На могиле Николая Михайловича Коняева в Лавре созрела пышная земляника… Больше ни у кого из уважаемых покойников на всём уважаемом Никольском погосте такой земляники нет. Очень манкая и красивая! Я испытал странное, почти некрофильское желание – причаститься кладбищенской ягодой, ясно понимая, что соки свои эта земляника набрала в том числе и из праха писателя… Язычник во мне иногда просыпается и задаёт странные вопросы, от которых «норма» стынет от ужаса… А что, если съесть незаметно эту ягоду и приобщиться к таланту ушедшего?! Вот же, думаю, дозанимался текстами! И придут же такие мысли в голову…

И всё же, как бы я хотел понять душу умного и душевного своего сродника, унёсшего в могилу тайну своего творчества и тайный смысл своей трудной жизни. Угораздило же Николая Михайловича родиться с умом и талантом в России на стыке эпох! Только в молодости и удалось пописАть всласть. А писательство требует мудрости и прожитых лет. Лично я не верю молодым «дарованиям». Сейчас столько их развелось — ткни урну носком туфли — из неё враз выскочит «писатель-блогер-эксперт»… А ещё ж надо обязательно моську, читающую текст, снять камерой и выложить в Интернет. Сколько же дешёвого и постыдного барахла выползло в свет с развитием средств коммуникации! При этом, чем совершеннее средства связи, тем примитивнее эти связи и эти тексты… «Привет, чо делаешь? — Ничо? — А ты? — И я ничо»…
Примитивный язык порождает примитивных людей. Не наоборот.
В начале было Слово… Хам появился позже…
Писательство на потеху, ради «лайков» и «хайпа» — совсем не то, что душе нужно. Чтение перестало быть полезной душевной работой, разговором со своей совестью, узнаванием себя и природы.
Для нас, кому Библия была закрыта государственным атеизмом, русские классики объясняли Бога.
Теперь случилось странное — Библия на каждом углу, церквей — полно. А Бога ещё меньше, чем в советские времена.
А ведь кто-то же должен сказать человечеству неспешно, обстоятельно и с любовью, почему оно мучается, зачем оно живёт, и как дальше прожить с пользой для себя и людей…
Нет. Всем надо быстро и «одноразово». Писательство по этой причине пережило то же, что и любовь, — отмену. В силу затратности и обязательной самоотдачи. Вырастает уже третье поколение людей, знать не ведающих, что читать — это большая и полезная радость, но читать отнюдь не легче, чем писать. И то, и другое занятие требует душевной работы, самоотдачи. Как любовь.
Не представляю себе, как можно стать хорошим человеком, не зная хороших книг. Достоевский поэтому так и говорил: «Постарайтесь читать умные и серьёзные книги, а жизнь сделает остальное».
Кстати, Николая Михайловича Коняева часто называли «Достоевским нашего времени». Если приглядеться и вчитаться, то и вправду похож. Даже портретно. Он и жил на Разъезжей, по соседству с Фёдором Михайловичем. Речь скрипучая, медленная, слова тщательно подбирает… «Валерик, я так рад, что у тебя много деток. Значит, проживёшь трудно. Значит, не испортишься — детки не дадут…» Говорит, а глаза искрятся, улыбаются радостью…
Особенно Николай Михайлович любил притчу про нищего бездомного, замерзающего в степи. «Мечтал стынущий человек о крохотулечке тепла. И Бог услышал его. Нашёл почти голый этот нищий тёплую навозную кучу — нет бы радоваться и греться. Нет! Ещё и рогожку прикрыться у Бога попросил»…
Когда я впервые услышал такой «дикий» пример высшей формы смирения, то посмотрел на Коняева изумлённо: «А что? Не верится? Мы живём так хорошо, как никогда не жили, Валерик. Так, что грех и стыд жаловаться». «Мы живём гораздо лучше, чем думаем и верим. И уж совсем плохо благодарим Бога»…
Это от Коняева я впервые услышал то, что «не заметил» в «Идиоте». Эту странную фразу Мышкина, адресованную всем маловерам и нытикам: «Как можно видеть дерево и не быть счастливым?! «
А ведь действительно, как же прекрасна жизнь сама по себе…
Но для меня Николай Коняев всё-таки не Достоевский «нашего времени». Всё-таки он — «Николай Семёнович Лесков нашего времени»! Такой же «непропиаренный» «нетусовщик». Вообще, любое такое сравнение хромает нечаянной неэтичностью, но, чтобы понять величину современного писателя или художника легче отпрыгнуть лет на 100-150 назад и сравнить.
Лично я считаю Н.С.Лескова гением. «Прозёванным гением», как удачно определила его умница Майя Кучерская. Его «Левшу» я бы взял с собой на необитаемый остров. И «Очарованного странника» тоже. И «Запечетлённого ангела» взял бы.
Но у того же Л.Н.Толстого «пиар» был круче. Умел нравиться свету, слыл чудаком. Сумел стать модным. Прекрасно вжился в образ «мыслителя эпохи». Был веганом. Косил наравне с крестьянами травы Ясной Поляны. Писал про «высший свет», эротизма много, интриг и «мыльных» страстей, как бы сейчас сказали.
К тому же, Лев Николаевич попов не любил и даже имел конфликт с Церковью. Для «пиара» — самое то. Особенно сейчас.
Нет, конечно, Толстой велик! Кто бы спорил…
Но публика так устроена, что во многом сама назначает «классиков». «Под себя». А если в ту же дуду заиграет государство, то простому читателю деваться просто некуда — примет, как миленький, предлагаемый «народом» и «партией» верный литературный вкус и стандарты литературной классики.
Эти «стандарты» смотрели на нас с портретов все 10 лет средней школы: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, Чехов… Все достойные. Но Лескова среди них не было. И Платонова не было. «Прозёванные гении»…
Да, и то сказать — Олимп не безразмерный…
Но язык Лескова уникален, неповторим, связь с народной глубиной не опосредованная, а чистая и крепкая, как новая изба из лиственницы…
Его «Левша» — величайшая книга, не переводимая ни на один язык мира. Понятна только тому, кто думает по-русски. Это неразгаданная тайна великого и простого русского мужика, запросто и ежедневно разговаривающего с Небом. Наш питерский режиссер Сергей Овчаров сделал такой же гениальный фильм «Левша» по Лескову. Я много в жизни не успеваю, но Овчарова отыскал и, как мог, отблагодарил его за то, что «не испортил», а поднял ещё выше лесковского Левшу. Очень прошу тех, кто не видел фильм, — посмотрите, и вы удивитесь, что не знали про режиссера Сергея Овчарова, продолжившего традицию «прозёванного гения».
Но вообще, Лесков — гораздо более народный, чем тот же Толстой, писатель, родоначальник уникального стиля. По его пути пошли и Платонов, и Олеша, и Пильняк…
Господи, пишу эти имена, а от кнопок клавиатуры даже теплом повеяло… Как безвозвратно уходят из нашей жизни родные имена любимых писателей! Мне этого жаль. Но какая-то детская наивная вера, что читатели однажды вернутся к своим писателям, а писатели — к читателям, и что государство простимулирует это возвращение и поможет нашим людям понять, что жизнь без книг — это бедная жизнь, примитивная и серая… Что душу развивают как испытания, семья и правда труда, так и хорошие книги…
А пока ещё не наступило время для неспешного размыслительного чтения. Жизнь летит в неизвестность, проносится рекламными клипами, и все сюжеты классиков кажутся устаревшими…
Хотя ничего не меняется.
Ровным счетом — ничего!
Те же «Война и мир», те же «Преступление и наказание». Всё то же «Возвращение блудного сына».
Война снова постучалась в наши двери. Тысячи убитых и раненых. Тысячи героев и сотни предателей… Смердяковщина ползёт по России. И снова не нашлось у Императора медали для трудяги Левши…
Возможно, и не время для книг, но время для высоты человеческого духа.
Значит, писатели скоро снова понядобятся. Некоторые из них именно сейчас начинают свою биографию на войне. О них и для них сказал однажды настоящий русский писатель из Петербурга Николай Коняев: «Человек ослаб и заколебался. Комфорт расслабляет, человек панически боится его лишиться. Это ничего. С первыми болезнями пройдёт. И всё же никогда нельзя желать зла своей стране. Важно раз и навсегда уяснить: что плохо для России, плохо и для каждого из нас».

Красивые ягоды всё-таки выросли на могиле писателя… Ни у кого таких нет.

Поделиться: