ОДА ВОЛГЕ

Волга, Волга, пою тебе оду!
Как прекрасны пейзажей холсты:
На лазурной воде теплоходы,
А над ними – как арки – мосты.
Птичьи стаи летают на воле:
Чайки, лебеди, журавли.
Лодки утлые, что на приколе,
Как тюлени лежат на мели.
Зарастают холмы остролистом,
И ромашкою и лебедой…
Проскакал по пескам серебристым
Хан Батый здесь когда-то с ордой.
За собою он вёз полонянок
На невольничий рынок в Стамбул
Белокожих всё, реже смуглянок,
Ветер в спину, прощаясь, им дул.
А за Астрахань вместе с Казанью,
Что стоят на твоих берегах,
Хан Гирей сжёг Москву в наказанье:
«Эти юрты на наших степях!»

В окружение волжской природы
Стенька Разин ходил на челнах,
Погубил в схватках много народу,
Утопил персиянку в волнах.
А посадница Марфа на стругах
Отправляла отряды в Москву,
Чтобы город родной был поруган
И признал над собою Литву.

Волга, волга, ты помнишь те годы,
Когда женщины, как мужики,
Покорившись нужде и невзгодам,
От отчаянья шли в бурлаки.
В домотканых понёвах до полу
Шли, обвязанные бичевой,
Головами, поникшими долу,
И тянули баржи за собой.

До сих пор из глубин твоих, Волга,
Словно слышатся голоса,
Затонувшая в водах Молога,
Шлёт молитвы свои в небеса.
Лишь Калязинская колокольня
Над водой стоит «метров на сто»,
Словно символ Россиюшки вольной,
Что вовек не потопит никто!

И не зря перед вражеской силой
Устоял в дни войны Сталинград,
Ты живою водою поила,
Воскрешая на подвиг, солдат.

Я горжусь тобой, милая Волга.
Я люблю левитановский Плёс,
Жигулёвский, от времени волглый,
И воспетый народом утёс.

Ты теперь уж давно не такая –
Берега облачились в гранит,
Города, в твои воды взирая,
Созерцают свой царственный вид.
Отражаются в глади зеркальной
Гроздья медные колоколов,
Что свисают, как с веток сусальных,
Позолоченных куполов.

Сам Некрасов ты помнишь, о, Волга,
Часто, часто к тебе прибегал,
Любовался рассветами долго
И гулял по крутым берегам.
Если б смог он увидеть то царство,
Что раскинулось возле реки,
Не назвал бы рекой её рабства,
Не назвал и рекою б тоски!

* * *

Жизнь моя, и ты о, Боже Правый,
В той степи, где травы шелестят,
Неужели девочкой кудрявой
Я гуляла много лет назад?

Неужели дом мой в три оконца
С видом на садовую сирень
Прикрывался ставнями от солнца,
Как и я ладошкой в ясный день?

Точно ли со мою это было:
Обнимала нас с тобой луна,
Сердце выбивало слово «милый»
И сиреням было не до сна.

И к себе ль с любовью прижимала
Ивушка, листочки теребя,
Свой росточек беззащитно-малый,
Как и я, любимое дитя.

Промелькнули алые зарницы,
Утра отсияло серебро,
Пролетела жизнь моя жар-птицей,
Уронив в прошедшее перо.

Словно это было не со мною,
Словно это было лишь кино,
Но какою радостью земною
Было переполнено оно!

* * *

Духовной пристанью меж небом и землёй
Храм Божий возвышается на взгорье.
Сюда вечернею и раннею зарёй
Приходят люди в радости и горе.
Внимает Бог молитвенным словам,
И в храм открыта каждому дорога,
Но хоть людей приходит много в храм,
Всё ж мало тех, кто свято верит в Бога.
В чьём сердце и раскаянье и страх,
И кто на путь встал заповедей Божьих,
Кто любит ближнего не только на словах,
Но и в ущерб себе, на деле — тоже.
А чтоб Творец молитвам нашим внял,
Всего-то надо – небольшая плата –
По заповедям жить, что Он нам дал,
И Каин не восстанет против брата,
Не будет одиноким старый Лот,
И будет верною Вирсавия женою.
И лишь тогда нам всем Господь пошлёт
Ковчег спасенья, как когда-то Ною.

* * *

Здесь у Чёртова моста,
Над озёрной гладью,
От подножья до креста
Весь покрытый вязью,
Камень высится столпом –
Памятник героям,
Корабли вокруг толпой,
Как когда-то в море.

Вот сюда-то вдоль прудов,
По камням скалистым
После праведных трудов
Мчались лицеисты.
И читали дружно вслух
На дощечке медной
Имена всех тех, чей дух
Здесь витал победный.

«Князь Орлов Морею взял,
А Барков – Лассаву.
Навварин взял Ганнибал». –
Честь мужам и слава!
Много времени прошло
С той поры горячей…
Порт Мадонна, Витуло
Спят в сердцах ребячьих.

Лишь один, смотря на столп
В каменной тельняшке,
Ниже надвигал на лоб
Чёрную фуражку.
Так поклон передавал
Своему он деду,
Ну тому, который взял
Навварин с победой.

ИНСТИНКТ И РАЗУМ.

Инстинкт и Разум. Иногда
Не знаю я, кого мне слушать.
То ль Разуму ответить «Да»,
И тем предать, по сути, душу.
То ль внять Инстинкту своему
В ущерб и логике и знанью.
О, если б точно знать, кому
Довериться в час испытанья.
Бывает, опытный вожак,
Над морем ночью пролетая,
Завидев вспыхнувший маяк,
К нему сворачивает стаю.
Инстинкту доверяя слепо,
О стёкла грудью бьётся он,
И гибнет страшно и нелепо,
Несчастной стаей окружён.
Но не всегда от бед и Разум
Спасает верящих в него,
Сциллу и Харибду сразу
Обезопасить нелегко.
…И бьётся уж корабль о скалы
В объятьях штормовых страстей,
Хоть капитан на нём бывалый,
Как из Итаки Одиссей.

* * *

Любил поэтов он французских,
В душе царил Вольтер, Пирон.
И по-французски, как по-русски,
Писал, читал свободно он.
И изъяснялся так искусно
На этом языке подчас,
Что так не мог порой сокурсник —
Французский выходец – Данзас.
Среди лицейского броженья
Был диковат он, но не трус!
Не быв французом от рожденья,
Он кличку получил «Француз».
Но время показало миру,
Кем был на самом деле он.
Для многих став уже кумиром,
Простых людей он слышал стон.
И голос отдал свой без страха
За них, переступив закон.
И был готов взойти на плаху,
Верней, на виселицу он.
Но провидение ссудило
Ему конец совсем иной,
И на дуэли погубило
Его французскою рукой.
Любил французских он поэтов,
И кличку получил «Француз»,
Но для народов всего света
Он был и остаётся РУС!

* * *

Нас называют парой лебедей
За то, что верность мы храним друг другу.
И по судьбе плывём, как по воде,
В одной ладье сквозь солнце и сквозь вьюгу.
Нас называют парой лебедей
За светлую любовь, как оперенье
Птиц белоснежных, за полёт к звезде,
Когда в узде уж многие терпенья.
Нас называют парой лебедей
За то, что жить не можем друг без друга.
И по орбите жизненной своей
До этих дней вдвоём летим по кругу.

* * *

Ямщик в почтовой лаковой коляске
У дома ждал, зевая, седока.
Переминался конь, как будто в пляске,
Хвостом стегая круглые бока.
В коротком сюртуке и шляпе чёрной
Кудрявый парень вышел на крыльцо,
Арина утирала непритворно
От слез солёных мокрое лицо.
Её он обнял, чуть ли не до боли,
И вымолвил негромко: « Мать, прощай».
Она оторопела: шутит что ли?
Серьёзней надо быть к таким вещам.
Чтоб избежать людского пересуда,
От всей своей душевной простоты
Она ему сказала:
– Что вы, сударь!
У вас ведь есть мать!
– Есть, – кивнул он, – ты!

* * *

Прости за то, что не могу простить
Тебя за нанесённую обиду.
Забудь, что не могу её забыть,
А если забываю, то для виду.
Терпи за то, что с этих самых пор
Я не терплю тебя за злое слово.
Люби меня за то, что до сих пор
Не разлюбила я тебя такого.

ПЬЯНЫЙ МЕСЯЦ.

Пьяный месяц выплыл шатко
Из-за облачных ворот,
И просыпал из ушата
Звёзд весёлый хоровод.
Засветилось от улыбки
Милой девушки лицо,
Из распахнутой калитки
Парень шёл к ней на крыльцо.
Что друг другу говорили
И как ночку провели, —
Всё берёзы утаили,
До поры уберегли.
Выдавали только травы,
Где нашли себе привал,
Да ещё на берег правый
Лодку кто-то перегнал.

* * *

Рожденье – к смерти первый шаг.
Дорога жизни между ними:
То снисхождение в овраг,
То восхождение к вершине.
Кому то уготован путь
Длиною в век, за время это
Можно гореть, можно тонуть,
Но жив останешься при этом.
А для кого-то жизни путь
Кончается на полдороге,
Когда теснят, как прежде, грудь
Любовь, надежды и тревоги.
Кому-то же пройти дано
Совсем немного – лишь начало,
Оставив тех, с кем суждено
Быть рядом, в горе и печали.
Младенцу, что родился наг
И умер, не успев одеться,
Вся жизнь с рожденья – только шаг
До смерти… Или до бессмертья!
Но как бы не прошли мы путь,
И сколь не длилась бы дорога,
Окажемся когда-нибудь
Вновь у родимого порога.

* * *

Надоело, я устала, нервы сдали,
Да гори, гори оно всё огнём!
Полететь бы птицей в розовые дали,
Хоть на миг позабыть обо всём.
Только крыльям за спиною, только крыльям
Не раскрыться, как не верь в чудеса,
Притяжение земное всесильное
Не даёт воспарить в небеса.
Вот и мучаюсь от дел, и без дела я,
Неудачи и несчастья кляня.
Где ж ты, где ж ты, полоса моя белая,
Что ж ты прячешься всё от меня?
Но я верую, я истинно верую,
Ты вернёшься по закону судьбы,
Буду жить ли я ещё, или вербою
Закачаюсь у «той» городьбы.

* * *

Спасибо за плечи широкие,
За крепкие руки и грудь,
За ночи, как бездны глубокие,
В которых так сладко тонуть.
Спасибо за помыслы чистые,
За мужественность и за честь,
За дни, словно солнце лучистое,
В которых не страшно сгореть.
За то, что сверяю время я,
Отнюдь, по часам не простым,
За то, что я годы меряю
Сердечным биеньем твоим.

ШАМАНКА.

Метель засыпала дорожку,
Заржал тревожно старый конь.
Услышав стук в своё окошко,
Антип поднёс к стеклу огонь.

Она, красавица шаманка,
Пришла нежданная к избе:
«Вставай, Антип, ты только глянь-ка,
Я танцевать пришла к тебе.

Ну, что глядишь? Открой скорее
И в тёплую пусти избу».
Но не открыл Антип ей двери,
Она вошла через трубу.

Вилась коса чернее ночи.
Белее снега телеса.
Антип возвёл к иконе очи:
«О, не оставьте, небеса».

И он дрожащею рукою
Крест троеперстный выводил.
А за избой порой глухою
Пёс на луну тревожно выл.

Резвилась мантия, как пламя,
Искрилось бисера стекло…
Воскликнув: «Господи, будь с нами»!
И к полу приложив чело,

Антип, как был на босы ноги,
Помчался прочь вдруг от избы
В одном исподнем, без дороги,
Вдоль заметённой городьбы.

А утром люди увидали –
Там, где торчал колодца сруб,
Открыв глаза навстречу дали,
Лежал Антипа мёрзлый труп.

БАБЬЕ ЛЕТО.

Бабье лето. Женщина у клёна
С бусами рябины на груди
На дорогу смотрит исступлённо –
Не конец ли это впереди?

Ну, а там аллея серебрится
В свете угасающего дня.
Прикрывают чёрные ресницы
Очи от закатного огня,

Цветом переспелого арбуза
Зарумянил он её лицо,
Грудям тесно под нарядной блузой,
Не сомкнулось, нет, ещё кольцо!

Ещё всплещет баба этим летом
Золотыми волнами волос,
Выльет на кого-то столько света,
Сколько и весной не удалось!

Поделиться: