Утром пришла весть: американскими «Хаймерсами» («Himars»), на солдатском слэнге «Химерами», укры ночью «накрыли» пекарню и топливозаправщики под Изюмом: «двухсотые», «трёхсотые», сгоревшие наливники, хлебопечки, помещения. В тот день потускнели глаза и бойцов, желваки каменели на скулах комбрига, ротный Роман потерянно ходил от машины к машине, то поглаживал ладонью пробитое осколками крыло КамАЗа, словно утешая, то поправлял шнуровку тента и, ни к кому не обращаясь, потерянно и глухо твердил:

– Его мама вчера вечером звонила. Всё спрашивала, почему сын на звонки не отвечает, а я успокаивал её: мол, всё хорошо, просто связи нет. А пять часов спустя его не стало. Она опять будет звонить, а что я скажу?

Редко сейчас вспоминают писателя Константина Тренёва. А я в эти смутные и грозные дни задумался о его пьесе «Любовь Яровая», и совсем не случайно. В этой драме происходит совершенно античное столкновение между любовью и долгом, и при этом на фоне разворачивающейся трагедии действует второстепенный, однако с первого прочтения накрепко запоминающийся персонаж. Это бывшая горничная Дунька, особа вздорная, хамоватая, пронырливая и безнравственная. В лихолетье великой междоусобицы она ухитрилась изрядно разбогатеть, спекулируя тем и сем, и вот по ходу пьесы она начинает важничать и распоряжаться, у неё уже магазин есть, а сторожем этого магазина становится профессор Горностаев, ещё недавно светило науки, учёный с европейской известностью. Дунька им, естественно, помыкает как может, а ему хоть как-то выжить надо.

 Их нужно слушать. Слушать обязательно и запоминать каждое слово. Пригодится… Язык не поворачивается назвать их солдатами или военнослужащими. Они – палачи. А как иначе скажешь о тех, кто отправляет снаряд за снарядом в жилые кварталы, школы, роддомы, больницы Донецка, Горловки, Волновахи и всего Большого Донбасса? Генерал Конашенков в ежедневных брифингах и ведущие теленовостей называют их националистами. Я не согласен ни с генералом, ни с телеведущими. Националисты – слишком жирно для них. Они просто нацисты. Но нет, только никакие не «нацики», не надо этих уменьшительно-ласкательных суффиксов, чем тоже грешат российские журналисты. На-ци-сты! Отфиксируем это. А ещё они любят обращение «побратим» в свой адрес. Что ж, буду называть этих мерзавцев палачами-побратимами. Или укронацистами.

Уж так повелось в моей жизни, что все авантюрные решения я принимал спонтанно, без оглядки на возможные негативные последствия, которые могли наступить, если бы что-то пошло не так.

Когда в конце мая 1996 года мне выпал счастливый лотерейный билет в виде очередного отпуска, не долго думая, я решил навестить своих чеченских друзей, с которыми за год до этого провёл два беспокойных месяца в Грозном.

Не так давно говорил с человеком, вхожим в АП. Спрашиваю:
– Почему заглушили мощно прозвучавшую тему о кастрировании наших пленных, о других жутких пытках? Важный же козырь был в информационной войне.
– Потому, – ответил мой собеседник, – что они ещё оставляют для себя возможность договориться. Поддерживать ненависть к укроармии им невыгодно.
– Договориться?! С Киевом?! После всего, что уже было? И о чём, собственно, договариваться?

Писатель Борис Лукин уже несколько лет занимается уникальным проектом – собирает антологию стихотворений о Великой Отечественной войне «Война и мир». Авторы туда отбираются по годам рождения. Издано уже десять томов. В последний из них вошли произведения авторов, родившихся в 1946-1955 годах. Хочется надеяться, что в антологию войдут и стихи астраханских поэтов. Её неутомимый составитель и редактор собирался приехать в наш город на прошедший в мае литературный фестиваль для детей и юношества. Помешало непоправимое горе. Сын Бориса Лукина Иван погиб смертью храбрых в Мариуполе, прикрывая отход товарищей во время выполнения разведывательного задания. Он награждён посмертно орденом Мужества. Публикуем очерк Бориса Ивановича о его поездке туда, где воевал сын.

БОРИС ЛУКИН

ПОЕЗД МОСКВА – СЕВАСТОПОЛЬ И ОБРАТНО

Часть первая

Я понимаю – надо писать жёстко. Надо перестать мямлить! Даже не во имя тех ребят, что сейчас на фронте. Они если и прочтут, то не скоро. А ради десятка тысяч матерей, отцов, братьев и сестёр этих самых героев.

Только как же вот так сразу переделать себя? Москвича, литератора, который единственный раз всего и крикнул «позор», потому что не мог понять, почему «русская премия» вручается украинскому националисту. Но сейчас я еду в Севастополь в Бригаду погибшего сына. Самолётом было бы куда легче. Хотя бы потому, что за 2 часа перелёта так просто молчать…

Поезд всегда был для меня испытанием, а сейчас, когда я узнал о гибели сына в Мариуполе, стал почти невыносим. Но… деваться некуда.

Я – человек верующий, поэтому к каждой встрече отношусь как к Божьему промыслу.

Вот и эти встречи в поезде Москва – Севастополь и обратно окажутся из этой среды.

В государственных СМИ, которые зациклились на теме Украины, НАТО и на все лады повторяют в эти дни несуразности и выпады против России лидеров G7, вроде предложения быть «круче Путина» или продажи нефти по ценам, установленным гинекологом по образованию Урсулой фон де Ляйен, слабо осветили важнейшие парламентские слушания в Госдуме по вопросам дальнейшего развития отечественной системы высшего образования, а, значит, — о пути России в будущее. В некоторых новостях было выделено как существенное — заявление министра науки и высшего образования о том, что «дипломы наших вузов будут по-прежнему признаваться за рубежом». Это что, самое главное? Наверное, для корреспондента, если он выпускник журфака МГУ, это – самое главное.

На днях в ночи наткнулся на очередной «Вечер с Владимиром Соловьёвым» и задержал внимание на несколько минут, ибо в этот момент орал господин Куликов. Ну, спокойно он говорить не умеет, поэтому либо просто орёт, либо истерит. Учитывая, что децибеллы зашкаливали, а господин Соловьёв успевал вклиниться со своими репликами, выступая в качестве группы поддержки, заинтересовался, что же там происходит, и чем вызвана столь бурная реакция. Оказалось, что красной тряпкой послужили какие-то тезисы коммуниста Калашникова.

Лето. Жара. Недостаток новостей. А людей-то надо чем-то занимать. Людей надо развлекать. Людей надо отвлекать. А тут ещё русский язык…
Но не будем ходить вокруг да около, а перейдём к новости. На днях Спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко выступила с призывом ограничить распространение англицизмов и даже прочитала стихотворение, иллюстрирующее наличие проблемы. Вот оно:

«А у нас тут воркшоп, а у вас?
А у нас тут бебиситтер хайпанула не то слово.
Год пиарился родитель вместе с чадом на ток-шоу.
А у нас известный гуру в области архитектуры сделал селфи для пиара, лук он выбрал экстремала.
Осознав все наши траблы, в ностальгической печали вспоминаем, как бойфрендов женихами называли,
Вместо кастинга смотрины наши мамы проводили и не мэны, а мужчины девушкам цветы дарили.
Вечеринкой были пати, улучшением — апгрейд.
Может, всё-таки нам хватит русских обижать людей?»

Матвиенко предложила обсудить возможность запрета засорять русский язык заимствованиями на законодательном уровне.

В 1648 году в малороссийских землях, находившихся тогда под польским владычеством, вспыхнуло казацкое восстание под водительством гетмана Запорожского Войска Богдана Хмельницкого, направленное против многочисленных и разнообразных притеснений, которые чинили польские паны малороссийскому населению, и прежде всего, против притеснений православной веры и Православной Церкви. Уже вскоре восстание превратилось в настоящую народную войну, ибо за казаками пошло и малороссийское крестьянство. Однако вести войну с регулярной польской армией было тяжело, и к 1653 году восставшие уже теряли город за городом, крепость за крепостью. Оставалось — либо погибнуть, либо сдаться на милость победителя, либо же воззвать о помощи.