* * *

Что матери нужно от взрослых детей?

Чтоб чаще звонили и не забывали.

Но в жизненной этой сплошной суете

Для мамы там место найдется едва ли….

Все чаще в душе отчуждения след

От сказанной фразы короткой, дежурной,

И вряд ли услышан там будет ответ,

Летящий в пространстве незримой цензуры…

А матери хочется просто тепла

И нотки участливой в голосе сына,

И чтобы, как раньше, забросив дела,

Примчался домой на два дня с половиной…

Взбивая подушку, готовясь ко сну,

Читает Молитву за сына, за дочку,

А вслух произносит лишь просьбу одну:

«Не дай мне, Господь, умереть в одиночку»…

***

На облачной галере

Поникли паруса.

Я обращаю к вере

Святые словеса.

Молю о всепрощенье

Тоскующей души,

Пусть только на мгновенье

Путь в небо совершив.

Прошу я у моряны

Наполнить парус мой,

И в «край обетованный»

Вернуться мне домой.

Где под дощатой кровлей

В гнезде поет скворец.

Там живы и здоровы

И мама, и отец.

От слов простых и нежных

Зайдётся сердце вдруг.

Как сладок миг надежды!

Как горек яд разлук!

Но встрепенётся парус,

И на исходе дня

Птиц неизвестных пара

Сопроводит меня.

И будет свет струиться

Сквозь оперенье их,

И я пойму, что птицы –

Душа людей родных…

Наказанье

(из детства)

Над рекой изба косая,

В старых рамах Образа,

Я стою в углу босая,

Замерла в глазах слеза.

Наказанье за проступки,

Детской шалости итог,

Кто же знал, что очень хрупкий

Бабкин глиняный горшок?

Не нарочно я, случайно…

Но бранила бабка так,

Будто я открыла тайну,

А её услышал враг….

И в углу позорном этом

Я мечтала об одном:

Чтоб случилось чудо света –

Стал бы круглым бабкин дом…

Пасьянс судьбы.

Пасьянс судьбы разложен до тебя,

И Божий Перст ведет по этой жизни,

Жалея нас, и, может быть, любя,

До тихого мгновенья краткой Тризны.

Лишь вовремя успей произнести

Слова молитвы, тихой и душевной,

И прошептать короткое «Прости!»,

Запутавшись в рутине ежедневной.

Пусть зазвучат другие имена,

И мир наполнят ценности другие,

И лишь любовь спасет тебя одна,

С тончайшим ароматом ностальгии.

* * *

Под окошком крыжовника куст,

Манит сочностью ягоды свежей.

Так знаком этот сладостный вкус,

С ароматом вчерашней надежды,

Как мила мне такая пора,

С яркой зеленью летнего сада,

Где на лавочке возле двора

Дед курил табачок самосада.

Немудрёная бабкина снедь

Не давала с сестрой нам покоя,

Обещали мы тихо сидеть

За кусок пирога с курагою.

И пыхтел самовар на углях,

Приглашая семью на застолье…

Побывать бы в тех милых местах,

Надышаться из детства любовью…

* * *

Мне не грозит быть знатной и богатой,

Лишь понятой хочу я быть когда-то,

Чтоб обо мне – без пафоса и слёз,

А только с уваженьем и всерьёз.

Кому нужны чужие мысли в строфах?

О счастье, о великих катастрофах,

О том, как возвышаясь до любви,

Я неудач сжигала корабли…

Что от меня останется на свете?

Мой дом, где будут жить, надеюсь, дети?

Мои стихи расскажут за меня,

Коль их успеют вынуть из огня…

Рыбалка

Правил  дед шестом корявым,

Знал места на речке он.

Сом таился под корягой,

Но для воблы  был сезон.

Верил дед: «мужицкой рыбой»

Запасаться  впрок пора.

Не важна  большая прибыль, 

Любит сушку  детвора. 

Вот и плавал по затонам,

Всё надеясь на улов.

Леска, как струна, со звоном,

Выводила песнь без слов.

И меня с собой, бывало,

Дед сажал, но под «закрой»,

Чтоб не смыло, не качало,

Отвечал он головой.

Говорил: «Хотя рыбачий

Полон в лодке бардачок,

Внучка, знай: рыбалка слаще,

Коли ловишь на крючок!»

Плыли мы, а в водной глади

Отражались облака.

Вот таких мгновений ради

Жить и стоит хоть века!

До сих пор мне речка снится,

Деда мудрые слова.

И в душе, волшебной птицей,

Чувство теплится родства.

* * *

Я когда-нибудь стану гостьей

В чьем-то грустном, коротком сне….

А потом расцветут на погосте

Надо мною цветы по весне.

Это будет таинственным знаком,

Что заветной любовью зовут,

И по ярко-алеющим макам

Всяк найдёт мой неброский приют.

Это будет, я верю и знаю,

Я стихами вернусь к вам опять…

Жаль, при жизни порой забывают,

Кто ты? Что ты? И как величать?..

* * *

Возведу я свой дом из податливой глины,

Как заправский гончар, от наследных кровей.

Пусть окрепнет жильё, пока тени не длинны,

Обожжет его зной, закалит суховей.

Будет в доме моем все в завидном порядке,

И прохладой к ногам ляжет мазаный пол,

С теплой мякушкой хлеб, ароматный и сладкий,

Испеку я в печи и поставлю на стол.

Не избавиться мне от зевак посторонних,

Самых верных друзей усажу на скамью.

Но готов ли со мной, ты, на глиняном троне,

Разделить на двоих — жизнь простую мою?..

Осенний вальс

Ранней осени льются мотивы,

Паутинкой паря в синеве.

А в саду осыпаются сливы,

Черноглазо блестя на траве.

Мы с тобой собираем прилежно

Переспелые наши плоды,

И янтарная мякоть их нежно

На руках оставляет следы.

Вьются осы над сладкой наживой,

Нарушая владенья мои.

Мы съедим эту сочную сливу,

Ощутив послевкусье любви.

Манит осень волнующей негой,

Состояние счастья даря,

И прольётся багряное небо

Мне в ладони дождём октября.

* * *

Дух азиатского потомка

В душе бунтующей волной

Всё колобродит. Нитью тонкой

Сияет месяц надо мной.

И мнится вдруг: чужой невестой

Сижу я в белом калфаке*.

А от неволи мыслям тесно,

И хлыст витой зажат в руке…

Лишь миг, и завожу я в стремя

Стопу в татарском сапожке.

Ах, не покорно моё племя,

И жить привыкло налегке.

И пусть погоня следом мчится,

Мой конь и лёгок, и горяч.

А надо мною вьётся птица,

Как спутник посланных удач.

И, чур меня, от всех напастей,

От чудодейства Шурале.

И потому с бунтарской страстью

Держусь в украденном седле…

…Уходит сон. А от порога –

Рассветом выстланная гладь,

Как вдаль зовущая дорога,

От нелюбви спасёт опять.

*Калфак – головной убор татарской невесты в древности.

* * *

Грусть гуляет по старой «хрущёвке»,

Недопито в фужере вино.

Кот, свернувшись клубком на циновке,

У хозяйских покоится ног.

Рождество! Ночь стоит у порога,

А она всё грустит о своём,

Как вела их с любимым дорога

Белоснежной порою вдвоём.

Память там, где любовью когда-то

Были сердце и мысли полны

Но афганские горы солдата

Не вернули с проклятой войны.

И вдовою соломенной, годы,

Превращая в реальности сны,

Захлебнувшись никчемной свободой,

Всё жила в состоянье вины.

…Ёлка, свесив нарядные ветки,

Отвлекла от раздумий и грёз,

И покинув квартиру, как клетку,

Вышла женщина вдруг мороз!

Шум и пенье развеяли скуку,

Хоровод закружил, как во сне.

Кто-то крикнул: «Красавица! Руку!»

А она удивилась: «Вы мне?..»

Детство в селе Кривой Бузан.

Кривая Прорва – знатная река!

Плывём по ней на стареньком куласе.

А вёсла волн касаются слегка,

Не заблудиться нам бы в одночасье…

Уже темнеет. Где же тот мосток,

Откуда уплывали в полдень жгучий?

Вдруг замаячил бабушкин платок:

Пришла встречать на берег резвых внучек.

Пускай она бранится, что есть сил,

И обещает нас «держать в уздечке»,

Она не знает, как был вязок ил,

Когда брели вдоль кромки тихой речки.

Как ежевики сочные плоды

Нам пачкали и щеки, и ладони,

А над прозрачным зеркалом воды

Кувшинки возвышались, как на троне.

Был целый мир распахнут для души,
И постижимо все для пониманья.

Шуршали на прощанье камыши,

И дух добра вливался нам в сознанье.

…Кулас на берег. Вёсла под замок.

В руках – кувшинок нежные букеты.

Да разве кто тогда подумать мог,

Что будет самым лучшим в жизни это!

Маме

Помню, наступал осенний вечер,

Бились в окна капельки дождя,

Зажигала мама в доме свечи,

Комнаты тихонько обходя.

Мягкий свет над старым канделябром,

Освещал любимое чело,

Мне казалось, будто Ангел рядом,

Надо мной склонил своё крыло…

До сих пор, сквозь время и пространство

Вижу тот далёкий нежный свет.

Будто бы с небес, в святом убранстве,

Мама бережёт меня от бед…

Мечта

О Домике Пряничном детские грёзы

Меня уводили в роскошную сказку.

Когда наступали лихие морозы,

Я в сказке своей согревалась прекрасно.

Высокие стены, огромные окна,

По лестнице в сотню волшебных ступеней

Бегу я, и вьётся волнующе локон,

И ждёт меня чудо и мир приключений…

Сбылась наконец-то мечта идиотки:

Реальней она, чем секрет на бумажке,

Мой «Пряничный домик», прообраз «высотки»:

Квартира в залатанной пятиэтажке…

* * *

Багрянцем тронуты леса.

И, словно выбранные соты,

В листве просветы  с позолотой

Уводят взгляд мой в небеса…

В них – отражение веков,

И торжество, и покаянье,

И слепки тайных очертаний,

Рождённых пеной облаков.

А по утрам густой туман

Над лесом стелется клубами,

Касаясь бледными губами

Живой коры янтарных ран.

И в этой скромной красоте

Звучат аккорды тихой грусти,

И долго душу не отпустят,

Продлившись в зимней суете.

Сойдёт багрянец. Серебрясь,

Предстанет лес в одежде новой.

И отзовётся в сердце словом

С природой трепетная связь.

Уходит лето.

Вильнув хвостом судачьим,

Уходит лето прочь.

Свой поцелуй горячий

Ещё мне дарит ночь.

Лишь на заре прохлада

Разрушит чары сна,

Услышу песнь цикады

С малины у окна.

И с этим стрекотаньем

Сольётся шум села:

Протяжное мычанье,

Далекий всплеск весла.

И крик сизоворонки,

Кружащей над гнездом,

Напомнит о сторонке,

Где мой остался дом.

Там было счастье вечным,

А жизнь брала разбег…

Осенним ветром встречным

Мой уходящий век…

Купец Тимофеев.

(историческая зарисовка о красноярском купце)

В знатном купеческом доме задёрнуты

Окна портьерной волной.

Лица семейства к иконам повёрнуты,

Время молитвы святой.

Старый купец Тимофеев у Господа

Просит удачу в делах,

Что по веленью высокому послана,

В промысле рыбном, в торгах.

На Тимофеевских рыбницах слаженно

Чуждый трудился народ.

И разъезжались с богатой поклажею,

Цугом десятки подвод.

Да! Процветало купечество местное.

Славилось рыбой окрест.

Как драгоценность, икорочку пестали.

Ею гордился уезд.

Встанет, бывало, купец возле пристани,

Там, где торговля идёт.

Прямо к причалу, губернией присланный,

Белый плывёт пароход.

А с парохода, в нарядах немыслимых,

Валит губернская знать,

Чтобы к купеческим яствам изысканным

Прямо к обеду попасть…

Всё это кануло в лету вчерашнюю.

Ныне с Бузана-реки

Гордо уносят, наполнив «тарашкою»,

Сумки свои рыбаки.

Старое фото

Я в альбоме случайно увидела старое фото:

В светлой комнате, замерши, словно внутри янтаря,

Двое милых людей друг на друга глядят беззаботно,

И на солнце их рыжие локоны ярко горят.

Кто они, эти двое? Влюбленные или родные?

Брат с сестрой или просто попавшие вдруг в объектив?

Как прекрасен их профиль и лица совсем молодые,

Ниспадают одежды, и стянут корсетами лиф…

Девятнадцатый век. На тиснёном лощёном картоне

Нам оставил фотограф навек впечатленья свои,

И спокойная поза, в хорошем, изысканном фоне,

Продолжает устои возвышенной, знатной семьи.

Да, возможно, что это картинка былого романа.

Но теперь мне понятен и так узнаваем портрет,

Где чернильной строкою написано четко: «Романовъ»,

А пониже приписка: «От роду шестнаднадцать лет»..

Александрия.

Довоенной порой жили там казаки.

Старой Александрией село величали.

Поколенья менялись у старой реки.

Был у каждого дом и семья за плечами.

Там родился отец, и рыбачил мой дед,

Пол-села Александрами звали мальчишек.

И сажали сады, чтобы тысячу лет

Сад кормил детвору виноградом и вишней.

И водили в ночное упрямых коней,

Да картошку пекли на костре возле речки,

И любимой сторонки не знали родней,

Жизнь вели от сохи, топора да от печки.

…Бывший сад обступают пустые дома,

В землю древнюю вросшие наполовину.

Будто стражи времён, словно совесть сама,

Уходящему веку глядящие в спину…

* * *

В нежной юности ночи казались светлей,

Как прожектор, фонарь освещал мизансцену…

И незримый театр открывался на ней,

Где таланту и дружбе познали мы цену.

Я стояла тогда на краю, чуть дыша,

В перекрёстных лучах любопытства и спеси,

От волненья моя замирала душа

Под звучанье любви торжествующей песни…

На подмостках судьбы так понятен итог,

Так доступны уму все житейские сцены…

Жизнь – большая игра, значит, я в ней игрок.

Пусть же будет аншлаг в этот раз непременно.

Время-занавес нас разделяет опять,

И с годами запутанней жизни страницы.

Я готова на «бис» вам сегодня сыграть,

Только может ли юность моя повториться?..

Зеркало

Сквозь дымчатые проёмы

Зашторенного окна,

В мерцающем окаёме,

Белеет в ночи луна.

И блики её в осколках

Разбитых зеркал хранят,

Мелькнувший так ненадолго,

Застывший навеки взгляд.

Быть может, теплом надежды

Был взгляд этот наделён?

Спадали к ногам одежды,

Но только один – влюблён.

Лишь зеркало знало тайну,

Как страсти блажен порыв,

В чудесном стекле случайно

Вдруг миру её открыв.

Наказано за измену:

Разбито. Но в чем вина?

Любви невзаимной цену

Мы платим, как дань, сполна.

Поделиться: