Максим Жуков. «Всё выше, выше и выше». Рассказ.

«Креативные будни», «Пацанские рассказы», «На пороге безумия» – так хотел назвать Максим Жуков цикл рассказов, которые предложил «Родному слову». Сомнения его понятны, потому что предметом сочинений литератора стала та современная молодёжь, к которой очень подходит старинная формула: «Без Бога в душе, без Царя в голове!» Герои рассказов Жукова сами ещё толком не знают, чего хотят в жизни. Больше того, они порой не понимают, хотят ли вообще чего-нибудь. Но ведь это наши дети и внуки, уважаемые читатели, и хотим мы того или нет, они – будущее нашей страны. Каким оно будет, и будет ли вообще? Что даст эта расхристанная тусовка, которую высокоумные дяди и тёти величают «молодёжной субкультурой», хиреющей день ото дня культуре России? Можно, конечно, делать вид, что ничего не происходит, наивно надеясь, что бездумье и безделье юного поколения «рассосутся» сами собой. Как беременность… Без сомнения, строки Жукова могут задеть, вызвать законное раздражение, а то и негодование у тех, кто постарше, кто давно определился с главными для себя ценностями жизни. А, может, так и нужно? Провокацию ведь не зря называют катализатором действия…

МАКСИМ ЖУКОВ.

«ВСЁ ВЫШЕ, ВЫШЕ И ВЫШЕ».

Рассказ.

После того, как Леонида заграбастали в армию, я выпустил первый молодёжный журнал, собранный практически на коленке, а друган вплотную занялся стихотворениями и комиксами. В журнале он, как и Лёнька Мослов, принимал непосредственное участие, правда, писал он коряво, так что приходилось за ним подправлять. Зато стихи у него выходили отличные. Они даже соревновались со старшим братом, Ярославом – кто лучше напишет. Выигрывал чаще Ярик – он тогда записался на литературную студию с ароматным и нежным названием «Подснежник» и там шлифовал свои вирши. Стас же считал, что всё это лишнее.

– Молодость, − говорил он, − проходит, а мы как были раздолбаями, так и остались.

– Но ведь без литературы сейчас никуда, − возражал я ему, считая свои рассказы и повести, читаемые там же, в «Подснежнике.

– Да брось, сколько ты накропал? Думаешь, им это интересно? Они вон за компьютерами все сидят. Пройдёт лет пять, и их за уши от них не оттащишь, − уверял Стас со знанием дела – он тогда как раз купил себе новый компьютер и часто резался в DOOM.

Как-то раз я заглянул к нему на огонёк – проверить, чем же он всё-таки занимается, – ходили слухи, что он днями и ночами врачует поддоспешник, мечтая вступить в местный клуб реконструкторов.

Квартиру населяла унылая духота. Слабенький ветерок загнанно метался по залу, двери которого выходили в прихожую. Так что я сразу углядел Станислава: влажный от пота корпус пружинил на спинке стула, бросаясь к столу и обратно, а раскаченные в спортзале руки ворожили над клавиатурой и мышкой. Всклокоченная шевелюра густых русых волос задорно плясала от вентилятора, повернувшего ко мне сплюснутую тупую башку с немым, как мне показалось, вопросом: «Ну, чего там застыл? Заходи». Дружок даже не обернулся, когда я, по приглашению его матери переступив порог, проследовал в зал и привычно притулился на жёстком диване. От нечего делать уставился на компьютерный монитор, заменявшей другу бумагу и краски. Стас грубо очерчивал контуры то ли людей, то ли роботов, тут же заливал их головокружительно яркой темперой и издавал удовлетворённые звуки, напоминая пещерного человека. Герои его комиксов, превращённые в предметы сурового быта, говорили на молодёжном сленге, но у каждого присутствовала своя манера речи, если хотите – душа, а главный герой в кожаной куртке так и вовсе напоминал неформала-философа.

– Узнаёшь? – спросил с подковыркой дружок, продолжая кидаться к монитору – у Стаса было слабое зрение, но сидеть впритирку к экрану он не желал. – Это я себя рисовал и школьных товарищей.

Мы осмотрели очеловеченные наковальни и чайники: Стас – с превосходством автора, я – с откровенным недоумением – с одной стороны, я сам, ещё до того, как взяться за перо, начинал с комиксов, с другой – мне было искренне жаль его приятелей.

– Почему наковальня?

– Так это – Батыр из реконструкторского движения, он постоянно ищет на пятую точку приключений, и удар у него крепкий, сродни наковальне, – пояснил Стас, приставляя к железному бруску округлую жёлтую голову, поразительно схожую с Колобком.

– Ну а чайник тогда?

– Ааа… Не знаешь ты его, – отмахнулся он и тут же обозначил, – Пашка Костиков! Он всегда чайком угощал. Бывало, заглянешь к нему – а он на пороге с чайником мнётся.

Спрашивать про других персонажей я расхотел, побаиваясь найти себя или Вику – бывшую девушку, к которой всё ещё питал тёплые чувства.

– А вот твои зарисовки… – проговорил я с энтузиазмом.

– Наброски, – прервал меня Стас и кивнул, мол, продолжай – я весь внимание.

– Ну, хорошо. Наброски. Они, ведь, – фрагменты будущих комиксов, и им требуется детальная прорисовка. Найдёшь в себе силы отполировать их до блеска?

– До какого ещё блеска? Ты говоришь, как твой папка – художник. Всё как- то с пафосом и свысока… Кстати, как он у тебя поживает?

− Только что закончил новую картину и даже собирается её выставить в Братском садике.

− А там разве ещё собираются художники?

− И не только. Эти твои с мечами там тоже пасутся – что-то готовят к Дню города. Хочешь, пойдём туда, глянем. На обратной дороге к Лёньке зайдём – он как раз отпросился на выходные домой.

В Братском садике мы никого не нашли, за исключением «Кролика». Бывший рокер, как обычно, был пьян и приставал к прохожим с просьбой отвалить ему мелочи. Но от него шарахались, как от прокажённого. Ещё там бродил странный тип в кожаном плаще и что-то заговорщицким голосом предлагал. Как оказалось – «палёные» диски с видеоиграми. Стас прикупил у него какие-то стрелялки и хоррор в духе Resident Evil.

Не зная, чем заняться, часа четыре играли в обновы. Затем шатались во дворе ВВ´шника, покуда тот отсыпался. Вспоминали прошлогодний день рождения Лёньки.

Стас почти что кричал:

– Эх, здорово мы тогда погудели на даче! Ты был в неформальной экипировке, с магнитофоном на батарейках, сразу включил драйвовую музычку, я под неё бросился отрываться. Лёня, как неродной, таращился на нас – будто мы совершали оккультный обряд. Потом зажгли свечи – чтобы было светлее, а Лёнька, он тогда любил мазать голову гелем и постоянно таскал с ним баллончик, предложил прыскать этой гадостью в сторону потолка и поджигать. Ох, и добро горело…

– Пироманы хреновы! Вы же чуть дачу не подпалили! – с укором произнёс Next – среднего телосложения парень с короткой стрижкой. Покуривая сигаретку, он подошёл к нам в девственно белой футболке. Отпустил белозубую улыбочку и взъерошил Стасовские лохмы. – Ты чего такой обросший? В лесники собрался? – переменил он тематику разговора.

– В армию, – безрадостно буркнул Стас и тяжело повалился на пятую точку, привалившись в шершавой поверхности гаража, – через год заберут – как раз сменю Лёньку, приняв от него священную миссию по защите рубежей родины от врагов.

– И каких же, интересно, врагов? – спросил, прищурив один глаз от едкого дыма Next. Сигарета почти истлела, но перед смертью решила пощипать глаза заядлому курильщику.

– От урелов, гопников всяких…

Мы с Next´ом покатились со смеху.

– Ну, Стася, ну, уморил! – проговорил, разгибаясь и стряхивая с лица счастливые слёзы, обладатель белой футболки и заметил серьёзно, – тогда тебе следует срочно постричься.

На пол пикировали волосы Стаса, покидая округлый плацдарм с неохотой – густая растительность даже после нескольких пробегов машинки умудрялась оставаться на месте. Next´у приходилось стряхивать их рукой – он делал это с хитрющей ухмылкой. Его можно было понять – давно в парикмахеры метил, а теперь самолично выбривал Станиславу пока ещё квёлый, но достаточно плотный и, если воспользоваться гелем Лёни, высоченный ирокез. Насадок у ручной газонокосилки не оказалось, поэтому решили экспериментировать, к тому же, сам подопытный не сопротивлялся. Сейчас он, правда, разнервничался. Глядя на себя в зеркало, опускал глаза и обречённо в тон дребезжанию лезвий скороговоркой нудил:

– Брат увидит – убьёт, брат увидит…

Раздался певучий звонок. У Стаса перехватило дыхание. Вскочив со стула, он кинулся закрывать зал на щеколду.

– Стася, это я…

– Мама, – облегчённо выдохнул Стас, ища чего бы такого нацепить на лысую голову с пышной рощей посередине.

– Стаська! Ты чего тут закрылся… Говори – куришь?

Утончённая женщина с грустными выразительными глазами уставилась на сынка, напялившего на голову широкополую женскую шляпу.

– Ну и наряд… Ты не один? – она обвела нас вопросительным взглядом и устало проговорила, исчезая на кухне: – Я считала, ты бросил театральные постановки. Ещё недавно везде валялись рыцарские доспехи и какие-то тряпки, – она грохнула по плите чем-то тяжёлым и устало вздохнула, − погода на улице – прелесть, а вы тут непонятно чем занимаетесь…

Добривали Стаса уже в подъезде под немые вопросы соседей. На дымовые процедуры вышел Батыр – любитель кулачных боёв и пышногрудых красавиц. В свои 20 лет Сашка Батыров напоминал богатыря, ему даже ни одни доспехи не подходили, когда он просился на ристалища, так что они со Стасом вдвоём их ковали в мастерской реконструкторов. Там, кстати, и подружились.

– А чё это вы… – чуть не проглотил сигарету Батыр.

Next приложил указательный палец к губам и глазами указал на квартиру Стаса – мол, помалкивай, пока мы его добриваем.

Выйдя на улицу, под безумно палящее солнце, Стас обхватил неестественно белую голову и засуетился глазами – будто не знал, куда их припрятать: многие пацанята, знавшие Стасика, прыскали в кулачок.

– Тебе только военной формы не хватает, – бросил Батыр.

Из подъезда показался гладковыбритый, худой и довольный, как кот, Лёня Маслов в новенькой пятнисто-зелёной форме. От солдата пахло дорогим парфюмом. Ботики блестели, а борзо расслабленная портупея намекала на то, что её хозяин решил показать степень своей крутизны.

– Эх, ничё се! Стас, ты?

– Я! – с гордостью ответил оболваненный и, словно выходя из строя, сделал решительный шаг к старшему по званию.

Разговор креп и ширился. Каждый старался держаться максимально развязно и взросло. И это вполне удавалось, ведь прошедшие годы не только прибавили или, как в случае со Стасом, лишили волос, упростили, выражаясь военным языком, форму одежды, но и приплюсовали серого вещества в черепушки. А вообще, не так уж и сильно мы изменились. И это, наверное, неплохо, потому что молодость бывает только раз в жизни. Разменивать её на пустые заботы или ранние заработки – преступление. Всё равно, всех денег не заработаешь, как и не покоришь всех вершин.

– Кстати, о вершинах, – напомнил я Лёне. – Мы хотели взять с собой Стасика и показать ему холм.

– Это не простой холм, – таинственно проговорил Маслов, рисуя ботинком на песке пологие склоны. – К нему нельзя подкатить на машине, можно только добраться пешком. Но прежде предстоит пройти пять испытаний.

Лёня исподлобья посмотрел на меня.

– Помнишь, Макс наш первый поход?

– Да, конечно, путь – неблизкий. Да и трудности есть.

– Испытания, – поправил меня Леонид и, загибая пальцы, стал перечислять: во-первых – цыгане, в городе они ведут себя тихо, попрошайничают да гадают за деньги, но там, куда мы отправимся, – это другие люди. И они так просто нас не пропустят. Во-вторых, – другой палец отправился вслед за первым, – заброшенные дачи, на которых проживают всякие дегенераты. За нами, например, увязался мужик с топором…

– Шутите, – пролепетал испуганно Стас.

– Какие тут могут быть шутки? Подтверди, Макс!

В памяти отпечатался седой краснолицый мужчина в лохмотьях. Не зная, как пробраться к заросшей камышом речушке, мы были вынуждены залезть на чей-то дачный участок. На середине пути услышали оклик. Лёнька тогда первый увидел его и побежал со всех ног, я – за ним. Погоня продолжалась даже за ограждением, через которое мы перебрались, раздирая в кровь руки и оставляя на ржавых железных прутьях клочки чёрных футболок.

– Да, мужик и впрямь преследовал нас. И что у него вертелось в башке – желание напугать или порубить на куски, мы вряд ли узнаем.

– А что с другими испытаниями? – поинтересовался Станислав.

Я ответил за Леонида, потому что лучше знал тот район – у меня там размещалась дедушкина дача:

– Переправа через реку. Там раньше находился хлипкий мосток, но его разобрали ухари с местной шашлычной, что базируется около кладбища.

– Нам что, и через захоронения придётся чапать?

– А ты думал, в сказку попал, боец? – заговорил по-военному Лёня и загнул четвёртый палец с суровым пристальным взглядом – таким обычно пытаются заглянуть в душу. – Четвёртое испытание – военный полигон. Он, давно уж заброшенный. Но иногда на нём звучат одиночные выстрелы. Может, кто тренируется по стрельбе из незарегистрированного ствола, а, может, там души павших на ученьях солдат продолжают выполнять поставленную при жизни задачу.

– Ну а пятое? – спросил нетерпеливо Стас, поглядывая на окна пятого этажа, – там маячила знакомая фигура Ярослава. Она грозно махала нам кулаком.

– Сам холм – неприступный. Мы с Максом битый час пытались вскарабкаться на него. Хорошо поблизости располагалась свалка строительных отходов. К бетонному булыжнику привязали проволоку и принялись забрасывать на вершину холма, к железному уголку, по-братски протянувшему руку помощи столбу-великану. Как только зацепились, осторожно потянулись наверх, рискуя свалиться и свернуть себе шею.

– Кажется, я тогда – пас, – заключил Стас и снова глянул на грозящего кулаком брата – тот явно сердился по поводу его новой причёски. – С другой стороны, домой что-то идти расхотелось…

– Тогда в путь! – потёр я в предвкушении руки.

Когда вышли к закостенелым заводам, жидко засеменил дождь. Он омывал редкие избы, лил на глухую каменистую землю, дороги… Тёплые крупные капли сбегали с наших лиц и устремлялись через ворота футболок к разгорячённым телам. Не спасала ни влагостойкая одежда, ни рюкзак, ни высокие армейские сапоги. Маслов в них с пригорка на фоне ослепительных молний смотрелся воинственно и в то же время комично – сапоги без портянок то и дело спадали, и Лёне приходилось рьяно топтать одной ногой желтоватый суглинок, а другой делать заводные движения, будто оживляя кик-стартером древний мотоциклетный мотор.

– Тебе, братан, реального байка не хватает, а мне фотоаппарата, чтоб в кадр поймать сей редкий момент, – хихикнул я, соскабливая с громоздких ботинок налипшую грязь.

– Чёрт меня дёрнул принять участие в этом походе, – вклинился в мои замечания Стас и с тоской посмотрел в сторону дома.

– Не гунди, – осадил его Лёня, вглядываясь в очертания глиняных домов. – Близится первое испытание.

На юго-востоке, ближе к заброшенному заводу с выбитыми глазами-стёклами, ютились неказистые жилища цыган. Я часто проезжал эти места на отцовском велосипеде, когда возил с бабушкиной дачи всякую утварь, а позже, когда познакомился с Викой, – цветы. С тех пор здесь многое изменилось: крыши домов провалились, густо заросли лебедой неухоженные участки земли, а дорога, и без того извилистая и неровная, казалось, ведёт прямиком к богу. Впрочем, туда она и вела – вдалеке едва угадывались неказистые короба склепов и кресты, покорно склонённые к ограждению кладбищ. Между ними почти чётко в линию угрюмо высились разные по размеру холмы с электрическими истуканами.

– Что-то мне не по себе, – признался я, взбираясь следом за другом на холм. Из рюкзака посыпалась всякая мелочь, вроде спичек, фонарика, соли. Последним выпал завёрнутый в полиэтилен бутерброд. Я чертыхнулся и, заскользив по пологому спуску, ткнулся лицом в размокший суглинок – прямо в ноги Станислава.

– Тише вы, – прошипел не на шутку встревоженный Лёня. – Видите вон те огни возле соседней возвышенности?

Мы со Стасом уставились вдаль. Гроза к тому времени поутихла, небо чуть просветлело, дав волю заходящему солнцу прорваться через грязно-синие тучи, где еще сверкали редкие молнии.

– Там вроде машина…

– Не вроде, а точно, – прошептал Лёня и лихорадочным движением скинул рюкзак. Вытащив замасленные, местами проржавевшие автоматы АК-47, он вопросительно посмотрел на меня.

– Мне тот, с кривым дулом – всё равно в армии стрелял только по расхристанным мишеням.

– А мне? – подал голос Стас, смекнув, что перед ним – муляжи.

– А тебе придётся вручную валить их, – бросил через плечо Лёня, спускаясь с пригорка.

– Валить? Вы чего – совсем, что ли, ку-ку? Я думал, мы играем…

– Так и есть. Нам всё равно идти через них. Получится – обойдём, а нет – придётся действовать по обстоятельствам.

Пригнувшись, побежали к машине. Задевая ногами чёрные от влаги коробки, пакеты и упаковки от одноразовой еды, мы держали за ориентир холм с высоким столбом, подпирающим тяжёлое хмурое небо линией электропередач. Все остальные ориентиры смешались, их будто размазало непогодой. Повсюду виднелись следы от бульдозеров – в этих краях всё еще срезали пласты глинистой почвы, опасно выскабливая места, где проходили допотопные ЛЭП. Когда-то здесь тянулись песчаные горы. С них открывался чарующий вид. Сейчас от них ничего не осталось – огромная, похожая на воронку от атомной бомбы яма, годами собирала ржавую машинно-бульдозерную технику, строительные огрызки и всякую мелочь, что путалась под ногами. В некоторых местах сор залегал пластами, представляя собой нечто вроде трясины. Такие места Лёня обходил стороной, настаивая, чтобы мы не терялись и шли непременно за ним – затылок в затылок.

Под ногами хрустнула ветка. Послышался жалобный стон, похожий на человеческий. А затем глухие удары.

– Слышите? – спросил, с трудом преодолевая волнение Лёнька.

– Эти гады кого-то там мучают! – выпалил я. – Наверняка, наркомана поймали или бомжа – и тех и других здесь хватает.

По дороге мы натолкнулись на огромную клетку с собаками, наполовину врытую в землю. Она напоминала секретную индейскую комнату, с которой мне не раз приходилось сталкиваться на страницах приключенческих книг. Многие собаки выглядели крайне плачевно: перебитые лапы, оторванные хвосты, слезящиеся глаза. На них невозможно было смотреть без сожаления. Те, кто их здесь держал на голодном пайке, явно не обладали состраданием. Жестокость к животным чувствовалась на расстоянии. Стас сжал кулаки и пихнул ногой ржавый амбарный замок. Лёня нашёл поблизости арматуру. Мы покачали рифлёный прут и после нескольких толчков замок с неохотой поддался. Стас открыл клетку, но собаки запуганно смотрели на нас, боясь сдвинуться с места.

– Так, на выход, на выход, ребята! – громко похлопал в ладоши Стасик.

Собаки, как по команде, покинули клетку.

Снова принялся накрапывать дождь. Задул прерывистый ветер, заглушая вой несчастных собак, которых мы оставили позади. Пасмурное небо с редким дождем словно растворяло сознание. Друзья продирались сквозь высокую сухую траву в полном молчании. Стас то и дело спотыкался и падал. Лёня, придерживая левой рукой автомат, неотрывно смотрел на холм, у которого, несмотря на моросящий дождь, горели внушительных размеров костры. Когда до цели осталось совсем немного, мы, не сговариваясь, поползли к неосвещённой стороне машины.

У кузова лежали поваленные деревья и размокшие связки журналов. Рядом аккуратным строем, словно выставленные на витрину магазина, покоились в коробках розетки, электрические шнуры, огромные гнутые гвозди, а также старенький телевизор, магнитофон и разбитая швейная машинка. Всё это добро, видимо, было припасено цыганами для предстоящей продажи. Сами же представители этнического населения сидели на ящиках у костров. Грязные, небритые, в серых мешковатых одеждах они совсем не походили на тех цыган, что показывали по телевизору.

Из-за воя спасённых собак я не сразу сообразил, что за холмом то же страдают четвероногие братья. По крайней мере, один лопоухий братишка.

– Не могу это выносить, – простонал Лёнька.

– Постой, нет! Давай вместе! – предложил Станислав.

Я старался нагнать их, но того и другого будто, подгоняли очередные электрические разряды, расщеплявшие губительно мрачную синь на множество мелких осколков.

У деревянной облезлой опоры страдал хилый пёс. Толстая металлическая цепь крепко стискивала его окровавленную шею. Не имея возможности убежать, прикованная дворняга, металась из стороны в сторону, получая от цыган палками по хребту. Подобная жестокость не вписывалась в моё понимание о добре и зле. Она была необоснованна и чудовищна.

– Валим их всех. Чего застыл? – прошептал зло Лёня, поглаживая спусковой курок автомата Калашникова.

– Да ты совсем потерял связь с реальностью? Они же вооружены.

– А у нас что, водные пистолеты?

– Тише…

– Сам ты тише, они сейчас убьют пленного фрага.

– Какого фрага? Это собака! – возмутился я в полный голос, хватая за ворот своего друга. – Ты что, переиграл в видеоигры? Попутал реальность и игровой мир?

Отшвырнув его в сторону, я, шатаясь, вышел к цыганам и примкнул к Станиславу, занявшего боевую стойку. Да, единоборствами он тоже занимался. И мог организовать пару – тройку приёмов из самбо или карате.

– А ну всем стоять! Побросали палки, железки и камни! – заорал Лёня, наставляя дуло автомата на диковатые создания, больше похожие на обезьян, чем на людей. Друг с выпученными глазами бегал вдоль неровного строя и, тыкая дулом в живот каждого цыгана, дико кричал, угрожая нашпиговать свинцом. Но только двое подростков согласились сложить арматурины. Третий, постарше, взирал на Маслова с нескрываемым отвращением и поглядывал на прочие костры, от которых призрачными тенями потянулись более взрослые сверстники. И хотя большинство из них были не вооружены, у меня мурашками покрылась половина спины. Ноги выбивали чечётку, руки дрожали, с трудом удерживая не предназначенный для стрельбы автомат.

– Спокуха, прикрою, – успокаивал Стас.

– Да я спокоен, в отличие от этих…

Рослый цыган увернулся от приклада, которым хотел образумить его Лёня и схватил за цевьё. Расшатанный ствол закачался и с треском отлетел в сторону.

– Ну, вот, началось, – выдохнул Стас и вложил в первый удар всё, что собрал в закоулках заполошного сердца. Я замешкался с нападающими и получил хук по касательной в скулу. Метили, как я понял, в висок – чтобы уложить сразу, наверняка. От былых сотрясений в голове помутилось. Земля дала крен и чуть не ушла из-под ног. Стас сцепился сразу с троими – у него здорово получалось, а я, как мог, уворачивался от коротких, похожих на пики, досок. Но всё это, чувствовал, временно. Один промах и меня превратят в отбивную. Жёстко, без малейшего сожаления. Вон, как Лёню, – его как раз повалили на землю. Прошлись ногами и палками. Я с остервенением рвался к нему – но меня отрезали стеной из болючих ударов. Прорваться через них не было ни возможности, ни сил. Да и о чём можно говорить, когда с численным преимуществом тебя вгонят, как сваю в рыхлую землю. Ломают, рвут, убивают. Что остаётся? А как в кино – наблюдать с болезненной отрешённостью. И я видел, с замиранием грудного мотора смотрел, как рослый цыган с разбегу ударил Маслова в живот. Тот согнулся, как чемодан, подрастерявший набивку. Запальчиво что-то крикнул и обратился поломанным корпусом ко мне – явно за помощью. Я своим автоматом, действуя, как бейсбольной битой, сбил с ног троящуюся в глазах мелкоту. Но их место заняли другие – с осколками стекла, арматурами и штакетинами. Взгляд скользнул между ними, обжёгся. О, Боже… Армейская форма Лёньки обагрилась кровью. Но боли он, похоже, не чувствовал, продолжая размахивать расколотым надвое автоматом. Он уже не кричал, и стоять мог лишь на коленях.

– Вставай, Лёнька! Вставай же! – голос Стаса сорвался на визг.

Пыл осаждающих неожиданно схлынул. Цыгане, до этого сжимавшие круг, расступились, пропуская седого старика с клюшкой.

– Отпустите! – проговорил с хрипотцой старикан и было не ясно, кого требовалось отпустить – собаку или нас, проявивших по отношению к ней всё самое лучшее, человеческое, живое.

Я с облегчением увидел, как поднимается Лёня. Он, едва держась на ногах, сплюнул под ноги седому и потребовал вернуть свой рюкзак. Старик, хотевший было заглянуть внутрь мешка, рассвирепев, высыпал его содержимое в костёр. Прожорливое пламя, лизнув бумагу и специальные походные спички, взвилось почти до самых электропроводов. Проглотив две рации, сотовые телефоны, остатки еды и всякую мелочь, оно накинулось на толстую трубку – новогоднюю петарду.

– Ой, чё будет, – ухмыльнулся Стас, отвязывая полуживого пса и делая нам знаки – пора уходить, пока седой не передумал.

Всё пространство вокруг холма накинуло мантию ослепительно-яркого света. На секунду – другую стало светло, будто днём. Совсем ненадолго, но этого вполне хватило, чтобы увидеть разбитое ограждение завода и дорогу с патрульной милицейской машиной.

Мы ушли сразу, как только темнота вернула права. Сграбастав собаку, несли её на руках до самого «трёшника». И пусть в тот день мы не дошли до того самого холма – самого высокого и неприступного, но сделали хорошее дело. Что до собаки – мы отнесли её на аллею Афганцев и прикармливали до конца лета. Всё это время лопоухий пёс, не имея возможности ходить на перебитых лапах, радостно встречал нас и ластился, но стоило появиться цыганам – другим, уже торговавшим на рынке возле Магнита, с надрывом скулил. А потом собака пропала, но это уже совсем другая история…

Поделиться:


Максим Жуков. «Всё выше, выше и выше». Рассказ.: 12 комментариев

  1. Максим, спасибо за талантливые и трогательные воспоминания о Станиславе Арефьеве, нашем дорогом «подснежниковце» второго набора…. Горько и больно, что он так рано погиб…

  2. Название «Всё выше…» не подходит. Слишком спортивно оптимистическое. Лучше «Схватка в ночи». Или «Недетские игры взрослых ребят». «Как на войне»? «Время цыган»? Ах, это уже где-то было…

  3. Эх, проклятый, старый холм…
    Спасибо, что увековечил эти воспоминания.
    Пока они есть, мы будем жить!

    • Так и есть, дружище! Искренне рад здесь услышать тебя. Помнится, ты всегда любил тёплые душевные песни у костра, стихи, читаемые там же, под распахнутым небом и, конечно, рассказы – про нас, молодых и непонятых. Впрочем, этот цикл рассказов я посвятил даже не нам, а всем тем, кто помнит то смутное время начала 2000−х, когда ещё не сидели у компьютеров дома, а ходили в походы, собирались в дачах или где−то ещё – далеко от дома и близких и там – я это хорошо помню – мы обретали СВОБОДУ.

  4. В тех комиксах и я фигурирую. Вот бы его комиксы еще добавить сюда.
    В памяти он у меня сохранился как три разных личности. В данном рассказе я вспоминаю эту первую, самую дорогую и яркую личность, которая неотрывно связана со мной.

  5. Вот бы и комиксы его добавить. Я в них тоже фигурирую.
    В моих воспоминаниях я помню Стаса как три разных личности. Первая личность — это период от самого детства до середины его учебы в университете. Дальше пошла у него черная полоса в жизни — это вторая личность. Потом вроде как серая. Для меня дорога память о первой, которая повлияла на меня и непосредственно со мной связана. Этот рассказ именно о ней.

    • Я думаю, что он умер как раз от того, что многие тоже любили, выражаясь терминологией «Звёздных войн», только его светлую сторону.

      Но к этой стороне Стас не вернулся…

  6. Сюжет увлекателен, момент с собаками очень удивил. Не думала, что такое вообще бывает.
    Вдвойне интересно, когда в тексте встречаются знакомые персонажи: Кролик, например.
    Также интересно было бы взглянуть на комиксные наброски Стаса.

    • А как же стихи? На мой взгляд, стихотворения у него получались совсем неплохие. На литературной студии «Тамариск» маститые авторы отзывались о его сочинениях положительно. «Определённо есть потенциал» − говорили они исполнителю роли Джедая, который успевал тусовать с реконструкторами, ходить в тренажёрный зал, рисовать, увлекаться историей и ещё кучей дел. Его беда в том, что он никак не мог определиться…

      Как в творчестве, так и в жизни.

  7. Здорово! Всколыхнуло приятные воспоминания о юности, хоть так и не дошел я с тобой до этого холма. Динамично, сочно — в твоем стиле.
    И очень тепло от воспоминаний о Стасе. С нетерпением жду продолжения!

Добавить комментарий для Константин Бурукин Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *