1 января исполнилось бы 65 лет волгоградскому поэту Сергею Васильеву. Он, без сомнения, был одним из лучших поэтов того поколения, о котором Николай Дмитриев написал: «В пятидесятых рождены…»

СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВ

* * *

Ночь на то и дана, чтобы пел коростель,

То и славно, что надо ложиться в постель,

Чтоб проснуться в снегах на Тоболе.

И не лучше ль войти в этот обморок вброд,

Чем растеряно ждать, что возьмут в оборот

Да и выведут в чистое поле?

Я на кухоньке тесной сижу храбрецом,

Я курю сигарету, пью чай с чебрецом,

От высоких обид коченею,

А на улице злобные речи слышны,

И круги под глазами у нищей страны

* * *

Дымятся декабря сырые потроха,

И слышно, как снегирь кликушествует где-то.

И если плоть твоя укутана в меха,

Душа, наоборот, разута и раздета.

И более – слепа. И ей поводырём –

Бессмертье. И душа спешит хлебнуть земного

И в богословский спор вступить со снегирём,

Чтоб, проиграв его, вернуться в тело снова.

* * *

Незаметно холодает,

На ресницах снег не тает,

Впору шубу надевать;

Полночь падает отвесно;

В человечьей шкуре тесно,

Да куда ж её девать!

К прежней жизни не вернуться,

Голубком не обернуться

И травой не прорасти.

Громыхая временами,

Ангелы стоят над нами

С тихой вечностью в горсти.

Ангелы стоят живые,

Словно псы сторожевые,

Всё мрачней день ото дня,

И особенно ночами

Блещут грозными очами

На тебя и на меня.

Взять бы, что ли, да напиться

Из козлиного копытца,

И не важно, что потом –

Голубятня с голубями,

Или пойло с отрубями,

Или черви с жадным ртом.

Лишь бы ты не взбеленилась

И, как девка, не пленилась

Пошлой выдумкой пустой;

Лишь бы смерть не обманула;

Лишь бы жизнь не громыхнула,

Будто выстрел холостой.

* * *

Дар простоты не каждому даётся,

Лишь избранным. А прочим остаётся

Уродовать классическую речь,

Побрякивать, отпугивая граций,

Фальшивым серебром аллитераций

И сонные метафоры стеречь.

Метафора – она, брат, как синица,

И хороша, когда тебе приснится,

Связуя быстротечные века,

Свободная, не в золочёной клетке

Словарика, а на дремучей ветке

Российского живого языка.

И всё же соль не в ней. Удел невежды –

Рядить стихи в нарядные одежды,

И простота не хуже воровства,

Когда она, как нищенка с сумою,

Как с полем ветер и как снег зимою,

С народом не утратила родства.

Ты помнишь слов обыденных свеченье,

Крестьянской речи тихое теченье

И чернозёмных мыслей торжество?

Послушаешь – и сладостно, и больно!

А чтоб достичь подобного, довольно

Быть гением, не более того.

* * *

Я помню вздох тысячелетних лип,

И ветра шум, и ночи влажный всхлип,

И возглас не удавшийся вороне,

Смешно разжав картавые уста,

Метнувшейся из чёрного куста

На свет звезды, запутавшейся в кроне.

И женщина любимая влекла

К себе пространство, и, сгорев дотла,

Вослед за птицей в небеса летела.

И, отразившись в горестных глазах,

Я сам уже плескался в небесах,

Не ощущая собственного тела.

* * *

Вечер, рощица простая,

Свет осенний, дождь грибной.

Надо мною птичья стая,

Подо мною шар земной.

Вот и думай, чем кормиться,

Как себя теперь вести:

То ли в небо устремиться,

То ли в землю прорасти.

* * *

В похожем на улей плацкартном вагоне,

Охотно простившись с помятым рублём,

Он вспомнит о том, что бельё на балконе

Осталось сушиться.

Да Бог с ним, с бельём!

И неумолимым, как сон, расписаньем

Взбешён,

он сойдёт в несусветную рань,

Зевая,

на станции с влажным названьем,

С невнятным славянским названьем Елань.

Кружась над пространством пустого перрона

И перья купая в пустом сквозняке,

Его поприветствует дура-ворона

На странном и важном своём языке.

Когда ж он увидит покатые крыши

Деревни своей об одном этаже,

Вдруг станет на сердце…

О Господи, тише

Бывало лишь в детстве, забытом уже!

* * *

Я хотел бы в позапрошлом веке

Жить, ходить в кудлатом парике,

Подавать убогому калеке

Медный грош, завязанный в платке.

Я б царю Петру почти задаром

Стал служить, и никому опричь, —

Стричь густые бороды боярам

Веселее, чем купоны стричь.

Из-за моря или из-за леса

Я бы привозил табак и чай

И меня проводником прогресса

Нарекли б за это невзначай.

На досуге я бы удил рыбу,

Обжигал печные изразцы.

И меня бы как-нибудь на дыбу

Вздёрнули лукавые стрельцы.

* * *

Стоят собачьи холода,

Дельцы на этом греют руки.

В реке под синей толщей льда

Зелёные зевают щуки.

Там нескончаемая мгла,

А здесь до чёрта кислорода.

И непонятные дела

Творятся именем народа…

* * *

Дождик какой опять –

Шепчущий, просяной.

Спать бы теперь да спать,

И Бог с ней, с этой страной!

Да нет, говорит трава,

Не верь чужим небесам.

Вот как поставят у рва,

Так станешь травою сам.

Поймёшь лишь перед бедой,

Что ты с ней одних кровей.

А ров наполнен водой,

А глина полна червей.

ПОСОШОК

Из малиновой из чащи

Приходи ко мне почаще,

Мой игольчатый дружок!

Погрустить чтоб, покалякать,

О стране родной поплакать,

Выпить чтоб на посошок.

У меня огни да волки,

У тебя одни иголки –

Жизнь, как ягодка, сладка!

Если уж и впрямь хреново,

Я налью тебе парного —

Распарного молока.

Посидишь под табуреткой,

Озаришься рифмой редкой

И опять нырнёшь в кусты.

Если честно, в мире этом,

Неуклюжем, несогретом,

Только есть, что я и ты.

* * *

Не жизнь коротка, а печаль длинна,

И, видимо, это одно виной

Тому,

что в комнате ты одна,

А если и с кем-то, то не со мной.

Надеюсь, что сон твой уже глубок,

Чтобы отвлечься на тень в окне.

А где там дьявол и где там Бог –

Об этом, родная, судить не мне.

Вот потому-то, в каком горю

Огне, не ведая и виня

Во всем себя лишь,

я говорю:

Не плачь обо мне,

позабудь меня.

* * *

Пустынная степь, луна,

Ковыль, поглощённый тьмой.

Дорога всегда длинна,

В особенности домой.

Так сладко купать в пыли

Босые подошвы ног

И лишь на краю земли

Узнать, как ты одинок.

Не мытарь, не фарисей –

Когда же взойдёт заря!

Так шёл домой Одиссей,

Расталкивая моря.

Лет, может быть, через сто

И ты, ощутив предел,

Придёшь, чтоб увидеть, что

Твой дом давно опустел.

* * *

Пускaй живут и мaйские жуки,

Пускaй осенние кусaют осы,

Пускaй живут нa свете мужики,

Пьют сaмогонку, курят пaпиросы.

Пускaй и жизнь совсем уйдёт в рaспыл

Нa этом злом и беспредельном зное.

Ведь я не помню, кто меня любил –

Живaя твaрь иль существо иное.

* * *

Компьютер, полки с книгами, алоэ

С гречишным мёдом – что тебе, скажи,

Дружочек, надо? Воздух за окном,

Конечно, сух, а в комнате тем боле.

Но есть категоричное и злое

Понятье: надо жить. И жить вне лжи,

Вне подлости – как лодка кверху дном,

Как заяц и борзые в чистом поле.

Опять же, знаю быть совсем недолго,

Он кончится, а что пойдёт потом?

Дожди пойдут, грибы – ты помнишь грузди:

Со сковородку! Так что уж поверь,

Мир повзрослеет, влажной станет Волга,

И станешь ты на берегу крутом

Глядеть на мир без фальши и без грусти,

Как мудрый и почти свирепый зверь.

Поделиться: