Марина Паренская. Рассказы.

МАРИНА ПАРЕНСКАЯ

СОН И ЯВЬ

Алёна работала на телевидении в небольшом провинциальном городе, который любила всей душой. Телевидение тоже, конечно, было провинциальным, но и его она очень любила. Любила сумасшедший ритм новостных программ, запах перегревшихся софитов в студии, сладкое мгновение перед выходом в эфир как перед прыжком в воду. Время новых технологий ещё не пришло. Например, отбивку между новостями и передачами производил ударом ноги по медному тазу оператор Петя, работавший в студии. Таз стоял у него под правой ногой, на экране его не было видно, только слышно долгий тягучий звук, похожий на горловое пение, ни за что не догадаешься, кто его произвел. По той же причине не было телесуфлера, и приходилось заучивать наизусть целые куски текста. Потому что если сидеть, опустив голову в бумаги, зритель не видит лица, а это неуважение к зрителю. Да и некрасиво.

У Алены была хорошая память. И вообще она была популярной ведущей, делала интересные передачи, но с некоторых пор её стал одолевать страх: а что как она забудет текст? Ей даже сон такой снился с завидным постоянством: вот Петя послал в эфир медный звук, её очередь говорить, а она забыла, что именно, и, посидев истуканом минуту-другую, просто падает под стол. Вот была ведущая – и нет. И тогда Петя начинает водить камерой по всяким фотографиям, заполнять паузу, тянуть время, развлекая зрителей. И тут она просыпалась в холодном поту от случившегося. Ещё минуту, пока помнился сон, ей было стыдно, а потом – радостно, что всё это лишь приснилось.

Но страх забыть слова преследовал её так часто, что она вынуждена была обратиться к психологу. Тогда психологов было ещё немного, ещё не вошло в моду консультироваться у них по каждому поводу. И Алену приняла совсем юная девушка, наверное, только закончила институт. Увидев местную знаменитость, психологиня немного засмущалась, но потом пришла в себя и стала участливо расспрашивать Алёну, почему она думает, что может забыть, и Алёна напомнила про ружьё, которое висит на стене, а в последнем акте должно обязательно выстрелить. Логика театральных действий этого требует. А ведь телевидение сродни театру.

Психолог слушала её рассуждения, подперев розовую щёку рукой. А потом сказала очень просто: «А зачем вы всё время ждёте, что выстрелит? То, что должно произойти, произойдёт когда-нибудь без всяких ожиданий. А, может, и не произойдёт вообще. Живите спокойно».

На какое-то время Алёнин страх притих. Не исчез, но затаился в самом дальнем уголке души. И пока он вёл себя спокойно, она успела получить разные премии и дипломы как лучшая ведущая и самый лучший автор передач, полюбившихся зрительской аудитории. Но через некоторое время он опять поднял свою липкую мордочку. И Алёна снова пошла к знакомому психологу.

Психолог обрадовалась ей как родной. Оказывается, сказала она, с визита Алёны началась полоса везения – народ стал смелее и чаще обращаться за помощью. И психолог почувствовала, что её знания востребованы, а главное, они чего-то стоят в буквальном смысле. Цены за консультацию у неё выросли значительно, но с Алёны она взяла по прежнему тарифу – в благодарность за то, что она проторила путь другим клиентам.

В этот раз психолог сказала: «Чтобы избавиться от страха, его надо пережить наяву. Тогда вы убедитесь, что это не страшно, а, может, даже смешно. Клин клином надо вышибать». Но как именно вышибать – не сказала. То есть думайте сами, решайте сами.

А тут пришёл в студию мэр. Поцеловал ручку Алёне, сказал, что в восторге от её творчества, и стали они беседовать в прямом эфире. Мэр откровенно врал, отвечая на честные Алёнины вопросы. Заливался соловьём про молочные реки, кисельные берега и город-сад, которым в скором времени должен стать несчастный, загаженный и разворованный под руководством мэра провинциальный город. Он собирался руководить им и дальше. И вдруг что-то щёлкнуло в Алёниной голове. Вдруг она поняла, что не хочет больше слушать этот бред. И должно, наконец, произойти то, что ей всё время снится безотносительно мэра. В общем, она упала под стол, хотя никакие слова не забыла. Это был сильный творческий ход. Во всяком случае, так его восприняли коллеги и зрители. Вот была ведущая – и вдруг исчезла. У мэра слова очередного вранья просто застряли в горле, и он сидел, одинокий, растерянно хлопая глазами, пока Петя не догадался увести камеру на фотографии.

Бесславный ли эфир был тому виной, только мэра на новый срок не выбрали. Оппозиционная партия, которая тщательно фиксировала все промахи политического противника, горячо зазывала Алёну в свои ряды. Но она отказалась.

Страх у неё исчез — наверное, остался под столом того скандального эфира. А на студии вскоре появилось новое оборудование: закупили современные камеры и телесуфлер.

ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК

— Вон, смотри, опять идёт с букетом!

Две пожилые женщины, сидя на скамейке во дворе Дома престарелых, обсуждали идущую по аллее женщину.

— Ей всё время дарит цветы её бывший ученик. По крайней мере, раз в месяц точно.

— Навещает её?

— Да здесь я его не видела. Она говорит, что встречаются в кафе или на какой-то выставке. Раз в месяц он её приглашает куда-нибудь.

— Надо же! А что ж сюда не приезжает?

— Что ему здесь делать? Он знаменитость какая-то. По телевизору часто показывают. Не то режиссер, не то артист. Но, видишь, помнит бывшую учительницу.

— Интересно, откуда такая память. Тут родные-то забывают, а это ученик!

— Люди разные…

Когда Ольга Степановна поравнялась с женщинами, они прекратили болтовню.

— Какие цветы красивые! Опять ваш поклонник?

— Да, Витюша. Знает, что я люблю розы.

— Где ж вы сегодня были?

— Да просто гуляли по парку. Разговаривали о том о сём. Но я устала, простите.

Ольга Степановна поднялась по ступеням и скрылась за дверью.

Кумушки начали сплетничать с новой силой.

— По парку гуляли! Очень ему это надо! Она уж надоела ему, наверное!

— Как же надоела? Все два года, что она здесь живёт, он её приглашает то туда, то сюда. Расфуфырится и идёт. Как на свидание. А она ведь постарше нас будет, ей уж хорошо за семьдесят.

— Тебя бы пригласили, ты бы не пошла? Да ещё цветы дарили бы!

— Да толку в этих цветах? Если бы что-нибудь посущественнее!

— Может, он ей не только цветы дарит?

— Ну, может…

А через несколько дней Виктору позвонили на студию. Изменив своей привычке не отвечать на незнакомые номера, он приложил мобильник к уху.

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич. У меня для вас недобрая весть: Ольга Степановна Морозова умерла. Ваш телефон я нашла в её записной книжке. Больше у неё никого нет. Похороны завтра. Вы можете заехать проститься.

— Подождите, подождите. Какая Ольга Степановна?

Но трубка уже молчала.

— Вить! – окликнула его ассистент режиссера Люся. – Случилось что-то?

— Да ошиблись номером, видимо. Работаем!

Через несколько минут он понял, что работать сегодня не получится. Очень кстати начался дождь. Съёмки свернули.

В кафе, куда он зашёл выпить кофе с коньяком, до него наконец дошло: так это его учительница по литературе! Он не видел её по крайней мере лет двадцать. Да, точно, по просьбе директора школы давным-давно заезжал на какое-то мероприятие. Для него – рядовое, для которого надо было выкроить время, для школы – событие, потому что уже тогда начинался его звёздный путь, он снял первый фильм, повсюду говорили только о нём. И он, такая восходящая звезда, молодой и красивый, на которого с обожанием смотрели старшеклассницы, совершенно искренне говорил всем хорошие слова, и поцеловал руку русичке, которая немало сделала для него. Самое главное: она смогла помирить его с отцом, который не принимал его увлечений, друзей и подруг, и русичка не раз приходила к ним домой, разговаривала с ним. Один такой разговор Витька подслушал, когда отец в сердцах выпалил: «Да не люблю я это ваше искусство! Одни педерасты там! А если Витька?..» А она, даже не дрогнув голосом, возразила ему в тон: «Алексей Викторович, а даже если так? Вы его перестанете любить? И всё забудете? Как не спали ночей, когда болел, как тащили в травмпункт, когда ногу сломал? Как учили не бояться хулиганья? Как вместе фильм обсуждали? Как болели за него на футболе?» И ещё сказала, что он талантливый, что верит в него: «Я знаю, Виктор прославит вашу фамилию». Что-то после этого повернулось в душе у отца, он вдруг изменил отношение к сыну…

Потом, когда познакомил его с Людмилой, даже советовался: как она тебе? Они ведь долго жили вдвоём, отец тяжело переживал мамину смерть, кажется, даже тяжелее, чем Витька… А с Людмилой у них всё хорошо, и слава Богу.

На том далёком вечере Ольга Степановна вдруг попросила его: «Заезжай, Витюша, в гости. Учителям важно видеть своих учеников. Особенно успешных. Тогда мы понимаем, что не напрасно работаем». Он, конечно, обещал, и даже два или три раза звонил, а один раз заехал к ней домой с огромным букетом роз. А потом как-то стало не до неё. Работы вал, семья, дети, любовницы, другая семья, алименты… И обещание заезжать забылось. Времени и впрямь не было.

Ну жаль, правда, очень жаль.

Утром он понял, что должен поехать. Купил охапку роз. Розы ей нравились, это он помнил. Вспомнил и старый дом. Но дверь открыл незнакомый человек:

— Я к Ольге Степановне… Попрощаться.

Мужик несколько минут всматривался, потом угадал, кто перед ним.

— А вы автограф не дадите? Надо же! Как неожиданно!

— Ольга Степановна… она умерла. Она здесь живёт…жила…

— Да не было здесь никакой Ольги Степановны. Мы эту квартиру купили пять лет назад, но не у неё. Извините, конечно, я понимаю, но вы всё же напишите несколько слов, а?

— Да-да, конечно.

Он расписался в какой-то книжке.

«Почему в книжке? — мелькнула мысль. – Я ж не писатель…»

Потом спустился вниз.

Где же её искать? Кто вчера звонил, родственница какая-то, что ли? Или соседка?

В мобильнике должен был сохраниться незнакомый номер. Он перезвонил:

— Я по поводу Ольги Степановны. Попрощаться. Адрес подскажите, пожалуйста.

— Да-да, Виктор Алексеевич, конечно, приезжайте. Улица Загородная, дом шесть.

— А подъезд какой? Номер квартиры?

— Номер квартиры? Простите, Виктор Алексеевич, это Дом престарелых. Вы не знали? Ольга Степановна жила здесь последние два года. Вы не переживайте, она хорошо жила. Скучала, конечно, хотя по кому ей было скучать? Ни одной родной души. Да они здесь все скучают. И всегда ждут, что кто-то приедет.

ВЫПЬЕМ ЗА ЛЮБОВЬ

— Нет, она его любила! Родители были против, так она за ним из дома ушла…

Изящная красная туфелька со сломанным каблуком, валявшаяся на пустыре, втолковывала это старому разношенному башмаку. Пустырь образовался на месте бывшего общежития, которое снесли ещё осенью. Прошла зима, весна, летом здесь вымахала высокая трава, в которой не сразу бросались в глаза те немногие вещи, которые бросили или забыли прежние жильцы общаги, и лишь иногда можно было услышать разговоры. О чём? Да о жизни прежних жильцов, конечно же, о чем ещё? Эти истории были хорошо знакомы и красной туфельке со сломанным каблуком, и старому башмаку, и сломанной этажерке, потому что они сами тоже были частью добульдозерной жизни, принадлежа когда-то тем, кто их бросил или забыл. Нет, скорее бросил: кому нужна туфелька со сломанным каблуком или колченогая этажерка? Даже маргинальной публике не нужна, а в снесённой общаге жила именно такая. Она его и угробила.

Сначала это был обычный дом, в который на время переселяли попавших в беду людей. Потом им давали квартиры, и они уезжали в новую счастливую жизнь. Потом как-то плохо стало с квартирами, и временное пристанище надолго стало домом для тех, кто в нём оказался в силу разных обстоятельств. Уже в нём и дети выросли, и тоже пошли по кривой дорожке. Они виновниками сноса и оказались: сначала в одной комнате пожар случился, потом в другой стены выгорели, тогда общагу и разобрали по кирпичику. О прошлом уже ничего не напоминало. Но на пустырях, на месте снесённых домов, всегда живут воспоминания.

— Зачем он ей сдался? — Вопрос старого Башмака прозвучал, скорее, риторически: — Только и делал, что пил.

— Ну, это же известная истина: любовь зла – полюбишь и козла, — назидательно сказала Красная Туфелька. – И потом, он не всегда пил. Поначалу совсем не пил. Картины писал. Её портрет так написал, что все ахнули. Но родители как чувствовали: нет – и всё! Она и ушла за ним на квартиру.

— А здесь как оказались? Мой-то въехал, когда они уже гудели вовсю. Мне казалось, что они всегда тут жили, — поинтересовался Старый Башмак.

— Как все оказываются? Твой, например, как?

— Мой работу потерял, с женой разошёлся, разменяли квартиру, ему тут комната досталась. А эти уже жили здесь. Ничего не могу сказать, бабёнка красивая была! Пока не начала прикладываться к бутылке. А уж потом как все…

— Она не хотела пить, не хотела!

Красная Туфелька страдальчески сморщила острый носик.

— С ним пила, чтобы меньше ему досталось. Так и втянулась. Да здесь все такие ж были, с кем ей было душу отвести? Она у меня и по-французски говорила, и начитанная была… А потом всё куда-то делось. Постарела, подурнела. Каблук вот мой сломала, когда на лестнице упала. Да ладно, хорошо, что каблук, а не ногу. А всё равно она особенная была. Не такая, как все. Мечтала, что он опять начнёт картины писать, что заживут по-другому.

— Тут только мечтать и можно было. А по-другому жить уже никак. Пьянки да драки – вот вся жизнь, — философски заметил Старый Башмак.

— Мои не дрались, — вызывающе сказала Туфелька.

— Да ладно! — засмеялся Башмак. – Тут без этого никак. Вон колченогая может подтвердить.

Он кивнул на этажерку:

— Это же у твоих они были в гостях, поссорились, а из тебя пытались сделать орудие убийства? О чью голову ты свою ножку сломала?

— Я этого не допустила, — с достоинством ответила Этажерка. — Когда она только размахнулась, чтобы ударить мною его по голове, я сломалась. Сама. И она сразу пришла в себя. Она добрая вообще-то была.

— Да! – радостно подхватила Красная Туфелька. – Добрая, весёлая. И очень любящая! Иначе бы она его давно бросила. Но не могла – любила.

— Это я как раз понимаю, — произнёс Старый Башмак. – Мой тоже любил свою жену. Разошёлся, а любил. Потому и пил…

— Да, без любви людям трудно, — согласилась Хромая Этажерка. – Мои вот пили, потому что разлюбили друг друга.

— Да, — сочувственно сказала Красная Туфелька.

— Да… — задумчиво произнёс Старый Башмак.

Они замолкли. А где-то вдалеке дружно голосила какая-то компания: «Выпьем за любо-о-овь…»

Поделиться:


Марина Паренская. Рассказы.: 6 комментариев

  1. Да, всё так, как в рассказе «Выпьем за любовь».
    С нашего балкона хорошо видно общежитие казарменного типа, в котором мы с женой обитали первые семь лет совместной жизни. Конечно, было много и хорошего, но в целом всё именно так… Тем более, что на дворе были 90-е. С тех пор кто-то спился, сгорел от пьянки, кого-то зарезали в пьяной драке, кто-то умер от наркотиков, а кто-то всё по тюрьмам, да по тюрьмам. Нам, как и ещё нескольким семьям, посчастливилось выбраться из этой общаги. Когда что-то не складывается, и жизнь кажется безрадостной, вывожу жену на балкон, показываю общежитие и говорю, что всё у нас хорошо, а ведь могли бы до сих пор жить там, в этой мрачной безнадёге.
    Да, всё именно так. Последние год-два горела то одна, то другая комната общежития. Пожар случился и на Новый, 2022-ой год. Потом возгорания стали происходить чаще. Теперь общагу сносят.
    Если бы вместе с ней можно было снести всё плохое в жизни…

    • Соврешенно верно! Если бы можно было снести все плохое… За отзыв вам очень признательна.

  2. Хорошие, добрые рассказы.
    А прочитав рассказ про общагу, почему-то вспомнилось общежитие на ул. Пороховой. Пока работал в милиции , частенько приходилось выезжать на разного рода происшестаия которые там случались. В итоге, его судьба один в один как в данном рассказе.

    • Спасибо. Очень приятно слышать от вас. А общага именно на Пороховой стала «героиней».

  3. Марина, очень трогательные рассказы! Особенно, когда старые вещи так любовно защищают своих хозяев. Что касается телеведущей, вполне понимаю её профессиональные страхи, психологи называют их «глубинными страхами», они живут в подсознании. Я пятнадцать лет проработала редактором многотиражки, в советское время. Но до сих пор мне снится один и тот же сон: надо сдавать газету в печать, а материала не хватает! И как приложения: корреспондент на больничном, я не могу найти нужные рукописи в куче бумаг, или не могу в длинном коридоре найти нужную дверь в редакцию. Как работала редактором журналов, не снится. А вот газета — это «главный кошмар», который так и преследует!

    • Спасибо, Марина. А мне именно мне, всегда снилось, что я забываю напрочь текст. Всего-то два года на ТВ провела.

Добавить комментарий для Марина Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *