33 года назад – 7 декабря 1988 года произошло сильнейшее землетрясение в Армении, эпицентром которого стал город Спитак. Буквально в этот же день на помощь пострадавшим вылетела бригада астраханских медиков, которую возглавил судебно-медицинский эксперт, профессор Г.П. Джуваляков.

Георгий Павлович Джуваляков известен не только в Астраханской области, но и в России как один из крупных организаторов судебно-медицинской службы. В декабре 1988 года он возглавил специальную бригаду астраханских медиков, работавшую в Армении на ликвидации последствий мощного землетрясения, эпицентром которого стал город Спитак. В дальнейшем принимал деятельное участие в создании программы работы судебно-медицинской службы в экстремальных ситуациях. Его записи и отчёты о работе в Армении, наряду с другими документами его коллег, послужили основой для разработки инструкций и методических рекомендаций созданного в декабре 1990 г. Министерства Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС России).

Полминуты на сборы

— Георгий Павлович, вам, наверное, на всю жизнь запомнилась дата — 7 декабря 1988 года. В этот день произошло сильнейшее землетрясение в Армении, эпицентром его стал город Спитак. Вы руководили бригадой астраханских медиков, которая вылетела на место трагедии и работала там. Расскажите об этом!

— Пришла телеграмма из Минздрава о том, что мы должны срочно направить группу экспертов и врачей в Армению — на ликвидацию последствий землетрясения. Мы уже знали о трагедии и о том, что она повлекла за собой тысячи человеческих жертв. В области был создан и начал работать оперативный штаб, его возглавил председатель Астраханского облисполкома Марк Андреевич Тюрин. В штабе состояли заведующий облздравотделом Алексей Моисеевич Ничога, ректор мединститута Иван Николаевич Полунин и еще несколько человек. Я в то время работал начальником бюро судмедэкспертизы, мы тут же сформировали группу экспертов для выезда. Мне самому сначала предложили остаться в Астрахани и на всякий случай организовать вторую бригаду медиков. Но получилось так, что я не только поехал, но и был назначен руководителем группы. Сказалось одно преимущество — я с детства знаю армянский язык и могу свободно общаться с местными жителями. Как потом оказалось, это действительно помогло в решении многих вопросов.

В Армению отправили тридцать шесть человек. Среди них — травматологи, реаниматологи, специалисты ожоговых отделений, эксперты, средние медработники — медсестры, лаборанты. Всё делалось буквально на ходу — принимали решения, собирали оборудование. Людей забирали там, где они в данный момент оказались — на рабочем месте, дома, на отдыхе. Был организован специальный рейс самолёта из Астрахани до Еревана. Сели в самолёт. Возник щекотливый вопрос: каким маршрутом лететь? Получался чартерный рейс через Баку. Однако он мог оказаться рискованным и иметь непредсказуемые последствия. Дело в том, что в то время Армения и Азербайджан находились в сильнейшей конфронтации из-за ситуации с Нагорным Карабахом. Никто не мог гарантировать, что нас не задержат в Баку. Поэтому взяли курс напрямую — в Ереван.

Ситуация напряжённая. Но, как всегда, не обошлось без курьёзов и юмора. Один доктор, уважаемый всеми специалист, гулял на юбилее. Его «взяли» прямо из-за стола, когда он был порядочно навеселе. В самолёте уснул, проснулся, когда прилетели. Спрашивает недоуменно:

— А я где?

Коллеги, смеясь, отвечают:

— Уже в Ереване!

Он не сразу понял, что мы и не думали шутить…

Кировакан

Самолёт приземлился на аэродроме Еревана. Мы сидим в полной готовности к работе. Но трап не подают, и к выходу никто не приглашает. Спрашиваем пилота:

— В чём дело?

Он отвечает:

— Аэропорт закрыт — ждут кого-то из членов правительства.

Я возмутился:

— У членов правительства свои задачи, а у нас – свои! Мы приехали оказывать помощь, а не сидеть!

Выяснилось, что ждут Рыжкова. Николай Иванович Рыжков в то время был Председателем Совета Министров СССР.

Я взял у командира экипажа микрофон и по громкой связи заявил, чтобы нам немедленно подали трап, иначе мы развернём самолет и улетим обратно! Прибавил ещё несколько «тёплых» слов по-армянски.

Трап подали. Мы вышли, сели в автобус «икарус», погрузили оборудование, поехали. Дороги через Спитак сплошь забиты потоками машин – люди едут, чтобы найти родственников, близких, творится что-то невероятное. Поняли, что так мы не скоро приедем. Повесили на лобовое стекло большой красный крест, и я как руководитель группы дал водителю команду: ехать любыми путями – в объезд, по тротуарам, газонам, по встречной – неважно! И водитель на свой страх и риск погнал «икарус» по израненной земле.

Спитак был полностью разрушен, дороги смещены, асфальт разбит. Приехали в Кировакан — там мы должны размещаться. Опыта работы в экстремальных ситуациях у нас тогда ещё не было, поэтому сразу возникло много вопросов. Первый: как размещаться? Мы привезли медицинское оборудование на все случаи жизни — по тем временам. В составе бригады – врачи и средние медработники. Приняли решение: прямо на площади развернуть палатку и организовать военный госпиталь. Ещё одна точка дислокации – спорткомплекс. Он чудом остался цел, хотя все здания вокруг разрушены. В спорткомплексе разместили второй госпиталь. В тот же день стали принимать травмированных пациентов. Команда судмедэкспертов разместилась в помещении судмедэкспертизы Кировакана. Организовали дежурства в трёх точках, круглосуточно, посменно.

На второй день прилетела группа московских медиков. Её возглавлял министр здравоохранения СССР, академик, главный кардиолог страны Евгений Иванович Чазов. Он сразу позвал меня на доклад. Проработав сутки, я уже располагал определенной информацией. Мы с ним организовали свой оперативный штаб, куда я ежедневно являлся с рапортом о текущей ситуации. Общение с академиком Чазовым запомнилось на всю жизнь. Это был настоящий врач, специалист, организатор. И замечательный человек!

Как я уже рассказывал, в один день с нами прилетел Председатель Совета Министров СССР Николай Иванович Рыжков. Он возглавлял работу центрального штаба по ликвидации последствий землетрясения. Прилетел Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев, прервавший свой визит в США. Помню, Рыжков даже не мог сдержать слёз от всего увиденного. Горбачев тоже был очень взволнован.

А жизнь продолжалась

Картина была удручающей. Только на территории Кироваканского морга находилось более тысячи трупов, сложенных штабелями. Один из сотрудников местной прокуратуры заявил, что необходимо сделать обычные исследования – те, которые судмедэксперты проводят в мирной ситуации. Мол, под маркой жертв землетрясения могут пройти незамеченными убийства. Я ответил, что проводить экспертизы при таком количестве погибших нашими малыми силами – немыслимо и нецелесообразно. Мы приняли другое решение. Я поехал в Ереван, встретился с членами правительства республики, которые отвечали за данный вопрос, и мы сделали заготовку формы, по которой в дальнейшем работали. Каждого погибшего необходимо было зарегистрировать, выписать свидетельство о смерти, даже если он был неизвестным (а таких оказалось много). В свидетельствах писали: «политравма в результате землетрясения». Мы их сортировали, каждому присваивали номер, фотографировали, собирали и записывали все возможные идентификационные признаки для последующего опознания родственниками: особые приметы, а также украшения, крестики, найденные в карманах документы, личные вещи и тому подобное. На каждого завели специальный файл, папку, в которую складывали описание погибшего и обнаруженные при нём предметы. Все собранные материалы передали в местный уголовный розыск. Как нам впоследствии сообщили, благодаря этому многие погибшие были опознаны. К сожалению, оказалось немало таких, кого некому было даже опознать… Хоронили всех через каждые три дня в братской могиле. Была проведена колоссальная работа, очень тяжелая и физически, и морально.

Одновременно в госпиталях работали с живыми. Оказывали помощь травмированным, больным, особо тяжёлых эвакуировали в Ереван, в центральные госпитали – для этого курсировал специальный вертолёт. Принимали роды — жизнь продолжалась вопреки смерти. Оперативным штабом было принято решение проехать по сёлам, проверить, есть ли там разрушения, погибшие, нуждаются ли в помощи живые. Ездили, оказывали любую помощь всем нуждающимся: обрабатывали раны, накладывали гипс, оставляли лекарства и так далее. В одном селении благополучно приняли роды. Тут уж не до специализации — в роли акушерки оказался крупный специалист по нейрохирургии Григорий Абрамович Клейнер.

— Как выдерживали такую нагрузку?

— Нагрузку никто не чувствовал — все были захвачены и увлечены работой, если это слово можно применить к данной ситуации. Да, нелегко иметь дело с горой трупов. Но проявлять эмоции было некогда, да и незачем. Никто не жаловался на усталость, не отказывался от поручений, все понимали друг друга с полуслова. В процессе работы не возникало никаких недоразумений. Сложилась действительно команда, и это радовало.

Даже в такой обстановке находили в себе силы шутить — жизнь есть жизнь. В группе был мой коллега, судмедэксперт Владислав Викторович Полосухин. Я периодически делал обход всех служб. Прихожу однажды ночью в помещение, где расположилась судмедэкспертиза, смотрю — никого нет из моих ребят. Пошёл в палатку, где они жили. Захожу, включаю свет. А они все спят как убитые – устали за день.

Спрашиваю:

— Есть тут кто живой?

Полосухин отвечает:

— Есть.

Я строго так спрашиваю:

— Почему спишь? Ты где должен быть? На дежурстве! Одевайся и быстро туда!

Он стал одеваться, а я ему говорю, уже сочувственно:

— Эх, Полосухин! Ты зачем голос подал? Если бы промолчал, так бы и спал. Ну теперь уж иди, ничего не поделаешь!

Стон земли

Моральное состояние людей можно было назвать несколько неопределенным. Представьте — идёшь, а ноги чувствуют, что и земля под тобой «ходит», «дышит». Подземные волны ещё не улеглись, землетрясение продолжалось, хотя уже не с такой силой. Мне пришлось пережить такой эпизод. После того как разместили всех сотрудников, я решил поселиться в гостинице рядом с госпиталем. Здание гостиницы в тот момент выглядело так: общий каркас целый, а в стенах – трещины толщиной в ладонь. Зашёл в один из номеров. В углу стоит диван. Прилёг, не раздеваясь, прямо в пальто и обуви. Тогда никто особо не раздевался. Во-первых, отопление разрушено — холодно, во-вторых, в случае нового толчка надо быстро покинуть здание — одеться не успеешь. Только задремал, как диван плавно покатился по гладкому паркетному полу и оказался в другом углу — тряхнуло, говорят — земля «вздохнула» или «застонала»! Выскочил на улицу и увидел, что все, кто были в гостинице, тоже повыскакивали. Местные жители тогда вообще старались не заходить в уцелевшие здания – боялись. На улицах горели костры. Неподалеку дежурили оперативники. Мы были знакомы — работали в тесном контакте. Они позвали меня в машину — погреться. В машине стоял большой молочный бидон, на нём — эмалированная кружка. Один из оперативников зачерпнул полную кружку и подал мне:

— Пей!

В бидоне оказался крепкий армянский коньяк.

Я сказал:

— Многовато! С такого количества и без землетрясения закачает!

Оперативник ответил:

— Ничего не будет. Пей, а то замёрзнешь!

Я выпил и действительно ничего не почувствовал, потому что был сильнейший стресс и холод…

Медицина без границ

Иногда происходили казусы, связанные с местным населением, национальными взаимоотношениями. Вот запомнился случай. В Кировакане тогда предприятия не работали. Всё, что можно, в том числе и продукты питания, привозили из других населённых пунктов. Какой-то предприниматель привёз хлеб из Еревана. Я подошёл, поинтересовался, сколько стоит булка. Продавец назвал «заоблачную» цену. Я его пристыдил:

— Такое горе у людей, а ты взвинтил цены! Имей совесть, ты же своему народу продаёшь!

Он так цинично ответил:

— Не знаю, как у вас, а у нас бизнес есть бизнес. Брали и будут брать!

Случались острые моменты, связанные с национальной неприязнью. Напомню, что в то время был в разгаре сильнейший конфликт между Арменией и Азербайджаном по поводу статуса и территориальной принадлежности Нагорного Карабаха. Конфликт раздули до такой степени, что он перерос в межэтнический. Доходило до открытой вражды и столкновений между армянами и азербайджанцами. Помню, несут на носилках травмированного азербайджанца. Он кричит от боли, маму зовёт. На вахте стояли армяне из местных, которые работали у нас в госпитале. Я случайно оказался на месте. Понимаю и по-армянски, и по-азербайджански. Они не пускают людей с носилками, кричат:

— Он собака – азербайджанец, выбросите его там где-нибудь!

Такая была озлобленность.

Я говорю:

— Ребята, нельзя же так, он травмирован! Какая разница, кто он? Для медика не существует ни национальности, ни границ!

Увещевания не помогают, они продолжают громко спорить. Тогда я позвал своих астраханцев, сказал:

— Принимайте!

У нас город многонациональный, все живут дружно, слава Богу, никогда не было вражды на этой почве. Глядя на астраханцев, и местные всё поняли, взяли носилки. Больному оказали помощь, и он выжил.

Приходилось видеть факты мародёрства. Помню, рядом с госпиталем разбирали завалы жилого дома, работал подъёмный кран. Крановщик поднял плиту, которая до этого была частью стены квартиры. И все увидели грабителя, который снимал с погибшей женщины золотые кольца. Разгневанный крановщик выкрикнул несколько слов на родном языке и резко опустил плиту — прямо на мародёра. Так рабочий без суда и следствия вынес ему свой приговор.

— С точки зрения закона это, конечно, неправомерные действия со стороны крановщика. Но их, наверное, можно объяснить эмоциональным накалом — ситуация-то нестандартная!

— Примерам неадекватной реакции мы не удивлялись. Люди пережили сильнейший шок, потеряли дома, близких. Тем, кто остался жив, приходилось в тяжелейшем психологическом состоянии работать, решать организационные вопросы. Вот пример. Мне понадобился транспорт, потому что приходилось много ездить. Пошёл в горздравотдел. Захожу в кабинет. Там сидит мужчина, видимо, рукодитель хозяйственного отдела. Я по-армянски поздоровался, представился, он мне кивнул.

Говорю:

— Мне нужна машина.

Он молча показывает на стенд, на котором висят ключи от всех кабинетов и от гаража. Как врач я понял, что мужчина не может говорить из-за пережитого потрясения.

Я взял ключи от гаража, поблагодарил и вышел. Захожу в гараж. Стоят машины с ключами – всё подготовлено к тому, чтобы можно было оперативно выехать. Подошёл к одному «уазику», взял ключи, сел, пытаюсь его завести. Тут ко мне подходит молодой человек и говорит на армянском:

— Это моя машина, я на ней езжу.

Я говорю:

— Ну и прекрасно! Садись, поехали — будешь моим водителем.

Стали ездить, дела пошли быстрее.

Война войной, а обед – по расписанию

Старались всё максимально продумать, но в процессе работы из одного вопроса постоянно вырастала масса других. Поэтому всё приходилось решать и делать на ходу. С первого же дня возникло множество организационных, бытовых, житейских проблем. Фронт работ мы наладили, но и тыл надо укреплять! Людей мы разместили. Их надо обеспечить питанием. В то время в Кировакане был только коньяк, который буквально «лился рекой», и шоколад. Этим сыт не будешь. На сухом пайке тоже долго не протянешь. Я пошел искать какое-нибудь уцелевшее кафе или столовую, где можно организовать горячее питание. В центре города нашлось такое кафе. Называлось оно «Колобок» — видимо детское. Зашел внутрь, посмотрел: стены целые, оборудование на месте. Но персонал сюда не заходит – боятся, поэтому готовить некому. Нашёл женщин, которые там раньше работали, стал разговаривать с ними на армянском, уговаривать. Они решились, зашли, стали готовить, и у нас появились горячие завтраки, обеды. Помню, как обрадовались наши сотрудницы, когда я их привёл на завтрак, и они увидели накрытый стол, почувствовали заботу. Сразу поднялось настроение.

Наши женщины – очень мужественные и терпеливые. Только на третий день командировки они решились сказать мне о своих женских проблемах:

— Георгий Павлович, говорим вам как на духу, открытым текстом. Нас прямо с работы посадили в самолёт, мы остались в том, в чём были. Негде помыться, сменить бельё, у нас нет ничего, даже самого необходимого.

Я тут же вызвал водителя и сказал:

— Поехали на склады горздрава.

Нашли там бельё, средства гигиены и всё, что нужно. Набили несколько мешков, привезли и раздали женщинам. В таких экстремальных условиях руководитель должен быть и отцом, и матерью для своих подчинённых.

Надо было наладить хоть какую-то связь — и с «большой землей», и с домом. Люди вылетели в командировку, а их близкие ничего не знают: как они долетели, где они, что с ними. Естественно, переживают. Сотовых телефонов тогда не было, да и они не помогут, если все вокруг разрушено. Существовала только оперативная связь по одной линии — через Москву. Я как член оперативного штаба попросил зарезервировать мне несколько минут, чтобы я мог связаться с Астраханью. Связался с Алексеем Моисеевичем Ничогой — заведующим облздравотделом. Сказал:

— Возьмите список нашей группы, созвонитесь с каждой семьей, оповестите, что все живы, здоровы, работаем. Подробно говорить не могу – время ограничено.

… Так, день за днем, ночь за ночью, в самом напряжённом режиме и бешеном темпе отработали две недели. Казалось, они пролетели мгновенно. Всё необходимое на тот момент мы сделали. Дальше искать живых в завалах уже не было смысла. Основная работа была налажена. Оборудование, которое мы привезли с собой, оставили местным врачам. При госпитале организовали поликлинику, и они уже при нас начали вести там приём пациентов.

Мы все теперь – земляки

Когда пришло время возвращаться, мы долго не могли добиться рейса на Астрахань. Тогда все города, братские республики Советского Союза оказывали помощь пострадавшим: Белоруссия, Украина, Прибалтика и другие. Отовсюду приехали бригады специалистов. И всем почти одновременно надо было уезжать. В итоге долгих переговоров всё же удалось вклиниться в график рейсов. Нам дали Як-40 до Астрахани. При посадке выяснилось, что этот малогабаритный самолёт всю группу взять не сможет. Шесть человек должны остаться.

Я говорю:

— Давайте сделаем так. Все садитесь, а шесть человек (называю фамилии) остаются, в том числе и я. Как руководитель группы, я не могу бросить своих людей.

Тогда командир экипажа на свой страх и риск принимает решение:

— Садитесь все. Будет перегрузка, но как-нибудь взлетим.

Снова возник вопрос: каким маршрутом лететь? Надо будет делать посадку в Баку и дозаправлять самолёт. Неизвестно, чем это закончится в условиях продолжающейся конфронтации между Арменией и Азербайджаном. Примут ли и пропустят ли дальше самолёт из Еревана? Решили лететь через Грозный.

Пилот предупредил:

– После посадки в аэропорту Грозного никому не выходить! Всем тихо сидеть в самолёте, сколько бы мы не простояли. Иначе увидят перегруз — закроют рейс. И меня могут от полётов отстранить!

Мы так и поступили.

— Как тут не вспомнить любимый фильм «Мимино»!

— Да, немного похожая ситуация. Рейс закончился благополучно, и вскоре мы уже обнимали своих близких в аэропорту родного города.

Когда спускались по трапу, я увидел, что нас ожидают несколько машин скорой помощи. Врачи спрашивают:

— А где дети?

Я удивился вопросу. Оказалось, что прошёл слух, будто мы везём с собой армянских детей, оставшихся без родителей. Коллеги подготовились их принять и оказать необходимую помощь. А дело вот в чем. В Кировакане в госпитале действительно оказалось несколько армянских ребятишек, оставшихся без родителей. Они, слава Богу, были здоровы.Так как у них рядом не оказалось родственников, они всё время находились на попечении нашего персонала. Вместе со всей группой мы водили их в столовую, кормили, и они очень привязались к нашим сотрудникам. Об этом прослышали в Астрахани и решили, что мы везём детей с собой. Я объяснил, что дети остались в Кировакане, в госпитале, на попечении армянских коллег. Взять их с собой мы не могли, для этого нужны соответствующие согласования, документы и так далее. К тому же детей могли искать оставшиеся в живых родственники.

Когда прощались с экипажем, лётчик — армянин спросил меня:

— А ты когда обратно возвращаешься?

Я говорю:

— Да я уже дома.

Он удивился:

— А мы думали, что ты наш – земляк!

Я ответил:

— А мы все теперь – земляки…

Из опыта – в методику

— Как государство оценило и отметило ваш нелегкий труд?

— Наградили скромно: почётными грамотами, денежными премиями в размере ста двадцати рублей на каждого. В те времена это соответствовало обычной месячной зарплате служащего. На всю группу по разнарядке выделили один орден «За личное мужество». Им награждали за различные заслуги, в том числе за мужество и отвагу, проявленные при спасении людей во время стихийных бедствий и при других чрезвычайных обстоятельствах. Мы посоветовались и решили представить к награждению этим орденом Григория Абрамовича Клейнера – как старейшего и уважаемого всеми специалиста.

— Вы и ваши коллеги не только на себе испытали боль спитакской трагедии, но и получили огромный и, можно сказать, бесценный опыт работы медиков в экстремальной ситуации. Как был использован этот опыт?

— Всё, что мы тогда делали, шаг за шагом, я подробно изложил в специальном служебном отчёте. Он содержал анализ ситуации, организационные, бытовые, медицинские вопросы, наблюдения и выводы, касающиеся различных сторон работы, — буквально всё, с чем нам пришлось столкнуться. Через два года после землетрясения в Армении — 27 декабря 1990 года была создана новая структура, на плечи которой легла вся нелегкая работа в условиях экстремальных ситуаций, стихийных бедствий. Она получила название — Министерство Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС России). Был образован и Российский корпус спасателей (РКС). Наш опыт пригодился при создании новой структуры. Мои записи, отчёты по Спитаку вместе с другими документами наших коллег легли в основу инструкций и методических рекомендаций МЧС. Сейчас мы видим, как оперативно и слаженно работают спасатели и медики, какое у них современное оборудование, обеспечение, и как у них всё продумано до мелочей!

Поделиться: