Афана́сий Афана́сьевич Фет первые 14 и последние 19 лет жизни официально носил фамилию Шенши́н. Русский поэт-лирик немецкого происхождения, переводчик, мемуарист. Все мы знаем, что бессмертия на земле не существует, однако пока стоит наш мир, пока люди читают поэзию, память о возлюбленной Афанасия Фета, претерпевшей мучительную смерть, будет жить вечно. Не будь её — не было бы того Фета, навсегда оставшегося в русской литературе великим поэтом. На огненный жертвенник любви она возложила свою жизнь, а он более 40 лет после трагедии посвящал ей свою любовную лирику, раскаиваясь, что когда-то пожертвовал самыми задушевными стремлениями и чувствами ради единственной цели — быть богатым и именитым.
Когда 14-летний Афанасий против своей воли получил фамилию «Фёт», он тут же превратился из русского столбового дворянина в немца-разночинца. Такой крутой поворот в его судьбе в один миг стал источником его несчастий и бесчестья. Он лишился социального положения, дворянской привилегии, права наследования родового имения Шеншиных. Но самое главное он лишился права называть себя русским, став почти бесправным иностранцем весьма тёмного и сомнительного происхождения.
Положение усугубляла необходимость объяснять окружающим именно это своё злополучное происхождение: «почему он, иностранец Фёт, если он сын Шеншина; почему он Афанасьевич, рожден в Новосёлках и крещён в православие, если он сын Иоганна-Петера Фёта.» Эти и множество других издевательских вопросов хлынули на юного Фета лавиной и не отпускали его долгие годы.
Потеря имени для юного Фета явилась личной катастрофой, испортившей ему жизнь. И, безусловно, подросток воспринял этот поворот судьбы как позор, бросивший тень не только на него, но и на его мать. Что касается буквы «ё» в его фамилии, то она превратилась в «е» в его фамилии несколько позже и при том, совершенно случайно. Наборщик его произведений однажды перепутал буквы, и Афанасий Афанасьевич после этого так и стал подписываться — «Фет».
Всю свою жизнь поэт любой ценой старался увильнуть от вопросов о своей родословной, а когда это не удавалось, «вынужден был прибегать ко лжи», «чтобы не набрасывать…неблагоприятной тени» на себя и свою мать. Так, он придумал версию, гласящую, что её первый муж по фамилии Фёт вывез её в Россию, где скоропостижно скончался, а мать вышла второй раз замуж.
В 1838 году Фет поступил в Московский университет на юридический факультет, затем перешёл на историко-филологическое (словесное) отделение философского факультета. Уже во время учебы его талантливые стихи начали печатать в периодике, а в 1840 году вышел первый сборник стихов начинающего поэта.
Желание дослужиться до дворянского титула сподвигло Фета поступить на военную службу, и он стал унтер-офицером. Отслужив целых 13 лет и, не добившись своей цели, поэт подал в отставку. А спустя ещё 15 лет, наконец, произойдёт то, к чему он шёл большую половину своей жизни.
Литературоведы утверждают, что лирику Фета нельзя понять вне Марии Лазич, удивительной, не от мира сего, девушки, любовь к которой поэт пронёс через весь свой творческий путь. Именно эта любовь привнесла в жизнь поэта драму, и придала трагическое звучание всем его стихотворениям.
Став офицером русской армии, Фет был направлен в гарнизон под Херсон. Там он и познакомился с дочерью обедневшего генерала в отставке — Марией Лазич. 22-летняя девушка была начитана и романтична, любила стихи Фета.
На почве любви к поэзии молодые люди вскоре сблизились и полюбили друг друга. Со дня их первой встречи прошло почти два года, и окружающие на них уже стали смотреть как на жениха с невестой. Однако со стороны Фета предложения руки и сердца всё не было, он не решался жениться, и своей неопределённостью измучил и девушку, и себя. По гарнизону поползли разного рода сплетни и слухи. Отец девушки попытался объясниться с Фетом, но и это не привело ни к какой ясности.
Бедный офицер, не имевший никакой поддержки от семьи, всё ещё надеялся, что брат с сестрой ему окажут материальную помощь. Но время шло, и уже надеяться было не на что… Вконец отчаявшись, Фет решился «разом сжечь корабли взаимных надежд». И однажды он собрался с духом и сообщил о своём уходе из отношений. Объясняя тем, что средств ни на свадьбу, ни на содержание семьи у него нет, и что Мария ещё может быть счастлива с другим, который будет достойнее его.
Девушка на это лишь смогла промолвить: «Я общалась с Вами без всяких посягательств на Вашу свободу, а к суждениям людей я совершенно равнодушна. Если мы перестанем видеться, моя жизнь превратится в бессмысленную пустыню, в которой я погибну, принесу никому не нужную жертву». От этих слов поэт растерялся, но не изменил своего решения. Если бы он тогда только знал, в какое отчаяние привёл Марию! Она каждой клеточкой прочувствовала, что от неё ускользает не только любовь, но и вся её жизнь. Отчаявшаяся девушка умоляла его не прекращать хотя бы переписку, но поэт был твёрд в своём решении.
А осенью 1850 года Фет был шокирован страшным известием: Мария погибла. Случайно от лампадки вспыхнуло её кисейное платье. Объятая пламенем, она выбежала на балкон, затем по ступеням в сад… и, мгновенно превратившись в горящий живой факел, упала, потеряв сознание от неимоверной боли. Безусловно, выбежав на свежий воздух, она обрекла себя. На крики сбежались люди, они отнесли сильно обгоревшую Марию в спальню. А через четыре дня в ужасных муках девушка скончалась, произнеся уже в агонии: «Он не виноват, а я…»
Так, на огненный жертвенник любви были возложены человеческое счастье двух любящих сердец и жизнь Марии. После этой страшной трагедии в лирике поэта прочно закрепились мотивы и образы, связанные с огненной стихией, будь то полыхающий костер, пылающий камин или трепетное пламя свечи. Наш герой, наконец, понял, что потерял женщину, которую любил всеми фибрами своей души, загубил собственноручно счастье всей своей жизни. Он до конца дней винил себя в смерти любимой девушки, но Марию уже было не вернуть…
Пережив эту трагедию, Фет, так и не добившись возвращения титула, в 1857 году женился на богатой купеческой дочери Марии Петровне Боткиной. Она была уже не молода и не очень красива, но так же, как и Фет, пережившая тяжёлый роман. Благодаря этому браку по расчёту он стал владельцем поместий в Орловской и Курской губерниях, в 1858 году уходит в отставку в чине гвардейского штабc-ротмистра и посвящает себя ведению хозяйства в своём имении. Позже в Мценском уезде был избран мировым судьёй на 11 лет. В 1873 году по высочайшему указу ему были, наконец-то, возвращены долгожданное дворянство и родовая фамилия с правом ношения фамилии «Шеншин».
К слову, хотелось бы привести выдержку из письма поэта своей супруге: «Теперь, когда всё, слава богу, кончено, ты представить себе не можешь, до какой степени мне ненавистно имя Фет. Умоляю тебя, никогда его мне не писать, если не хочешь мне опротиветь. Если спросить, как называются все страдания, все горести моей жизни Я отвечу тогда — имя Фет». С того дня, как указ был подписан, Афанасий Афанасьевич именем «Шеншин» стал подписывать все документы и письма к друзьям и знакомым.
Он до самой старости боролся с грехами своей бедной юности: тщеславным честолюбием и сребролюбием. И что любопытно, современники поэта совершенно не понимали, почему он до самой смерти писал стихи о любви, да ещё и какие!.. Во многих воспоминаниях встречается язвительное и насмешливое описание Афанасия Фета в образе жестокого, корыстолюбивого, пессимистичного и грубого старика, что абсолютно не вязалось с его потрясающей любовной лирикой. По-видимому, душа Марии Лазич не отходила от Фета, а, возможно, он сам её не отпускал до конца своих дней. В его сердце, не угасая более четырёх десятилетий, пылал огонь его далекой юношеской любви. Последнее стихотворение, посвящённое любимой, он написал в 1892 году, в год своей смерти… Обращаясь к Марии Лазич, Афанасий Фет писал:
Ты душою младенческой всё поняла,
Что мне высказать тайная сила дана,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить…
Но и это ещё не все трагедии, разыгрываемые в его жизни поэта. Так, 21 ноября 1892 года поэт торжественно выпил бокал шампанского и, найдя предлог, выпроводил из дома жену. Затем позвал свою секретаршу и надиктовал ей следующее: «Не понимаю сознательного приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному». И подписал «21 ноября, Фет (Шеншин)». Потом, взяв стальной стилет для нарезки бумаги, размахнулся и ударил себя по виску, но промахнулся. Помешала секретарша, которая успела оттолкнуть руку поэта, державшего стилет. Тогда Фет кинулся на кухню, решив закончить начатое при помощи кухонного ножа, но, так и не успев до него дотянуться, упал. Секретарша, бросившаяся за ним, с трудом разобрала в его бессвязном шёпоте только одно слово «Добровольно…» Не придя в сознание, поэт умер. Похоронен в селе Клеймёново, родовом имении Шеншиных.
Он был сильным человеком, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную известность и место в высшем свете, даже при дворе.
Попытка самоубийства поэта вовсе не была проявлением минутной слабости, она, скорее всего, была доказательством его железной воли, с помощью которой он преодолевал крутые виражи нелёгкой доли, несправедливо обошедшейся с ним. Он сделал свою жизнь такой, какой хотел её видеть, и точно так же, попытался «сделать» и свою смерть.
Непредвиденное обстоятельство — сердечный приступ — помешало задуманному.
АФАНАСИЙ ФЕТ
* * *
Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришёл я снова,
Что душа всё так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что́ буду
Петь — но только песня зреет.
1843 г.
* * *
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь,
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
1877 г.
* * *
На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка её горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты её, не буди…
На заре она сладко так спит!
1842 г.
К НЕЙ
Кто постигнет улыбку твою
И лазурных очей выраженье,
Тот поймёт и молитву мою
И восторженных уст песнопенье.
День смолкает над жаркой землёй,
И, нетленной пылая порфирой,
Вот он сам, Аполлон молодой,
Вдаль уходит с колчаном и лирой.
Пусть ты отблеск, пленяющий нас,
Пусть за ним ты несёшься мечтою,
Но тебе — наш молитвенный час,
Что слетает к нам в душу с зарёю.
1890 г.
ОНА
Две незабудки, два сапфира —
Её очей приветный взгляд,
И тайны горнего эфира
В живой лазури их сквозят.
Её кудрей руно златое
В таком свету, какой один,
Изображая неземное,
Сводил на землю Перуджин.
1889.