Марина Паренская. «Точка пересечения». Рассказ.

В этот старинный южный город Галина приехала по распределению после института. Думала – ненадолго, а оказалось, на всю жизнь. Здесь вышла замуж, родила дочь. А когда была беременной сыном, сюда переехала её мать, Екатерина Васильевна. Они всю жизнь были вдвоём, отец Галины ушёл из семьи, оставив её, пятилетнюю. Никогда ни одним плохим словом не поминала мать беглеца. Любила. Переживала, что он с дочерью не поддерживает отношения, но как можно заставить человека кого-то любить и навещать, если он этого не хочет? Отступила. А Галина хорошо училась в школе и институт заканчивала с мыслью: увидел бы её отец – гордился бы.

Но гордилась только мама. Вернее, не гордилась, а воспринимала успехи дочери как само собой разумеющиеся. То, что дочь была для неё в жизни всем, всегда проявлялась в её поступках. Она и на переезд из родного города согласилась не потому, что ей плохо жилось, а потому что понимала: Галине понадобится её помощь. Особенно когда та рассталась с мужем, оказавшимся горьким пьяницей.

Материну квартиру обменяли практически наугад, в семидесятые не было никаких риэлторов, нашли буквально по какому-то объявлению на столбе. Обмен считался равноценным: старый фонд на старый же фонд. Но в действительности, конечно, сравнение оказалось не в пользу новой-старой квартиры Екатерины Васильевны. Старый фонд в чужом для неё городе оказался по сути аварийным жильём, пришлось вкладывать немало сил и средств, чтобы привести квартирёшку в относительный порядок. Но Екатерина Васильевна прижилась. Конечно, очень помогала с детьми. Внук до садика фактически жил у неё. Со временем она попривыкла к городу и даже стала находить в нём какие-то преимущества для себя. Например, прямо за углом была хорошая поликлиника. Екатерина Васильевна, правда, не злоупотребляла посещением врачей. Старая закалка. Простуду лечила сама малиной и горчичниками. А то, что стали болеть суставы, воспринимала как неизбежность возраста. Ещё и на работу устроилась сторожем, тоже поблизости: буквально через дорогу был завод. Днём она нянчила маленького Мишу, а вечером шла сторожить. Радовалась, что может помочь дочери какой-то копеечкой. Деньги-то и впрямь невеликие были. Как и пенсия. Даром что Екатерина Васильевна была ветераном Великой Отечественной. Тех, кто прошёл дорогами войны и выжил, в стране было ещё много, и никто не торопился выделять им квартиры или выплачивать повышенные пенсии. Да к тому же делили этих героев по месту жительства: в родном городе Екатерину Васильевну знали, а здесь она была не просто чужой – лишней для бюджета и раз и навсегда утвержденных программ положенного чествования. Кто-то чего-то добивался. Она же стеснялась просить. И Галина была к этому не приучена.

Обычная жизнь обычного человека, мало ли таких.

С годами у Екатерины Васильевны обнаружили глаукому. Тут не помогали ни малина, ни горчичники. Сказали: следите. Если что, то сразу к врачу. А что значило «если что», толком не объяснили. А когда оно случилось, Галина, приехавшая навестить мать, опрометью кинулась в поликлинику, та же рядом была. Врач снимала халат, закончив приём, и наотрез отказалась пойти с Галиной:

— Вас много, а я одна. Завтра приходите.

— Пожалуйста, пожалуйста! Прошу вас!

— Вы не поняли?

— Она кричит от боли, я не знаю, что делать.

— Дайте ей анальгин.

Галина в растерянности не могла найти нужных слов, они ускользали от неё, но наконец она вспомнила, как ей казалось, самый важный аргумент:

— Вы же врач! Вы же …клятву Гиппократа…

— Да успокойтесь вы с этой клятвой! Рабочий день у меня закончился. Освободите, пожалуйста, кабинет.

Пока ждали «скорую», Галина старалась успокоить Екатерину Васильевну. Она кричала от боли. Потом вдруг успокоилась и сказала с удивлением:

— Галя, а почему так темно?

И тихонько заскулила.

То, что произошло непоправимое, Галина поняла, когда, лёжа на носилках в «Скорой», всегда сдержанная Екатерина Васильевна вдруг стала ругаться матом, называя всех фашистами.

— Так бывает, — сказала врач. – Мозговое кровообращение нарушено. Вам бы чуть пораньше надо было врача вызвать, сделали бы укол, может, спасли бы и глаза, и мозги…

— А сейчас? – со страхом спросила Галина.

— Операцию сделают, конечно. Но зрение не вернётся. Ослепла ваша бабушка.

Екатерина Васильевна продолжала клясть фашистов.

Галина заплакала.

После операции она забрала к себе слабенькую, вмиг превратившуюся в слепую старушку, Екатерину Васильевну. Предстояло заняться инвалидностью, собирать документы для медкомиссии, переоформлять пенсию.

Время электронного документооборота и записи на сайте ещё не пришло. Она привезла мать на такси и ахнула, увидев в коридоре толпу безруких, безногих, слепых и глухих стариков и молодых. Стало ясно, что одним днём они не обойдутся. Галина усадила мать на стул и, заняв очередь, приготовилась к долгому ожиданию. Стулья здесь были скреплены вместе, как в кинотеатре. И происходящее тоже было похоже на кино, драму или даже трагедию, потому что сильно отличалось от той жизни, которая бушевала за стенами здания. На марше к коммунизму страна сменила курс и ринулась к новым реформам, словно головой в омут, но инвалиды по-прежнему не вписывались в перестроечную картину.

До Галины доносились обрывки разговоров:

— Я им говорю: что вы меня мучаете, у меня что, нога вырастет, если её нет? А им все равно: положено – приезжай.

— А мы с отцом в третий раз здесь. Детей дома оставляю одних, душа болит. Некому больше.

— Я всегда думал: не дай бог инвалидом стать! Это же не жизнь. Ты попробуй эту комиссию пройди! И вот чего боялся, то и случилось. Э-эх!

— Вся жизнь в очередях. А в двенадцать они на обед уйдут. Считай, час у нас украли. Им что? Не своё, не болит…

Екатерина Васильевна сидела тихо и безропотно. Потом, нашарив дочерину руку, сказала:

— Галя, ты иди, куда тебе надо, я посижу. Придёшь, как управишься.

— Никуда я не пойду, мама. Я отпросилась с работы. Может, сегодня успеем. Подождём.

— Сколько забот тебе со мной, Галя…

Голос у Екатерины Васильевны дрогнул.

Галина вдруг увидела, какая она маленькая. Как девочка. Только старая, седая и слепая девочка. И сказала нарочито бодро:

— А не успеем, так и завтра приедем, не страшно. Хорошо, что на работе меня отпустили без всякого.

На работе горел квартальный план, и начальник не преминул это высказать, когда в разгар общего аврала Галина взяла два дня в счёт отпуска. И добраться со слепой старухой с городской окраины можно было лишь на такси, только попробуй поймай его! Но Екатерина Васильевна не подозревала об этих неурядицах, да и не надо было ей знать о них. Галина сидела рядом и рассказывала какие-то забавные истории, веселила мать. Но при этом молилась про себя: хотя бы сегодня приняли документы! Потом, в случае необходимости, уже можно было обивать пороги самой, без матери. А сегодня Екатерина Васильевна должна была самолично предстать перед членами врачебной комиссии, чтобы те удостоверились в её слепоте.

Рассказывая очередную историю, Галина следила за очередью. Ещё три человека – и их черёд. Успеют ли принять до обеда?

Не успели. Вышедшая из кабинета женщина решительно объявила: «Обеденный перерыв! После обеда начнём принимать в 13.15». И так же решительно пресекла поднявшийся ропот:

— Совесть надо иметь! Врачи не люди, что ли? Мы и так с обедом задержались. Вас вон сколько! Пятнадцать минут ничего не решат.

Галина вздохнула. Достала из сумки предусмотрительно захваченный из дома бутерброд и вложила в руку матери:

— Приятного аппетита, мамочка!

— Не скоро ещё, Галя?

— Теперь через час начнут принимать. Ну ничего, нам спешить некуда. Ты ешь, ешь.

Екатерина Васильевна откусывала крошечные кусочки, подставив под бутерброд сложенную ладошку — привычка с войны, чтобы не пропало ни крошки.

Из кабинета стали выходить врачи, разговаривая на ходу о чем-то, не имеющем отношения к работе. Галина слышала эти обычные человеческие разговоры и думала, что они умеют отключать голову от проблем, с которыми приходится сталкиваться ежедневно, и что это очень хорошо, и как бы научиться такому же отношению, не переживать за маму, а смириться с ситуацией. Она думала об этом и следила за весёлыми врачами. И вдруг словно споткнулась, увидев среди белых халатов ту женщину, врача, которая отказалась пойти с ней к матери, сославшись на то, что рабочий день закончился. И та, почувствовав взгляд Галины, встретилась с ней глазами и было заметно, что узнала. Увидела рядом с ней Екатерину Васильевну и всё поняла. Но прошла мимо.

Галину душили злость и бессилие. Вот, значит, кто устанавливает инвалидность! Вот к кому надо высиживать огромную очередь! А когда настанет шесть часов, вот кто скажет, не дрогнув: «Рабочий день у меня закончился. Освободите, пожалуйста, кабинет».

— Галя, а полежать тут негде?

— А? Что ты, мама? – очнулась Галина.

— Устала я… Долго ещё?

— Недолго, — услышала Галина чужой голос. Рядом стояла «та» врач.

— Давайте ваши документы.

Врач быстро просмотрела их.

— Езжайте домой, не мучайте мать. Всё оформим. Думаю, коллеги возражать не будут.

Галина с трудом выдавила из себя: «Спасибо».

Дома она уложила уставшую мать, принесла ей чаю, присела рядом, поддерживая чашку:

— Ну слава Богу, одно трудное дело мы с тобой сделали.

Атеист со стажем, Екатерина Васильевна поправила:

— Спасибо той женщине, а не Богу, доченька.

И добавила убеждённо:

— Мир не без добрых людей!

Поделиться:


Марина Паренская. «Точка пересечения». Рассказ.: 2 комментария

  1. Что-то совсем сентиментальный я стал. Слёзы на глаза навернулись.
    Спасибо за душевный рассказ, Марина Викторовна!

    • Анатолий Николаевич, вам спасибо за отклик. Ну что… Тема невеселая.

Добавить комментарий для Анатолий Лиджиев Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *