здесь же — такие строки:

И шторм утих.
В горах лавандой
Запахло вдруг под небом синим,
А Севастополь, как шаланду,
Уносят ветры от России.

Подтверждением тому, что романтика и рыцаря непростой эпохи и помнят, и чтут, служат и переводы его стихов на казахский язык Назарбеком Шнановым, и новые песни на его стихи, созданные Александром Куриным, и научные статьи, в которых исследуется творчество Ю.И. Кочеткова, и очерк Юрия Щербакова о нём, опубликованный в апреле 2014 года в «Литературной газете», и этот очерк.

Литература:

Юрий Кочетков. «Вторая молодость». – Нижне-Волжское книжное издательство, 1963
Юрий Кочетков. «Я здесь родился». – Волгоград, 1965
Юрий Кочетков, Марк Редькин «Волжское Понизовье»: Книга-альбом – Москва: Издательство «Планета», 1988
«Где Волга прянула стрелою…»: Астрахань поэтическая. Составитель Подольская Г.Г. – Астрахань, 1995 – С. 190-199
Юрий Кочетков. «Лазоревые зори». – Астрахань, 2000
Юрий Кочетков. «Ларец памяти». – Астрахань, 2000
Немировская Д.Л. На грани веков: Очерки. – Астрахань, Астраханское отделение Союза писателей России при участии астраханского отделения Литературного Фонда России, 2000 — С. 191-197
Немировская Д.Л. «Запомните меня, ребята, таким поэтом и солдатом». // Астраханские краеведческие чтения: сборник статей под редакцией А.А. Курапова, Е.И. Герасимиди, Р.А. Тарковой – Астрахань. Издатель: Сорокин Р.В., 2015, Выпуск VIII.
Антология астраханской поэзии. Редактор-составитель П.В. Морозов. – Астрахань, 2003 – С.100-109
Юрий Кочетков. «Избранное» – Астрахань, 2007
«Свет мой безмерный». Антология астраханской поэзии / редактор-составитель С.А.Золотов, 2013 — С. 198-214
Юрий Кочетков. Дом в Столешниках. Составители: О.Ф. Чистякова, И.Ю. Чистякова – Астрахань, издательский дом «Астраханский университет», 2012. – 157 с.
Щербаков Ю.Н. Сильный духом. К 80-летию писателя Юрия Кочеткова. И современники, и тени. Очерки и посвящения. Астраханское отделение Союза писателей России, 2013 – С.74-76
Щербаков Ю. Н. Солдат русского слова. Памяти писателя Юрия Кочеткова. И современники, и тени. Очерки и посвящения. Астраханское отделение Союза писателей России, 2013 – С.77-78
Щербаков Ю. Н. Солдат последнего призыва «Литературная газета» от 26 апреля 2014 года.
Чистякова И. Ю. Эпистолярное наследие Б.М. Шаховского и Ю.И. Кочеткова // Астраханские краеведческие чтения: сборник статей под редакцией А.А. Курапова, Е.И. Герасимиди, Р.А. Тарковой – Астрахань. Издатель: Сорокин Р.В., 2015, Выпуск VII.
Чистякова И. Ю. Жизнеописание и мир творчества коренного астраханца // Астраханские краеведческие чтения: сборник статей под редакцией А.А. Курапова, Е.И. Герасимиди, Р.А. Тарковой – Астрахань. ООО «ЦИТЭП», 2016, Выпуск VШ.

СТИХИ ЮРИЯ КОЧЕТКОВА

КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ

Брызги фонтаном на берег пустынный
Падали с шумом на рыхлый песок,
Ветер играл потускневшею рындой,
Каждый удар — словно пуля в висок.

Волны гудели, как боцман — с гулянки,
С новою силой валом шел вал.
Рында рыдала, будто бы склянки
Боцман в подпитии злом отбивал.

Шхуна давно, как на рифах, лежала
Днищем дырявым на гальке с песком.
Море борта ей в приливы лизало,
С чувством вины подбираясь ползком.

Порваны ванты, выбиты доски
Чьей-то невидимой сильной рукой,
А на корме — Константин Паустовский
Белыми буквами, ровной строкой.

Будто на книге знакомое имя,
Имя, крещенное в бурях морей,
Нам оно дорого всем и отныне,
В царстве фелюг, парусов, якорей.
Ближе, дороже имен королей.

Гордо носила та шхуна названье,
Уберегалась им в море от зла.
Все же однажды ее на закланье
Буря свирепая вдруг отдала.

Только Нептун отказался от дара —
Вынес фелюгу на берег в ту ночь.
Пара дельфинов, верная пара
Рядом кружила, хотела помочь.

Стала та шхуна печалью матросской.
Море же хочет нарушить покой.
А на корме — Константин Паустовский
Белыми буквами, ровной строкой.

 

ЧИТАЯ МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА

Я вспоминаю, как и прежде,
Тот каменистый Коктебель,
Морское в волнах побережье
И шхуну, севшую на мель.

Там рядом, в тишине предгорья,
Душа — в раю, уста — в меду.
Жил человек, не зная горя,
В искусстве жил он, как в бреду.

Он укрывался тогой просто,
Среди людей — повсюду свой,
Величественный, как апостол,
Всегда с открытой головой.

В его прическе львиной ветер
Искусно кудри завивал.
Как будто волны пеной метил
И нагонял за валом вал.

Он жил в стихах и у мольберта,
У Бога славы не просил.
Уже тогда он был бессмертным.
Как все поэты на Руси.

Его читаю я и плачу,
Мне жаль ушедший его век.
Стоит волошинская дача.
Таланта русского ковчег.

 

СОН

Приснопамятные имена
В ночь собираются к пиру…
Вижу – в седле, с копьём,
в стременах –
Хлебникова Велимира.

Русский идальго,
Наш Дон Кихот
И очарованный странник
Розовой степью скачет верхом,
Острой печалью ранен.

Вечно скитался он,
Ждал весну,
Бредил непознанным миром,
Стала купелью Волга ему,
Будущему Велимиру.

Прежде не верил я вещим снам,
Нынче взволнован до боли:
Ночью я шёл по его следам
Степью калмыцкой полем.

 

КУСТОДИЕВ

Гудели пёстрые базары,
И в мираже густой жары
Мелькали скифы и хазары,
Купцы из древней Бухары.

Толпился люд в морской таможне,
Шумел с утра торговый бал.
Бродил по городу художник.
Лицо его запоминал.

В узоре храмовой ограды
Он видел яркую парчу.
Писал он Малые Исады
И крепостную каланчу.

А мимо мчали фаэтоны,
Скользил по камню звон подков.
Занудно пели грамофоны
За окнами особняков.

В покоях тех комфорт без меры,
В пуховиках, как в облаках
Томилась русская Венера
Вся в святости и вся в грехах.

В саду ж, под зеленью густою,
У самовара за столом
Мир удивляла красотою
Купчиха в платье голубом.

И глядя на полотна эти,
Я счастлив ныне допьяна.
Нет, не было на белом свете
Ещё такого колдуна.

 

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

Распушился инеем кустарник,
Ветки – словно чьи-то письмена.
И стоит он, как коралл хрустальный,
Поднятый с неведомого дна.

Всё сверкает, как во сне, как в сказке,
Было в детстве, так и будет впредь.
Радость этой зимней нашей Пасхи
Может нас оттаять, отогреть.

Высвечены искрами неона
Огненных рождественских витрин
Улицы, дома – до небосклона,
Реки и озёра – до глубин.

Я гляжу на снежные деревья
На хрустальный в инее коралл
И звучит симфония доверья,
Скоро, очень скоро грянет бал.

Царствует над миром новогодье,
Ночь всего, а будто без конца…
Жизни многоликой благородье
Тешит наши грубые сердца.

Хочется мороза нам и снега,
Хочется, чтоб в душах таял лёд.
В эту ночь пусть каждому хоть с неба
Звёздочка на счастье упадёт.

 

ТРАМВАЙ ВОСПОМИНАНИЙ

Вагон, открытый всем ветрам,
У наших окон, близко,
Катил, трезвоня по утрам,
Как будто в Сан-Франциско.

И каждый втиснуться был рад,
Хоть боком, еле-еле,
И на подножках до Исад
Макаками висели.

Как будто бы на стадион
Спешили в полдень жаркий.
Бельгийский маленький вагон
Мне было очень жалко.

В нём воры, юркие мальки,
У фраеров и кралей
Выуживали кошельки
И портсигары крали.

В кольце трамвай мой делал круг,
Пересекал дороги.
Карманникам сходило с рук,
Как нынче сходит многим.

Смотрел я город на ходу,
Мелькал он кинолентой.
Играла музыка в саду.
И шла Она там с кем-то.

Засыпал рельсы первый снег
И тропки между нами.
Меня катает и во сне
Трамвай воспоминаний.

 

* * *

В лазури небо. Утром рано
Река прозрачна и чиста,
Как будто пишет вновь Иванов
Свое Явление Христа…

И белой лилии кубышки
Ложатся на ладонь руки.
Жаль, ночи лунные уж слишком
В волшебных чарах коротки.

И манит в омут нас причуда,
И ей противиться нет сил,
Но не молил никто покуда:
От чар русалочьих спаси…
Знать, очарованного люда
Ещё немало на Руси.

 

* * *

Не суди меня строго,
Я живу, как во сне…
Если богово — Богу,
Значит, что-то и мне.

Мне бы самую малость —
От любви бы тепла,
Чтоб в душе не осталось
Даже капельки зла.

 

* * *

В рассветной дымке стынет Волга,
У ног прибрежных деревень,
Ее и расплескать недолго,
Как чашу, налитую всклень.

Еще и звезды видеть можно
Под волжским утренним стеклом.
Не потому ль так осторожно
Рыбак работает веслом?

 

* * *

С дней Потопа и Ноя,
С Христианского века
Память — что-то святое
За душой человека.

Помним все с колыбели:
Зори тихие. Войны.
Соловьиные трели.
Годы жизни достойной.

Прав Шекспир. Нет и спора:
Жизнь — театр и сцена.
И, коль все мы — актёры,
Память наша бесценна.

Она поит и кормит
Поколения рода.
Она — древние корни
И страны, и народа.

 

АСТРАХАНЬ

Милый город!
Век от века
Не теряешь ты лицо.
Ты и родина, и Мекка…
Здесь отцовское крыльцо.
Мне иного и не надо,
Лишь бы видеть твой загар,
Твои пёстрые Исады
И Татарский твой базар.
Знал «Вулкана» я барокко,
И «Модерн» знал, и «Олимп».
Сердце я своё до срока
Здесь любовью опалил.
С детства был любимым местом
Сад твой с музыкой аллей:
И «Аркадия» с оркестром,
И с оркестром «Колизей»…
Всех пленяет пятиглавый
Астраханский Нотр-Дам,
Он разносит нашу славу
По российским городам.
Молодят и обновляют
Твой морщинистый фасад,
Современным объявляют,
Только я тому не рад.
Ты лицом – из древних Греций,
Седина цветёт твоя…
Ты прекрасней всех Венеций
Чудакам таким, как я.

 

МАЛЫЕ ИСАДЫ

Будто вправду Бог с досады
Вдруг смешал все языки:
Встали Малые Исады
Вавилоном у реки.
Персы, русские, татары,
Споры, ругань и пари…
Над рядами тары-бары
От зари и до зари.
От волненья лица в пятнах,
Скажешь против, будешь клят.
Слов не знаешь, но понятно,
Что и от тебя хотят.
Над корзиной с виноградом
Золотой осиный рой.
Если жарко – Волга рядом,
За арбузною горой.
Шли на Малые Исады,
Как на праздник, на парад,
В пёстрых шёлковых нарядах
Прямо сказочный Багдад!

 

* * *

Город Чёрный, город Белый,
Ожерельем – Слобода.
На пустых степных наделах
Поднимались города.

Встала Астрахань у моря
Белокаменной стеной
И на радость, и на горе
Под восточною луной.

Прямо к Азии горячей
Подошла открыто Русь.
Видел зрячий и незрячий:
Будет радость,
Будет грусть…

И разбойные набеги,
Мы их помним, как беду.
Увозили дань телеги,
Угоняли нас в Орду.

Ночи тёмные на юге,
На реке с утра туман.
Плыли разинские струги,
На переднем – атаман.

Паруса взметнул косые
Ветер яростный и злой.
Мужики пришли босые,
Пахло солью и смолой.

Жизнь, как всюду –
Тяжкий камень,
И мозоли от весла.
Бабами и мужиками
Русь рождалась и росла.

Почитался род свой всеми,
В песне, в пляске всяк был лих.
«Ах вы, сени, мои сени…» —
Эхо праздников былых.

 

ЛУКОМОРЬЕ

«Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…»
А.С.Пушкин

Я в детстве, помню,
часто спорил
о том, что в давние года
здесь Пушкин был,
встречал здесь зори
и здесь писал про Лукоморье
и про учёного кота.

Приметил я одно местечко,
где так легко поёт душа,
где затерялась наша речка
в глухих и тёмных камышах.

Могучий дуб стоял там кротко,
к воде тянулась жадно степь.
Там запирал я на ночь лодку
замком
на ту златую цепь.

А поутру лесной тропою
никем не виданный шёл зверь.
В избушке там сама собою
со скрипом открывалась дверь.

Я видел даже, как русалка
в тумане вышла из воды,
и леший там корявой палкой
играл на струнах бороды.

Я до сих пор со всеми спорю
о том, что в этом правда есть.
И утверждаю:
Лукоморье
в краю рыбацком нашем.
Здесь.

 

* * *

Две ночи я в стогу ночую.
Не слышно утром петуха.
Проснувшись, я ноздрями чую,
Что где-то варится уха.

Жарник дымит в чужой бударке.
Иду по хлюпеньким мосткам,
Несу с собой бутылку «Старки»
В подарок пьющим рыбакам.

Иду напрашиваться в гости,
Приятен мне речной народ:
Ни лжи, ни зависти, ни злости
Не ведает сей древний род.

Открыт он каждому при встрече,
Не скажет слова за глаза.
И знаю – душу чаркой лечит,
Когда нет клёва,
Дождь,
Гроза.

 

ПРОЩАНИЕ С ШАХОВСКИМ

Нам некогда и помолиться.
Уже догорела свеча…
На старом погосте столицы
Несли мы его на плечах.
Печально молчали берёзы.
Прикрыл веки солнечный луч,
И медленно капали слёзы
Нежданно нахлынувших туч.
Несли мы Орфея-солдата,
Как с бранного поля несут.
Как будто бы из автомата
Убили сейчас его, тут.
А было-то всё в Сталинграде:
И раны, и город в огне…
Стихи в обгоревшей тетради
Об этом поведали мне.
Он не был ни часа без риска.
Он с честью закончил свой бой.
И вычеркнут был он из списка
Давно отгремевшей войной.

 

* * *

Мой город атакован не был,
Как тем июньским утром Брест,
Но, глядя в грозовое небо,
Он видел свастику и крест.
Мой город не был осаждённым,
Как осаждён был Сталинград,
Но шли в пыли мы полудённой
С оружием — не на парад.
Мой город и в блокаде не был,
Как Ленинград среди зимы.
И всё ж в очередях за хлебом
В мороз простаивали мы.

 

КАСПИЙ

Пускай бывает зол он,
Коварен даже… Пусть!
Он силы буйной полон,
Как в грозных битвах — Русь.
Ему просторы снятся,
Как вёсны в зиму — нам,
Ему не разгуляться,
Не выйти в океан.
Не то б на всю безбрежность
Разлился бы старик,
Обрёл лагуны нежность
И слушал чаек крик.

Но нет… Ему забота
Одна — девятый вал!
Хотя его ведь кто-то
И морем не считал.
Тот кто-то, видно, наспех,
В саду, под пенье пчёл,
Про озеро, про Каспий
В учебнике прочёл.
Он не видал норд-веста
На Каспии моём,
Когда гребём — ни с места!
Хоть и гребём вдвоём.
Он не видал моряны,
Могу держать пари!
Он не видал багряной
Над Каспием зари.
Она, над мачтой рея,
Всё красит в алый цвет…
Дороже мне, морее
Другого моря нет.

 

ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА

1
Золотые купола
Над Успенским храмом.
В волжских струях уплыла
Вековая драма.

Острых сабель перезвон,
Свист ночной и крики,
Голытьба со всех сторон
И казачьи пики.

Сотни глоток, сотни рук,
Шла на стенку стенка.
А как стихло, вышел в круг
Атаман наш Стенька.

Город вольница теперь,
Пей, гуляй у яра!
В атамана, в Бога верь
И не верь боярам.

А за городом огонь,
Полыхают маки.
Атаманский скачет конь,
А за ним – казаки…

2
И текла река, текла
К морю злому прямо…
Золотятся купола
Над Успенским храмом.

По воде, как бисер, льют
Солнечные блики…
В яхте стоя
Плыл к кремлю
Государь Великий.

Звоном встретили Петра
С башни-колокольни.
У зелёного шатра
Люд толпился вольный.

Клал поклоны до земли:
Пётр добрый с виду.
И хоть крики душу жгли,
Царь не подал виду.
Думал он, как корабли
Поплывут в Персиду…

3
… И течёт, как и текла,
Волга перед нами.
Золотятся купола
На чудесном храме.
Золотится город мой
В тихих летних зорях.
То отливы, то прибой
В жизни.
Как и в море.

Город жил и бедовал,
И войну осилил.
Не велик он, и не мал,
И стоит он, как стоял,
На краю России.

Поделиться: