ИЗДАЛЕКА И ВСЛЕД

СЕРГЕЙ БЕНДТ

(2.07.1958 – 15.03.2007)

Жизнь обкрадывает нас, медленно, отсекая от нашей сущности по кусочку. То, что в конце концов остаётся от нас, это уже некая новая субстанция.

Есть люди, не встретив которых, мы не стали бы теми, кем стали. С их уходом мы хороним и часть себя, и при этом едва ли не лучшую часть.

Для меня таким человеком был и навсегда останется Сергей Бендт, тот, с кем «отшлифовались, как песок и гранит, друг о дружку» на протяжении полутора десятка лет, тот, с кем вместе делили мысли и чувства, созвучные, сопредельные, тот, с кем вместе так любили и по мере сил и таланта воспевали родной город, в конце концов предавший нас, убив одного и изгнав другую.

Любовь сильней, когда она вдогонку,
Издалека и вслед,
Сродни осиротевшему ребёнку,
Просящему монет.
И для скитаний распахнувши разум,
И над душой царя,
За всё и мстит, и награждает разом
с величием царя.

В стихах, написанных Сергеем в дни недолгой разлуки – прозрение разлуки предстоящей, более глобальной, никому неведомо насколько затянувшейся. Как истинный поэт, Бендт умел пророчить, иногда себе на беду. Кому-кому, а той, что пишет эти строки, глотая слёзы, поскольку главные раны не затянуть никаким временем, известно, что это он писал о том, что – за гранью:

Чем распишусь в получении
Встреч, как пустыня,
Разлук, ставших благом,
Рук, поднимающих после подножки –
Шеей подставленной,
Постом ли, пиром?
Мальчик-кладоискатель,
Ответ где-то здесь,
Между вдохом и выдохом.
В зыби вонзайся холодные.
Здесь не мешают шипенье и треск
Факелов угасающих,
Шмель, для булавки назначенный,
Жалит и прочь улетает.

«О вы, которые уснули меж двадцатью и сорока…» — эти строки Леонида Мартынова написаны не о Сергее Бендте, которому было отмерено чуть больше – 48… Они – о поэтах всего мира, с которыми при жизни обошлись незаслуженно жестоко, а потом, когда их вдруг не стало, схватились за головы и запричитали в припадке запоздалой любви.

Глядя в телеэкран, где Эдвард Радзинский, рассказывая о гибели поэтов России, пытается постичь истинные причины преждевременного ухода Есенина, Маяковского, Гумилёва, где помимо революционных безумствований, несомненно, кроются мотивы личностные, отчётливо осознаю: поэтов губит безоружность перед пошлостью, подлостью, бездуховностью.

Незащищённость, недовостребованность, трактуемые в милицейских протоколах и выписках из журналов судмедэкспертизы как несчастные случаи, уносят из жизни тех, без кого эта жизнь становится тусклой и блёклой.

В ШАГЕ ОТ…

Мы не знаем, что сбудется с нами,
Ведь сегодняшнее – не навек.
В промежутках меж нашими снами
Повстречается наш человек.

Принесёт он и радость, и муку,
Благодать, удивленье и грех,
Потеснит он унынье и скуку
И один он заменит нам всех.

Созиданье он и разрушенье.
Видно, писано так на роду.
Ветер он в паруса и ошейник,
Он предаст и отгонит беду.

Время мчит и влечётся лениво.
Ждать умей и получишь ты весть
Через горы, моря, рощи, нивы,
Что спешит он к тебе, что он есть.
24.01.2006 г.

В этих строках, написанных действительно «В ШАГЕ ОТ…» нелепой, неоправданно жестокой гибели, чуть больше, чем за год до роковой проклятой даты 15 марта 2007-го, надежда на будущее с близким и понимающим другом. Но, увы, самые верные и преданные из нас, не в силах отогнать того, что предрекаемо-писано на роду…

Ношусь петухом
С головою отрубленной,
Твердь кровью рося…

У поэта после физической смерти есть шанс выжить. В опубликованных произведениях. Собственно, для этого и пишу я так трудно дающиеся воспоминания об одном из самых главных людей своей жизни. Возможно, прочитав стихи и хоаку Сергея (а ведь есть ещё и проза, и публицистика), кое-кто посмотрит на мир не столь пуританским взором?

ПОСЛЕДНИЙ ГОД ДЖЕКА

Моя вечерняя заря,
Поглядывая на часы,
Ждёт момента получше,
Чтобы откланяться.
Что-либо, что-нибудь, что-то
Останется
Памятью пастуха
О загнанном любимом коне,
Кустом, уцелевшим при пожаре
(Спасибо ветру,
Что дул не в его сторону).
Крепко-накрепко, строго-настрого
Я уяснил, что
Все наши близкие – убийцы
Либо нашего времени,
Либо нашей веры.
Прочие – самоубийцы,
Убивающие себя
Всем, что ни есть хорошего
Или плохого.
Мне неведомо,
Как замерзать одному в степи,
Но я убедился, что
Два подлеца или лодыря вместе
Легче оправдают
Свою подлость или лень,
Чем поодиночке.
Ещё я знаю,
Что нашим достижениям
Мы обязаны прошлым обидам,
А рана под повязкой
Болит так же,
Как и без неё.

Сергей Николаевич Бендт родился в Астрахани 2 июня 1958 года. С раннего детства отличался любознательностью и помногу читал. Учился в средней школе № 10, которая в начале его обучения, до 1970 года, располагалась в здании консерватории, увлекался шахматами, иностранными языками, часто посещал астраханские театры. Любовь к актёрскому мастерству привела Сергея на театральное отделение астраханского музыкального училища, хотя поначалу юноша пытался освоить профессию каменщика, а чуть позже поступил в рыбный техникум, который, впрочем, вскоре оставил.

Красивый, пластичный, талантливый юноша совмещал обучение с работой монтировщиком и осветителем сцены в театре юного зрителя, а затем и в драматическом театре. На одном из просмотров он вместе с партнёршей по сцене Мариной Богдановой был замечен одним из столичных режиссёров, и пара молодых актёров вскоре была переведена в Ашхабадскую театральную студию, одну из лучших во второй половине семидесятых.

Своим формированием, как говорил он сам, Сергей во многом был обязан таким режиссёрам, как Р.Хамдамов, Е.Гасин, причём не только в плане актёрского становления, а прежде всего воспитанием личности. Тогда же, в годы обучения в Средней Азии, С. Бендт начинает писать и публиковать стихи.

АЗИЯ

Здесь жизнь неспешна и недорога.
Слова – изюминами в тесте.
Жара влечёт потери в весе,
И на мечети острые рога
О голубой наждак небесный
Оттачивает полумесяц.
И кажется, что молод ты. Почти.
Час утренний о дне хлопочет,
А вечер делает для ночи
Всё, чтобы завтра утра час почтил
И запах из корзин и бочек,
И в праздничной программе прочерк.

По счастью, сохранилась видеозапись, где Сергей Бендт профессионально, по-актёрски, исполняет эти стихи.

Сергей Бендт долго отсутствовал в родном городе. За эти годы он играл в театрах Ферганы и Ашхабада, Смоленска и Димитровграда, Балашова и Балакова,Сарапула и Златоуста. Затем играл в астраханских театрах – театре кукол и драматическом. Одними из лучших сыгранных ролей сам он считал роли Синдбада-Морехода в одноимённой сказке, Швабрина в пушкинской «Капитанской дочке» и Гуревича (Венедикт Ерофеев «Вальпургиева ночь, или шаги Командора»).

Театр дал Сергею многое. Помимо сценического исполнения, он участвовал в радио- и моноспектаклях. Особенно удавалась С.Бендту декламация стихов поэтов фронтового поколения, за что он неоднократно получал поощрения.

Возможно, именно тогда, в период от двадцати до тридцати лет, в молодом человеке сформировалась настоящая гражданская позиция, несколько позже вылившаяся в строки истинно значимой настоящей поэзии:

ВЕТЕРАН

Что я видел хорошего, кроме войны?
Униженья, поборы, да страх ежечасный.
Лишь «сучка» наглотавшись, мы были вольны
Обо всём, что придётся, натачивать лясы.
Маялка у ворот, керосиновый чад,
Крики: «Стёкла вставлять!» и галдящие бабы
Выясняют, кто слямзил с верёвки наряд,
Не сказать, чтобы новый, отсохла рука бы.
Пустыри, жизнь в бараках, да лагерный мат,
Роды при переездах, рубли до зарплаты,
И не жду я повестки в райвоенкомат,
Собираюсь. Мать ставит на брюках заплаты.
Ох, царица небесная, матушка-мать!
Была крепкой броня, были быстрыми танки,
И столицы нежданных гостей принимать
Как убийцы умели и как куртизанки.
Что увидел вернувшись? Обманутых жён,
Не дождавшихся близких и нищих в медалях,
И людей, не привыкших переть на рожон,
Тех, кто сдал и кого почему-то не сдали.
Будьте здравы, любившие в гиблом огне,
Без войны не сумевшие б стать человеком.
Славься, смертью оплаченный праведный гнев,
Майский праздник, как гордость живым и калекам.

Как сказано С.Бендтом в предисловии к единственной на сей день изданной отдельной авторской книге лирики под название «НО…» (Астрахань, 1997), «первый раздел сборника – дань русской поэзии, второй – мира, третий – японской.

Почему «Но…»? Мы говорим: «Всё хорошо, но…» или «Всё плохо, но…» Нет гармонии без конфликта. Оптимизма желает читателю эта книга и её автор.

О себе. Не был. Не состоял. Не участвовал.
Не жалею. Не зову. Не плачу.
Читайте и перечитывайте.

С.Б.»

Выходили многочисленные альманахи, было множество журнальных публикаций, была и книга на четверых поэтов, куда вошёл венок сонетов Сергея «Своей дорогой», однако по сей день кроме чёрно-белой тоненькой брошюрки не вышло самостоятельного издания этого талантливого автора, после гибели которого миновало шесть лет.

Бендт любил экспериментровать со словом. В год двухсотлетия А.С.Пушкина, задумавшись над тем, а не посещал ли гений русской словесности нашу Астрахань, Сергей написал такое своеобразное произведение, как бы в тему продолжений путешествий Евгения Онегина:

ПИСЬМО ТУМАНСКОМУ ИЗ АСТРАХАНИ

«Онегин едет в Астрахань,
а оттуда на Кавказ».
(отрывки из путешествия Онегина)

I

Предметы детских поклонений,
Вояжи лечат, обновив
Вотще растраченный порыв
В песке увязший угрызений.
Корсет условий этикета
Мне опротивел, и изъяв
Себя из света, из забав,
Из оскорбительных запретов
Я, ваш дуэльный забияка,
От вас презреньем отделён
Средь равнодушия племён.
Так плевел отделён от злака.
В столичной жизни предыдущей
Я зачерствел и постным стал,
А здесь с улыбкой стар и мал
И воздух здесь от зноя гуще.
А здесь навыкате глаза
От непрестанного броженья
И в полдень здесь почти нет тени,
В поту здесь лица, как в слезах.
Спасибо, возчик подкатил
С мальчишкой чёрным на запятках,
Как видно сразу, малый хваткий,
Мальчишка денежку спросил.
Хотя по виду папуас,
А на щеке эмблема оспы,
В колтуне вшивом сбились космы,
По-русски молвил: «Дай на квас!»

II

На гулких мостовых булыжных
Изделие пустынь – верблюд
Никак не удивляет люд
В воздействиях на мир подвижных.
Клинками взрезаны каналов
В соединенье острова
Мостов больших, мосточков малых
В гармонию, как в гимн, слова.
Плывут хоругвями по небу
Изнеженные облака –
Божественного молока
К безбожному придача хлебу.
Мяучат чайки над рекой
Над пиками мачт чужеземных.
Снов детских, лёгких, незабвенных
Пронзительнее сей покой.
А женщины! Они превыше
Тех изваяний, тяготеть
К коим привык. И рад, заметь,
Что этих слов они не слышат.

III

За сим кончаю. В самый раз
К своим цепям добавить звенья
Беспечного самозабвенья
И ехать дальше, на Кавказ.
А то тяжелее станет крест,
Тоска утраты вдруг нахлынет,
Как запах выжженной полыни,
Аборигена этих мест.

Имя поэта Сергея Бендта при жизни стало известно в Германии и США. Неоднократно литературно-художественный общественно-политический альманах «Моргенштерн» публиковал его стихи, хоаку и прозу. В «Моргенштерне» имя Бендта стоит наряду с именами классиков немецкой литературы.

Стихи С.Бендта были опубликованы в сборнике «Глагол», изданном совместно Российским Домом народного творчества и журналом «Юность». В 1995 году Сергей стал победителем конкурса одного стихотворения журнала «Смена», в 1998 – победителем конкурса частушек. Неоднократно занимал призовые места в конкурсах верлибра и японской поэзии. Судите сами, хоаку и танку Бендта достойны похвал:

Прямо на шраме
От руки безыскусной
Старый товарищ
Сделал наколку:
Дракон
Красноглазый и с жалом.

* * *

Со свадьбы чужой:
«Как была молода я!»
Старуха поёт.

* * *

Старому платью,
Что в шкафу пожелтело
Свадьба приснилась.

* * *

Казарму спасла,
Разбудив часового,
Капля дождя.

Ощущая постоянную связь с тем, кого так безжалостно вырвало из жизни злющее время, обращаюсь к читателям вместе с поэтом и артистом Сергеем Бендтом, талантливым и мудрым человеком, от которого на Земле, уж поверьте, остались не только стихи, проза и сыгранные роли. Человек жив, пока жива любовь к нему. Поэт жив, пока его читают.

Ты осталась не в прошлом моём,
А в своём настоящем,
Потому что найдётся всегда что-нибудь,
Что мешает нам петь, коль поём.
И хоть ждём, что вот-вот
и друг друга обрящем,
Разлучает, помедлив чуть-чуть.

После разлива вернётся река в своё ложе,
Ветер растреплет деревья,
останки присыпав снежком,
Дни замелькают,
на лёт к жарким странам похожи,
То, что расстроит сегодня,
потом обнадёжит,
Вместо беседы вина друг старинный
предложит
и откровенным до дна будет тот,
кто почти незнаком.

Снята икона и стенка казнит пустотою.
Есть смысл хоть в чём-то? Кричу в эту синь,
В бирюзо-лазурные эти покои:
«Не забывай, если я для тебя что-то стою.
Память твоя да вместит берега и обои.
Помни меня, помни меня, помни.
Аминь».

ДИНА НЕМИРОВСКАЯ

 

СТИХИ СЕРГЕЯ БЕНДТА

СТОЛБЫ

Я гляжу на столбы, на опоры,
Что держа дом, который вот-вот
Рухнет, пыль испуская, не споря
Ждут-пождут свой бесславный уход.

Худо-бедно ли вы отслужили?
И теперь вам пора умереть.
Съедено волокно сухожилий;
Ваших червем,: на добрую треть.

Завалился забор, лишь ворота,
У которых не ждать никому
Всё скрипят надоевшей остротой.
Мол, для шеи найдётся хомут.

Сгнило тело, повыпали скрепы.
Черепица стропилам невмочь.
Люди стен ваших, ставши свирепы,
Вас испачкав, отправились прочь.

 

ОСЕНЬ

Промеж фонарей ночь густа.
По этому случаю
Мой окурок летит с моста
Звездою падучую.

Дома, словно пробыв в гробу,
Как дело нелишнее,
Славлю Бога и грязь скребу,
К ботинкам налипшую.

 

СТАРИК

Мне нравилось разнообразье
В начальной и конечной фазе.
В конечной – тем, что есть исход
Из дома, жизни, кинозала,
В начальной – тем, что с пьедестала
Разнообразие свергало
Постыдных дел постылый ход.

Теперь же нахожу в привычном
Такое множество обличий,
Что каждый час – медикамент
Моих недугов. Он – шпаргалка,
В которой сказано: «Не жалко,
Что жив, не шатко и не валко,
Для храма моего цемент».

Не осуждая, обсуждаю.
В потёмках множеств не блуждаю,
Взяв одномерность за закон.
На жизни глядя пантомиму,
С лет высоты, я вижу – мимо
Спешат другие пилигримы
В божеств изжитых пантеон.

 

ПИСЬМЕННОСТЬ

Из ума выживая в чувство,
Опровергнув гибрид теорий,
Посмотрев, густо где, где пусто,
Я стараюсь ни с кем не спорить.

И под именем человека,
Разные излюбив трактовки,
Я вторично вхожу в те же реки,
Куда первый раз-то неловко.

Провидения жест возможный
От начала вернёт к началу.
Метод долгий, с шаблоном схожий,
Всех по кругу ведёт без мала.

Не с иголочки платье фикций.
Но меняют фасоны, к счастью.
Литер бег будет долго длиться.
Сколько целое держат части.

 

ОДИН ИЗ НАС

Место бывшего перелома
Ноет к перемене погоды.
Так мне стало делом знакомым
Колебаньем жить год от года.
От предательства маюсь к дружбе,
Часто переходя границы,
Не уверен на грош, натужно
Тороплю себя подчиниться
Относительности понятий
Зло, добро, правда, ложь, законы.
Голос совести тих, невнятен,
Лишь сомнения мне знакомы.
Трои конь, себе на уме я,
Хоть зовут ни рыба, ни мясо.
Быть ни там, ни сям, я умею,
Только б не ошибиться часом.
О словах своих сожалея,
Временами лишь щепетилен,
Я сижу с верёвкой на шее
На суку, что мной же подпилен.

 

СМЕРТЬ ХОЗЯИНА

Как бы вам объяснить…
Всё укравший глазами,
Где что плохо лежит,
Иль стоит, иль идёт,
Приумеривши прыть,
Я в смятении замер
У смертельной межи,
Закрывающей счёт
Дней, где люб и нелюб,
Изувечен изрядно,
Я скакал, удало
Волоча удила,
Где хозяина труп
Становился прохладным,
Остывало седло,
Где торчала стрела.

 

* * *

От палящего солнца выцвели
Голубые глаза её.
Девяносто ей скоро, в ситцевом
Платье плоть ли, не плоть – быльё.

Поллитровки в коляску детскую
Брать не пряник, но и не кнут.
И с Халтурина на Советскую
Ковыляет в приёмный пункт.

Здесь глотком разживётся, здесь матом
Финт на бис выполнит с блеском:
Обзовёт паразитом проклятым
Участкового местного.

Надо жить, коль земля ещё носит,
Жизнь тянуть, нить суровую.
Сигарету закурит, лишь спросят:
«Как, бабуля, здорова ль?»

 

* * *

Рискуя из окна свалиться,
Не глядя на прохожих лица,
Старуха к Пасхе моет окна.
Дрожит. Беспомощна. Промокла.
Да будет свет хотя б в окошке,
Хотя бы для цветов и кошки,
Что трётся у колен нетвёрдых,
На кактусы взирая гордо.

 

* * *

Худшим не хочется быть,
Лучшим – не удаётся.
«Не суетись», — смеётся
Небо, — «излишняя прыть!»
Стоит поменьше роптать,
Что личины расплылись,
Воздух чёрен от пыли —
Немудрено заплутать.

А, может быть, ни бум-бум
Я в вопросах эпохи?
И делишки неплохи,
Если послушать с трибун?

Каждый себе патриот,
Всем событьям оценщик.
Знает «больше» и «меньше»,
Но на рогатки не прёт.

И проклиная возню
Под малым клочком небес,
Знают – виновен здесь бес.
Я же себя не казню.

Буду сильным же, как есть —
От сомнений избавлен,
Бытием не раздавлен,
Вдумчиво жду свою весть.

 

ОТЕЦ

Огорожен забором дощатым
Строй скамей. Меловая стена.
Град, село ли в столетье двадцатом
Смотрит фильм, чуть дождавшись темна.
«Вор багдадский» картина зовётся.
Или «Чаплин», а, может, «Чапай».
Освещает фонарь дно колодца,
Золотое ведро – верхний край.
Вот он, мальчик с глазами моими
Тянет шею меж спин и голов.
Скоро даст он мне Родину, имя,
Пожелает, чтоб был я готов
К аккуратности, долготерпенью,
Послушанию календарям.
А пока мальчик слушает пенье
И ведёт счёт своим октябрям.
Гром гремит. И сквозь пойманный лучик,
Разделивший пробором народ,
Капли. Из-под луча всё, так лучше.
В темноте вроде как и не льёт.

 

* * *

Дыханием стекло туманя
Увижу я, о нынешнем забыв,
Белеют черные в экране
Пятна, при мне линяет негатив

Вот высь, как старые обои
Посетует: “Вот если б, да кабы…”
Соврет, что снова мы с тобою
Свободны, как сбежавшие рабы,

Не зайцы, с купленным билетом
От пункта А и далее до Я
Спешим , не думая при этом,
Что все живут доимы иль доя.

И хватит праведных нотаций!
Тот, кто украл, тот потерял и нищ.
И к ним не стоит придираться,
Пусть греются у старых пепелищ.

 

* * *

Те минуты, когда не имея избытка
Атом страсти не в силах себя воплотить,
Не щадят, беспокоят, становятся пыткой,
Юга сонная дурь не умеет меня усыпить.
Руки сердца тюрьмы не осилят затворы,
Одиночество, кто ты? Поклятье иль дар?
Дикий всадник мне в ребра вонзающий шпоры?
Или сын огласивший свои приговоры,
Невод рванный, замечанный поздно пожар?
Угол храма оскверненный, пастбище вздора?
Ложка дегтя!, сегодня мне солнца нужней,
Юный пес шалапут, из стекла и гвоздей,
Я ловлю и ловлю этот солнечный зайчик!
Без боязни крапивы и совсем не пай мальчик.

 

* * *

А. Шушаникову

По инерции живём в надежде,
Что грядут бесценные дары,
А вокруг всё то же, что и прежде,
Но мы знаем, — это до поры.

День карикатурен и курьёзен,
Хлопотлив, порывист и криклив,
Бескорыстно одержим, бесслёзен,
Хоть и нумерован, — чистый миф.

Эх, страна, страна моя родная!
Тянет выпить за твоё — моё.
Безотзывно и тяну до дна я,
Кошелёк лишь песенки поёт.

От манипуляций сих нам зябко.
Пронимает мысль, — не сдобровать.
Каждый говорит, мол, я не тряпка
Не амуры, — тянет сон в кровать.

Пить, есть, спать, гулять, я очень ёмок
Двор примагазинный аккурат
Не мотался так, как я, потомок,
Если дарованья сжить не рад.

Да пересечётся боль с мечтою.
Пестрота и серость нипочём.
Жизнью собственною, не чужою
Мы себя к сиротству не влечём.

Медных лбов, чтоб было неповадно
Портить воздух, глупый сея звон,
Мы пошлём туда, где им отрадно,
Изречём артельно: «Выйти вон».

Угнетённость лёгкостью разбавим,
В дележе упадок уличив
И переживать мы будем вправе
Сочетанья тел и душ извив.

Мы не в маске, это только ретушь.
Мы не разрушаем, — создаём.
Сто грехов нам спишется за это.
Мы придём, уйдя за окоём.

 

ПРЕДСМЕРТНАЯ ЗАПИСКА

Снова вечер тут как тут,
Часики частят тик-так.
Строит, рушит ли их труд?
«Смерть» чеканит иль «всех благ»

Ну кому я здесь врежу?
Я ж не худший из вражин,
Это ясно и ежу.
Как дрожали, так дрожим.

Я сегодня недоел,
А вчера я недоспал.
Сам себе я надоел,
Даже больше, гадким стал.

Зеркало покрыла пыль,
Близких и знакомых прах.
Чемпион средь простофиль,
Я неряха из нерях.

Я на свете старожил.
Чем себя я ублажал?
Я чужое сторожил,
А своё не удержал.

Я учился и учил,
Но чего-то не учёл.
Соберу остаток сил:
«Не судите. Я ушёл».

 

КОНТРАПУНКТ
(последнее стихотворение Сергея Бендта)

«Контрапункт – одновременное движение нескольких самостоятельных мелодий».
(из словаря)

Благодарю вас, небеса, за всё что дали,
За всё что было, будет, не было и есть.
Топя воспоминанья в невозвратной дали,
Поживы видя в них, желаем весть прочесть.

Какую? Да куда ж ещё нас жизнь направит
Как исковеркает и что ещё метнёт?
Плюс, минус где? Пригреет где и где ославит,
Впросак ли попадём иль лучший оборот?

Всё не бесповоротно – так догадки строим.
Унынья избегнём, — пусть не тяготит.
Пройдохи, простофили завивают роем.
Соблазны окружают, — сердце – не гранит.

То жизнью лакомишься, то с души воротит.
Что сделал доброго, искупит все грехи.
На тысячи частей дробишься? Жаль? Напротив,
Слезами обливаюсь, но глаза сухи.

Необходимость всё ж для нас немаловажна,
И хоть порою жребий, кажется, постыл,
Без назиданий, с ними ли несём поклажу,
Испытывая недоверье, слабость, стыд.

Не думая о неминуемом забвенье,
Важнейшим видим, то что лишь сейчас и здесь.
И прожитых времён нанизываем звенья
На цепь, что держит нас вдыхать отчизны смесь.

И времени непостижимость бесконечна.
Мир осязаем, но в смятении безлик
Хоть нескончаемость пространства алчна, вечна,
Но счастлив тот, кто в её музыку проник.

Поделиться: