Галина Соломатина. Дорога в родной дом

Повесть

Повесть, предлагаемую вниманию читателей «Родного слова», прислала из Ставрополя её автор Галина Николаевна Соломатина. Она – кандидат педагогических наук, преподаватель Ставропольского государственного университета, автор многих научных работ. Думается, что повесть «Дорога в родной дом» понравится людям, понимающим, что будущее России – в тех, о ком Сергей Михалков мудро сказал: «Сегодня – дети, завтра – народ!» Сюжет произведения прост: шестилетняя Тамара попадает в приёмную семью к одинокой женщине. Трудное привыкание к жизни в приёмной семье, отвержение в детских коллективах вызывают воспоминания о прошлой жизни, которые тянут её назад в прошлое.

Усилиями приемной мамы ребенок обретает счастливое детство, появляется хрупкое доверие к новой маме и окружающему миру, которое разбивается после несостоявшейся встречи с родной  семьёй. Сомнения закрадываются в душу ребёнка, мучают вопросы о предательстве кровной семьи. Неуспешность в школе, сложные взаимоотношения с одноклассниками  толкают её в уличные компании. Появляется протестное поведение, растёт раздражение к женщине, которая оказалась лучше, порядочнее кровных родственников. Злость на приёмную маму, на весь мир поселяются в душе уже подростка. Тамара своими поступками  разрушила счастливый мир семейной жизни. Только вернувшись в детский дом, отчаянно стремившаяся стать взрослой, девочка начинает понимать, что натворила. Только в детском доме она задумалась о доме, который стал ей родным, о приёмной маме, которая подарила ей счастье. Новый вопрос пульсирует в голове: «Как вернуться в родной дом?»


ТРЕВОЖНОЕ УТРО

Я внезапно открыла глаза. Было еще совсем темно, но сон ушел, спать совершенно не хотелось. Почему я так рано проснулась? Ах, да я сегодня первый день ночую в новом доме. Дом ли это? Я не знаю. Я вспоминала свою комнату в другом доме, теперь уже таком далёком. Как раздражали меня там выкрашенные стены.

— Давай сделаем ремонт. Я хочу красивые яркие обои.

А мама отвечала:

— Не хочу этого стихийного бедствия. Ещё можно потерпеть.

— Я хочу новую мебель, — просила я.

А она мне:

— И эта хорошая. Она не такая старая, очень даже приличная.

Здесь же были и красивые обои, и замысловатые шторы с ламбрекеном, даже кровать, а не диван. Всё, о чём я мечтала…

Только мне до боли захотелось оказаться в Том, своём, доме, в своей комнате, развалиться на старом диване, зарыться в мягкий уютный плед…

Мысли стали терзать меня: что случилось с моей жизнью? Я разрушила её, сама уничтожила тот островок мира и добра, который появился у меня так много лет назад. Таким хрупким оказался этот мир, рухнувший в одночасье. Хотя в одночасье ли?..

Мне всё время казалось, что я уже совсем взрослая или почти взрослая, как говорит моя мама. Так ясно вспомнилось, как я отчаянно доказывала ей, что я уже не ребёнок, а она мне, смеясь, отвечала:

— Взрослый человек имеет чувство ответственности перед собой и окружающими.

Лёжа в постели, я пыталась вспомнить улыбку моей мамы, мамочки. Мне так хотелось увидеть её, такую милую, всегда улыбающуюся, но почему-то перед глазами всплывало её лицо, полное боли, отчаянья. Что произошло с ней, со мной, с нашей жизнью?

Я прислушивалась к своим чувствам, но понять, что испытываю на самом деле, оказалось очень трудно: страх сковывал моё сердце. Как я дальше буду жить одна, совершенно одна в этом мире? Размышляя, я вспомнила ещё один день, когда так же рано проснулась. Это было очень давно, как будто в другой жизни. То утро буквально встало у меня перед глазами.

Было так же темно. Сон ушел. Девять девочек безмятежно спали. Кто-то сладко причмокивал губами, кто-то что-то неясно бормотал. Такого со мной ещё никогда не было: чтобы я, да сама, проснулась в такую рань. Почему? Да потому что вчера Ирина Александровна сказала: «У тебя завтра будет очень важный день». Оказывается, нас будут знакомить с новой мамой, меня и Дашку. Одна из нас должна обязательно понравиться ей. Наша общая мама, директор детского дома, в котором я живу уже почти год, очень долго объясняла, как надо себя вести. Я уже привыкла к этим долгим наставлениям. Они мне ужасно надоедали, и я в эти минуты всегда рассматривала свои ноги. Потом она нудно стала втолковывать мне, что я не должна материться. Хотя, что в этом такого? Это нормальные слова. Их все говорят, взрослые даже чаще, чем мы. Я вспомнила, какие словечки слышала раньше, до детского дома и чуть не расхохоталась: «Вот бы ты, Ирина Александровна, слышала, как крыла моя мамочка, когда беседовала с папой Славой». Смеяться, конечно же, я не стала, но эти мысли помогли мне выдержать беседу. Наконец, она закончила наставлять нас и отпустила.

Мы пошли в игровую комнату. Я села на диван, стала укачивать свою «дочку». Недалеко от меня сидела Дашка со своим братом Лёхой. Дашка весело щебетала: «Я обязательно ей понравлюсь. Она заберёт нас всех троих. Разве может ей понравиться такая дурочка, как Томка?» Я, наверное, позеленела от злости, даже не поняла, как оторвала своей «дочке» голову. Потом позже я испачкала Дашкино платье. Никто даже не заметил этого.  Я торжествовала.

Я стала думать о Дашке. Ей везёт: у неё есть два старших брата – Лёха и Петька. Лёхе уже четырнадцать лет. Он такой взрослый и красивый. Ходит всегда, заложив руки в карманы. Кепка козырьком назад. Класс! Петька – младше. Ему одиннадцать. Он во всем подражает своему старшему брату. Братья балуют Дашку и не дают никому её обидеть. Все их боятся, поэтому её и не трогают. Она всегда со всеми ведёт себя заносчиво: чувствует силу братьев.

Я не люблю Дашку, хотя с ней прикольно носиться по двору. И в детский сад мы с ней вместе ходим, даже в одну группу. Вот там мы по-настоящему вместе. Вместе дерёмся, когда другие дети дразнят нас детдомовками. Вместе ждём воспитателя, Валентину Николаевну. Она приходит за нами позже всех. Вместе с Дашкой наблюдаем, как других забирают мамы, как они бросаются к ним навстречу с криком: «Мама!» – А мамы так нежно, ласково обнимают их. В это время сердце сжимается от обиды, что за нами вместо мамы приходит Валентина Николаевна. Она очень добрая, иногда приносит нам конфеты, но ТАК она никогда нас не встречала. Не часто, но всё же, к Дашке приходит в гости её мама, правда, всегда пьяная. Дашка потом почему-то не хочет ни с кем разговаривать, плачет. Почему она, дурочка, плачет, я не могу понять. Мама ведь не бросила её, не забыла, как меня.

Мне очень захотелось встать, но было очень страшно: серые тени появились на шторах. Огромные тёмные фигуры смотрели на меня из каждого окна. Всё в спальне стало каким-то загадочным и мерзким. Я закрыла глаза, чтобы не бояться, и стала думать о новой маме. Какая она? Красивая или нет? Добрая или злая? Интересно, она будет меня бить? Понравлюсь ли я ей? Конечно, нет. Я не могу так весело болтать, как Дашка. Дашка права, это она ей понравится. Я никому не нужна!!!

Я вспомнила ту, родную, маму, у которой меня забрали. Она была очень красивой. Я так ясно её себе представила: молодая, такая тоненькая, голубоглазая. Иногда она брала меня на руки, качала, целовала. Я замирала в эти минуты. Хотелось, чтобы они длились всегда-всегда. Потом она рассказывала про моего папу, какой он был хороший, как мы все хорошо жили, как он любил её. Я его никогда не видела (он погиб сразу после моего рождения), но мне так хотелось знать про него всё-всё. Вдруг красота мамы померкла, она стала грязная, вся в синяках. И пахло от неё ужасно. Вот она поворачивается ко мне: «Что орёшь, опять жрать хочешь?» Я забилась в угол комнаты и сидела, как мышка. Но она надвигалась на меня, зло блестело в её глазах: «На кой чёрт я тебя родила? Чтобы ты вечно жрать просила? Из-за тебя все мои несчастья». Она замахнулась на меня…

Сразу же вспомнилось, как она приложила мою ладошку к огню. Даже сейчас помню ту боль, которую испытала тогда. Я кричала, умоляла: «Не надо!» Этот ужас длился вечно. Я открыла глаза. Не хочу её вспоминать. Не хочу, чтобы она ко мне приходила. Я её ненавижу!

Потом я вспомнила, как гуляла одна по серым, безнадёжно промозглым улицам родного городка. Я была в одних колготках и майке, на ногах какие-то рваные башмаки, вечно мокрые. Стояла осень, шёл дождь. Было так холодно. Дождь ледяными иглами пронзал моё тело. И так хотелось есть! Я изо всех сил старалась не думать о еде. Слушала шум дождя. Это была какая-то завораживающая музыка. И всё-таки одной, даже раздетой и голодной, гулять было приятней и интересней, чем сидеть дома и всё время бояться, что пьяная мама опять начнет бить. Какая-то женщина остановила меня, стала допытывать, чья я, как меня зовут. Я упорно молчала. Тогда она вызвала милицию.

Мне не страшно было разговаривать с тётей-милиционером. Я даже назвала ей своё имя. Она отвезла меня в больницу. Там меня долго мыли и, о, ужас, меня обрили наголо. Я потом долго ощупывала свою голову, не веря, что теперь я лысая.

Больницу я плохо помню. Все дни слились у меня в один, очень длинный и скучный: бесконечные процедуры, уколы, от которых сжималось всё внутри. Зато еда была отменная. Меня кормили несколько раз в день. Это был такой кайф!

Один день, правда, я запомнила лучше других. Навестить меня пришла бабушка Света. Я очень хорошо её помню: такая большая, тёплая и уютная. Мне казалось, что она любит меня. Ещё помню, как она купила мне мороженое – я ела его первый раз в жизни. Бабушка всегда жалела меня, ласково называла воробышком. Я и дома у неё была. Мне он напоминал маленький теремок: красивые занавески с рюшками на окнах и тяжёлые шторы с бахромой. Из этой бахромы я плела косички, но бабушка никогда меня не ругала. Ещё помню большой круглый стол. Он был покрыт светлой скатертью, которая доставала почти до пола. Я сидела под столом в своём сказочном домике и мечтала, что в этом теремочке мы жили бы все вместе: я, мама, моя Женя (Женя – это старшая сестра). Я очень её любила и сейчас люблю. Её я помню тоже хорошо. Как-то мы играли с ней. Я залезла под стол, за которым она делала уроки. Стол рухнул. Сколько криков было тогда! Мама, как обычно, побила меня. Потом Женя исчезла из моей жизни. Я осталась одна с мамой и папой Славой. Больше я её не видела. А как хотелось!..

Во время встречи бабушка Света очень много говорила, я плохо помню о чём, что-то про мою маму, про то, как тяжело ей живётся. Да я и слушала её плохо, потому что она опять привезла мороженое. На этот раз бабушка не назвала меня воробышком, а почему-то сказала, что я теперь сиротка. Я потом всё время ждала бабушку Свету, но она больше не пришла. Почему?

И вот меня привезли в детский дом, в котором я прожила уже целый год, но до сих пор хорошо помню свой первый день. Там мне очень понравилось. Первое, что я увидела – огромная кукла. Я не могла оторвать от неё взгляда. Мне казалось, что она смотрела только на меня. Я же не знала, что её нельзя трогать. Она упала, было очень много шума. Какая-то тётя стала объяснять, что можно трогать, а что нельзя. Но я плохо запомнила.

Меня привели в группу, познакомили с детьми. Рядом стояла Ксюша – маленькая горбатая девочка. Я подумала, что она самая младшая, а она оказалась старше меня, ей уже почти шесть лет. Ксюша смотрела на меня с интересом. Потом я увидела очень красивую девочку Настю. Она была уже такая взрослая, с красивой причёской. Длинные волосы её были заплетены в такие необычные косы, как колоски. Она смотрела на меня с такой жалостью. Ещё бы! Я была в такой дурацкой косыночке, скрывающей мою лысую голову. Настя потом даже защищала меня. С ней мне не хотелось бы расставаться. Но это, конечно, если я понравлюсь новой маме. Третья девочка, на которую я обратила внимание, была Дашка. Мы с ней были одногодки, одного роста. Мне показалось даже, что мы очень похожи. Дашка смотрела на меня с нескрываемым презрением. А её коротко стриженые волосы торчали во все стороны. Остальных девочек я как-то даже не заметила.

Мне показали игровую комнату, спальню, туалет. Все было таким огромным, что я казалась себе какой-то лилипуткой. Как же можно не потеряться в этих бесконечных коридорах и лестницах!

В игровой комнате было много игрушек, но мне как-то не хотелось ни с чем играть. Мой взгляд скользил по игрушкам, не останавливаясь. Меня больше волновала мысль, как тут кормят и будут ли бить.

Очень понравился мне обед. Суп, я никогда такого не ела, был вкуснющим. На второе была картошка с котлетой. Пока я с наслаждением ела суп, котлету кто-то спёр из моей тарелки,  я даже не заметила кто и когда. Первое правило я быстро усвоила: за столом не отвлекаться и не мечтать.

Я вспомнила первый свой праздник в детском доме – Новый год. Ёлка такая волшебная! Взгляда не могла от неё оторвать. Наряжали ёлку все вместе, но эта суета мне не нравилась. Я хотела бы сидеть и смотреть на эту красавицу одна. Так часто бывает: когда вокруг меня много людей, мне хочется закрыть уши и куда-нибудь забиться в тёмный угол. Я взяла огромный стеклянный шар. Он сиял в моих руках. Я видела своё отражение, такое смешное и прикольное. Вот вытянулось лицо, нос расплющился и стал огромным, а глаза, наоборот как-то сузились. Мне было весело. Вдруг шар выскочил у меня из рук. Катька, которая была в это время рядом, сказала: «У тебя что, руки дырявые? Безрукая какая! Чудовище!» Наверное, так оно и было. Конечно, я – чудовище. Ведь если бы я была нормальной, обычной девочкой, меня не бросила бы мама, она не пила бы водку, и сейчас я жила бы с ней. Мы бы вместе наряжали ёлку. И даже если бы я и разбила игрушку, она не стала бы меня ругать. Я представила, как мы вместе смотрим на красавицу ёлку. Она вся в огнях, блестящем дождике. А чтобы рассмотреть игрушки, надо раздвинуть дождик руками.

Сам праздник мне не понравился. Было очень шумно, какие-то дураки скакали вокруг ёлки, как ненормальные. Все кричали, визжали. Чему они радуются? Я потом убежала, закрылась в туалете и опять стала думать о том, как бы мы с мамой вдвоём отмечали Новый год.

На Новый год каждому ребенку подарили много конфет. Я столько сразу никогда не видела! Мне даже жаль было их есть. Я с интересом рассматривала обёртки. Они такие разные, яркие и красивые. На следующий день в моём кульке конфет не оказалось. Так я усвоила второе правило жизни в детском доме: обязательно надо иметь тайники, причем не один, а несколько (можно в помещении и желательно ещё один где-нибудь на улице). Я пожаловалась воспитательнице. Она долго выясняла, куда делись конфеты, но после бесполезных расспросов только бессильно развела руками. Перед сном меня сильно побили. Я не видела, кто это делал, и от этого было ещё ужаснее. Третье правило было усвоено также очень прочно: нельзя рассказывать взрослым о своих бедах, нельзя ябедничать.

Ещё много-много лет я соблюдала эти правила, даже когда поняла, что они мешают нормально жить.

Вообще-то мне в детском доме жилось хорошо. Было тепло, уютно. Никто из взрослых не бил, кормили хорошо.

Воспоминания вспыхивали, как гирлянда новогодней ёлки. Вспышки, вспышки, картинки, картинки, люди, люди. Я устала думать и вспоминать, мне опять захотелось спать, но тут пришла няня и стала нас будить.

 

ЗНАКОМСТВО

Я встала в плохом настроении. Всё меня раздражало. После завтрака со мной и Дашкой провели ещё одну беседу о поведении с новой мамой. Дашка послушно кивала головой, я мрачно молчала.

Нас одели в нарядную одежду. Я была в жёлтенькой футболке и плюшевой юбочке. Это была моя любимая юбочка. Я очень расстраивалась, когда её кто-нибудь надевал. Только зачем-то мне завязали нелепый белый бант. Но все равно мне хотелось петь и танцевать. Я так себе понравилась, что даже стала кружиться. Дашке надели синее вельветовое платье, тоже очень красивое. У неё блестели глаза. Она была уверена, что новая мама выберет именно её. А я? Мне оставалось только ждать.

Меня позвали в кабинет директора. Там сидели две незнакомые женщины. Одна очень напомнила мне бабушку Свету. Она была полноватой, доброй, с темными волосами. Смотрела она на меня с нежностью и лаской. Вторая была светловолосая, худенькая. Она мне тоже очень понравилась. «Странно, нам ведь говорили, что будет только одна новая мама, а их тут две», – подумала я. Женщина, похожая на бабушку Свету, показала мне две куклы. Они были почти одинаковыми. Только у одной были белые волосы, а у другой – темные. Она сказала, что подарит мне одну куклу и предложила выбрать. Я долго смотрела на кукол и решила выбрать куклу с тёмными волосами. Она этим была похожа на новую маму. То, что именно эта женщина была новой мамой, я поняла как-то сразу. Я сразу прижала к груди МОЮ куклу и стала её покачивать. Я первый раз в своей жизни получила ТАКОЙ подарок.

Ирина Александровна стала рассказывать о моих успехах. Мне никогда не нравилось, когда меня хвалят. Я, как обычно, слушала её, наклонив голову и рассматривая свои ноги. Но сегодня даже это мне не помогало. Хотелось убежать отсюда, спрятаться где-нибудь подальше, в укромном уголке. Разговор как-то перешёл на мое сквернословие. Ирина Александровна строгим голосом сказала:

— Ты будешь еще материться и говорить некрасивые слова?

— Нет, – пролепетала я, боясь поднять на взрослых глаза.

Новая мама в это время стала напряженно поглядывать то на меня, то на директора. Она тоже больше молчала.

Потом привели Дашку. Она весело поздоровалась, взяла другую куклу, но даже не взглянула на неё. Она казалась спокойной и раскованной. Ирина Александровна рассказала и о Дашкиных успехах. У неё недостатков не оказалось.

Ирина Александровна пригласила всех в гостевую комнату, где проходили все встречи и где мы смотрели телевизор. Здесь стояли мягкие диваны и огромные мягкие кресла. Я больше любила сидеть в кресле. Заберусь в него с ногами, уютно свернусь калачиком и стану смотреть любимый телевизор.

Новая мама села на диван. Вторая женщина устроилась в кресле. Я сидела рядом с новой мамой и молчала. Мне было очень уютно сидеть с ней. От неё шло какое-то тепло, хотелось сидеть так всегда! На её вопрос: «Чем ты любишь заниматься?» – Я что-то невнятно пролепетала, старательно рассматривая свои ноги. Она задавала мне ещё какие-то вопросы, прислушиваясь к разговору второй женщины и Дашки. Даже не помню, что мямлила в ответ.

Дашка, по-моему, решила, что новая мама – это вторая женщина. Она изо всех сил старалась ей понравиться, стала рассказывать стих про Таню, которая уронила в речку мячик. Я подумала: «Вот глупая, в шесть лет рассказывать стих для маленьких». Я знала много хороших стихотворений, но сама не могла рассказать ни одного – слова застревали в горле (ничего не могла с собой поделать). Накатила злость и на себя, и на Дашку, которая ещё и танцевать стала.

Та, вторая, женщина спросила:

— Даша, ты так любишь танцы?

— Да, очень люблю, уже и на занятия хожу.

— Моя дочка тоже любит танцевать. – При этих словах лицо Дашки напряглось, она тут же спросила ее:

— А сынок у вас есть?

— Да, – ответила женщина.

Дашка, недолго думая, сразу подошла к моей новой маме (я про себя её так и стала называть «моя новая мама») и спросила её:

— А у вас есть дочка или сынок?

— Нет, – ответила новая мама. Теперь уже не было никаких сомнений, что новая мама именно она.

К моему ужасу (у меня даже руки вспотели, и стало очень холодно), Дашка поцеловала новую маму, обняла её и приторным голоском сказала:

— А у меня есть ещё два братика!

Тут, наконец, я смогла пролепетать очень-очень тихо:

— А у меня никого нет.

Новая мама обняла меня и также тихо, как эхо, вторила мне: «У меня тоже никого нет». Мне стало немного теплее, даже смогла прошептать стихотворение про осень. Дашка, наоборот, как-то сникла, стала грустной.

Время встречи пролетело очень быстро. Ирина Александровна сказала, что нам уже пора на занятие. Новая мама на прощание сказала мне, лично мне:

— Я ещё приеду к тебе в гости. Ты будешь меня ждать?

— Да! – почти крикнула я.

Нас с Дашкой отвели на пение, но сейчас я не могла не только петь, но даже говорить. В горле был какой-то огромный ком. Мысли мешали вспомнить слова песни. Меня стали одолевать сомнения: «А вдруг она больше не приедет» … «А вдруг она обманет меня так же, как и бабушка Света?» … И все-таки я ждала свою новую маму.

 

ОЖИДАНИЕ

В последующие дни в моей жизни ничего не изменилось. Нас с Дашкой также водили в детский сад. Мы также дрались там, держались всегда вместе. Мы по-прежнему продолжали петь, готовились к утреннику. Моя новая мама не приезжала. Неужели она все-таки обманула и бросила меня? Со мной перестали вести долгие беседы о том, как себя вести. Я была этому рада.

Дашка изменила ко мне отношение, стала доставать вопросом: «Ну, где же твоя мама?». Потом ехидно добавляла: «Не возьмёт она тебя», «Зачем ты ей, такая уродина». Я бросалась на неё с кулаками, но это не помогало. Меня ругали за драки, наказывали. Мне было всё равно. Настроение постоянно было мрачным. Я часами качала свою новую «дочку», пеленала её. Только она почему-то всё время плакала, а я никак не могла её успокоить.

Потом мне стало как-то всё равно: приедет новая мама – хорошо, а не приедет – ну и пусть. Я стала жить, как жила раньше.

Была удивительно тёплая осень: не было дождей, солнце светило очень ярко. Мне выдали красивые сапожки на каблучках. Они так стучали по асфальту. Мы много гуляли на участке, делали огромные кучи из опавших листьев, закапывались в них. Я сделала самую большую кучу, зарылась в неё. Потом мы кидались пригоршнями листьев друг в друга. Было очень весело. Моя «дочка» все чаще стала оставаться в спальне, ей не хотелось гулять. Я её просила: «Пойдем, погуляем». А она в ответ только: «Не хочу». Не хочет, ну и не надо.

Один раз меня позвала в свой кабинет Ирина Александровна и сказала мне:

—  Звонила твоя новая мама и пообещала скоро приехать за тобой. Она заберёт тебя, как только будут оформлены документы. Будешь жить теперь в другом городе.

Я спросила:

— А папа у меня будет? А собачка у меня будет или кошечка?

— Не знаю, – ответила Ирина Александровна.

Я была счастлива. Она меня не обманула, она приедет! У меня будет новая мама!

Вылетев во двор, я всем радостно сообщила:

— Я скоро уезжаю от вас! За мной приедет мама!

Я ожидала радости от своих друзей, но даже маленький Андрюшка отвернулся от меня. Я стояла одна посередине двора. Тихо падали листья. Я смотрела, как они падали. Они шуршали очень громко. И вдруг раздался голос, я даже не поняла чей:

— Ты теперь не наша! Уходи отсюда!

В этот момент я почувствовала: да, я чужая! Я намного лучше всех этих детдомовских детей, потому что моя новая мама выбрала именно меня, а не кого-нибудь другого. Я лучше! Я хорошая!

Когда я вернулась в спальню, то увидела, что у моей «дочки» нет головы. Я смотрела на неё, слёзы душили меня. Как я плакала! Я, конечно, не могла сказать об этом воспитателю, я просто закопала её в землю, похоронила, чтобы никто больше не прикасался к ней. Потом ещё несколько раз приходила на могилку к своей «дочке».

Чувство, что я лучше всех детдомовских росло во мне. Пусть они не хотят со мной разговаривать. Кто они такие? Они детдомовцы, а я теперь буду жить в семье. Я ходила независимая, совсем сама по себе. Даже услышала со стороны, что «раздулась от гордости». Да, именно так!

Теперь я молча ждала новую маму. Это было очень трудно, потому как теперь меня все игнорили. Только взрослые занудно внушали, как хорошо я должна себя вести в новой семье.

Я думала только о документах, которые надо оформить. Что это – документы? Как их оформляют? Почему так долго? И почему она не может приехать сейчас и забрать меня? Дни тянулись невыносимо.

 

ПРИЕХАЛИ!

После обеда меня позвали в кабинет к Ирине Александровне. Она сообщила мне, что завтра приедет новая мама и заберёт меня. Опять были внушения, но я уже давно научилась не слушать их.

Сегодня мне собрали целый пакет МОИХ вещей, которые я заберу с собой. Это трусики с маечками, колготки, две футболки. Столько много всего вышло!

Вечером я долго не могла уснуть. Опять меня стали одолевать тревожные мысли. Как мы будем жить с новой мамой? Как меня будут кормить? Будут ли меня бить? Кто еще будет жить с нами? Будут ли ещё там дети? Я не заметила, как уснула.

Утром было всё, как обычно. Только молчание детей было уж очень давящим. На меня все смотрели, как будто разглядывали, как будто видели в первый раз. Нет, не в первый, а в последний раз! В моих глазах было торжество.

После завтрака я услышала:

— Приехали!

Меня срочно стали одевать: опять жёлтая футболка с моей плюшевой юбочкой, джинсовая куртка (молния была сломана, ну, и пусть) и ботинки на каблучках. Да, такая красивая девочка сейчас покинет этот детский дом навсегда!

Меня повели к новой маме. Я весело стучала каблучками. Я видела новую маму всего второй раз в жизни, но её появление было огромным счастьем для меня. Я кинулась ей навстречу, обняла, прямо как Дашка, и закричала:

— МАМА!

Новая мама обняла меня, поцеловала. В её глазах блестели слёзы. Это было что-то новое для меня. Разве взрослые могут плакать? Мы посидели, обнявшись, недолго. Она сказала, чтобы я простилась со своими друзьями и воспитателями. Ха, друзьями! Знала бы она, какие это друзья. Но я пошла с ними проститься. Я хотела, чтобы они меня увидели, такую счастливую, красивую.

Все дети вежливо мне сказали «до свидания!» Воспитатели целовали меня и плакали, желая счастья в новой семье. Опять взрослые плачут. Интересно!

 

В НОВЫЙ ДОМ

Мы сели в машину. Я даже не заметила в какую. За рулем сидела та, вторая, тётенька, перед которой Дашка так старательно танцевала. Новая мама сказала:

— Познакомься, это тетя Ира, моя подруга.

Мы поехали. Я сидела на заднем сиденье вместе с новой мамой. И тут впервые мне начали приходить такие мысли: «Куда я еду?», «Кто такая новая мама?», «Я её совсем не знаю», «Куда меня везут?» Это был даже не страх, ужас сковал меня. Я сидела, не шелохнувшись.

Новая мама все время обращалась ко мне: «Посмотри, вон коровы, вон овечки…». Я кивала, но не могла повернуть голову и посмотреть в окно. Меня раскачивало во все стороны, мотало, как куклу. Было такое мучение – ехать так долго в машине. Незаметно я уснула.

Меня разбудили уже около дома:

— Просыпайся, Томочка, мы уже приехали.

Никто меня так не называл раньше. Слово «Томочка» резануло меня. Раньше меня звали «Томка» или просто «Тома». От этого «Томочка» я ещё больше сжалась.

Мы стали подниматься по лестнице. Я еле-еле передвигала ноги. Лестница казалась такой длинной. Мы поднялись на четвертый этаж. Новая мама открыла дверь. Меня встретило рыжее чудовище, которое стало громко, визгливо лаять. Я спряталась за спину новой мамы. Она спокойно сказала:

— Успокойся, Молли, это Тамара, она будет с нами жить. Вы обязательно подружитесь.

Собака сразу успокоилась, стала меня обнюхивать и даже вилять хвостом. Я старалась не смотреть на неё, продолжая прятаться за спиной новой мамы. Она стала показывать мне дом. Мы обходили по очереди все помещения. Почти сразу зашли в комнату, и я услышала, что она будет моей. Я не хотела никуда отсюда выходить, но послушно шла за новой мамой смотреть дальше. Хорошо, что комнат было не так много, как в детском доме. С облегчением я вернулась в свою и старалась в этот день больше никуда не выходить.

В кресле сидела огромная кукла. Она была очень похожа на человека, но мне даже не хотелось на неё смотреть.

— Посмотри, какая она красивая. Как ты её назовешь? – ласково спросила новая мама.

— Ксюша, – быстро ответила я полушёпотом.

Новая мама пошла готовить обед. На какое-то время я осталась одна. Даже противная собака не заходила. Мне было спокойней одной в моей комнате. «Что со мной будет в этом доме?» – пульсировало в моей голове. С этой мыслью я уснула.

Новая мама разбудила меня. Мы сели обедать. Я вздрагивала от каждого незнакомого мне звука: кто-то в подъезде сбегал по лестнице, повизгивала собака, как её там звали, Молли что ли? Обед был вкусным. Интересно, меня всегда так будут кормить?

Новая мама примерила мне вещи, но всё, что она купила для меня, оказалось большим. А мне и не хотелось другой одежды, кроме моей. Новой маме почему-то не понравились мои ботиночки на каблучках. Она сказала, что они рваные, надо идти в магазин и покупать мне одежду и обувь.

В магазине у меня закружилась голова. Новая мама пыталась примерить на меня какие-то яркие вещи. Я помню ужасное платье с рисунком в желтый подсолнух. Что она ко мне привязалась? У меня такая красивая юбочка и футболка, настоящая джинсовая куртка. Почему они ей не нравятся? Я упрямо твердила «нет!», когда она мне предлагала что-то померить. Мне не хотелось раздеваться, что-то надевать на себя. Новая мама сказала, что купить одежду НАДО. Я нехотя согласилась. Мы купили куртку, новые ботинки, свитер и ещё много разного. Странно, в детском доме мне всегда нравилось примерять вещи, а сейчас мне это было неприятно.

Я услышала несколько раз «купим», «купить», «куплю». Эти слова для меня ничего не значили, но я поняла, что после этих слов у меня появляются новые вещи. Я увидела детскую коляску, настоящую. Сердце у меня замерло, так мне её захотелось. Я требовательно сказала новой маме:

— Купи коляску!

Вместо того чтобы дать мне эту коляску, она ответила:

— В другой раз, нам надо тебе ещё очень много одежды купить!

— А ты так возьми! – сказала я упрямо.

Новая мама стала мне объяснять, что такое деньги, что в магазине просто так ничего нельзя брать, за всё надо платить, всё покупать. Я не понимала, почему я не могу её взять? Что такое деньги? В детском доме всё давали просто так. Я слушала вполуха, сама же почувствовала жгучую обиду: «Ей жалко купить мне эту чудненькую коляску. Жадина!»

День тянулся очень долго. Я устала, не хотела разговаривать с новой мамой, ни с кем, ни с кем.

Ещё мне запомнилось в этот день купание. Новая мама налила полную ванну воды, сделала много пены. Она покрывала всё мое тело, были такие необычные ощущения. Я была как маленькая золотая рыбка. Было огромным наслаждением – купаться в ванной! Никогда такого не чувствовала раньше. Я стала напевать какую-то песенку без слов. Мне так не хотелось покидать своё водяное царство.

Для меня была уже готова постель, правда не кровать, а диван. Но это ничего, спать можно. Бельё так дивно, необычно пахло. Я уснула мгновенно.

 

ПРИВЫКАНИЕ

Первые дни в новом доме я плохо помню, помню только страх. Я боялась улицы – столько много машин и все куда-то едут, боялась троллейбуса и автобуса – они такие большие,  боялась людей – их так много. Я часто плакала и вспоминала маленький домик бабушки Светы, там мне было спокойно и уютно. Я попросила однажды новую маму:

— Давай уедем в деревню. Там нет столько людей и машин.

— Как же мы будем там жить? Здесь у нас квартира, здесь я работаю, зарабатываю деньги. Что мы там будем кушать?

— Мы купим корову и будем пить молоко.

Я поняла, что в деревню мы не уедем. Мне стало ещё тоскливей.

К нам приходили какие-то люди. Я не запоминала их, все лица слились в одно большое лицо, которое строило мне ужасные гримасы и очень хотело со мной общаться. А я боялась его, сворачивалась клубком у новой мамы на коленях. Она меня почему-то называла в эти минуты ёжиком, гладила, целовала в макушку. Мне это нравилось. Оказалось очень приятно – сидеть у мамы на коленях!

Только тётю Иру, которая вместе с новой мамой забирала меня из детского дома, я узнавала среди всех, кто бывал у нас. Она приходила к нам часто и приносила подарки. Другие тоже приносили мне подарки. А вот её мне нравились больше всего.

Один раз тётя Ира подарила настоящую сумочку. Как-то я нашла недалеко от детского дома, правда, рядом с мусоркой, тоже сумочку. Но она была чёрная, грязная. Я тайно вымыла её и спрятала в одном из своих тайничков. В ней я хранила свои маленькие секретики: конфеты, картинки, бусики, которые тоже нашла на мусорке. А ЭТА сумочка – белая с двумя миленькими бубончиками. Её можно было не прятать – у меня никто не забирал МОИ вещи. Я туда насовала всякой всячины, даже помаду, правда гигиеническую, которую мне купила новая мама. Да, тётя Ира очень добрая.

Ещё к нам часто приходила тётя Маша. Она была худенькой и высокой, всегда носила очки. Вид у нее был немного строгий, но она тоже была очень доброй. Всегда мне приносила что-нибудь вкусненькое. Она мне так напоминала Ту маму. Я очень хотела быть на неё похожей. Я даже стала называть её мамой, но новая мама на это мне говорила:

— Это не мама. Мама – я. А это моя сестра Маша. Для тебя она родная тётя – тётя Маша, можно просто Маша, ей так больше нравится.

А я упрямо продолжала называть её мамой. Маша всегда заступалась за меня, когда новая мама меня ругала. Жаль, что у неё не было детей, а то бы у меня обязательно был братик.

Собака мне уже не казалась такой противной. Она была очень маленькой, рыженькой, пушистенькой. Её тонкая мордочка мне все время улыбалась. Когда я её целовала, сильно прижимала к себе, она только жалобно пищала. Это была МОЯ собака! Я стала петь ей песни. Когда я пела, Молли очень внимательно слушала. Мне это тоже нравилось.

Вечерами мы ходили с новой мамой и Молли гулять. С Молли играли в догонялки. Собака с лаем бежала за мной, а я от неё убегала. Я раскидывала руки и кричала во всё горло: «Помогите!» Мне казалось, я летела, парила в воздухе. Я чувствовала себя птицей. Это было так здорово! До сих пор, уже даже став взрослой или почти взрослой, я не могу понять, почему я кричала «Помогите!» Наверное, это слово было для меня воплощением доброты в ТОЙ жизни. Я вспоминала бабушку-соседку, не помню её имени. Она жила этажом выше и всегда откликалась на моё «Помогите!», когда мне очень хотелось есть. Она даже через окошко передавала мне баночку с едой. На веревочке опускала эту баночку, а я ловила так же через окошко. Когда я рассказала об этой бабушке новой маме, она сказала мне:

— Помни её и будь ей благодарна.

— Почему? – спросила я.

— Она помогла тебе выжить, она кормила тебя, жалела.

Я запомнила эти слова новой мамы на всю жизнь, хотя плохо понимала их смысл, да я просто не могла тогда быть благодарной.

Почти сразу в новом доме я заболела. Я вспомнила, как я болела в детском доме. Меня положили в изолятор, белые стены которого меня раздражали и пугали. Как долго я там была одна. Только медсестра заходила ко мне, давала лекарства, делала уколы. Как я орала! Я орала по нескольку часов подряд. Сначала медсестра меня успокаивала, а потом, махнув рукой, уходила и оставляла одну.

В новом доме, оказалось, болеть приятно. Я лежала перед телевизором – кайф! Новая мама постоянно ко мне подходила, сидела со мной. Вместо противных лекарств давала мне сладкие сиропы, тёплое молочко с мёдом. Я даже не хотела выздоравливать.

Каждый вечер новая мама читала мне книжки. Нам воспитательница читала книжки в детском доме, так же, как новая мама, на ночь. А тут читали мне одной! В детском доме я плохо слушала монотонный голос воспитательницы. Он просто помогал засыпать. Новая мама так интересно меняла голоса. Я даже стала понимать, о чём она читает. Я её просила все время почитать сказку про Алёнушку и братца Иванушку. Она так смешно тоненьким, жалобным голосом говорила: «Алёнушка! Сестричка! Мне так пить хочется! Можно я попью из копытца?» Я даже не могла потом уснуть, всё вспоминала это «Алёнушка!» На душе у меня было спокойно. Вскоре новая мама стала просить, чтобы я говорила за Иванушку. Я старалась повторять, как новая мама, таким же жалобным голоском.

У меня появилось очень много своих вещей. В моей комнате было много шкафов. Сколько полочек там было! Сколько тайничков можно было делать! Я и делала свои маленькие тайнички. Прятала там конфеты или что-нибудь вкусненькое, например, варёную колбасу. Варёная колбаса – это самая вкусная еда. Я раньше никогда её не ела. Я наслаждалась, откусывала малюсенькими кусочками, и медленно жевала. Новая мама всегда ругалась, когда находила пропавшую колбасу в моих тайничках.

— Зачем ты это делаешь? – недоумевала она. А я ничего не могла ей рассказать и молчала, взрослым ведь нельзя рассказывать о своих страданиях и страхах. А вдруг у меня завтра этого не будет?

Когда новая мама ругалась, я впадала в оцепенение, даже не различала слов, которые она мне говорила. Мне все время казалось, что она меня вот-вот начнет бить. Сначала я смотрела на неё широко раскрытыми глазами, а потом начинала плакать. Плакала я очень долго, плач переходил в визг. И я визжала, визжала… Новая мама пыталась меня успокоить, но она, как бы исчезала из моего мира. Потом, после своих криков я сразу засыпала. А, проснувшись, я сразу начинала обдумывать: где ещё мне сделать тайничок, чтобы она не нашла.

Радовали меня игрушки в новом доме. Сколько много их у меня стало! Я могла очень долго сидеть и смотреть на них. Новая мама удивлялась, что я так долго просто смотрю на игрушки, предлагала вместе поиграть. Но я не хотела, мне нравилось только смотреть на МОИ игрушки.

Мамин брат дядя Серёжа подарил мне коляску и Пашку. Наконец, у меня появился и «сынок», а у «дочки» Ксюши – младший братик. Мне всегда хотелось младшего братика. Я бы играла с ним, качала его. Сначала я очень обрадовалась коляске, а потом увидела, что у неё только три колеса. Фу, коляска же ненормальная! Новая мама сказала, что это очень модная коляска, а я не хотела с ней играть. Как можно играть с ненормальной коляской?! Потом, конечно, я стала катать свою «дочку» на этой ужасной коляске, но Ксюше тоже она не нравилась. Она плакала, капризничала. Я брала её на руки и целовала, как новая мама меня, в макушку. Ксюша успокаивалась, быстро засыпала. Паша был не такой крикливый, он был весёлый, любил, когда я его подбрасывала высоко над головой.

Один раз новая мама стала мне рассказывать, что надо оформить мои документы до конца. Опять эти документы! Что это? Почему это так важно? Одно я поняла из рассказа новой мамы: надо ехать в мой родной город, где я жила с Той мамой. Я в ужасе поняла, что она меня хочет отдать Той маме! Я больше ни о чём думать не могла. Я не хочу к Той маме! Опять я ясно увидела её, я даже почувствовала боль в ладошке, когда она положила её на огонь. У меня потом был огромный волдырь. Он ужасно болел, я ни до чего не могла дотронуться.

Спокойный голос новой мамы вернул меня к реальности:

— Томочка, так ты побудешь с тётей Ирой или поедешь со мной?

Конечно, я останусь с тётей Ирой. Но тут меня словно обварило кипятком. Как я могу отпустить новую маму одну. Вдруг Та мама ее увидит и убьёт? Нет, я поеду вместе с ней.

Мы долго ехали на автобусе, очень долго. Всю дорогу я сжималась от страха: вдруг новая мама меня всё-таки отдаст Той маме. Как мне было плохо! Я сидела у новой мамы на коленях, она обнимала меня. Я уже стала привыкать к ее мягким рукам.

Мы шли по моему городу. Удивительно, но я вспомнила улицу. Я загадала себе: «Вот там будет детская площадка». И, правда, мы завернули за угол и увидели детскую площадку. Я даже покаталась там. Новая мама мне разрешила. Мне в эти минуты было хорошо и радостно.

Потом мы пришли в какой-то дом. Новая мама с кем-то разговаривала, а я стояла рядом, обняв её ногу, как будто говорила всем: «Никому не отдам!» Всю дорогу назад я спала у новой мамы на руках. Мне было легко и спокойно от мысли: «Не отдала».

Как-то к нам в гости пришла какая-то тётя с девчонкой, похожей на куклу. Она такая разнаряженная, со светлыми кудрявыми волосами. Войдя в дом, она стала обнимать и целовать МОЮ новую маму. Я даже захлебнулась от негодования, у меня задрожали губы. Кто она такая? Как она посмела поцеловать МОЮ маму? А мама-то, обнимает её, целует. Я даже ушла в свою комнату, чтобы не видеть этого. Девчонка зашла со своей мамой в мою комнату, протянула мне апельсин.

— Меня зовут Вероника. На, это тебе, – сладко сказала она. Ишь ты, Вероника. У нас в детском доме тоже была Вероника. Ее все называли Ника. А тут Вероника. Взрослая нашлась! Разве я могла взять этот дурацкий апельсин из её рук. Нет! Нет! Нет!

Мы сели за стол. Она стала капризничать: «Я не хочу кушать!», «Пойдем домой!», «У меня голова болит». Я наблюдала за ней, мне очень хотелось, чтобы она поскорее ушла. Хорошо, что они были в нашем доме не очень долго. Я была очень рада, что они так быстро ушли.

На следующий день я попробовала капризничать также как Вероника. За обедом стала говорить: «Не хочу суп». Новая мама спокойно ответила: «Не ешь, только ужин будет не скоро». Я разозлилась на неё, стала плакать, повизгивая, и, конечно же, не стала кушать. Больше я так не поступала, потому что до ужина еле дотерпела, так есть хотелось, но просить ведь не станешь.

Постепенно я привыкала к новому дому и к новой маме, к своим вещам. Новая мама! Я по привычке её так называла про себя. А может она и не новая вовсе? Конечно, не новая. Она же была у меня всегда. Она просто потеряла меня, когда я была совсем ещё маленькой. Меня забрали в детский дом. А теперь она нашлась. Конечно, я же очень хорошо помню, как она катала меня в коляске, а потом меня украл злой дядька. Вон сколько про это показывают по телевизору. Точно, это же был папа Славик. Он меня принёс к Той маме. Я так много об этом думала, что стала вспоминать подробности нашей с мамой жизни. Я стала злиться на папу Славика за то, что он меня украл и отдал Той маме. Я очень много об этом думала, не выдержала и рассказала маме об этом.

— Давай будем всем говорить, что ты меня родила, потом потеряла и опять нашла меня, – попросила я её. Она мне ответила, что так нельзя говорить, что люди плохо будут о ней думать. Нормальная же мама никогда не потеряет своего ребенка. Тогда я стала злиться на маму. Как она не понимает: какая разница, что будут думать люди. Главное, что я так хочу!

За ужином мама стала предлагать мне покушать копчёной колбасы:

— Не хочу! – кричала я. – Я это уже ела тогда, раньше!

Мама стала меня успокаивать. Она говорила мне добрые, ласковые слова, но сейчас даже её голос меня раздражал. Я стала кричать, потом просто стала поскуливать, совсем как наша маленькая Молли. Я подбежала к Молли, обняла её, прижала к себе:

— Это моя собака, – всхлипывая, шептала я. Я стала рассказывать Молли, что Та мама кормила меня только чёрным хлебом с солью и луком. Как мне тогда хотелось кушать. Бабушка-соседка давала мне котлетки и картошку. Я кушала быстро-быстро. Ещё бы, папа Славик с мамой могли вернуться и отнять у меня еду. Молли слушала меня очень внимательно, даже ушки поднялись, так она внимательно слушала. Слушала меня и мама, она только сказала мне тихонько:

— Ты больше не будешь голодать, всё будет хорошо.

Вообще моя жизнь как бы разделилась на две части. Я так и называла их – Та жизнь и Эта жизнь. Ту жизнь я почти не вспоминала, разве что иногда. Помню, как-то раз мама звонила по телефону. Я не слушала её, когда она разговаривала, а тут я услышала «Наташа». Меня, как током пронзило. Я вздрогнула. Наташа была моя ТА мама, из прошлой жизни. Я ясно увидела ТУ маму, всю окровавленную. Я стала кричать от ужаса. Мама положила трубку телефона. Стала спрашивать меня, что случилось. Я рассказала ей, как пьяный папа Славик кинул в маму банку. Банка разбилась о мамину голову. Было столько много крови. Папа Славик вызвал скорую, и мы с ним убежали. Мама слушала меня очень внимательно, кивала головой, но молчала. Потом прижала меня и стала укачивать. Удивительно, но у неё на руках я чувствовала себя в безопасности. Мне казалось, что большое тёплое одеяло меня согревает. Я в той жизни всегда пряталась под кроватью, укрывалась одеялом и старалась ни о чём не думать.

В Этой жизни мне было хорошо, правда мама мне часто капала на мозги: «Нельзя делать этого, нельзя того». Эти «нельзя» меня просто сводили с ума. Ну, почему нельзя играть с ключом в дверном замке, или весело кататься на дверце шкафа? Почему нельзя спать в уличной одежде? Почему нельзя рукавом вытереть нос? Только, когда что-то случалось, я понимала «почему» нельзя это делать.

Однажды сломался замок в двери. Мама стала звонить какому-то дяде Пете, чтобы он нас открыл. Дядя Петя долго возился. Молли скулила и, похоже, плакала. Так ей хотелось на улицу. Новая мама спросила меня:

— Ты теперь поняла, почему нельзя играть с ключом в двери?

Я поняла, мне было даже жалко собаку, так она скулила. Потом собака успокоилась, только жалобно смотрела на дверь, а я уснула.

Утром мама опять мне капала на мозги про этот ключ, дверь, Молли… Я во время подобных разговоров как всегда старалась рассматривать свои ноги, но мама сказала:

— Когда с тобой разговаривают, надо смотреть в глаза.

Как же быть? Смотреть в глаза или не смотреть? Ну не могу я смотреть в глаза.

И, хотя я стала понимать, что мама права, нельзя дома делать многого, я стала часто вспоминать детский дом. Там не было этих бесконечных «нельзя». Однажды я спросила маму:

— А когда мы поедем в детский дом?

— Ты хочешь жить в детском доме? – вопросом на вопрос ответила мне мама.

— Нет, я хочу проведать детский дом, а жить буду тут, – уверенно ответила ей я.

Конечно, тут было  лучше, туда я уже не вернусь!

 

КАК ТРУДНО ЖИТЬ ДОМА

Мне все нравилось в МОЁМ доме, но особенно мне понравились розетки. Они не были закрыты, как в детском доме. Я один раз вставила туда карандаш. Получился замечательный крючок, на который я повесила новые бусики. Комната стала как-то наряднее, уютнее. Но маме не понравилось моё украшение комнаты. Она стала рассказывать, что в розетке живет какой-то Ток, и он может даже убить. Я не знала этого Тока, почему-то мама не объяснила мне, как он там живет, почему такой злой, даже не показала его. Он представлялся мне большой злой змеей, которая выползала по ночам из розетки, страшно шипела и кидалась меня убивать. Конечно, больше в розетку я ничего не совала. Кому охота быть убитой этим Током.

Ещё мне понравилась в доме газовая плита. Когда мама готовила, я наблюдала, как голубоватое, почти прозрачное пламя танцевало передо мной. Оно протягивало ко мне свои языки, пытаясь поймать меня. От этого мне становилось весело. Мама вышла с кухни, а я дунула на пламя. Она мигнуло мне. Тогда я стала дуть рывками. Такая игра получилась классная! Вернулась на кухню мама и опять стала меня отчитывать. Опять «нельзя»! Опять мама стала пугать меня страшными историями. Газ хороший добрый, помогает нам готовить еду. А вот, если огонь задуть, то газ может взорваться. Тогда будет пожар, и мы можем остаться без дома. Ужас какой-то! Я не хочу без дома оставаться. Вдруг я ясно вспомнила, как мы с папой Славиком жили в большом доме в Америке. Я стала рассказывать маме:

— Наш дом был такой большой, с лестницами. Мы жили очень хорошо в нём. Потом папа подул на огонь, газ взорвался. Был сильный пожар. Мы с ним остались без дома, так я оказалась тут.

Мама мне ответила, что она знает, какая я хорошая, правдивая девочка, но другие люди не поверят, и будут считать меня врушкой. Опять мама меня не понимает. Мне стало так обидно. Так обидно, что я до вечера больше с ней почти не разговаривала.

Ещё  в доме жил Пылесос. Это такой огромный жужжащий жук. Мама пылесосила квартиру, а я, поджав ноги, сидела на диване, наблюдала за этим жуком. Мама сказала мне:

— Не бойся, он же неживой. Он жужжит, потому что работает. На, потрогай его.

Я осмелилась потрогать пылесос и попросила самой пылесосить. Я стала весело бегать по квартире, водя щёткой по паласам. Во все горло я распевала песни. Я же не знала, что она будет потом мне всё время говорить, чтобы я пылесосила. Она решила, что я буду пылесосить всегда. Я, которая оказалась лучше всех детей детского дома, меня забрали из детского дома одну из всех, да никогда я не буду этого делать. Однако мама ровным голосом принуждала меня. Я сопротивлялась, как могла: устраивала истерики, кричала, я даже хотела поломать это противный пылесос. Мама стала мне рассказывать об обязанностях в доме: тот, кто живёт в доме, тот, кто любит свой дом, должен ухаживать за ним. Я не хотела этого понимать. Зачем тогда мама? Пусть сама и убирает. Постепенно я привыкла пылесосить, а мама всё не унималась: «Вытри, пожалуйста, пыль», «Помоги мне, пожалуйста». Я это «пожалуйста» стала ненавидеть.

Я полюбила в нашем доме Компьютер. Он такой весёлый, играл со мной. Мне нравилось, когда он со мной играл в куклы. Я наряжала их в красивые наряды, такие, о которых сама мечтала, яркие с украшениями. Конечно, у меня теперь было очень много одежды, но не всё мне нравилось. Часто мама говорила: «Это тебе не идёт», «Это не сочетается». Иногда я, конечно, наотрез отказывалась одевать то, что она предлагала, из-за этого мы ссорились. А Компьютер разрешал мне одевать кукол так, как мне хотелось. Да ещё говорил мне: «Ты молодец! Это так красиво!» Удивительно, но мне понравилось, что меня хвалят. Оказалось, очень приятно, когда говорят такие слова. Мы очень подружились с Компьютером. Но иногда он меня ужасно раздражал, особенно в те минуты, когда мама работала за ним. Она так долго что-то писала, а я слонялась по квартире, не зная чем заняться. Мама говорила: «Ты поиграй пока, я скоро закончу». Это «скоро» длилось вечность. Тогда я один раз просто измалевала ручкой весь монитор. Что было! Мама ругалась – это не то слово! Она стала говорить мне такие вещи, от которых я даже запаниковала: «За компьютером я работаю. Если не будет компьютера, я не смогу работать. У нас не будет денег, нечем будет платить за квартиру, нас выселят. Мы что, будем в люках жить?» Я ожидала, что она будет кричать, а она «в люках…». Я не хочу. Я не знаю, зачем я это сделала. Ведь и Компьютер я люблю. Мама попросила меня больше так не делать.

Мама часто меня водила в музеи, на выставки, в зоопарк. Я не могу сказать, что мне это не нравилось, но я бегала по залам или от клетки к клетке, как сумасшедшая. Взгляд мой скользил от экспоната к экспонату. Мне хотелось увидеть всё и сразу. Мама пыталась обратить моё внимание на что-то конкретное, но мне было интересно увидеть сразу всё. Одно такое посещение мне запомнилось на долгие годы. Мы пришли на выставку бабочек. Это был огромный зал. Бабочки свободно летали. Я не могла оторвать взгляда от этой красоты. Они так плавно взмахивали крыльями. Я зачарованно смотрела на них, и мне казалось, что я одна из них. Вот я раскидываю руки, как крылья, и лечу вместе с ними. Мне хотелось улететь далеко-далеко, в какой-нибудь другой мир, где не будет ни людей, ни машин, ни компьютеров. Я даже закружилась от этой картинки. Вдруг одна бабочка села прямо мне на руку. Я очень хорошо её рассмотрела: у нее были такие большие, синие с жёлтым крылышки. Они переливались так, что я даже не знаю, какого цвета было больше – синего или жёлтого. Бабочка шевелила усиками, а мне было необычайно щекотно и весело. Уже на улице я сказала маме:

— Я хочу быть такой же бабочкой или птичкой, чтобы улететь далеко-далеко!

— А если тебя съест кот? – Спросила мама.

— Меня не съест, – с гордостью ответила я, потом, подумав, добавила:

— Тогда я буду лебедем. Лебедя точно кот не съест.

Я часто потом на прогулках представляла себя то птицей, то лёгким перышком. Мне так хотелось летать, плавно парить в небе и не возвращаться на землю.

Полюбила я ходить по магазинам, особенно продуктовым. Как-то мы зашли с мамой в супермаркет. Это было такое счастье – видеть столько продуктов сразу. Я с жадностью рассматривала яркие упаковки, но просила маму купить только то, что я уже ела: («чудо-творожок», желе, глазированные сырки). Когда я увидела торты, я застыла от этой красоты. Мама звала меня домой, а я никак не могла оторвать взгляда. До сих пор я больше люблю смотреть на торты, чем есть их. Мне просто жалко портить такую красоту.

Мы каждый день ходили с мамой и Молли гулять. Мне стало нравиться ходить с ней за руку. Я держала её крепко-крепко, боясь, что она может потеряться. Мы много разговаривали. Конечно, больше говорила мама, а я слушала, иногда даже не обращая внимание на смысл слов, просто мне был очень приятен её голос. Он успокаивал.

Мама купила мне мыльные пузыри. Я стала каждую прогулку брать их с собой. Побегаю с Молли, а потом пузыри пускаю. Это такое счастье, когда разноцветный, почти прозрачный пузырь надувается, надувается, а потом плавно отрывается от палочки и начинает жить своей жизнью. Он, переливаясь, взмывает ввысь, а потом, раз! и лопается.  Молли тоже нравится эта игра. Она с восторгом догоняет эти радужные шары, подпрыгивает, пытаясь поймать. Если ей удается дотянуться носом, они лопаются. Моли недовольно и радостно одновременно фыркает и заливается радостным лаем. А потом «охота» за пузырями начинается снова.

Однажды на прогулке я сказала, что хочу быть лягушкой-путешественницей.

— Такой же хвастунишкой? – Спросила мама, смеясь.

— Нет, не хвастунишкой.

Мама рассказала мне конец сказки: лягушка летала в клюве у цапли, а в конце концов та её съела. Я не хотела, чтобы меня съели.

— Ты, наверное, хочешь быть просто путешественницей, хочешь увидеть другие города?

— Да, хочу, но больше всего – увидеть дом, в котором жила с Той мамой.

Я увидела, что лицо мамы напряглось. Конечно, она расстроилась, но я действительно хочу увидеть Тот мой дом.

— Когда ты подрастёшь, мы обязательно вместе поедем и найдём его, – ответила мама.

— А ты не обманешь?

— Нет.

— А вдруг Та мама начнет нас бить?

— Не переживай, я смогу тебя защитить! – После этих слов, сказанных твёрдо, без тени сомнения, мне стало сразу спокойно.

Почему-то мне часто хотелось сказать маме что-нибудь назло. Я наблюдала за её лицом в эти минуты, видела, как она начинает сердиться, а потом как будто стряхивает с себя злость и начинает говорить мне какие-то смешные вещи.

Один раз мы гуляли в парке. Уже наступила зима. Молли так смешно разгребала пушистый снег носом. Потом отряхивалась и громко чихала. Мы, как обычно, играли в догонялки. Я убегала от Молли, а она с громким, звонким лаем догоняла меня. Но я ведь быстрее всех бегаю, даже быстрее машин. Молли не догнала меня. Тогда я упала в большой сугроб, как она зарылась в снег (осталось только лицо), и стала смотреть на небо. Сколько было звёзд. Они так ярко светили. Но ярче всех была луна, хотя и необычная: такая тоненькая, худенькая. Она улыбнулась мне, звёзды закачались. Я была такая счастливая. Тут подошла мама, подняла меня, отряхнула от снега. Я встревожено поделилась с ней:

— Посмотри, вон луна какая странная!

— Это месяц, – занудно ответила мама. – Луна круглая, а это месяц. Он будет толстеть, толстеть, и превратится в луну. Потом луна будет худеть, худеть и снова превратится в месяц.

— Нет, луна! – с вызовом настаивала я. Я так рассердилась на маму. Зачем она подняла меня? Мне было так хорошо, а она растворила моё счастье.

Тогда мама так смешно, явно копируя меня, сказала:

— Нет, это солнце!

Я засмеялась, мне стало опять хорошо, а мама шла рядом и молчала. Тогда я сказала, чтобы утешить её:

— Посмотри, какой месяц красивый!

Вечером мама вешала штору, которую я оборвала. Я молча наблюдала за ней и неожиданно вспомнила свой Тот дом, Ту маму. Ей я всегда мешала, была лишней в её жизни. Раз я подслушала, как Та мама сказала, что я ей не нужна. Неожиданно для себя я со злостью, истерично крикнула:

— Я Той маме мешала, я ей была не нужна!

— Почему? Мамы всегда заботятся о своих детях, – спокойно ответила моя мама.

Я опять стала думать: А Эта мама? Нужна я ей? Как это узнать? Что надо сделать, чтобы понять? Мама в это время спокойно рассказывала мне о том, как все мамы любят своих детей. «Любят? А она меня любит?» – этот вопрос потом меня очень долго мучил.

Как-то мама уехала. В какую-то непонятную командировку, как она сказала. Перед этим долго объясняла, что обязательно вернётся, а я всего одну ночку посплю с Машей. Я кивала, но в моей голове панически звучало: «Бросит!».

Новая мама уехала. Сначала мне было хорошо с Машей. Она меня не ругала, ничего не требовала. Мы с ней сходили в музей. Там было много животных. Огромный волк смотрел на меня, скалился, как живой. Мне стало страшно. От его злого взгляда я спряталась за Машу. Она сказала, что звери ненастоящие. Это их чучела. Они ничего мне не сделают. Вон сколько людей смотрят и не боятся.

Весь день я даже не вспоминала маму. Но вечером, когда мы пошли гулять с Молли, я вдруг вспомнила, что со мной должна быть мама, а её всё нет и нет. Вернется она, как же! Бросила она меня, как Та мама. Все мамы одинаковые! Я вдруг даже услышала голос Той мамы:

— Ну, что, вернулась? Ха-ха. Только я твоя мама.

Я так захотела увидеть Ту маму! Пусть она будет пьяной, но рядом. А эта мама – предательница.

Маша что-то говорила. Молли звонко лаяла, а я уже твёрдо решила: уйду от них. И пошла прочь. Маша побежала за мной. Зачем? Зачем я ей? Мне так захотелось сделать что-нибудь ужасное: укусить кого-нибудь, как тот волк, или побить.

Я споткнулась и упала. Лужа мне показалась такой приятной. Я лежала и выла. Какие-то люди проходили мимо, что-то говорили злое. Маша взяла меня за руку, подняла и повела домой. Я вырывалась, кричала, но она крепко меня держала. Дома я упала на пуфик и сразу уснула.

Проснулась я уже в кровати, в пижаме. Рядом спала Маша. Где-то рядом поскуливала во сне Молли (наверное, тоже скучает по маме). Надо же, Маша спит со мной, а мама всегда уходит, когда я засыпаю. Маша была такая тёплая! Я крепко обняла её и тут же уснула.

Когда мама приехала, я ещё долго на неё сердилась, не хотела разговаривать с ней.

Как-то мама мне сказала, что хочет нашу Молли показать на выставке собак. Я так обрадовалась: «Моя Молли будет знаменитой!».

Я никогда не думала, что на выставке собак будет так интересно. Больше всего мне понравились шпицы  – маленькие, пушистые, жёлтенькие собачки и огромный пятнистый дог. Как мне захотелось покататься на этой собаке. Мне она даже по ночам часто снилась.

Наша Моли заняла первое место. Я не могла понять, почему мы не шли домой, ведь Молли уже выступила. Мама ответила, что мы должны дождаться её документов. Для меня было открытием – у собак тоже есть документы.

Ждать было скучно. Я стала бегать вокруг собак. Они внимательно следили за мной. Одна очень большая собака стала злобно рычать. Я очень испугалась. Её хозяйка накричала на меня. Как она была похожа на своего питомца. Так же рычала. Я даже слов не могла разобрать. Увидев эту сцену, меня первый раз сильно отругала мама.

— А если бы эта собака тебя укусила? А если бы эта собака покусала нашу маленькую Молли? – мама ещё что-то говорила, но я её не слушала. Меня просто душила обида: «Как могла она меня ругать? Меня такую необыкновенную, особенную?»

Всю дорогу домой я молчала. Мне и Молли очень хотелось ударить, забыть её где-нибудь. Зачем мне такая собака? Она даже не может меня защитить.

Дома я громко хлопнула дверцей от шкафа. Шкаф-то точно можно ударить. Мама опять завелась:

— К мебели и всему, что находится в доме, надо относиться бережно, за ремонт каждой вещи надо будет платить деньги. – Я думала, что с ума сойду от этого потока слов. Тогда я спокойно ей ответила:

— Что ты так  волнуешься? Дядя рабочий придет и всё починит. Так всегда в детском доме было.

— Это в детском доме приходит дядя рабочий. Ему государство платит зарплату за эту работу. А дома за всё платим мы сами. Вместо игрушек и развлечений мы будем тратить деньги на ремонт. Лучше бережно относиться ко всем вещам.

Я даже уши закрыла, чтобы не слушать её. Опять она мне казалась чужой тётей. «Что я здесь делаю? В этом чужом доме?» В памяти возник Тот мой дом, Та мама. «Мамы любят своих детей», – я вспомнила слова мамы уже из Этой жизни. Не любила меня Та мама, очень часто била, злилась, когда я просила кушать, кричала. Эта мама вроде так не кричит, вкусно кормит, не бьёт. Как узнать, нужна ли я ей, любит ли она меня? Что надо сделать, чтобы понять? Одно я понимала точно: здесь мне лучше! Я даже запела от этих мыслей: «Что хотела, то и получила!»

 

КРЕСТИНЫ

 

Мама стала часто говорить о каких-то крестинах. Я не понимала, что это такое. Я спросила маму. Она мне стала рассказывать о Боге. О Боге я знала, нас водили в детском доме в церковь. В этот день нас нарядно одевали. Я обувала свои сапожки на каблучках и плюшевую юбочку. Сапожки громко стучали в церкви, звук каблучков эхом громко раздавался. Нам давали по одной свечке, зажигали их и мы слушали пение хора и батюшки. Мне нравилась церковная музыка. На душе становилось так спокойно и радостно. Я всегда в эти минуты вспоминала маму и бабушку Свету. Они меня ласково обнимали. Я даже голос их слышала: «Воробышек! Как ты тут живёшь?». «Плохо», – мысленно отвечала я им. – «Я хочу домой, я хочу жить с мамой». Мне хотелось плакать, слёзы жгли моё сердце. Нам говорили, что надо молиться и просить Бога, чтобы Он дал нам семью. Я отчаянно молилась, я умоляла Его, чтобы он вернул мне маму, чтобы она была доброй феей, любила бы меня, целовала.

И вот сегодня я проснулась, такая счастливая! Ещё бы, мы идем в церковь, меня будут крестить, чтобы я еще ближе была к Богу.

Церковь мне понравилась. Там был огромный двор. Я была счастлива, ведь Бог вернул мне маму, правда, не ту, которая была мне милее всех на свете, а другую. В чём-то моя мама была даже лучше Той. Она не пила водку, говорила мне всегда ласковые слова, хорошо и вкусно кормила. В этот момент я почувствовала себя счастливой. От счастья я стала бегать вокруг мамы. Мне хотелось, чтобы все знали, что у меня есть МАМА. Вот она! И я со всего размаха врезалась в неё. Я даже больно ударилась о её спину. У мамы брызнули слёзы:

— Томочка! Ты так убьёшь меня! Постой спокойно, пожалуйста.

Обряд крещения мне не понравился. Громко кричали маленькие дети. Мне тоже хотелось кричать, но я же уже большая! Очень долго пришлось стоять на одном месте. Я устала. Мне даже уже не хотелось смотреть на огонь свечи.

Зато потом я впервые в жизни обедала в ресторане. Ещё бы, у меня теперь был крёстный папа – дядя Паша. Жаль, конечно, что он не может быть мне просто папой. Но крёстный папа тоже неплохо. Такой еды я никогда в жизни не видела, да ещё столько много сразу. Прямо столовая в детском доме! Нет, в детском доме столько еды никогда не было. Я почти ничего не ела, больше смотрела, как ели другие гости. Но больше я смотрела на своего крёстного папу.

Мне разрешили погулять на детской площадке. Я каталась на качелях и вспоминала Дашку, мою сестричку. Я очень скучала без неё, но только сегодня я вспомнила о ней первый раз. Я подбежала к маме:

— Мне сейчас Дашка звонила! Представляешь?

— Какая Даша?

— Ну, помнишь? Моя сестричка из детского дома!

— Это не сестричка. Это девочка, с которой ты в детском доме жила, – тихо ответила мне мама.

Вечером я опять вспомнила Дашку. Я сама стала звонить ей. Я ходила по комнате, приложив ладошку к уху, и всё спрашивала:

— Дашка! Кашу гречневую давали на ужин? А Вовка тебя также бьёт? Какое платье у тебя сейчас? А меня никто не бьёт. Я сегодня в ресторане была. У меня такое красивое платье – розовое с атласным бантом, а сапожки – загляденье, правда, без каблучков.

Вдруг мне опять стало страшно, опять этот противный холодок пробежал по спине, и руки стали мокрые:

— Мама! А что было бы, если бы ты Дашку выбрала?

— Но я же выбрала тебя! Зачем об этом говорить? – как всегда спокойно спросила мама.

— Почему ты выбрала именно меня?

— Моё сердечко так сказало. А ты рада, что я тебя выбрала?

— Да! – с чувством ответила я.

Уже засыпая, я спросила маму:

— А когда ты старенькая будешь, ты будешь работать?

— Нет, я тогда буду на пенсии.

— Я буду работать вместо тебя! – От этих своих же слов мне стало хорошо, и  я сразу уснула.

Ночью мне приснился сон: Та моя мама стояла надо мной и звала меня. Её голос, поначалу ласковый, вдруг перешёл на страшный, даже зловещий шёпот: «Томка, где ты? Ты мне нужна!!!» Вдруг я увидела, как папа Славик огромным ножом отрубил ей голову. Столько крови я ещё никогда не видела. Я закричала от ужаса. А Та мама продолжала звать меня: «Томка! Томка!». Но вот её голос смягчился и превратился в голос Этой мамы: «Томочка! Проснись! Тебе просто сон снится». Мама обняла меня и стала тихо напевать мне песенку. Я так крепко к ней прижалась. Да! Это только сон. Вот она моя мама. Она рядом со мной и защитит меня от всего.

 

В ДЕТСКИЙ САД

 

Я лежала с открытыми глазами и всё вспоминала… Зачем эти воспоминания? Я не хочу думать, не хочу вспоминать. Я попыталась настроиться на встречу с моей сестрёнкой. Опять я пыталась представить, какая она стала. Я даже уткнулась в подушку, чтобы не видеть этих картинок прошлого. Но мысли упрямо возвращались …

Утром мама сообщила мне, что мы будем оформляться в детский сад. Я хорошо знала, что такое детский сад. Я вспомнила, как нас с Дашкой дразнили дети в том детском саду:

— Ой, посмотрите, девочки, как нарядили сегодня этих детдомовских! Ой-ёй-ёй!!! Красавицы прямо! – ехидно говорила нам самая красивая девочка в группе Ритка.

Тогда я была с Дашкой, а теперь? Нет, я не хочу в детский сад.

— Зачем мне детский сад? Мне и так хорошо! – твёрдо заявила я.

— Томочка! Я же не могу всё время отпрашиваться с работы. Пока ты будешь в детском саду, я буду работать.

Нехотя я согласилась.

Мы ходили с мамой в какой-то дом, взяли там Направление. Мама ему так была рада. А по мне: так бумажка какая-то.

Потом мы несколько дней ходили в поликлинику. Каждый врач смотрел на меня с такой жалостью. Я слышала обрывки разговоров мамы с врачами: «Дефицит веса! Надо же в наше-то время!», «Зачем вам это нужно? Эти дети такие неблагодарные». Последняя фраза меня зацепила: про каких детей говорила эта злая тётка? Про меня что ли? Как мне захотелось этой тётке плюнуть прямо в лицо, или нет, ударить её. Больше, конечно, меня жалели. Я чувствовала эту жалость. Мне даже нравилось, что меня жалеют врачи.

И вот настал день, когда мама повела меня в детский сад. Мама красиво меня одела, собрала пакет с вещами. Она что-то говорила, даже слишком много. Меня больше интересовал вопрос:

— Когда ты меня заберёшь? В детском доме нас с Дашкой очень поздно забирали, позже всех детей.

Мама пообещала мне, что заберёт меня сразу после сна. Ух ты, такого никогда не было. Разве так можно? Я сразу же спросила маму:

— Можно я возьму в садик Пашку?

— Можно, – ответила мама.

— А если кто-нибудь попросит поиграть?

— Конечно, дай.

— А если не отдадут?

— Ты попроси, чтобы отдали.

— А если все равно не отдадут? – не унималась я.

— Скажи тогда воспитателю.

— Но это же ябедничество! – Почти крикнула я. – Ябедничать нельзя!

В садике меня долго разглядывали дети. Но я почти не видела их лиц. Они все опять слились в одно большое лицо. Я уже видела это лицо. Оно пугало меня. Мне хотелось сжаться и убежать. Голос воспитательницы, очень спокойный, стал меня уговаривать пойти в группу к детям. Я неохотно пошла в группу. Там дети как-то быстро потеряли ко мне интерес.

Через несколько дней я совсем привыкла. Никто меня не дразнил, не обижал, но и играть со мной почти никто не хотел. Была в группе одна девочка, тоже Вероника, как та, что приходила к нам в гости. Она тоже была белокурая, но не кудрявая, а с прямыми волосами. Как и та девочка, она требовала, чтобы ее называли, как взрослую, Вероника. Вот она меня задевала, всё время говорила, что я некрасивая, плохо одета. Не знаю, мои вещи мне очень нравились, а что я – уродина, я к этому давно уже привыкла. Правда, мама мне часто говорит, что из меня вырастет красавица.

Один раз подошёл ко мне Толик. Он сказал мне, что хочет со мной дружить, а потом вдруг добавил:

— Тома, ты не дружи с Ваней – он плохой, дерётся.

Я опять почувствовала себя королевой, посмотрела на него снисходительно, даже с каким-то презрением и авторитетно по-королевски заявила:

— Лично меня он не обижал, поэтому я с ним буду дружить!

С этого дня я часто чувствовала себя королевой. На роль пажей исключительно подходили мальчишки. Девчонки все время со мной ссорились, дразнились. Но мне было всё равно. У королевы был свой дворец – домик, который стоял прямо в группе. Я любила сидеть в своем дворце и мечтать. Вот я – Алёнушка. У меня есть братец Иванушка, но он попил водички из копытца и стал козленочком. Я бросаюсь в воду, чтобы утопиться, но меня спасает красивый смелый принц и увозит с собой. А вот я – золотая рыбка, да не просто рыбка, а владычица морская. Как я злую бабку оставила с корытом!.. Нет, не злую бабку, а эту противную Веронику.

Я сидела в своем царстве. Мне было очень хорошо. Как вдруг туда стала забираться Вероника.

— Уйди, – сказала я ей сердито.

— Это не только твой домик. Я тоже хочу поиграть здесь, – ответила мне она. Я тогда стала её выпихивать из моего царства. Даже отвесила ей звонкий щелбан. Она разревелась и побежала жаловаться воспитательнице. Ябеда, какая! Воспитательница, Наталья Михайловна, стала мне втолковывать, что это домик общий, надо играть вместе. Нельзя обижать детей. Я сразу почувствовала, что она на стороне этой ябеды. Я смотрела на неё с такой злостью. И вдруг мне стало так жалко себя. Я никому не нужна… И мама отдала меня в этот детский сад… Нам было так хорошо дома… Я стала тихонько плакать, потом плач перешёл в тихое скуление, как у нашей Молли. Я даже почувствовала, что никакая я не девочка, а эта маленькая рыженькая собачка, такая же беззащитная. Правда я точно знала, что её очень любит мама. Может она всё-таки и меня любит, как Молли? Плакала и скулила я очень долго. Наталья Михайловна что-то говорила мне, но я не понимала, что она говорит. Потом я осталась одна в моём домике. Ах, да, не в домике, в царстве. Зато больше никто из детей в моё царство не совался. Конечно, мне было одной лучше, но всё же очень хотелось побегать, поиграть в догонялки. Не хотят, не надо. У меня вот «дочка» родилась. Она всё время кричит, кушать хочет. У меня и так дел очень много.

Я стала очень часто вспоминать Дашку, мою сестрёнку, Дашеньку. У меня теперь появился телефон. Да, мне мама купила, правда игрушечный, но совсем, как настоящий. Я очень часто звонила Дашке:

— Привет, Дашунь! Как у тебя дела? Сегодня вас опять гречневой кашей кормили? Нет, меня вкусно кормят. А мальчишки из шестой группы тебя обижают? Да? Нет, меня никто не бьёт, даже странно как-то.

Мне часто «звонил» Лёха. Я даже маме рассказала.

— Мама, мне Лёха звонил. Представляешь ему уже четырнадцать лет. Нет, двадцать. Он меня в ресторан пригласил.

Мама начала говорить, что маленькие девочки в ресторан со взрослыми мальчиками не ходят. Это не-при-лично! Как же не ходят?! В ресторане так здорово! Так вкусно кормят! А Леха – такой сильный, красивый. Он меня всегда будет защищать. Конечно, ходят в ресторан с ТАКИМИ мальчиками! Вечно она ко мне придирается, глупости говорит…

 

НОВЫЙ ГОД

Приближался Новый год, второй Новый год в моей жизни. Первый был в детском доме, а сейчас – и в детском саду, и дома. Подготовка к Новому году в детском саду очень напомнила мне детский дом: бесконечные репетиции, танцы, стихи. Я очень быстро выучила весь сценарий наизусть. В группе у меня все получалось, я даже подсказывала детям, которые забыли слова. А вот в музыкальном зале на репетиции я ничего не могла произнести вслух. Я как рыба рот открываю, а слова застревают где-то там, в горле. Наталья Михайловна ласково утешала меня:

— Ничего, Томочка, в другой раз всё получится, – а мне хотелось плакать от этих слов.

С мамой мы веселей готовились к празднику. Она сказала, что у меня будет очень красивое платье и новые туфельки. Вскоре она принесла домой платье. Платье – белое,  с открытыми плечами, вверху всё из кружев, а внизу пышное. Не такое пышное, как я думала, но всё равно от него нельзя было глаз отвести. Я примерила платье, стала кружиться. Мама, глядя на меня, смеялась. Я очень люблю её смех. Я станцевала все танцы, которые мы выучили. Жаль, что туфелек ещё не было. Туфельки мы потом вместе купили, такие на каблучках, расшитые камешками, как у Золушки на балу. Да, я стала королевой! Я и маме это сказала, а она мне:

— Королева – это я, а ты – маленькая принцесса моя!

Мы вместе с мамой ходили по магазинам, покупали подарки всем друзьям и знакомым. Самый красивый подарок мы купили Маше – тонкую высокую вазу с птичкой, почти настоящей. Я уговорила маму купить ей эту вазу. Мы купили много разных подарков. Я очень переживала: подарят ли наши знакомые мне подарки. Но больше всего меня волновало, что подарит Дед Мороз. Конечно, мы с мамой написали ему письмо, но мне почему-то не очень верилось, что он мне принесет подарок, да ещё такой, какой я заказала. Раньше ведь он ничего не дарил, ни в Том доме, ни в детском доме. В детском доме он, правда, подарил мне конфеты, но это разве подарок?

В детский сад привезли ёлку, огромную пушистую. Я застыла, увидев её. Она растопырила свои зеленые лапы-руки и как бы звала меня к себе. Детям разрешили повесить на ёлку игрушки. Все радостно стали её украшать. Поднялся такой шум и гомон. Только я стояла на своем месте, не шевелясь. Мне отчетливо вспомнилось, как мы украшали ёлку в детском доме. Шарик тогда выскользнул из моих рук. Я отчетливо услышала: «Безрукая! Томка – чудовище!» Больше я ничего не видела и не слышала. Я убежала и спряталась в своём домике. Долго я сидела там и просто захлебывалась слезами.

Наряжали ёлку и дома. Она, правда, была не настоящая, а искусственная, как сказала мама. Мама объяснила мне, что ей жалко ставить дома живую ёлку, а после праздника её просто выбросить. Ёлка оказалась довольно большой, не такой огромной, как в детском саду, но всё же ничего.

Я села в кресло, свернулась клубком. Мама всегда удивляется, как я так могу сидеть. «Ежик ты мой!», – называла она меня в такие минуты. Молли примостилась рядом, тоже свернулась клубком, только свою длинноносую голову положила мне на колени. Мы с Молли молча слушали маму и наблюдали, как она наряжает ёлку. Она рассказывала про игрушки. Надо же: у нас есть несколько игрушек (клоун, цыплёнок и слонёнок), которые сохранились, как мама сказала «дожили» со времен её детства. Вдруг огромный шарик выскользнул из её рук и разлетелся на маленькие сверкающие осколки. Я вздрогнула, зажмурилась, а мама неожиданно рассмеялась:

— Вот я безрукая! Ну, ничего, новогодние игрушки бьются к счастью. Томушка, ты Молли подержи, а я уберу пока осколки.

Странно, она сама себя, смеясь, назвала безрукой. Мне это очень понравилось. Я тоже заулыбалась, потом начала хохотать. У мамы ведь такой смех заразительный. Молли тоже встрепенулась, как будто заулыбалась.

— Ты её держи, не отпускай, я ещё не всё собрала.

Я смеялась, смеялась, а в голове опять стал звучать голос: «Чудовище! Безрукая! И твоя новая мама тоже безрукая!» Я закрыла уши руками, слёзы опять стали душить меня. Мама обняла меня:

— Ну, что ты, моя хорошая? Это ты из-за шарика? Не бойся, шарик разбился к счастью. Не плачь.

А я ещё долго не могла успокоиться.

Сколько у меня было новогодних праздников: и в детском саду, и в цирке, и в театре, и у мамы на работе! Только один праздник мне запомнился очень ярко.

— Тома, нас пригласили на губернаторскую ёлку. Там будут дети из детского дома. Пойдём?

Я так обрадовалась. Ещё бы, я увижу Дашку, Лёху, Настю!

— Конечно, пойдём! А я надену свое новое платье и туфельки?

— Конечно.

Мы пришли на праздник. Мама помогла мне переодеться. Глаза мои сверкали, как корона на голове и, как колье на шее. Королева! Где же они? И тут я увидела «своих» детей. Они шли какие-то понурые, жалкие. Как плохо, как-то серо, были они одеты. У некоторых девочек на шее, как бусы, был накинут дождик. Какая же я красивая по сравнению с ними.

Я увидела Настю, но она мельком взглянула на меня и стала разговаривать с незнакомой мне девочкой.

— Настя! – крикнула я. Она посмотрела на меня внимательно, но не узнала.

— Это я, Тома! Ты помнишь меня? – уже не очень уверенно спросила я.

— А, Томка! Вижу, что у тебя всё хорошо, – как-то грустно сказала она. А Сенька из Настиной группы откровенно восхитился мною:

— Ты, Томка, прям королева!

Тут ко мне подошел Лёха, я замерла:

— Будь счастлива в семье, Тома, – тоже грустно сказал он.

Больше никто со мной не заговорил. Они стояли поодаль, такие чужие. Дашки с ними не было. Больше я не хотела праздника. Скорее бы домой.

Я еле высидела на спектакле. Мы с мамой получили огромный подарок, но он меня не порадовал. На улице меня охватила такая злость! Меня не узнала даже воспитательница. Она не захотела со мной разговаривать, всё тревожно оглядывала СВОИХ детей. Я не знала, куда деть свою злость. На меня злобно, с нелюбовью, смотрели все, даже деревья и кусты. Я стала ногами сбивать снег с кустов. Я как будто мстила им за то, что ОНИ отказались от меня, я ИМ больше не нужна. Только мама успокаивала меня:

— Зато у тебя есть семья. Они тоже хотят в семью.

Дома у меня была истерика. Я уже знаю, как называются эти мои долгие слёзы с криками.

А Дед Мороз, кстати, меня не обманул – подарил всё, что я попросила.

 

НЕЗВАННЫЕ ГОСТИ

Ещё одно событие потрясло меня этой зимой. Как-то мама сказала, что к нам в гости приедет Ирина Александровна и ещё какая-то тётя. Ого! Директор детского дома! К нам в гости?

— Зачем? – Напряжённо спросила я.

— Я же сказала – в гости, посмотреть, как мы живём, – спокойно ответила мама.

— Они хотят меня забрать? – я не хотела задавать этот вопрос, но он сразу начал вертеться у меня на языке.

— Нет, они хотят увидеть тебя. Наверное, соскучились.

У меня началась паника: как же «соскучились». Вон МОЯ воспитательница даже не захотела со мной разговаривать, не узнала меня. А эти «соскучились». Руки опять стали мокрые, в горле стоял противный ком, который не дал мне больше произнести ни одного слова. Этим вечером я больше молчала, сидела, свернувшись калачиком в кресле, а Молли лизала мне лицо.

Ночью я опять кричала. Мне опять приснился очень-очень страшный сон. Почти такой же, как тот, но ещё страшней. Моя Та мама стояла на остановке. Я была где-то рядом, но себя не видела. Подошёл папа Славик. Он был весь в чёрном, даже шляпа была черная. Широкие поля скрывали его лицо, но я точно знала, что это был он. Вдруг он из своего черного плаща выхватил нож. Нож страшно сверкнул в темноте.  Папа Славик с размаху отрубил маме голову. Кровь текла и текла. Но тут, тоже вся в чёрном, подошла бабушка Света и приставила маме голову. Голова открыла глаза и начала хохотать. Я от холода и страха сжалась, стала такой маленькой, что меня уже было невозможно различить. Я громко кричала, звала на помощь, но никто не мог услышать такого тоненького голоса.

Проснулась я от ласкового голоса мамы. Она баюкала меня, напевала мне песенку, а я чувствовала её тепло. Мне стало спокойнее. Наконец, я совсем успокоилась и уснула.

Утром мама отвела меня в садик, пообещав забрать сразу после обеда. Ах, да,  сегодня же будут «гости».

В садике я отказалась заниматься, подралась с Вероникой. Все на меня жаловались, смотрели недобро. Ябеды! И я почти до самого обеда пряталась в своём царстве. Хотя нет, сегодня это было не царство, а маленький домик, мой уголок, в котором нет места никому.

Мама забрала меня, как обещала, после обеда. Воспитательница долго жаловалась. Ещё одна ябеда. Я ждала, что мама будет меня ругать, долго отчитывать, но, странно, она ничего не сказала мне про моё «ужасное поведение».

Мы на остановке встретили «гостей», пришли домой. Наша добрая маленькая Молли начала вдруг на них рычать. Вообще-то она ни на кого не рычит. А, она тоже поняла, что меня могут забрать.

«Гости» попросили показать игрушки, книги, даже одежду, фотографии. Мне этого не хотелось, но я видела, как мама спокойно помогала мне доставать из ящика игрушки, рассказывала им, про мои любимые игры. Потом мы пили чай. Они восхищались  тем, как я изменилась, какой красавицей стала. Ничего я не изменилась! Я такая же! А что красивая стала, я уже знаю. Да, я перестала слышать: «Уродина». И мальчики в садике говорят, что я красивая. А им-то можно верить.

Я быстро выпила свой чай и услышала, как плачет, нет, не плачет, кричит мой «сынок» Пашка.

— Мама, Пашка, плачет. Я пойду, успокою его, – тихо попросилась я.

— Конечно, он, наверное, кушать хочет.

Я ушла в свою комнату, качала Пашку, а сама прислушивалась к голосам, доносившимся с кухни. Когда же они уйдут? Постепенно успокаивался Пашка, и в моей душе крепла уверенность: «НЕ заберут!»

 

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Наступил февраль. Мама говорит, что уже конец зиме, а мне не верится. Так хорошо на улице! Пушистый сверкающий снег падал несколько дней. Мы шли с  мамой в детский сад. Я разгребала снег ногами. Он разлетался во все стороны. Мне было очень весело. Но тут мама остановила меня:

— Тома, а ты знаешь, что ты уже повзрослела на целый год. У тебя завтра день рождения. Тебе исполнится 7 лет, а ты, как маленькая, снег разгребаешь. Мы сегодня после садика купим угощение детям, а в субботу к нам гости придут. Вечером подумаем, кого пригласить.

День рождения… До детского дома я даже не знала, что это такое. Прошлой зимой в детском доме мне сообщили, что у меня, как у всех, есть день рождения. За ужином мне сказали много разных слов. Я стояла посередине столовой, опустив голову, как всегда рассматривала свои ноги. Детям раздали конфеты. Мне тоже дали, но их у меня отобрал Санька из шестой группы.

— Ты – именинница, вот и угощай друзей!

Мне было очень обидно, ведь я успела съесть всего одну.

День рождения… Да, не хочу я его.

— Не нужен мне день рождения, – угрюмо пробормотала я. – Давай никому не скажем про него.

Мама даже остановилась:

— Почему не скажем? Это же твой личный праздник! Понимаешь, бывают праздники, которые отмечают во всем мире, в отдельной стране, а день рождения – личный праздник, именно твой. Тебя будут поздравлять в садике, придут гости и к нам домой, тоже будут тебя поздравлять, дарить подарки.

Вот это да! ЛИЧНЫЙ праздник! Подарки будут дарить. Весь день я просто летала в детском саду. Ещё бы завтра у меня будет ЛИЧНЫЙ праздник, мне будет целых семь лет!

Вечером я показала маме подарок, который подарила мне Настя, маленькая худенькая такая девочка. Она подарила мне бусики.

— Вот видишь, какая хорошая у тебя подружка! А ты на неё обижалась, не хотела дружить. Она тебя уже сегодня поздравила!

— Да, она хорошая подружка! – с чувством воскликнула я, любуясь своим новым украшением. Мама сказала, что они подходят под цвет моих глаз, такие же васильковые. Потом я начала перечислять всех, кого я хочу пригласить домой в гости.

— Мы не можем всех знакомых пригласить. Давай, подумаем, кого выбрать,- сказала мне мама.

— Но, это же мой ЛИЧНЫЙ праздник! Кого хочу, того и буду приглашать! – упрямо твердила я.

— Это праздник всё-таки и семейный. Мы вместе должны решать, – уже твёрдо ответила мне мама. Ну и пусть. Вместе так вместе. Мы обговорили список гостей, угощений для них. Мама сказала, что завтра будет семейный ужин, а в выходные будем отмечать день рождения.

— У меня будет два дня рождения? – удивилась я.

— Нет, день рождения бывает только один раз, а вот отмечать мы его будем два раза.

Перед сном я прошептала маме:

— Я боюсь!

— У тебя же был и раньше день рождения, – удивилась она.

— Нет, мне его никогда так не отмечали, – выдохнула я.

Когда утром меня разбудила мама, я не поверила своим глазам. Весь дом был украшен флажками, а в зале висело семь огромных воздушных шаров. Я уселась маме на руки и не могла отвести взгляд от такой красоты:

— Как красиво у нас в зале!

— У нас сегодня праздник – у тебя день рождения! Посмотри сколько шариков?

— Семь.

— Почему семь шариков?

— Мне семь лет! Я уже такая взрослая!

— Почти взрослая, – смеясь, поправила меня мама. Почти так почти, всё равно ведь взрослая. Я стала напевать песенку от счастья, надевая свое новое платье – розовое в мелкий такой рубчик, и отделано всё атласными лентами. Королева!

В садике, сняв верхнюю одежду, я зашла в группу и важно сказала:

— Здравствуйте, дети!

Они стали мне дарить подарки: заколку, набор разноцветных, резиночек, даже маленького зайчика подарили. Меня подняли семь раз на стульчике, а потом я раздала всем угощение: «Киндер-сюрпризы». А Наталья Михайловна сказала, что сегодня синичка мне принесла подарок – шампунь для принцессы. «Да не для принцессы – для королевы», – подумала я.

За праздничным ужином дома я очень рассмешила маму и Машу, важно, прямо по-королевски сказала:

— Можете налить себе венка.

— Что это – венок? – удивленно спросила мама.

— Ну, вино, выпейте за моё здоровье!

— Надо тогда было сказать «винца», – хохотала мама.

Вечером я не могла долго уснуть. Перед глазами мелькали шары, флажки, свечи на праздничном столе… Со мной ли это всё происходит?

 

СОМНЕНИЯ

Пришла весна. Мне было немного грустно: не покатаешься на санках, не поиграешь в снежки. Но вдруг моя грусть рассеялась. Ещё бы! В нашу группу пришел новый мальчик!

— Мама! Что случилось в садике! У нас в садике новый мальчик! Он защищает девочек, никого не обижает. Он такой красивый, сильный! И имя у него – Никита. Он сказал, что я красивая!

Мама, улыбаясь, добавила: «Никита Добрынин». Потом мама начала говорить что-то  о мальчиках и девочках, про то, как надо вести себя девочкам. Я её не слушала, мечтала о Никите. Мама часто надоедала мне своими разговорами.

Вечером я стала «звонить» по телефону, назначила Никите свидание.

— Мама! Мы идем с ним в кафе! Нет, в ресторан!

И опять мама завела разговоры о мальчиках и девочках. Нет, она никогда не замолчит.

Через несколько дней на прогулке в детском саду мы играли в догонялки с Никитой и другими мальчишками. Нам было так весело бегать. Наконец, я догнала Никиту и повалила его на первую мягкую травку. Я хохотала от счастья. А он вдруг разревелся, прям как девчонка, пошёл жаловаться. Меня, конечно, отругали. Правда, это не сильно меня расстроило. По-настоящему меня прямо-таки удручило то, что все дети как-то стали сторониться меня. На все мои «давай побегаем» отвечали: «что-то не хочется». А потом с удовольствием бегали, но без меня. А, если я начинала с ними играть так, без приглашения, то игра почти сразу затихала и прекращалась.

Что мне делать? Не играть с ними? Но одной очень скучно. Как-то я спросила об этом маму. Она стала расспрашивать, как именно я играю, что делаю, когда догоню кого-нибудь. Я рассказала, как я обхватываю мальчика и весело валю его на травку, мама сказала, что это и не нравиться детям. Когда она была маленькой, они не так играли. Надо просто дотронуться до ребёнка, которого поймал и всё. А я стала доказывать, что в детском доме все так играют.

— Ты можешь играть, как хочешь, но жизнь показывает, что детям не из детского дома такая игра не нравиться. Подумай на эту тему.

Опять это «подумай». Зачем? Да не хочу я думать НА ЭТУ ТЕМУ.

После этого случая я стала часто вспоминать детский дом. Там было проще жить, чем здесь. Конечно, меня и там обижали, но не так, как здесь. Дали щелбана, и ты всё понял. Там было всё понятно: если ты сильный, то можешь указывать слабым, даже давать пинка. Там мы были все вместе. Опять же, сильному можно было всё рассказать и, если ты прав, то он тебя защитит. Там было всё справедливо. А здесь – каждый за себя, каждый прячется за свою мамочку, по любому даже пустяковому поводу бежит жаловаться воспитателям. Я здесь одна. Там мы были с Дашкой. Я прямо с нежностью стала вспоминать её задорные вихры. Вспомнила, как мы носились друг за другом в детском саду ТАМ. И мы НИКОГДА НИКОМУ не жаловались. Мне опять захотелось плакать. Я забралась в кресло, свернулась клубком, как ёжик, и опять долго-долго плакала, утешая себя подвыванием.

Мама предложила мне заниматься с психологом.

— Ты будешь играть с ней, рисовать, заниматься, разговаривать.

Мне было всё равно. Я равнодушно ответила ей: «Давай».

Сначала эта тётенька-психолог сильно раздражала меня. Она так тихо, сладенько говорила: «Если не хочешь, можешь не отвечать», «хорошо, не надо». Но потом мне это понравилось: «не хочешь, не надо». А мама вечно говорит, что надо делать, даже, если ты не хочешь. Я стала чаще злиться на маму. С этой тётенькой оказалось так прикольно играть во львов. Когда я дома «выходила на охоту», с упоением рычала, высматривая добычу, выгибала спину, прям, как настоящий лев, мама всегда прерывала меня  и предлагала поиграть в «дочки-матери». А эта тётечка сама становилась на колени и с таким же упоением рычала на меня, а я на неё. Я давилась от смеха и рычала, рычала. С ней стало легко разговаривать. Я рассказала ей, как обижают меня все дети в детском саду. Рассказала и про маму: вечно она меня поучает. Тогда она меня так тихо спросила:

— А мама тебя бьёт?

Ха, бьёт! Да, она даже не знает, что такое бить по-настоящему. Я вспомнила, как она меня однажды шлёпнула. Мне было совсем не больно, но я орала, как резаная. Вот Та мама меня била так била, по стенке размазывала. Я вспомнила, как она со злостью швырнула в меня стакан. Он попал мне прямо в лоб. Кровь залила мне глаза… Я даже плакать не могла. Я уже не понимала, про какую маму она меня спросила: про ТУ или про ЭТУ. Я так же, как она, тихо ответила: «Да».

Она мне стала рассказывать о том, что я имею право пожаловаться на маму. Оказалось, что она не имеет право до меня дотрагиваться, если я не захочу, не имеет право кричать на меня, бить, она должна только заботиться обо мне, кормить, одевать. Мне очень понравились мои права.

Возвращаясь от психолога в детский сад, я не захотела разговаривать с мамой. Я смотрела в окно. Мимо проносились машины. Я вдруг заметила, что их фары, словно глаза у людей, все разные. Одни весело мне подмигивали, другие зло хмурились, другие ехидно улыбались. Злых было больше, как и людей вон мама сидит, хмурится, брови сдвинула. Потом она, правда, улыбнулась своим мыслям. Мне нравилось, когда она улыбалась. Она тогда становилась очень красивой. Мне тоже захотелось улыбнуться, но сегодня я очень хотела проверить свои права. Я еле дождалась вечера, когда она заберёт меня из детского сада. В обед я старательно стучала ложкой по тарелке с борщом. Красные капельки борща забрызгали не только мою белую водолазку, а ещё и Вероникину. Как она рыдала! А мне хотелось хохотать. У меня ведь есть такое право! Я еле сдерживала смех. Скоро я увижу и лицо мамы. Она увидит мою водолазку, сильно разозлится. Она будет кричать на меня, потом бить, а потом уж я… Когда мама увидела капли борща, она не только не стала на меня кричать, а просто сказала:

— Зачем ты это сделала? Ты меня очень расстроила тем, что ты сейчас похожа не на девочку, а на хрюшку. Мне стыдно с тобой идти.

Дома мы вместе стирали водолазку. Мне очень нравилось стирать, но сегодня не хотелось этого делать. Я бросила водолазку, заявив:

— Я не прачка!

За ужином я опять старательно изображала хрюшку: у меня всё падало на пол, разливалось. Мама сделала мне замечание, а мне того и нужно: я начала рыдать, да так, что сама поверила в свои слёзы. Мама стала ругаться, а я ещё сильнее кричать. Потом я воскликнула:

— Ты не имеешь права на меня ругаться!

Мама устало села на стул и тихо спросила:

— Кто тебе это сказал?

Я с вызовом ответила:

— Психолог – Ольга Ивановна.

Я так разозлилась на маму, как я её ненавидела в эту минуту. А мама так спокойно мне говорит:

— Вот и иди тогда жить к ней.

Я рассердилась ещё больше:

— И пойду. Я вообще в детский дом возвращаюсь!

Мама в сердцах воскликнула:

— И пожалуйста!

Этого я не ожидала. Я ведь просто хотела её попугать. И что же теперь делать? А ничего! Просто возвращаться и всё! Надоело мне тут!

В этот вечер мы больше не разговаривали, молча, легли спать. Как же я злилась на маму! Я даже заснуть не могла. Постепенно мысли успокаивались. Я вдруг отчетливо поняла, что не хочу в детский дом. Ведь тут так интересно жить, и комната у меня своя, игрушек вон сколько у меня. Вдруг заплакал Пашка. Я его стала качать. Качала, качала и незаметно заснула.

Утром я упрямо собрала свои вещи, которые возьму в детский дом. Я положила в пакет свой ЛИЧНЫЙ фотоальбом, книжки, которые читала с мамой, открытки, которые подарила мне мама, тетрадки, по которым мы занимались с мамой. Больше мне ТАМ ничего не нужно. ТАМ мне всё дадут.

Я вышла из комнаты и спокойно спросила:

— Я готова, когда мы едем в детский дом? Вот мои вещи.

Мама вдруг расплакалась и, странно, она стала мыть полы. Она ползала на коленях, моя полы, и плакала, плакала. Тихо так плакала. Я никогда раньше не видела её слёз. Они иногда блестели в её глазах, но чтобы так плакать! Такого раньше не было. Мне стало даже её жалко, но помогать ей я не стала. Я ушла в свою комнату и стала рассматривать фотографии. Вот мои крестины. Вот я на дне рождения у Насти. Вот мы с мамой в детском саду, на Новый год. Вот мы с мамой в парке… Я листала альбом и, молча, глотала слёзы. Даже кричать мне не хотелось.

Убрав квартиру, мама зашла ко мне в комнату, села рядом, показала мне плед на диване и стала так тихо говорить:

— Посмотри, сколько много здесь разных цветочков. Смотри, а вот этих больших жёлтых цветов совсем мало. Так и в нашей стране живет очень много людей, у которых есть семьи. И совсем мало детских домов, как этих жёлтых цветов. Это нормально жить в семье, у нас всё будет хорошо. Надо просто принять правила семьи. Это совсем не трудно…

Мне нравилось, как она говорила. Всегда было интересно её слушать. Надо же люди, как цветочки на пледе. Я никогда этого не замечала. Я не всё понимала, что она говорила, но одно я поняла точно: мама не хочет, чтобы я возвращалась. Она хочет, чтобы мы жили вместе, чтобы мы заботились друг о друге. Конечно, я понимала, что дома жить лучше, но мне так трудно было здесь.

 

ПОДГОТОВКА К ШКОЛЕ

 

И в садике и дома мне стали часто говорить, что скоро я пойду в школу, так же как и все дети. Когда мне мама начала рассказывать про школу, я даже рассердилась и закричала на неё:

— Зачем мне эта школа? Мне в садике хорошо!

— Почему ты не хочешь в школу? Ты боишься? – В ответ я лишь кивнула головой.

— В детском доме дети ходили в школу?

— Да.

— Им там нравилось?

— Нет.

Мама стала объяснять, что все дети ходят в школу, мамы отводят туда своих детей, потом забирают их, дома помогают делать уроки. Детям очень нравится учиться.

Постепенно я стала успокаиваться, привыкать к мысли о школе.

Мама записала меня в школу на какие-то подкурсы. Я не понимала: зачем? Читать я уже умею. Мама говорит, что я очень способная. Мне нравилось читать. Мы с ней всегда читаем по вечерам. Сначала я ей читаю, а потом она мне. Я читаю уже быстро, но по слогам.

Ещё я умею писать. Я исписала уже целую тетрадь, школьную. Теперь у меня другая тетрадь с принцессой на обложке. Мама говорит, что на следующий Новый год я уже сама напишу Деду Морозу письмо. Я даже начала придумывала, что я ему закажу. Может куклу-принцессу? Или нет: куклу на роликах. Ладно, я ещё подумаю. Время есть.

Писать я не любила. Уж очень трудно. У меня очень быстро устает рука, становится прямо-таки деревянной. Но подарок Деду Морозу заказать надо. Иногда я злюсь, бросаю тетрадь. Когда еще будет этот Новый год?! Потом я успокаиваюсь, всё равно мама уговорит меня писать, и я пишу. Буквы скачут на строке. Часто мне кажется, что они играют друг с другом «Кто выше прыгнет?». А меня они просто дразнят, кривляются. Уроды! А мама говорит, что красиво.

— Ты не видела, как другие дети пишут, – улыбаясь, говорила она. – А у тебя, посмотри, какая буква-красавица, и вот красавица…

Мне понравилось считать. Раньше, я все время путала «шесть» и «семь». Они какие-то одинаковые были для меня. Мы считаем дома с мамой и в детском саду. Я уже считаю до ста! Иногда ошибаюсь, правда, но мама говорит, что считаю я очень хорошо. В детском саду меня тоже хвалят. Я и задачки хорошо решаю. Мне так нравится смотреть на картинки и представлять себе, как на ветке сидят воробьи. Вдруг все начинают клевать одного воробышка. Он жалкий такой. Вот он обиделся и улетел. Не нужны ему другие воробьи. Друзья называются. А те сидят, радуются: прогнали его. Тут громкий голос Натальи Михайловны:

— Тома! Я тебя спрашиваю: сколько воробьёв осталось?

— Три, – шепчу я, потом громко добавляю, – улетел один, самый жалкий, одинокий.

Я даже английский язык уже знаю. Меня мама записала в языковую студию. Сначала я не хотела туда ходить. Учительница все время говорила непонятные слова. Когда я их слышала, мне казалось, что она обзывается. А она тут же:

— Тома, повтори!

Зачем мне повторять эти глупости? Я сидела на своем стульчике. Опять мне захотелось свернуться «ёжиком». Смотрела в окошко и представляла себя воробышком, которому не дают улететь. Потом я стала наблюдать, как дети весело бегали по комнате, играли в мяч. Мне стало весело, тоже захотелось побегать. Ладно, в другой раз обязательно с ними поиграю. Вообще-то, в этой студии было интересно. Там было очень много прикольных вещей, которых я никогда не видела: доска, на которой можно было писать фломастером, огромные кубики с картинками и английскими буквами.

Мне понравилось играть в мяч. Учительница бросит мяч мне, я ловко его поймаю. Потом моя очередь бросать мяч учительнице. Я бросаю, а она никак не может его поймать. Меня это так веселило. Я хохотала, а учительница сердилась, хотя и говорила «good», улыбалась, но я-то видела, что она сердится.

Постепенно непонятные слова стали понятными. Учительница, Мария Николаевна, оказалась доброй, хорошей. Она все время с нами только играла. А после занятия звёздочки давала. Я их не брала. Зачем они мне? У нас даже игра такая получилась: Мария Николаевна уговаривает меня взять эту звёздочку, а я убегаю от неё. Один раз мама сказала ей:

— Мария Николаевна, дайте мне, пожалуйста, звёздочку. Я с Томой дома слова, стишки учу, и на занятии я старалась, отвечала. Я заслужила звёздочку.

Мария Николаевна отдала мою звёздочку маме. «Заслужила». Что это? Собаке говорят: «Служи!», она танцует. Я видела это по телеку. Я спросила у мамы, что такое «заслужила?». Мама ответила, что, когда человек много работает, ему полагается награда, премия. Вот звёздочка – это награда за хороший труд на занятии.

Вечером мне так захотелось поцеловать маму, но я не решилась. Тогда я сказала ей:

— Ты лучшая мама на свете!

— А ты лучшая дочка на свете! – улыбаясь, ответила мама.

— Почему ты лучшая мама? – удивилась я своим же словам.

— Потому что люблю тебя, забочусь о тебе. Для каждого ребёнка его мама – самая лучшая. – Мама обняла меня и так нежно поцеловала.

Как-то я пришла в детский сад и всем говорю: «Hello!» Я думала, что меня никто не поймет, все удивятся, что я знаю английское слово. А мне и Вероника, и Никита, и Толя почти хором ответили:

— Hello! Ты тоже стала на английский ходить?

В общем, я считала себя уже очень умной, образованной, как говорит моя мама. Зачем мне еще какие-то подкурсы в школе? Мы с мамой даже поругались из-за них:

— Да, ты умная, – говорила она, – но надо ещё очень многому учиться, тогда ты станешь по-настоящему образованной.

— Я и так образованная. Вон, даже деньги умею считать, и писать умею, даже английский знаю, – горячо возражала я.

— А в школе ещё много интересного узнаешь.

И пришлось мне идти в эту школу.

Учительница мне сразу не понравилась. Она была очень высокая, очень худая, как коршун раскрыла руки, приглашая детей к ней подойти. Мне показалось, что она хочет всех детей собрать под крылья и отнести своим птенцам на ужин. Она смотрела на меня так пристально, что мне захотелось убежать, спрятаться в свой домик. Домик я увидела под плащом мамы. Я спряталась в его складках. Там я себя почувствовала в безопасности. Мама сможет меня защитить.

Мне стало спокойнее. Мама стала уговаривать меня, говорить, что я уже взрослая, что должна собраться и пойти с учительницей в класс, а она будет меня ждать. Конечно, я понимала, что должна идти, но руки мои помимо моей воли приклеились к плащу. Я вдруг вспомнила фильм «Двенадцать месяцев». Мне очень нравилась Королева из этого фильма. Она чем-то напоминала мне меня: такая же красивая, упрямая, делала все по-своему. Я очень любила смотреть этот фильм с мамой. Мы сидели рядышком. Мама обнимала меня. И в эти минуты я тоже становилась Королевой. Мама тихо говорила:

— Видишь, даже королевы учатся. Ты тоже в школу пойдешь.

Я представляла себя в королевской школе. Вот я сижу за партой. У меня гордая осанка, на голове сияет корона. Я с презрительной улыбкой слушаю учителя. Он одет в черную мантию, очки смешно блестят, подмигивая мне. Учитель что-то увлеченно рассказывает мне, а я киваю ему и улыбаюсь по-королевски. Он говорит:

— Ваше высочество, Вы должны ответить на мой вопрос.

А я ему:

— Никому я ничего не должна. Будешь приставать – велю казнить. Да-да, каз-нить!

Тут я услышала мамин голос:

— Томочка, доченька! Иди уже, а то все дети только тебя ждут.

Я нехотя, но с королевской осанкой, встала в строй и пошла со всеми детьми на урок.

На уроке математики мне было интересно. Ещё бы! Мы с мамой это уже учили. Я быстро выполнила задание, радуясь своим успехам. Но тут учительница обратилась ко мне, а я не услышала слов. Только её голос, такой громкий, что мне показалось, что он навсегда теперь поселится в моей голове. Я даже уши закрыла руками. Голос звучал всё громче и громче, и я услышала:

— Тамара, ты почему меня не слушаешь?

Мама называла меня Тамарой, когда я в чём-то провинилась. А так она всегда меня звала Томочкой, Томушкой, котёнком или просто Томой. Голос замолчал. Я, молча, смотрела на учительницу, теперь в моей голове был только один вопрос: «В чём я провинилась?» Голос опять зазвучал с новой силой:

— Убери руки!

А вот в чём дело! Надо убрать руки. Но, если я уберу руки от ушей, то взорвётся моя голова от этого ужасного Голоса. Через силу я оторвала руки от головы.

— Иди к доске и запиши ответы.

Я не двигалась с места, слёзы сами стали катиться, медленно так, как капли по стеклу во время дождя.

Она отстала от меня и больше не трогала. Я так и просидела до конца урока, ничего не слыша и не видя.

Потом был урок русского языка. Учительница была другая, небольшого роста, пухлая такая, и говорила она как-то тихо, но её все слышали. Она проверила, как читают все дети. Я тоже прочитала своё предложение. Мне показалось, что она осталась довольна. Ещё бы, ведь меня учила читать МАМА. Она все время говорила, что я очень быстро научилась читать, всего за два месяца! Я казалась себе такой умной-преумной.

Потом мы писали. Учительница посмотрела в мою тетрадь. Брови у неё сдвинулись, стали такие ровные, как будто линию под линейку прочертили. «Злая она», – подумала я. Она продолжала рассматривать мою писанину:

— Да-а, – протянула она. – Ни одной ошибки не сделала, молодец. Но ты посмотри КАК ты пишешь?!

Что я не видела что ли? Что я не знаю, что эти буквы такие кривляки?

— Стараться надо! – сказала учительница строго и отошла от меня.

Хорошо, что она ушла. Я, сжавшись, сидела за партой и ждала, когда же кончится урок. А он тянулся и тянулся, и меня такая тоска брала. Я же в миллионный раз задавала себе вопрос: «Зачем, зачем мне эта школа?» У меня столько забот: пора Пашку оформлять в садик, а он никак не может выздороветь, Ксюше я приготовила обед, вдруг она не поест? А тут эта школа. Зачем она мне?

 

ПРОЩАНИЕ С ДЕТСКИМ САДОМ

В детском саду началась подготовка к выпускному. Слово «выпускной» уже звучало чаще всех остальных слов. Когда я спрашивала у воспитателей, что это за слово, они сразу начинали рассказывать мне про школу. Я не понимала этого слова. Оно меня и раздражало и пугало одновременно. Тогда я спросила у мамы:

— Мама, что такое «выпускной»?

— Это прощание с детским садом. Все дети, и ты тоже, выросли. У вас будет утренник. Вы проститесь с детским садом.  А потом, осенью, пойдете в школу.

Прощание… Я вдруг вспомнила, как мне в детском доме говорили:

— Иди, попрощайся с детьми. Теперь я сразу поняла, что попрощаться значит расстаться навсегда. Больше у тебя не будет друзей. Даже, если ты потом встретишься с ними, то увидишь – они больше не друзья. Они забудут тебя, не захотят разговаривать. Будет всё новое, а это так страшно и ужасно. Будет плохо. Я это знаю.

— Я не хочу прощаться с детским садом. Мне в детском саду хорошо, – твёрдо сказала я.

— Тома, ведь все дети идут в школу. Твои воспитатели возьмут к себе в группу совсем маленьких детей. Ты, такая взрослая, будешь с маленькими?

— Да, я буду с маленькими. Я буду ухаживать за ними, даже горшки буду мыть!

Мне казалось, что последний довод был очень убедительным. Мама обязательно поймет меня и не отдаст меня в эту ненавистную школу.

На следующий день мы в садике учили новую песню «До свиданья, детский сад». Я даже петь не смогла. В горле опять появился противный комок. Мне стало трудно дышать. Я расплакалась. Наталья Михайловна меня успокаивала, но я убежала в группу, спряталась в своём домике. Как я буду жить без детского сада?

Каждый день мы репетировали этот выпускной. Мне стало как-то всё равно. В школу так в школу. Выросла, так выросла.

Я очень быстро выучила все песни, танцы, стихи. Даже слова перестали «застревать» у меня в горле.

Девочки обсуждали только одно: какие у них будут платья, причёски. Я больше молчала. Мама ничего не говорила мне про моё платье. Я только представляла себя в белом платье, как у невесты, очень пышном, до самого пола. И на голове у меня будет венок из белых цветов. Волосы у меня, правда, короткие. Мне очень хотелось, чтобы у меня были длинные косы, заплетенные колосками. Пока у меня выходили только хвостики, да и те не очень длинные.

Вечером я решилась спросить у мамы про платье:

— А у меня будет на выпускной платье?

— Конечно, будет. В воскресенье мы пойдём в гости к тёте Свете. Она покажет нам несколько платьев, а ты выберешь, какое тебе понравится.

Я еле дождалась воскресенья. Я уже несколько раз видела тётю Свету. Она всегда нас угощала чем-нибудь вкусным. У неё был такой красивый сын, уже взрослый, учился в школе. И звали его Денис. Я представила, как надену белое платье, а он пригласит меня танцевать. Мы будем вместе кружиться и кружиться. Он пригласит меня в кафе. Мы будем кушать мороженое, а потом он на мне женится.

В гости я надела свою джинсовую юбочку и тонкую полосатую водолазку. Волосы зачесала назад под ободок с разноцветными камешками. Так я казалась себе намного взрослее. Посмотрев на себя в зеркало, я осталась довольна: большие синие глаза внимательно, даже скорее придирчиво, рассматривали меня в зеркале. Потом я слегка прищурила глаза. Вот так надо смотреть на Дениса. Я даже про платье в этот момент забыла.

Как же я разочаровалась, когда его не оказалось дома. Тётя Света сразу повела меня в комнату, где на вешалках висели платья. Их было три. Одно было светло-розовое, а внизу, как-то внутри платья были уложены цветы. Другое, тоже светлое, но голубое, расшитое цветами. Я смотрела лишь на третье платье. Это платье прямо из моей мечты – белое, длинное, даже с обручем.

Тётя Света предложила мне померить все платья, но я твёрдо отказалась примерять те два платья. Я сразу надела платье моей мечты. Оно оказалось, не до полу, но все равно я была, как невеста. Я закружилась в танце, закрыв глаза. И сразу представила, что со мной танцует Ваня. Тот самый Ваня, с которым мне не советовали дружить. А он оказался очень хорошим другом, никогда не жаловался на меня и танцевал он хорошо. Мы с ним в паре стояли.

— А ты мне сделаешь прическу с ободком из цветов? – спросила я маму.

— Конечно, такую, как захочешь, – улыбаясь, пообещала мне мама.

— А туфельки?! У меня же нет туфелек! – испуганно промолвила я.

— И туфельки купим. Ты будешь очень красивой, – пообещала мне мама.

В ночь перед праздником мне опять приснилась Та мама. Она отбирала у меня платье, но я крепко его держала. А она хватала его в разных местах. И там, где она дотрагивалась, оставались кровавые пятна. Они растекались по платью. Я выпустила его из рук и стала кричать. Кричала я долго, даже охрипла. Но тут я проснулась от ласкового маминого голоса:

— Это просто сон, не бойся.

Она качала меня, баюкала, и я опять уснула.

Утром я первым делом побежала смотреть: всё ли в порядке с моим платьем. А вдруг этот сон взаправду был? Платье оказалось на месте. Оно празднично сияло своей белизной, рядом стояли мои белые туфельки на каблучках. Хорошо, что это был всего лишь сон.

Мама сделала мне прическу, как обещала. На голове у меня красовался венок из цветов. Это мама так хвостики собрала: хвостик в хвостик закреплялся резиночкой с цветком. Этот хвостик соединялся с другим хвостиком. Так и получился целый венок.

Что было в садике после завтрака!!  Девчонкам мамы красили глаза. Мне мама тоже подкрасила губы, а глаза у меня и так яркие, сказала мама.

Наконец, все были готовы. Я оглядела других девчонок, потом посмотрела на себя в зеркало. Вдруг я рассмеялась: где та Томка – уродина? Нет её. Вот она – королева Тамара.

Ваня взял меня под руку, и мы парами вошли в зал. Я быстро взглянула на зрителей, нашла маму, улыбнулась ей и закружилась в танце.

Сам утренник я плохо запомнила. Было очень шумно, сильно кричали дети. У меня разболелась голова. Я запомнила только одну игру: двое детей с завязанными глазами должны были на ощупь найти пятёрочку среди других цифр. Было весело наблюдать, как пара детей ползает на четвереньках и нащупывает нужные цифры. Я подумала: «Может ли королева поиграть?» И сама себе ответила: «Конечно, может!» Я подняла руку. Наталья Михайловна завязала мне глаза. Сразу стало так темно. Дети стали орать: «Тома, вон она! Рядом с тобой!» Я через силу наклонилась и почти сразу нащупала эту пятёрочку, но она, как змея, стала скользить по моей руке. Я с силой отшвырнула её. Змеи шипели вокруг. А дети всё кричали: «Тома! Вон она! Бери её!» Я вдруг поняла, что дети просто заодно с этой змеёй. Они хотят, чтобы эта змея-пятёрочка задушила меня. Нет, этого не будет. Я сорвала с себя повязку и увидела, что никаких змей нет, но я продолжала злиться на детей. Я села на место. Голова просто раскалывалась на части.

У меня впервые появилось такое ощущение, что я, как будто смотрю фильм о том, что происходит со мной сейчас. Получалось, что я вроде и участвую в происходящих событиях, а вроде и наблюдаю их со стороны. Я танцевала, пела, даже играла, но как-то механически, и одновременно я видела всё это как сторонний наблюдатель.

Дальше я плохо помню, что происходило. Включилась в реальность я только, когда стали раздавать подарки. Всем подарили огромные книги «Хочу все знать». Я уже сама прочитала название. Я полистала книгу. Картинки красивые. Хорошо, дома посмотрю.

Вечером я укачивала Ксюшу. Она плакала, никак не хотела засыпать. Не может она спать в этой трехколёсной уродине. Я взяла Ксюшу на руки. Она тут же перестала плакать и уснула. Я уложила её в свою кровать.

— Мама, давай выбросим эту коляску. Она мне уже не нужна. Я выросла.

— Давай лучше отнесем её в садик. Ты в школу пойдешь, а другие дети будут с ней играть.

— Давай, – сразу согласилась я.

Утром мы отнесли коляску в детский сад. Девчонки от восторга заверещали. А Вероника села в эту коляску и, конечно, поломала её.

Я была вне себя от гнева. Весь день я злилась на неё. Ещё бы, сломать МОЮ коляску!

На прогулке я, наконец, догнала Веронику и стала давать ей тумаков, тихонечко приговаривая:

— Это тебе за мою коляску!

Вероника вырвалась от меня, а я побежала за ней. Вдруг я споткнулась и упала, да как-то подвернула под себя руку. В глазах потемнело. Я вначале даже боли не почувствовала. А потом боль стала разрывать руку на части. Так я ещё никогда не ревела. Сбежались воспитатели. Пришла мама, и мы с ней поехали в больницу, которая называется травмпункт.

Там я сразу увидела мальчика на костылях.

— А что это у него? – ужаснулась я.

— У него нога сломана. Он теперь только так ходить может, пока нога не заживёт.

— Сколько детей всего себе поломали! – Воскликнула я. – А ты себе ломала что-нибудь?

— Да, руку ломала. У меня был такой смешной гипс, как будто я всё время показывала «Хорошо!».

Я засмеялась. Рядом с мамой даже рука не так сильно болела. Я вдруг опять вспомнила Ту маму.

— Наверное, сейчас меня ищет Та мама, которая меня родила, – тихонечко сказала я Этой маме.

— А ты хочешь, чтобы она тебя нашла? – спросила меня мама.

— Да, хочу. Я хочу с ней поговорить и сюда вернуться, – вздохнула я.

— Давай сделаем так: ты немного подрастешь и, если захочешь, мы к ней в гости съездим.

— Я боюсь. Ты не знаешь, как она била меня. Она даже домой меня не пускала. Я ночевала у бабушки, той, которая над нами жила. Бабушка меня жалела, кормила. А потом на неё Та мама кричала. Она и тебя будет бить! – с шёпота я почти сорвалась на крик. Мама прижала меня к себе, стала баюкать:

— Тише, моя хорошая, тише. Ты прости свою маму, не держи на неё зла.

Доктор осмотрел мою руку и послал на рентген. Я забеспокоилась:

— Это больно?

— Нет, там делают фотографию костей. Сразу будет видно: сломана рука или нет.

Это оказалось не больно, не больно было и гипс надевать.

Всю дорогу домой на меня обращали внимание люди. Бабушка какая-то спросила:

— Где же ты ручку сломала?

Тётенька какая-то пристала ко мне с этим же вопросом. Я даже злиться начала.

— Зачем они все спрашивают?

— Они жалеют тебя. Гипс ведь не скроешь.

Мы вернулись в детский сад за моими вещами. Директор детского сада Татьяна Евгеньевна так кричала на мою любимую Наталью Михайловну. Она сказал, что уволит её.  Я стала просить, умолять:

— Не увольняйте Наталью Михайловну! – я даже плакала, но ничего не помогало. Она упёрлась и всё твердила «Уволю». Мама тоже стала просить директора:

— Моя Томочка очень подвижный ребенок. Она могла и дома руку сломать.

Я продолжала плакать, а сама думала: как мама подбирает такие правильные слова?

Татьяна Евгеньевна накричала даже на маму, чтобы она не настраивала ребёнка, то есть меня.

Мы ушли домой. А дома мама завелась:

— Видишь, вот это следствие твоего поступка: ты повела себя плохо, не сдержала свой гнев, побила Веронику. За это наказала себя, Наталью Михайловну и меня.

— А себя почему? – не поняла я.

— Ты теперь не можешь бегать, надевать красивую одежду. Тебе теперь даже одеваться самой будет трудно. Наталью Михайловну уволят, достанется и другим воспитателям детского сада. Я тоже теперь не смогу на работу ходить, будем вместе сидеть дома, гулять теперь будем только за руку.

За руку тоже хорошо, решила я. Вот так я и перестала ходить в детский сад. Вот такое прощание получилось.

 

ПЕРВОЕ ЛЕТО С МАМОЙ

Началось лето. Я раньше не знала, какое классное это время! Гипс мне уже сняли. Мы много с мамой гуляли, ходили в зоопарк, музеи. Я, конечно, обожала парк. Мама, правда, каталась со мной только на одной карусели. Мне было очень страшно. А мама смеялась и так смешно изображала свой страх, хотя я точно знала: она НИЧЕГО не боится. Мне тоже становилось весело. Я забывала свой страх и хохотала вместе с ней.

Как-то она рассказала, что ей позвонила подружка из Ессентуков и пригласила нас в гости. Я стала прыгать вокруг мамы, напевая песенку. Вдруг я остановилась, как вкопанная. А Молли?

— Мама! Как же Молли? Она одна останется?

— Представляешь, её тоже пригласили, – улыбаясь, ответила она.

Тогда я взяла на руки Молли и начала её кружить. Она ведь тоже должна порадоваться. Молли прижала ушки, высунула свой маленький язычок. А я вопила:

— Радуйся, Молли, мы все вместе едем в гости.

Мы купили подарки тете Оле и дяде Алёше, билеты на автобус. Вечером стали собирать вещи. Я вдруг вспомнила дорогу из детского дома. Как мне было тогда плохо!

— Долго туда ехать? – с тревогой спросила я.

— Не очень, около трёх часов, – спокойно ответила мама.

— А вдруг мне станет плохо?

— Я купила тебе специальные таблетки, как конфетки. Всё будет хорошо.

Всю ночь я ворочалась. Мне снились кошмары: то грабители залезли в наш дом, то лопнули все трубы сразу.

Утром я отказалась завтракать. А вдруг мы опоздаем на автобус? Я вспомнила свои сны и тогда «вылила» на маму все свои «вдруг», которые так мучили меня ночью. У мамы на каждое моё «вдруг» находилось утешительное слово.

Успокоилась я только в автобусе, уткнулась маме в коленки. Я бы и прилегла на неё, но она держала Молли,  свернувшуюся клубочком. Видно было, что она тоже волновалась: всё время тихонько скулила, вздрагивала. Я гладила мягкую шёрстку, хорошо понимая её волнение. Куда нас везёт мама? В какие гости?

Я никогда не видела тётю Олю и дядю Алёшу. Они встретили нас на автовокзале. Мама расцеловалась с ними, а я спряталась под её кофту. Они достали огромного розового зайца. Заяц улыбался мне, улыбнулась и я ему. Дядя Алёша стал смешно разговаривать со мной, как будто это заяц говорил. Я засмеялась, страх прошел окончательно.

Мы много гуляли все вместе в лесу. Там росли такие высокие деревья. Я как будто попала в сказку. Сейчас на меня выпрыгнет огромное чудище. Мне опять стало страшно. Я прижалась к маме.

— А мы не заблудимся в этом лесу?

Тётя Оля сказала, что это курортный парк, а не лес. Все люди отдыхают здесь. Какой же это парк, если тут нет каруселей? Оказалось, что и без каруселей там было очень интересно: сколько белок тут живёт! Дядя Алёша насыпал мне в ладошку семечек. Одна белочка, чёрненькая такая, спустилась с дерева близко-близко. Она осмотрелась по сторонам. У неё были внимательные глазки-бусинки. Потом она стала щёлкать семечки прямо на моей ладошке. Я так хорошо её рассмотрела: глазки настороженно смотрели то на меня, то на семечки, то по сторонам. Лапки, как человеческие ручки, крепко держали мою ладонь. Удивительно, семечка казалась такой большой в её маленьких лапках. Она так смешно прямо с руки брала семечку, раскрывала кожуру, которую складывала тут же на ладошке, только в другую кучку. Потом она быстро грызла ядрышко семечки, посматривая по сторонам. Я чуть-чуть отодвинула от неё ладонь. Белочка лапками придвинула её к себе. Мы так и играли с ней: я отодвигаю от неё свою ладошку, а она притягивает её к себе, я отодвигаю, а она притягивает. Жаль, что она так быстро все семечки сгрызла.

Потом я увидела огромного льва. Он был каменный, но такой красивый. Он спокойно лежал на ступеньках и внимательно смотрел на меня своими каменными глазищами. Дядя Алёша спросил меня:

— Хочешь с ним сфотографироваться? Прямо верхом.

Я засмеялась:

— Как же я залезу?

— А вот так, – смеясь, ответил он, и подхватил меня на руки. Я вмиг оказалась верхом на льве. У меня закружилась голова. Я никак не могла понять свои ощущения. Я была выше всех, даже выше мамы. Я самая большая! Это так здорово! Одновременно я ощущала такой страх, что стало даже трудно дышать. А вдруг они сейчас уйдут и оставят меня тут сидеть, прямо на льве? Может дядя Алёша специально меня посадил на это чудище? Лев перестал мне нравиться. Он был такой противный и холодный. Я была готова кричать, но не успела, мама очень быстро меня сфотографировала. Дядя Алёша снова подхватил меня на руки. «Вот такие сильные руки были у моего папы. Жаль, что у меня нет папы. Хорошо, хоть мама есть», – подумала я. Спустившись, я обхватила маму и долго крепко-крепко держала её. Так, обнявшись, мы и пошли домой к тёте Оле и дяде Алёше.

Дом тёти Оли и дяди Алёши был совсем маленький. Он чем-то напомнил мне дом бабушки Светы. Везде, где можно было положить (на столе, тумбочке), лежали такие похожие кружевные салфетки. У меня даже задрожало сердце. Я зажмурилась и, как наяву, услышала:

— Воробышек! Как ты живёшь?

— Хорошо живу! – почти крикнула я. – У меня всё есть! У меня мама хорошая! Она меня любит, кажется, – уже тихо и не так уверенно добавила я.

— Что с тобой, Томочка? – удивлённо спросила мама.

— Ничего! – закричала я опять. – Ничего! – закричала я с вызовом, махнула рукой и убежала во двор.

Во дворе был и палисадник с цветами, и огород, и малинник.  Я забралась в малинник. Немного поплакав, я стала наблюдать, как дядя Алёша жарил шашлык. Он заметил меня и позвал помогать ему. Я не откликнулась, продолжала тихо наблюдать за ним. Вот он достаёт мясо из кастрюли, нанизывает на длинную кудрявую железную палочку большой кусок, чем-то поливает его, потом нанизывает колечко лука, колечко помидора, потом опять кусок мяса и ставит на огонь… Да, мяса он совсем не жалеет… Неужели это всё нам? Неужели мы всё это съедим?  Через некоторое время я почувствовала такой запах жаренного мяса, что даже слюнки потекли.

Потом я всё-таки выбралась из малинника и подобралась поближе к дяде Алёше. Он уже снимал мясо в огромную тарелку, а тётя Оля с мамой накрывали стол прямо в саду среди цветов.

— Иди скорее, а то ты, как лиса в курятник крадёшься, – засмеялся дядя Алёша. Я тоже засмеялась: «Надо же, как лиса!»

За ужином дядя Алёша рассказывал смешные истории. Мама так заразительно смеялась. Мне было так хорошо… Вдруг я подумала: вот было бы круто, если бы дядя Алёша был моим папой. Я посмотрела на тётю Олю, потом на маму. Зачем ему тётя Оля? Вон он как на маму смотрит.

 

МОРЕ

Была этим летом еще одна поездка  с мамой – на море.

Я опять очень сильно волновалась перед поездкой. Ещё бы мы поедем на море в автобусе, да ещё ночью. Как я буду спать? Что мы будем кушать в этом автобусе? Мама меня утешала. А я всё равно никак не могла успокоиться.

Ехать было очень интересно. Мама что-то рассказывала, но я её не особенно слушала, а смотрела в окно. Вдруг показалась огромная луна, совсем как тарелка, самая большая у нас в доме, в которую мама салат всегда крошит. Луна смотрела прямо на меня. Я даже ясно увидела её глаза, рот. Только нос я никак не могла рассмотреть. Внезапно я поняла, что луна бежит за нами. Меня охватила паника. Зачем она бежит за нами?

— Мама, посмотри, луна за нами гонится! – прошептала я.

Мама улыбнулась и стала объяснять мне, что это просто кажется, что луна двигается. На самом деле едем мы на автобусе, а луна стоит на месте. Нам просто кажется, что она бежит за нами. От слов мамы мне стало спокойнее. Я заметила, что двигаются и другие предметы. Кажется, что и они бегут за нами. Мне стало весело. Мы играем в догонялки со всем, мимо чего проезжаем.  Я посмотрела вперёд: вон дерево. Сначала мы его догоняем, а потом оно нас. Вон дом. Опять сначала мы за домом бежим, а потом он за нами. Незаметно я уснула, уютно устроившись на маминых коленях.

Проснулась я уже в Сочи. Нас встретила тётя Валя и её дочка Оля. Оля – уже совсем взрослая девочка, ей уже одиннадцать. У неё были светлые, кудрявые волосы, но она совсем не выглядела, как кукла. Она была просто красавица – высокая, стройная. Большие голубые глаза ласково смотрели на меня и улыбались. Какое-то необыкновенное тепло исходило от этой замечательной девочки. У её мамы были длинные чёрные волосы. Она тоже стройная, очень высокая. Карие глаза тоже ласково, но как-то уж слишком внимательно изучали меня. Мне опять захотелось спрятаться за мамину спину. Наблюдая за ними, я подумала: «Странно, какие они разные. Мама тёмненькая, а дочка – светленькая. Может Оля тоже приёмная дочка? Надо спросить у неё».

Тётя Валя достала из пакета игрушечное «солнышко» и протянула его мне. «Солнышко» улыбалось и подмигивало. Я протянула к нему руки и прижала к себе. Мне тоже захотелось улыбаться. Я весело смотрела на своих новых друзей.

Я еле дождалась момента, когда увижу море. В детском саду дети рассказывали про море. Я же никогда не видела его. Мама пыталась описать мне его, объяснить, какое оно, сколько много воды в нём, но мне было очень трудно себе представить. Мы уезжали в Сочи после дождя. Вся площадь перед автовокзалом была под водой, такие огромные лужи, что перейти их было не возможно. Когда я увидела столько воды, то радостно воскликнула:

— Мама, это уже море?

Вокруг засмеялись люди.

— Такая большая, а не знает что такое море, – сказала одна противная тётка. Мама же ответила, что скоро мы придем на море, а это просто большая лужа.

Мы долго спускались по огромной лестнице, вокруг которой росли и пальмы, и какие-то красивые розовые цветы. Тётя Валя рассказывала нам про эти растения, а я смотрела только на пальмы. Как будто картинка из моей любимой книжки ожила. Я даже потрогала одну пальму. У нее был такой смешной волосатый ствол, а листья оказались колючими. Я рассмеялась от этих неведомых мне раньше ощущений.

И вдруг я увидела Море. Я остановилась и не могла сделать больше ни шага. Теперь я поняла, почему смеялись надо мной люди на автовокзале. Сколько воды! Откуда столько воды? Мама взяла меня за руку и подвела меня прямо к воде. Море оказалось живым! Оно двигалось! Оно медленно, а потом как-то сразу очень быстро подобралось к моим ногам, омыло их и убежало. Тут же возвратилось, и всё повторялось и повторялось. Сказать, что я испугалась, мало. Меня охватила паника. Оно хочет забрать меня к себе, как русалочку. И я побежала от него так быстро, как только могла бежать по камням.

— Не бойся, море ласковое, ты подружишься с ним, – уговаривала меня мама.

— Такая большая, а моря боится, – ехидно говорил большой дядька.

Я сидела на огромном полотенце и не могла оторвать взгляд от моря. Какого оно цвета? Зеленого? Синего? Серого? Да оно постоянно меняет свой цвет. Оно точно живое. Цвет еще менялся и из-за белых барашков. Они были повсюду.

— Что это за барашки белые? – спросила я маму.

— Это волны сталкиваются друг с другом и пенятся. А пена ведь всегда белая. Издалека она похожа на маленьких белых барашков. Пойдем, посмотрим на волны поближе.

С мамой всегда было спокойно, я решила согласиться. Мама взяла меня за руку и повела опять к морю. Как только волны касались моих ног, я сразу бежала от них прочь.

— Ты, как будто играешь с морем в догонялки, – заметила мама.

Мне стало весело. А ведь и правда классная игра получилась.

На следующий день мы снова пошли на городской пляж. Там было очень много людей. Я опять играла с морем в догонялки.

Мама взяла меня на руки и предложила зайти в море поглубже прямо так, на руках. Она зашла по пояс в воду и стала окунать меня. Брызги летели во все стороны. Я хохотала от счастья. И вдруг мама опустила меня совсем глубоко, и я поняла, что она хочет утопить меня. Я стала изо всех сил барахтаться, брыкаться, чтобы вырваться из её рук и убежать куда-нибудь подальше.

— Ты что? Мне же больно! – рассердилась мама. – Я играю с тобой, а ты дерёшься.

— Играешь… Ты меня утопить хочешь! – воскликнула я. Мама подняла меня над водой и понесла к берегу.

— Глупенькая, как же я могу тебя утопить? Я ведь тебя люблю. Как можно утопить или ещё что-то плохое сделать человеку, которого любишь? – приговаривала она.

Я сердито села на берегу и не хотела разговаривать с мамой. Она что-то говорила мне, а я даже резко отворачивалась от неё, когда она ко мне обращалась. А мама, казалось, даже не обижалась на меня. Ни на кого не обращая внимания, она стала строить из песка замок.

— Сходи, водички, пожалуйста, принеси, мне надо песок намочить.

Я принесла воды, и мы стали строить замок вместе. Песок прилипал к рукам и ногам. Мы были такие чумазые! Когда замок был готов, мама сфоткала его, а потом и меня на фоне замка. Мы собрались уходить, и я растоптала замок. Мама очень удивилась:

— Зачем ты его топчешь?

— Чтобы никто его не унёс, – объяснила я ей. Видно было, что мама расстроилась из-за замка.

На следующий день я познакомилась с девочкой. Мы вместе играли, вместе купались.

Мама предложила сходить за мороженым. Пока мы ходили, та девочка, с которой я подружилась, успела  познакомиться с другой девочкой. Когда мы с мамой зашли в воду, она сказала мне:

— Я с тобой не дружу, я дружу с ней, – показала мне на другую девочку, которую я ещё не знала.

Тогда я подошла к этой незнакомой девочке и ей говорю:

— Давай с тобой дружить!

— Нет, не хочу!

Я так расстроилась, что побежала к маме:

— Она не хочет со мной дружить!

— А ты не проси: «Давай дружить», ты говори: «Давай поиграем!» Не обижайся на неё. В жизни бывают настоящие друзья и случайные люди, которых больше никогда в жизни не увидишь. Мы уедем домой и никогда больше эту девочку не увидим.

Я не захотела даже играть с этой девочкой. Она же «случайная».

Мы с мамой шли по берегу моря. Я  спросила её:

— А ты знаешь какую-нибудь песню про море?

Мама негромко стала напевать мне:

— Море, море – мир бездонный,

Мерный шелест волн прибрежных…

Я перебила её:

— А как это мерный шелест?

Мама остановилась, задумчиво посмотрела на море:

— Ты послушай. Волны как будто шелестят камешками. Закрой глаза, послушай.

Я закрыла глаза и прислушалась. Да, точно, я услышала шелест. Странно, листья шелестят, бумага шелестит, это я точно знаю. А вот получаются и волны шелестят. Я открыла глаза и стала смотреть, как волны, наталкиваясь друг на друга, разливаются уже на берегу. От этой «толкотни» появляется много-много пены. Когда мы смотрели вдаль, пена была похожа на барашек. А здесь, на берегу, пена совсем не такая. Я посмотрела вдаль. Да, там далеко, пена, действительно, похожа на белых барашек. Я опять посмотрела на берег. Вот самая быстрая волна выбежала на берег, вспенилась, схватила камешки и побежала назад, забрав с собой свою добычу. Первая волна ещё не успела убежать, а уже следующая волна, оттолкнув первую, была уже на берегу. Шелест волн…

Мама допела песню и позвала меня домой. Я взяла её за руку, закрыла глаза и ещё долго слушала музыку волн.

Постепенно я стала скучать по дому, спрашивала маму, когда мы поедем домой. И вот этот день настал.

С утра мы уложили вещи в чемодан, и пошли на пляж. Море было очень тихое, вода прозрачная. Мы долго купались, мне не хотелось выходить из воды. Стало грустно и не захотелось никуда уезжать. Но время звало нас назад домой. Так мама сказала.

На вокзал мы ехали на такси. Приехав, вышли на перрон, сели на скамейку и стали ждать своего поезда. Я первый раз ехала на поезде, очень волновалась, спрашивала маму, как мы будем ехать. И вот объявили наш поезд. Мы пошли к своему вагону. Какой классный оказался вагон. Он был с кондиционером, с мягкими полками. Я залезла сразу на верхнюю полку. Стала лазать туда и обратно. Мне было и страшно, и весело.

— Я буду и ночью там спать, на верхней полке,  – заявила я маме.

— Нет, ночью там буду спать я, а то вдруг ты упадёшь, – спокойно ответила она мне.

Я согласилась.

По дороге было несколько длительных остановок. Мы выходили на перрон подышать свежим воздухом. Купили воду и мороженое. И вдруг я понимаю, что поезд может уехать без нас.

— Пойдемте в вагон, – попросила я маму.

— Но ещё достаточно времени. Давай ещё немного постоим.

— Нет, пойдём.

— Ты что, боишься, что поезд без нас уедет?

— Да.

В вагоне мама объяснила мне, что поезда ходят только по расписанию. Если указана остановка 15 минут, то раньше он никогда не уедет. Мне стало интересно, как устроены поезда, как поезд движется по рельсам. Так мы ехали и болтали с мамой.

Утром меня волновали вопросы:

— Нам ещё долго ехать? Скоро мы Молли увидим? А как поезд заворачивает?

Дома я прямо таки упала на свой диван и от радости била его кулаками.

Как хорошо было дома, Молли так радовалась, что чуть хвостик не отвалился. Я могла играть со СВОИМИ игрушками. Больше я никуда не поеду. Мне так тогда казалось. Но у нас с мамой было много еще поездок. Где мы только с ней не были! Но всегда лучше всего было возвращаться домой!

 

В ПЕРВЫЙ КЛАСС

 

Постепенно я стала привыкать к мысли о школе. Ещё бы! Мы с мамой ходили по магазинам, купили мне столько всего: форму, книги, тетради, ручки, карандаши, огромные белые банты. Я не успевала радоваться новым покупкам. Я рассматривала книги. Они, оказалось, называются учебниками. Я их рассматривала, пыталась даже читать. Но, конечно, мне больше нравилось наряжаться. Я танцевала в своей новой форме, пела песни, конечно же, про море. Думать о том, что будет в школе, мне совсем не хотелось, я и не думала.

И вот  мама сказала:

— Наконец, наступает важный день в твоей жизни. Завтра в школу!

Меня сразу охватила паника:

— Не надо в школу, ну, пожалуйста. Я и так умная: читать умею, считаю хорошо, пишу, правда, не очень, но я потренируюсь ещё. Я даже английские слова знаю! Верни меня в детский сад, пожалуйста.

Мама обняла меня, стала целовать. Я даже зажмурилась от удовольствия. Постепенно я успокоилась.

— Там будет много интересного, у тебя появятся новые друзья, – тихо говорила мне мама.

Я долго не могла уснуть, ворочалась. Мысли назойливо лезли в голову: «В школу, в школу».

Ночью мне приснился сон. Я стою на пустом школьном дворе. Было очень холодно. Вдруг откуда ни возьмись появилась Та мама. Она была одета в белое длинное платье, в руках был букет белых цветов. Она была, прямо, как невеста. Я с радостью кинулась к ней, но она стала грозить мне пальцем. Она бросила цветы, стала топтать их, а потом отрезала себе грозящий мне палец. Мама становилась какой-то прозрачной и постепенно стала исчезать, как-то растворяться, как мыльная пена в воде. А палец стал приближаться ко мне, продолжая грозить. Я закричала и стала убегать, а он гнался за мной…

Мамин голос, её теплые руки успокоили меня, впрочем, как всегда.

— Всё будет хорошо, не бойся ничего, тебя никто не обидит.

Утром мама нарядила меня. Я придирчиво осмотрела себя в зеркало: огромные банты, огромный букет, огромные синие глаза. Как же я хороша! Мама права: всё будет хорошо!

Мы вышли из дома. Я бегала вокруг мамы. Мне было так весело!

Около школы ноги стали ватными. Я увидела так много детей, как никогда. Даже в детском доме столько детей не было. Я не могла сделать больше ни шагу.

Мама вручила мне букет:

— Смотри, какая учительница красивая. Ты будешь у неё учиться.

Я посмотрела и ахнула: как она похожа на мою Ту маму. Только очень высокая. Красивое синее платье облегало её стройную фигуру. Светлые волосы лежали колечками на её плечах.

— Ребята первого «А», подходите ко мне!

Её голос мне тоже очень понравился, он звал меня. Я подошла, стала рядом и продолжала смотреть на неё во все глаза.

Меня кто-то толкнул в бок. Это оказался Мишка. Мы с ним в детском саду были вместе. Нет, мы не дружили там. Он всё время задевал меня. Я тоже любила его дразнить. Он гонялся за мной. Дело заканчивалось дракой. Мы с удовольствием пинали друг друга. А потом стояли в разных углах. Я его тогда тихо ненавидела. Он был очень худенький, его светлые волосы всегда стояли торчком, как у петушка гребешок. Его всегда очень коротко стригли, но как только волосы отрастали, сразу появлялся гребешок.

Как-то летом мы гуляли с мамой на детской площадке около дома. Я тогда сильно перепачкалась. Мама  стала звать меня домой, а я каталась на качелях и напевала песенку. Рядом катался Мишка.

— Пойдём, надо переодеться и обедать. – Мама уже сердилась, а я даже глаза закрыла от удовольствия, продолжая мурлыкать песенку.

— Пойдем, посмотри, какая ты грязная. Разве может быть грязной такая красивая девочка? – она обратилась к Мишке. – Такая грязная Тамара разве красивая?

Я открыла глаза и внимательно стала смотреть на Мишку. Интересно, что он ответит?

— Да, красивая!

От этих воспоминаний мне стало спокойнее. Я ему нравлюсь, точно. А раз я ему нравлюсь, он будет меня защищать.

Какой это был чудесный день! Мы были с мамой на концерте, в кафе, в парке. Чего я так волновалась из-за этой школы? Мне всё время хотелось петь, танцевать. Я с чувством прижимала к себе Молли. Она тоже должна быть рада за меня, но она почему-то повизгивала.

На следующий день я долго не хотела просыпаться. Вспоминала ощущение счастья, которое чувствовала вчера. Это было такое новое для меня ощущение. Мне так хотелось его продлить.

Мама настойчиво будила меня. Я нехотя открыла один глаз, прищурила его и весело спросила:

— Куда мы пойдем сегодня?

— В школу, – также весело ответила мама.

Счастье сразу улетучилось:

— Как опять?

— А школа для тебя теперь будет работой. Ты каждый день, кроме выходных, будешь ходить в школу.

— Каждый день, – удивилась я, но тут же вспомнила Мишку:

— Ура!!!

Я сразу вскочила с кровати.

Так я каждый день стала ходить в школу. Мне так нравилась моя форма, мой красивый ярко-зеленый ранец с разными карманчиками, отсеками. Мама все время хотела помочь мне нести его, но я ей не позволяла:

— Это МОЙ ранец. Я сама его буду носить!

— Тебе же тяжело, – сетовала мама.

— Я уже взрослая, справлюсь! – гордо отвечала я.

Я с радостью делала уроки. Это оказалось так легко – рисовать всякие рисунки, разукрашивать, писать буквы, цифры. Я же это всё умею! И получается у меня очень хорошо. Учительница очень меня хвалит!

Больше всего мне нравилась физкультура. Там можно было бегать, играть. Один раз мы с 1 «Б» соревновались, играли в эстафету. В 1 «Б» учился Витька, с которым мы тоже были в детском саду. Когда он бежал, я вдруг вспомнила, как мы прыгали на скакалке с Тоней. Она жила с бабушкой в нашем дворе. Мы её часто брали с собой гулять. Она занималась гимнастикой. Как она красиво прыгала на скакалке, лучше меня. Я отвернулась, чтобы не смотреть. А мама на ушко мне прошептала:

— Надо уметь радоваться успехам друзей. – Я тогда разозлилась на маму и Тоньку.

И вот Витька бежит так быстро, аж дух захватывает. Я начала кричать:

— Витя, Витя, быстрей! – я так радовалась успеху своего друга. А Горохов из моего класса громко, чтобы все слышали, сказал:

— Смотрите, как она болеет за нашего соперника. Вот и иди учиться к «бэшкам».

Мишка тоже поддакнул. Как он мог? Ну, ладно, это ничего.

Я ходила на хореографию. Мы разучивали танцы. Больше всего мне нравилось кружиться. У меня был купальник с юбочкой. Когда я кружилась, юбочка разлеталась и была похожа на белое солнышко.

Всё было хорошо в моей жизни, пока один раз на физре меня не окружили четыре мальчика, и Мишка был среди них. Мишка весело сказал:

— Давай поиграем!

— Давай, – с радостью согласилась я. Он прищурился и тихо так говорит:

— Снимай трусы, и мы все поиграем….

Я тоже прищурилась и, совсем не думая, как врезала ему прямо между ног. Он взвыл, потом заскулил и побежал к учительнице. Он ей сказал, что я его ударила просто так, ни с чего. Остальные подтвердили.

Меня поставили перед всем классом. Мне не хотелось слушать, какая я плохая, нехорошая девочка. А они все как будто хорошие! Я стала рассматривать носки своих туфелек. У меня самые красивые туфельки в классе: чёрные, лаковые, украшены камешками. Один крупный камешек, а вокруг много маленьких. Ни у кого таких нет! Я так увлеклась своими камешками, что прослушала конец «ругни» учительницы. Она негодовала:

— Что ты молчишь? Ты будешь ещё детей бить?

— Нет, – ответила я и зло посмотрела на Мишку. – «Я ему ещё покажу «игру» интересную!!!» – думала я, – «я его, гада, растерзаю, мало не покажется. Ещё друг называется».

Мишка на меня не смотрел. Он переглядывался с Гороховым. «И Горохову покажу. Ещё и врут».

Тут прозвенел звонок. Я собралась и пошла к выходу. И вдруг я поняла, что мамы нет. Да, нет. Она всегда меня ждала в коридоре, а тут нет. Я даже присела от ужаса. Конечно, зачем я ей нужна такая? Со мной можно в ТАКИЕ «игры» играть, ругать меня при всех детях… Я сидела, а слёзы капали как-то сами по себе. Вдруг я услышала:

— Томочка! Что ты тут сидишь? Что ты плачешь, моя хорошая?

Слёзы полились еще сильней. Хорошая! Как же! Вон какая я гадкая! Мама обняла меня, вытерла мне слёзы, и мы пошли домой.

Дома, когда я успокоилась, мама стала допытываться, что случилось? Я расплакалась опять, сквозь слёзы прошептала:

— Я думала, ты не придёшь.

Мама прижала меня к себе:

— Как ты могла так подумать? Я же всегда за тобой приходила, как же я без тебя?

Мне стало спокойней. И правда, раньше ведь приходила.

Ночью мне опять приснился сон. Я играла с камешками, с теми, от своих туфелек. Я их подбрасывала. Они так переливались на солнце! И вдруг камешки ожили. Они, как мозаика, стали складываться в узор. А прямо из узора вышла мама, Та мама. Камешки растворились, а она, как будто сама один большой камень, вся переливалась. Потом она стала грозить мне пальцем и шипеть:

— Я тебе покажу игры…

— Я не виновата! – кричала я.

Та мама стала засыпать меня камешками. Откуда их столько? Я стала задыхаться. У меня уже не было сил кричать, я хрипела:

— Я не виновата…

— Конечно, не виновата, – шептала мне мама. Я, наконец, поняла, что это другая, моя нынешняя мама. А мне так захотелось, чтобы это была Та мама. Я даже расплакалась. Мама гладила меня, обнимала, а я тихо скулила, плакала, пока незаметно уснула.

Утром мама стала выпытывать у меня, что случилось в школе. Ей, оказывается, звонила учительница и рассказала, как я зверски избила мальчика. Я упорно молчала.

— Я не верю, что ты просто так ударила мальчика. Если ты будешь молчать, я не смогу тебе помочь. Все дети рассказывают своим родителям, чтобы они могли защитить их.

И тогда я рассказала, а вдруг и правда защитит?

Я сквозь слёзы шептала:

— Они ведь сказали поиграть!!!

Мама прижала меня к себе, гладила по голове и очень тихо говорила мне:

— Не бойся, ты не виновата…

Но с этого дня в школе начался кошмар. Они окружали меня и пинали ногами. Я их тоже била, но по одному. Они тут же ябедничали учительнице. Она отчитывала меня перед всем классом, называла меня драчуньей. Со мной никто не хотел дружить, а Мишка тихонько так забирал у меня мои вещи: то стёрку, то карандаш. Ох, и давала я ему за это. А он швырнет в меня стёрку и сидит тихо, а я луплю его учебником по голове. Тут же в класс входит учительница, и поехало: какая я плохая девочка, со мной никто не должен дружить…

Одна Настя со мной дружила. Мне было с ней хорошо. Чем-то она напомнила мне Дашку из детского дома. Такая же вихрастая, только рыжая. Озорная, весёлая. Мы с ней часто играли в догонялки. Она никогда на меня не обижалась. Я стала называть ее сестрёнкой. И от мальчишек она меня защищала. Как только они меня окружали, она начинала верещать:

— Ой, больно, больно! – тут же появлялся кто-то из взрослых, а мальчишки сразу разбегались. Мы с ней потом весело смеялись над ними…

Всё чаще мне хотелось остаться одной, убежать от этих несносных мальчишек. И вот как-то Мишка оторвал мне хлястик на жилете, а я ему две пуговицы на рубашке. После этого я незаметно выскочила из класса и убежала в библиотеку. Я сидела там тихо-тихо. Меня никто не замечал. Вокруг меня было столько много книг. Я вспомнила свой домик в детском саду. Мне стало как-то спокойно. Я представила себя дядей Федором из книжки, которую мне мама читала. Убегу я из дома. Возьму с собой Молли и убегу. Мы будем с ней жить в деревне. Я корову куплю… Я уже почти придумала, как мы с Молли хорошо будем жить, как услышала голос учительницы:

— Вот ты где?! Я уроки не могу вести из-за тебя! Как ты мне надоела!

Она схватила меня за руку и почти волоком потащила в класс. Опять я стояла перед всеми. Опять я, такая ужасная девочка, нарушила дисциплину. Я уже не слушала её. Я вспомнила разъяренное лицо учительницы в библиотеке, и мне стало смешно.

Очнулась я от почти крика учительницы:

— Вы посмотрите на неё, она ещё ухмыляется…

Потом я стала часто прятаться  то в своём царстве книг, то в туалете, то в актовом зале. Меня, конечно, ругали, наказывали, но мне было всё равно.

Учительница пожаловалась маме (ябеда!). Я уже приготовилась получить взбучку от мамы: сейчас она заведётся. Но мама так спокойно говорит:

— Я понимаю, что тебе хочется побыть одной, но давай договоримся, что ты будешь говорить учительнице, где ты посидишь одна. Хорошо? – Я кивнула.

Разок я так и поступила, как мама сказала. А потом стало неинтересно.

Как-то мама ушла на собрание. Я осталась дома с Машей, с моей любимой Машей. Как же я люблю мою Машеньку. Мы с ней и рисовали, и шили мне сумочку. Маша меня никогда не ругает, всегда приносит мне подарки. Правда дорогие подарки, как тётя Ира, она мне не дарит, но всё равно приятно: то какие-нибудь карандашики яркие подарит, то какую-нибудь поделку. Машенька с тётей Ирой меня всегда балуют. А мама вечно ругается, подарки только по праздникам дарит. Если мы идем в парк, то она всегда говорит:

— Только три карусели, и больше не просить!

Вот Маша или тётя Ира всегда бы мне разрешали на всех каруселях покататься!

Я иногда думала, что лучше бы меня из детдома Маша взяла или тётя Ира. Я даже маме об этом сказала. Мама явно расстроилась:

— А ты у них спроси, взяли бы они тебя?

Я и спросила у первой тёти Иры (она же богаче). Я уже прямо слышала её ответ: «Да!» Она же так спокойно ответила:

— У меня своих трое детей. Зачем? Я никогда не думала брать ребёнка из детского дома.

Как я разозлилась! Но виду не подала, а вдруг подарки дарить не будет?

Пришла мама с собрания. Она пришла сердитая, начала рассказывать, как меня ругали:

— Учительница сказала, что ты часто выходишь за ворота школы, без спроса берёшь у детей резинки, ручки, на всё говоришь «не хочу», «не буду». Жаловались и родители детей, что ты их бьёшь, обзываешь. Мне было так стыдно, как будто ругали меня лично, как будто это я нарушала правила.

Она больше ничего не сказала. Я вся сжалась. Лучше бы она меня ругала, только бы не молчала.

 

В ГОСТИ

После того родительского собрания у нас с мамой сильно испортились отношения. Зачем она отдала меня в эту дурацкую школу? Зачем? Нам было так хорошо вместе. Она стала мне подолгу рассказывать о правилах, о том, как надо общаться с детьми. Мне хотелось в эти минуты закрыть уши, куда-нибудь убежать, спрятаться. Мама стала меня сильно раздражать. Я стала устраивать истерики по поводу и без повода. Я все время кричала «не хочу!»:

— Не хочу в школу!

— Не хочу шапку надевать!

— Не хочу вареники!

— Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Мама сердилась, пыталась мне что-то объяснять. А я в ответ визжала. Она меня пыталась в угол ставить, а я визжала. Такая игра у нас получалась.

Я стала всё чаще вспоминать Дашку. Дашка, моя сестрёнка, как ты там поживаешь? Мы с тобой всегда были вместе. Хоть мы и ругались, и дрались, но никогда не обижались друг на друга.

Я стала чаще рассказывать маме про детский дом:

— У меня там был свой ЛИЧНЫЙ велосипед! Я на нём гоняла по всем улицам посёлка!

— А почему же тогда, когда тебе подарили велосипед, я тебя почти на себе возила? – в ответ явно расстроенно спрашивала мама.

— Нам в детском доме разрешали делать всё, что захотим! Мы даже по крышам лазали!

— А что вам на это говорили воспитатели? Или они вместе с вами лазали? – полушутя и как-то одновременно серьёзно усмехалась мама.

— Мне воспитательница в детском доме всё покупала, что я захочу: и вещи, и конфеты! – На что мама отвечала грустным молчанием.

Незадолго до Нового года мама рассказала мне, что ей позвонила директор детского дома и пригласила в гости.

— Я не поеду, – твёрдо заявила я.

— А я поеду. Мне так хочется посмотреть на Дашу, на других детей, – ответила мама.

— А как же я? – спросила я с беспокойством.

— Хочешь, одна дома останься, хочешь, поехали со мной, – ответила мама.

— Конечно, с тобой!

Утром я проснулась с насморком. Мама мне промыла нос, закапала, а я ей:

— Разве можно больных детей куда-либо возить? – Я решила, что этот вопрос заставит её отменить поездку.

— Тамара, у нас больше не будет времени съездить в гости. Насморк – это не смертельное заболевание.

И мы поехали. В дороге я представила нашу встречу с Дашкой, как мы бросимся друг другу на шею, будем обниматься, целоваться. И, правда, я так соскучилась. Я зашагала к маршрутке уже веселей. Хлопьями повалил снег. Я ловила снежинки ладошками. Они тут же таяли. По рукам текли весёлые ручейки.

В маршрутке я уснула. Во сне мне улыбалась Дашка.

Мы пришли в детский дом. Нас встретила директор. Как же её звали? А, Ирина Александровна. Она крепко обняла меня, а я её.

— Как у тебя дела, Тома?

— У меня всё хорошо. Вот моя мама.

Мы сидели в её кабинете. Мне так хотелось к Дашке, а она всё расспрашивала меня:

— Как школа?

— У тебя есть друзья?

— Как поживает твоя собачка?..

Она всё спрашивала и спрашивала, пока я её не спросила:

— А как Даша поживает?

— Даша тоже хорошо поживает. К ней часто вечно пьяная мама приходит. А она стесняется, потом ни с кем не хочет общаться. Стыдится её. – Рассказывала Ирина Александровна. – Давай мы тебя на Дашу поменяем.

У меня даже во рту пересохло, что-то закололо в животе. Я прошептала:

— Нет. Это моя мама.

Пришла Ольга Ивановна, воспитательница моей группы. Мы с ней пошли по длинным коридорам, таким длинным-предлинным. Как я могла не путаться в них?

— Как Ксюша? – вдруг вспомнила я.

— Ксюшу забрали в семью, – ответила Ольга Ивановна.

— Плохо, что её забрали, – промолвила я.

— Почему плохо? Она теперь, как ты, живёт в семье. Ей там, наверное, хорошо, – удивилась Ольга Ивановна.

— Я хотела её увидеть, – сказала я, а сама почему-то подумала: «Неужели других тоже забирают?»

Я обернулась. Мама смотрела мне вслед.

— Когда ты меня заберёшь? – забеспокоилась я.

— Завтра, – ответила мама.

Я кинулась к ней, обняла. Мама поцеловала меня.

— Ты точно заберёшь меня завтра? – не унималась я.

— Конечно, ведь послезавтра мы идём в театр.

Она ещё раз поцеловала меня и ушла.

Мы пришли в группу. Я увидела Дашку. Надо же, ничуть не изменилась! Вот я изменилась. Мне все об этом сказали. Я повзрослела, выросла, стала настоящей красавицей. Дашка такая же взлохмаченная, также волосы торчали во все стороны. Такая она милая, родная!

— Дашка! Сестрёнка! – я кинулась её обнимать, но Дашка почему-то отстранилась…

Я бродила по детскому дому. Мне было скучно, грустно. Всё было не так, как дома. Дома я бы поиграла с Молли, посмотрела бы мультики, уютно устроившись на диване, поиграла бы в компьютер, мы с мамой пошли бы погулять или в кино… Я ужасно захотела домой!

Я зашла в кабинет к Ирине Александровне:

— Я хочу домой! Мой дом там! – я махнула рукой. – Когда меня мама заберёт? Она заберёт меня? – засыпала я её вопросами.

Ирина Александровна сказала:

— Оставайся у нас. Ты стала такой умной, воспитанной. Нам нужны такие девочки.

— Нет, – почти крикнула я. – Меня ждёт мама, моя собака, мои игрушки.

Вечером был праздник. Огромная ёлка сияла в зале. Все вокруг бегали, скакали, пели песни. Одна я сидела рядом с директором. Мне было скучно и тоскливо. Дед Мороз подарил всем подарки, и даже мне. Только не нужен был мне этот подарок. Я знала, что дома ко мне ЛИЧНО придет Дед Мороз. И подарок у меня будет особенный.

Подошел ко мне Лёха, руки в карманы, кепка набок.

— Том, дай из твоего кулька конфетку попробовать, – как-то слишком вежливо попросил он.

— У тебя же свои есть, – удивилась я.

— Ты же из семьи теперь, тебе в кулек конфеты вкуснее положили, – подмигнув Дашке, сказал он.

— На, мне не жалко.

Другие дети тоже захотели попробовать моих конфет.

— И я хочу вкусных конфет! И я! и я! – так продолжалось, пока Ольга Николаевна не забрала у меня кулёк.

Только вечером мы поболтали с Дашкой.

— А правда в семье хорошо?

— Да, – с гордостью отвечала я.

Я рассказала ей про свою комнату, про свои игрушки, про мою собачку, про свои шкафы, забитые книгами, вещами.

— И всё это твое? – удивилась Дашка.

— Да, моё, мне всё-всё мама покупает, – хвалилась я.

— Я тоже в семью хочу, – грустно промолвила она.

Дашка заснула, а я всё ворочалась. Пружины кровати впивались мне в бока. Подушка сбилась какими-то ужасными комьями. Я так захотела домой, что села на кровати, приложила ладошку к уху и «позвонила» маме:

— Мамочка, – шептала я, – ты только забери меня отсюда. Я так хочу ДОМОЙ. Я буду себя хорошо вести. Я буду хорошо учиться. Пожалуйста, только забери меня. Ты же скоро приедешь? Как только я проснусь, да?

Я думала о Дашке. Бедная, как она в семью хочет. Может и ей повезёт? Маму она стесняется. Как хорошо, что моя мама не пьёт водку! Вспомнила я и Ту маму. Наверное, я бы тоже стыдилась, если бы она, пьяная, приходила ко мне. Где она? Как она поживает?

Я незаметно уснула. Мне приснился сон. Я стою у входа детского дома, жду маму. Вон, в конце дорожки показалась женская фигура.

— Мама! – крикнула я. Женщина шла очень медленно. Так медленно, что я устала ждать. Приближаясь ко мне, она стала расти. На ней было черное платье. Юбка развевалась на ветру какими-то лохмотьями. «Странно, – подумала я, – на улице мороз, а она в платье». Снег падал на платье, на волосы. Она стала совсем белой, как Снежная Королева. И тут я поняла, что это Та мама.

— Томка, зараза, иди домой! – гремел её голос, – ты мне нужна дома. Полы немыты, мне деньги нужны…

— Нет, – закричала я, – мой дом у другой мамы, у родной!

Она протягивала ко мне такие длинные руки. Я почувствовала ужас! Сейчас она заграбастает меня своими длиннющими руками и заберет. Сердце бешено колотилось. И тут появилась МОЯ МАМА. Она заслонила меня от ТОЙ мамы, обняла. А Та мама стала таять. Вот и растаяла.

Я проснулась от своего крика «Мама!» Было совсем темно и так страшно. Я спряталась под одеяло и стала вспоминать мамины руки, такие мягкие, нежные, мамину улыбку, её глаза. Я заснула опять, улыбаясь маме.

Когда приехала мама, я побежала ей на встречу, обняла, прижалась к ней:

— Как хорошо, что ты у меня есть, – шептала я.

— Нагостилась? Поехали домой? – спросила она меня.

— Что ты спрашиваешь? Домой! Я еду домой! Меня там ждет Молли! Ведь правда ждет?

— Конечно, ждёт, – улыбалась мама.

 

***

Я постепенно привыкала к моему дому. Даже уборка меня уже не так раздражала. Вечерами мы с мамой занимались чем-нибудь интересным: то вазу из ниток делали, то церковь из соломки, то картонный дворец, то просто рисовали. А ещё много гуляли, ходили в кино, в театр.

Весной у меня появились ролики. Мама учила меня кататься. Я была такая смешная в этих причиндалах: шлеме, наколенниках, налокотниках. Я всё время хотела снять это дурацкое одеяние, но мама мне не разрешала:

— Вот будешь уверенно кататься, тогда снимешь. Посмотри, другие дети тоже так одеты. Твоя амуниция такая классная!

Мне стало спокойнее и в школе. С мальчишками я дралась по-прежнему. Но они меня уже не так задевали. Я даже скучать стала по школе, когда случалось заболеть.

У Мишки первого в классе появился телефон. Он стал меня фотографировать. Я ругалась с ним, убегала от него, даже треснула несильно. А он смеялся надо мной.

— Мама, меня Мишка сегодня фотографировал, – пожаловалась я.

— Ну, и что. Мы тоже в детстве фотографировали друг друга. Зато у меня теперь целый альбом школьных фотографий.

И вот во втором классе у меня тоже появился телефон-раскладушка – настоящий, розовенький такой. Он переливался. Я вся светилась от радости. Мне его тётя Ира подарила. У меня был самый лучший телефон в классе с настоящей камерой. Я бесконечно снимала свою Мольку, маму. Мама не любила фотографироваться. Она принимала какую-нибудь позу, «делала» лицо. И получалась какая-то серьезная. А я хотела подловить её как-нибудь неожиданно, но мама сердилась за это.

В школе я начала фоткать пацанов. Горохов взял и пожаловался учительнице.

— Удали немедленно фотографии. Тебе ведь мальчики не давали согласие.

— Что в этом такого? – спросила я. – Будет память.

— Я тебе сказала, удали немедленно. Не-мед-лен-но, – растягивая по слогам последнее слово, уже зло настаивала она.

Я удалила эти дурацкие фотографии. Мне стало так нехорошо, больно и одиноко. Захотелось куда-нибудь убежать, спрятаться, повыть. Я и спряталась в туалете. Там было открыто окно. Окно выходило прямо на крышу перехода в спортзал. Я представила себя тигром, таким сильным, грациозным. Мой тигр зарычал, увидев добычу. Он прыгнул прямо в окно, а оттуда на крышу. Там он улёгся на солнышке и стал, нежась, греться…

Тут сбежались учителя, сняли меня с крыши. Потом я побывала в первый раз в кабинете директора. Директор, злобная тётка с глазами как у рыбы, стала мне что-то говорить… Носки моих туфелек немного поцарапались, пока меня вытаскивали из моего убежища. Царапинки сложились в узор. Я рассматривала его, а на уши давило: «бу-бам, да-да-та»…

Вечером был долгий разговор с мамой.

— Как же мне тебе помочь, если ты всё время молчишь? – спрашивала она меня.

Я рассказала про фотки, как, стоя перед всем классом, удаляла их, как Горохов прошипел: «Мне в кайф, когда тебя ругают»…

Мама обняла меня:

— Как же, как же мне тебе помочь? Хочешь, я поговорю с учительницей?

— Хочу, – прошептала я.

Она сдержала своё слово, поговорила. Только стало ещё хуже:

— Посмотрите, дети, как Тамара небрежно написала!

— Что ты на меня так смотришь?

— Все открыли тетради, а тебе что, отдельное предложение надо?…

Да, надо, от-дель-ное!!

Потом мальчишки стали писать мне записки. Сначала Горохов написал, потом Мишка. Они рисовали зубастое чудовище и подписывали: «Это Томка. Она чудовище». Я рвала эти записки, а один раз ответила Горохову: «А ты козёл е…». Моя записка тут же легла на стол учительницы. Вызвали маму. Я, оказалось, такое чудовище, что мне нельзя учиться с нормальными детьми. Меня надо изолировать от общества, отправить в школу для детей с девиантным поведением. Я не поняла, что такое «девиантное поведение», но от этих слов мне стало совсем плохо. Мама, конечно, защищала меня, говорила, что просто так я бы не написала такую записку. Дома она спросила меня:

— Зачем ты пишешь такие слова?

— Это не я, – ответила я угрюмо.

— Но почерк ведь твой, – устало говорила она.

Я видела, как мама сердилась, расстраивалась. Мне её даже жалко немного стало, но что я могла сделать?

Зимой мама сильно заболела. У неё поднялась высокая температура, сильно болел живот. Она позвонила Маше, потом вызвала «скорую». «Скорая» и Маша приехали почти одновременно, Маша только сапоги успела снять.

Молька забилась в угол, а я смотрела, как врач щупает маме живот. Прозвучало непонятное мне слово «аппендицит». И маму забрали в больницу.

«Она умрёт, – уверенно думала я, – с кем же я останусь?»

Со мной осталась Маша. За ужином я спросила её:

— А можно я теперь тебя буду мамой называть?

— Ты думаешь, что мама умрёт? – спросила Маша.

— Да, – ответила я.

— Нет, она не умрёт. Ей сделают операцию. Она, конечно, будет болеть, но не умрёт. Мама у тебя только она. Мы будем молиться за неё, – ласково говорила Маша.

Мы с Машей весь вечер занимались разными делами: рисовали, смотрели телек, гуляли с Молли. Когда я стала стелить себе постель, вдруг упала прямо на ровном месте. Оказалось, я совсем не чувствовала своих ног. Я их пощупала руками. На месте. Почему-то они вроде и были, а вроде и нет.

— Маша, – закричала я, – у меня нет ног.

— Как нет? Вот же они, – удивилась она.

— Вот они есть, но это не мои ноги. Я их не чувствую.

Маша вызвала «скорую». Ко мне «скорая» приехала даже быстрее, чем к маме. Теперь меня ощупывал врач. Он даже колол мне ноги иголкой, но в больницу меня не забрали, только укол сделали. Врач долго рассказывал что-то Маше.

Маша попарила мне ноги в горячей воде с горчицей, надела мне тёплые носочки и легла со мной спать. Опять я чувствовала Машенькино тепло. Я долго не спала, слушала её ровное дыхание. Потом незаметно и сама уснула.

Утром я проснулась от того, что Маше щекочет мне пятки. Я встала. Ноги были уже мои.

После школы мы с Машей бежали к ней на работу. Я делала там уроки. Она даже давала мне за её компьютером посидеть. Я чувствовала себя такой взрослой. Я, как Маша, работаю в таком важном месте. Потом мы шли проведать маму. Она была такая бледная, слабая, что мне было страшно её даже обнимать. Мама прижимала к себе, целовала меня в макушку. Мне так не хотелось от неё уходить, но надо еще было с Молькой гулять. Так продолжалось довольно долго.

В школе я получала только двойки и тройки. Только за домашние работы мне ставили хорошие отметки. На уроках же от голоса учительницы я впадала в ступор и совсем переставала соображать.

После больницы мама была дома. Ей дали больничный. Она сама забирала меня из школы, водила на танцы. Мы с ней много гуляли, разговаривали, занимались.

Как-то к маме пришла её знакомая тётя Света. Она сказала, что пару месяцев будет со мной учить уроки. Она стала со мной заниматься, в основном, математикой. С ней было так легко. За каждое даже ерундовое задание  она ставила мне пятёрку. Я могла за одно занятие получить сразу пять, нет шесть пятёрок! Она меня хвалила. А, когда я начинала баловаться, она мне говорила:

— Хочешь меня рассердить? Не получится. Я с разными детьми занималась. Меня все дети слушались.

И, правда, не получалось. Я с ней всё быстро понимала. Тётя Света  говорила, что я очень способная. Впрочем, мама тоже мне часто повторяла эти слова.

А вот в школе те же задачки я решить никак не могла. На уроках или на контрольных все буквы и цифры скакали передо мной, как взбесившиеся кони. Они никак не могли сложиться в один ряд. Конечно же, мне ставили двойки. К концу учебного года двоек у меня стало даже больше, чем троек. Правда, в году мне поставили тройки. Как сказала наша учительница: «авансом».

Меня в школе стали обвинять во всех грехах даже других детей. Кто-то чью-то шапку спрячет – виновата я. Кто-то забыл дома телефон – это я его украла. Я устраивала дома истерики, не хотела ходить в школу. Даже уроки стала прогуливать.

Как-то Геля толкнула Катю, которая в это время ела конфету. Она подавилась, да так, что ей вызывали «скорую» и увезли в больницу. В школу приходили даже полицейские разбираться.

Потом позвонили нам домой из полиции, сказали, что надо прийти и рассказать всё про эту конфету.

— Мама, теперь меня обвинят, ведь это я угостила Катю конфетой, – я расплакалась.

— Но ты же не толкала её. Мало ли кто кого и чем угостит.

— Зачем же нас в полицию вызывают?

— Ты не переживай. Полицейские должны разобраться, что случилось. Ты – свидетель. Мы пойдем в полицию вместе. Я буду рядом, а ты расскажешь обо всём, что видела.

Мы пошли в отделение полиции. Я очень нервничала. Мама, видимо, тоже. В полиции меня охватила паника. Всё вокруг было за решётками. Столько дверей и решётки, решётки…

— Меня в тюрьму посадят, – теребила я маму.

— Нет, конечно. Ты же не виновата, – успокаивала она меня. Я крепко держала её за руку.

Нас провели к полицейскому, который нам звонил. И тут он говорит, что это он не нас вызывал. Это ошибка! В школе дали имя Гели, которая толкнула пострадавшую Катю, а телефон наш. Полицейский несколько раз перед нами извинялся. Домой мы шли молча. Я шла и думала: «Спасибо, что у меня есть мама. Я бы умерла от страха».

Я стала просить маму перевести меня в другую школу.

 

ИЗВЕСТИЕ

Весной мама должна была ехать в командировку в город, где я провела своё детство до детского дома, с Той мамой. Были весенние каникулы. Мне не с кем было остаться дома. Поэтому мама предложила поехать с ней. Я согласилась с радостью. Мне так захотелось там побывать, увидеть улицы, где я гуляла, увидеть дом, где я жила.

Когда мама отработала, она сказала, что надо зайти в опеку:

— Мне надо им документы отдать.

Мы шли по дорожке сквера. В городе моего детства было намного теплее, чем у нас дома. Все деревья были в цвету. В воздухе стоял дивный аромат. Я запрокинула голову, подставив солнышку лицо. Щёки разогрелись:

— Смотри, не упади.

Я расстегнула куртку, раскинула в стороны руки самолётиком и стала бегать вокруг мамы. Вдруг я остановилась и вспомнила, что именно тут где-то рядом должен быть дом, где я жила.

— Пойдем, найдем мой дом из Той жизни. Я прошу тебя. Я вспомню. Тут где-то рядом, – просила, умоляла я маму.

— У нас сейчас времени мало. Когда ты вырастешь, мы обязательно вместе найдем твой дом, – сказала мама.

— А ты не обманешь меня? – спросила я.

— Разве я тебя хоть раз обманула? Конечно, найдем, – ответила мама, но голос у неё как-то дрогнул.

Тётя из опеки (я тоже её немножко вспомнила, она приезжала к нам в гости с директором детского дома) начала восхищаться мной:

— Как ты выросла! Какая красивая стала! Какая ты умная стала!

Я слушала её, улыбаясь. Конечно, конечно, красивая, умная, взрослая! У меня ведь есть семья! Папы, правда, нет. Ну, ничего, с мамой тоже хорошо.

Мама с этой тётей долго шептались. Я слышала какие-то обрывки фраз: «убили», «не знали», «смерть», «круглая сирота»… Но эти слова меня не касались, я и не слушала их совсем. Так немного. Мама стала какой-то серьёзной. Я кружилась вокруг них. Вспомнилась мне Та мама. Вот бы она меня сейчас видела: мои туфельки с камешками, юбочку с бантом, от которого расходились такие милые складочки, куртку моднячую… Все по высшему классу!

Вдруг я вспомнила её пьяное лицо, искаженное злобой:

— Иди отсюда, тварь малолетняя. Жрать она хочет! – она схватила пустую бутылку и швырнула её прямо в меня. Я увернулась. Бутылка ударилась  о стену и разбилась… Пусть бы это её убили. Пусть это она умрёт…

Я посмотрела на маму:

— Поехали домой, пожалуйста.

Всю дорогу мама молчала. Глаза у неё были какие-то влажные. А я твердила про себя: «Пусть бы это её убили, пусть…»

Ночью мне опять приснился кошмар.  Я бежала по тропинке по лесу. Всё вокруг было таким зелёным. Солнце слепило глаза. Деревья расступались при моём приближении. Мне было так хорошо! Я чувствовала себя абсолютно счастливой. Вдруг я почувствовала, что за мной кто-то гонится. Я оглянулась. Сначала мне показалось, что это колобок катится. Но, о, ужас, я разглядела, что это вовсе не колобок, а … голова. Меня догоняет голова Той мамы! А за ней тянется кровавый след. Кровь растекалась по дорожке. Вот уже вся дорожка стала красной-багровой. Я побежала ещё быстрей, как только могла. Я стала задыхаться. А впереди вдруг появилось её тело без головы. Я остановилась, как вкопанная: «Мама!» – закричала я. голова прыгнула прямо через меня, забрызгав кровью. Голова оказалась на плечах туловища. Она заморгала часто-часто и стала хохотать. Вокруг было столько крови. А я кричала и кричала до хрипоты: «Мама! Мама!! Где ты?»

— Я здесь, – обнимая меня, успокаивала мама, – Всё хорошо. Не плачь.

Я её стала целовать, причитая:

— Как хорошо, что ты у меня есть. Как хорошо.

В самом начале лета мама мне сказала:

— Мне позвонила Тамара Геннадиевна. Помнишь, из опеки, куда мы с тобой вместе ходили. Она сообщила, что твоя кровная мама умерла, – грустно рассказала мне мама.

— Ну, и что, – не думая сказала я, – она же пила, вот и допилась. Все алкаши умирают.

Я увидела, как у мамы расширились глаза, но она ничего не сказала в ответ. Тогда я попросила:

— Пойдём в магазин, купим чего-нибудь вкусненького.

Значит умерла… Значит Бог услышал меня.

Где-то через неделю мы пошли с мамой гулять. Недавно прошёл дождь. Было свежо.

— Тебе нравится запах дождя? – спросила мама.

— Нет, я не люблю дождь. Сыро очень, – ответила я.

— А мне нравится. После дождя хоть и сыро, а дышится легко, – говорила мама.

— Грустно как-то, – промолвила я.

— А пойдём в церковь сходим, – неожиданно предложила мама.

— Зачем? – Я спросила просто так, мне было не интересно зачем.

— Я хочу своей маме свечку поставить. А ты своей поставь, – ответила она.

— Как ты смеешь мне это предлагать? – Я остановилась, уставилась на неё невидящими глазами. – Ты что не понимаешь? Она сейчас в аду, в аду, в аду!! – Я не заметила, как сорвалась на крик.

— Она меня не кормила, – орала я. – Она только пила, била меня, пила, спала, пила, спала…

Я кричала, топала ногами. Мне хотелось упасть  в лужу, лежать в прохладной воде. Чего мне стоило сдержаться!

Мама стояла рядом. Она ничего не говорила. А я всё твердила:

— Она в аду, в аду…

Слёзы покатились градом. Они щипали мне глаза. Тогда мама приобняла меня, и мы пошли дальше.

Мы медленно шли по влажному городу. Слёзы перестали литься, так, капали изредка. Высыхал асфальт после дождя, высыхали и мои слёзы. Стало жарко.

— Куда мы идём, – вдруг вспомнила я.

— В церковь, – мягко ответила мама. – Ты попроси у Бога за неё прощения. И сама прости. Увидишь, станет легче.

И, правда, стало легче. Я перестала её вспоминать. Иногда я даже стала просить маму:

— Пойдём в церковь. Я хочу маме Наташе свечку поставить.

 

ЛЮБИМАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

Мама перевела меня в другую школу. Она была намного дальше от нашего дома. Надо было ездить три остановки на троллейбусе. Правда, мама взяла с меня слово, что я буду всё лето заниматься с учительницей.

— Но это же лето! Каникулы! Надо отдыхать! – Возмутилась я.

— Ты и будешь отдыхать. Мы поедем на море, когда у меня будет отпуск. А два раза в неделю будешь заниматься всего по часику русским и математикой. Надо к новой школе подготовиться, – ответила мама.

«Ладно, надо так надо. Два раза в неделю – это не так страшно, это же не каждый день», – успокаивала я себя.

Как я люблю лето! Можно много гулять. Захочешь – катайся на велосипеде, захочешь – на роликах! Мама брала меня с собой на работу. Не сидеть же мне дома одной. Иногда я оставалась с бабушкой Валей, маминой крестной. С ней скучно, правда, но ничего. Я ждала моря, но у мамы ещё не наступил отпуск.

— Когда мы поедем на море? – требовательно спрашивала я.

— Когда у меня будет отпуск, тогда и поедем. Потерпи, – отвечала мама. – Завтра уже придёт новая учительница.

— У! Не хочу! – канючила я.

К вечеру пришла Вера Алексеевна. Сначала она мне очень не понравилась: маленького роста, толстенькая, но у неё оказался красивый голос. Она так ласково называла меня: «Дитя, моё». Я с ней всё быстро понимала и сама решала задачки и примеры. У меня даже почерк стал лучше – буквы и цифры не так прыгали по строке. Вера Алексеевна, как и тётя Света, мне ставила хорошие отметки за каждое задание. Да, пятёрки и четвёрки было получать намного приятнее, чем двойки и тройки. Когда у меня что-то не получалось, она шутила. Сразу всё как-то само собой решалось. Она мне стала уже казаться не толстенькой, а просто мягкой.

После занятий Вера Алексеевна оставалась с нами ужинать. Они с мамой так весело болтали: вспоминали истории из своего детства (у них оказались общие знакомые, хотя раньше они не пересекались). Вера Алексеевна рассказывала истории из жизни своего класса. Я с интересом их слушала. Мне казалось, её класс был самым лучшим. Вот бы мне там учиться!

Наконец, мы поехали на море. Да не просто на море, а за границу, в Абхазию. С нами ехала мамина подруга тётя Лена с дочкой Линой. Лине было уже двенадцать лет, такая взрослая уже. Когда же я стану тоже взрослой? Правда, она была, как царевна Несмеяна, очень редко смеялась. А вот тётя Лена всё время хохотала, была такая улыбчивая.

Ехали мы на автобусе. Дорога была ужасной. Меня укачивало, мотало, особенно, когда мы ехали по серпантину. Надо же, какое название интересное «серпантин». Это дорога такая в горах с крутыми поворотами. Мне было так плохо, что я уснула. Проснулась я перед самой границей. На посту нас попросили выйти. Мы целую вечность стояли в очереди на прохождение паспортного контроля. Я была такая измученная, но мама спокойно стояла и ждала своей очереди, и я вместе с ней. Когда проходили досмотр, проверяющая тётечка вдруг пошла с нашими документами к другому окошку. Они там долго совещались, позвали старшего по смене. Когда он пришёл, все работники таможни изучали мои документы. Потом стали меня допрашивать:

— Кто это? – указывая на маму, спросила тётечка.

— Мама, – ответила я.

— Назови её дату рождения.

Я вдруг замешкалась. Я знала, когда у мамы день рождения, но почему-то в этот момент так разволновалась, что не смогла вспомнить. Я так нервничала, что меня оставят здесь, на этом ужасном пограничном посту.

— Обними маму, – потребовала она. Я обняла маму так крепко, как только могла, как будто хотела этим сказать: «Никому не отдам мою маму!»

— Тебя не похищают? – спросила она.

— Нет, – ответила я, подумав «Она что, с ума сошла?».

После этого допроса нас отпустили, и мы поехали дальше…

Море оказалось такого волшебного цвета! Мама восхитилась:

— Надо же! То же Чёрное море, а какой цвет необыкновенный! Смотри, Тома, какие изумрудные краски!

Мы с все вместе плавали, загорали, играли в нарды. Так здорово отдыхать!

Правда, мама всё время:

— Давай повторим таблицу умножения, давай решим пример…

Только читала я много и с удовольствием. Особенно после того, как мама устроила соревнование между мной и Линой. Я выиграла! Прочитала с выражением, ни разу не сделала ошибки, не запнулась.

А сколько интересного я узнала! Там растёт дерево бесстыдница. Надо же, стыда у него нет! Оно оголяет свой ствол, и растёт совсем без коры.

Пугали меня только медузы. Их была так много, что приходилось отталкивать их от себя, чтобы зайти в воду. Я ужасно боялась медуз, но мама так спокойно их разгребала, так смешно морщилась, что мне становилось весело и я так же, как она, шла в воду. Этим летом я ещё научилась плавать. Вот теперь я настоящая русалка! Я уже не боюсь плавать, не боюсь медуз и ем морские водоросли! Осталось только подрасти немного. И всё – я взрослая!

Мы возвращались с моря в отель. Медленно так шли. Я представила, что иду не с мамой, а с бабушкой Светой. Она держит меня за руку. Я так захотела её увидеть, что даже голос услышала: «Воробышек, как ты там?» Почему она не может ко мне прийти? Почему она не найдёт меня? Тогда я спросила маму:

— Почему бабушка Света забрала к себе Женю, а меня отдала в детский дом?

— Не знаю, – грустно ответила мама, – я ведь её совсем не знаю. Могу только предположить, если тебе интересно.

— Конечно, интересно! – ответила я.

— Может она побоялась ответственности. Воспитывать маленького ребёнка очень сложно. Малыш часто болеет, капризничает. А может, у них просто денег нет. Ребёнка ведь надо кормить, одевать, лечить, учить. На всё нужны деньги.

— У тебя же хватает денег, – перебила маму я.

— У меня образование хорошее, профессия востребованная. Я много работаю, поэтому и хватает денег, – ответила мама.

— А ты бы так  поступила? Ну, если бы у Маши были бы дети, а с ней что-то случилось? Ты бы оставила одну сестру в детском доме, а другую бы забрала? – С волнением стала задавать я один вопрос за другим.

— Я бы так не поступила. Я считаю, что надо было либо двоих детей забирать, либо двоих детей в детский дом отдавать, – немного подумав, ответила мама.

— Ты бы оставила их в детском доме? – не унималась я.

— Как бы не было мне трудно, я бы забрала к себе двоих детей.

— Тогда у тебя есть ещё одна дочка! Моя сестра Женя! – я была счастлива, что выпалила это. Может теперь она найдёт её. Мы будем вместе жить так счастливо!

Мама мне ничего не ответила. «Не взяла бы, – подумала я, – иначе что-то бы да сказала». Меня вдруг охватила такая злость. Ишь, хорошая, добренькая нашлась. Взяла бы она двоих детей. А моя бабушка Света? Ну, почему она так поступила? Почему она именно меня оставила в детдоме? Мне захотелось ударить маму, сказать ей что-нибудь такое злое, грубое. Я стала бегать вокруг. Мне хотелось всё разнести. Не знаю, как я себя сдержала, чтобы не нахамить маме, скандалов мне тоже не очень-то хотелось. Но эти вопросы мучали меня очень, очень долго, как червь точили моё сердце.

Уже в автобусе, по дороге домой я вспомнила свою новую учительницу.

— Вот бы у неё в классе учиться, – сказала я маме.

— А ты попросись, может она возьмёт тебя?

Я стала ждать встречу с ней.

После моря мы были в новой школе, брали какую-то справку. А вечером пришла Вера Алексеевна. Я ей сразу сообщила:

— Мы были в новой школе!

— Вы были в моей любимой школе? – удивилась она.

Я удивилась:

— А вы что там работаете?

— Да, – просто так ответила Вера Алексеевна.

— У Вас будет третий класс? – не поверила я своим ушам.

— Да.

— А Вы меня возьмете к себе в класс? – неожиданно для себя попросила я.

— Надо подумать, – шутливо, даже игриво ответила Вера Алексеевна. – Парта свободная у меня в классе есть.

Она стала рассказывать мне о том, какие добрые дети у неё в классе, как они друг другу помогают. Они отмечают дни рождения, праздники. Вера Алексеевна показала даже фотографии своего класса.

Я с интересом рассматривала фотографии детей. Они мне казались такими чужими:

— Какие-то улыбки у них странные, – заключила я.

— Обыкновенные улыбки, улыбки детей, – включилась в разговор мама.

Вера Алексеевна добавила:

— Это самые лучшие дети, которых я когда-либо учила.

Вечером я спросила маму:

— Как ты думаешь, раз парта свободная есть, значит, она возьмёт меня в свой класс?

— Я думаю, что возьмёт, – уверенно ответила она.

Я стала с нетерпением ждать новую школу. Мы с мамой купили мне столько нарядов: и новый сарафан, и блузку, и новые туфельки, правда, без камушков.

Я не боялась идти в новую школу. Ещё бы, со мной рядом будет Вера Алексеевна!

 

ОПЯТЬ В ШКОЛУ

Время летело. Лето прошло. Позвонила Вера Алексеевна, пригласила на сбор в школу 30 августа.

Мы пришли с мамой в школу. Мама стояла в сторонке, а я подошла к Вере Алексеевне. Стали подходить дети. Они окружили её, наперебой что-то рассказывали, а я напряжённо всматривалась в их лица. Кто из них станет мне врагом? А кто другом? Вокруг стоял какой-то птичий гомон. Я не разбирала слов, но, видно было, что они рады друг другу. На меня никто не обратил внимания. Ещё бы: какая-то новенькая тут стоит…

А вот на празднике в честь Знаний после линейки в классе я была ведущей. Я говорила свои слова, а сама заметила, как внимательно меня рассматривали мальчишки. А девчонки, многие, смотрели на меня с завистью. Вот вам! Какая-то новенькая, а ведущая.

Первое время на меня никто из класса не обращал внимания. Меня это очень беспокоило. На что мама мне говорила:

— Потерпи, скоро дети привыкнут к тебе, и у тебя обязательно появятся друзья. Дня через три я позвонила маме:

— Мама у нас с тобой большая радость – я получила две пятёрки и четвёрку!

—  После хронических двоек в той школе эти отметки просто счастье для меня, – строчила, как пулемёт словами, я.

Мама на радостях даже тортик купила. Неужели я не такая глупая?

Я очень хотела подружиться с Тоней, старостой класса. Её слушались все дети. Она была выше всех в классе. Карие глаза всегда были с прищуром. Она как будто сверлила всех взглядом. Прямые русые волосы до плеч она никогда не заплетала в косы и не собирала в хвост. Я видела, как девчонки обменивались маленькими подарками. То блокнотики дешёвенькие дарили друг другу, то заколки. Я тоже решила подарить Тоне подарок. Дешёвый блокнот я не могла подарить. Я присмотрела в соседнем магазине классненький блокнот  с замочком, но стоил он почти двести рублей. Осталось решить, где взять деньги? Вечером, пока мама была в душе, я заглянула в её кошелёк. Ого! Я возьму пару сотен, она и не заметит.

После уроков я протянула блокнот Тоне.

— Это тебе маленький презентик, – небрежно сказала я.

— Спасибо, я в твоих подарках не нуждаюсь, – презрительно прищурилась она и отвернулась от меня. А я так и осталась стоять с протянутой рукой. Меня просто обожгла злость. «Зараза! Презентик ей мой не понравился. Ну, и ладно», – думала я. Мимо пробегала придурашная Анька Сенькина. Она такая прикольная была, всё время хихикала над чем-то. Она могла на уроке даже кукарекать. С ней особо никто не дружил, но и не обижали её. В классе её звали Сенька. Вообще, у всех были прозвища. Меня тоже пытались обзывать. Я за это вломила сразу затрещину, даже не думая. Обзываться все ту же перестали, и меня стали звать просто по имени.

Я протянула ей блокнот, она взяла его и заверещала:

— Ой, какой классный! Я так давно о таком мечтала!

Вот и ладненько! Я буду с ней дружить. Она хоть не подлая.

После школы я радостно сообщила маме, что опять получила пятёрку и четвёрку. Рассказала, что подружилась с Сенькой. Она выслушала мою болтовню, а потом начались разборки.

— У меня сегодня из кошелька пропало двести рублей. Ты не знаешь, куда они делись? – спросила она. Я не могла понять, сердится она или нет.

— Понятия не имею, – ответила я спокойно, – Наверное, ты забыла, сколько у тебя денег было.

— Да нет, это я очень хорошо знаю. Представляешь, я стала расплачиваться в магазине, а у меня денег не хватило. Такое позорище было.

А потом понеслось:

— Нельзя без спросу брать… Это очень некрасиво…

Я молча ушла в свою комнату. Пусть сама себе там рассказывает…

Выпал первый снег. Мы встретились во дворе школы с одноклассниками. Играли в снежки, валялись в снегу.

После уроков Тонька мне приказала:

— Вытри доску!

Чтобы мне, да приказывала какая-то там девчонка, хоть и староста класса:

— Я? Ты что, оборзела?

— Да, ты! – уставилась она на меня.

— Я не дежурная! – и посмотрев на неё презрительно, вышла из класса.

— Посмотрим, – донеслось мне вслед.

На следующий день после уроков меня окружили пять пацанов. Тонька стояла рядом.

— Что, новенькая, не нравятся тебе наши порядки? Зря ты пришла в наш класс! – презрительно сказала она мне. – Мальчики, начинайте.

Меня стали бить. Я упала. Снег был уже не приятный, а мокрый противный. Били меня ногами, сильно. Главное, что произошло это так быстро, что я даже вскрикнуть не успела. А Тонька приговаривала:

— Бейте, бейте эту дикарку!

— Атас! – крикнул кто-то. Все разбежались. Я встала, как могла очистила свой светло-розовый пуховик и побрела домой пешком. Слёзы душили меня. Слёзы обиды, ненависти. Да, я их так ненавидела, этих детей, которые никогда не знали что такое детский дом. Живут они с папочками и мамочками. А сволочи ещё те!

По дороге я успокоилась, пришла домой.

— Как дела? – встретила меня мама. – Переодевайся быстрей. Я оладушки испекла.

Я бросила свой грязный пуховик на пол и разрыдалась.

— Что случилось? – Спросила мама, поднимая и рассматривая пальто.

— Что это? – она увидела несколько четких следов ботинок на светлой ткани.

— Тома, не молчи. Кто тебя бил? – спрашивала она меня.

Я, захлёбываясь слезами, выдавила:

— Мальчишки.

Мама позвонила Вере Алексеевне. Они долго говорили. Я пыталась подслушать, о чём они говорят, но не понимала ничего.

— Я завтра с тобой в школу пойду, – сказала мне мама.

Вера Алексеевна поставила всех участников драки вокруг своего стола.

— Кто был рядом, но не дрался? – спросила она.

Мальчишки посмотрели на Тоньку. Её тоже пригласили в круг. Мама стояла тоже в этом кругу, а я поодаль.

— Почему случилась драка? – строго спросила учительница.

— Это не драка была, а игра, – с вызовом ответила Тонька. Все шесть пацанов подтвердили, что это была игра в снежки. Оказывается, мы играли командами. Гады!

— Тоня, кто играл в твоей команде?

Она перечислила пацанов.

— Кто играл в команде Тамары? – допытывалась Вера Алексеевна.

Все молчали. Вера Алексеевна что-то говорила о классе, о команде, о мужской чести. Мама смотрела каждому в глаза и молчала. А я кипела. Посадить бы их всех в тюрьму! Голос учительницы звучал спокойно, ровно, но в нём чувствовалась такая сталь. Каждый из участников драки попросил у меня прощения. Пацанов я, конечно, простила, а вот к Тоньке так и осталась в сердце ненависть. Да, старостой класса после этого случая она перестала быть.

На день рождения Вере Алексеевне мы с мамой вышили бисером подарок. Сделали в багетной мастерской красивую рамку. Я долго думала, что написать ей. Потом как-то само получилось: «Поздравляю с днем Рождения!!! Любимой, прекрасной, Красивой Вере Алексеевне!!! Что значит слово учитель? Для меня и для всех это чуткость и теплота сердечная… Готовность похвалить, Простить, понять. Ваша любовь и Терпенье бесконечное. Будьте счастливы!!!»

Мама, прочитав эти слова, сказала:

— Меня очень тронуло твоё поздравление. Может быть, и я когда-нибудь услышу что-то подобное.

— А ты хочешь? – удивилась я.

— Мечтаю.

Было ещё много разных событий в этой школе: и конфликтов, и поездок, и двоек, и троек. Но четвёртый класс я закончила хорошисткой.

 

МОЯ СЕСТРЁНКА

В начале лета мы с мамой поехали с Москву. Она так много рассказывала мне про этот город. Мне иногда казалось, что я сама когда-то жила там. Я так живо представляла себе Красную площадь. Вот я иду на параде 1 мая в колоне студентов в красивой голубой форме. А вот я брожу по Арбату. А вот я катаюсь на пароходе по Москва-реке на речном трамвайчике. А вот я стою в огромной очереди, чтобы попасть на модную выставку «Двадцать восемь московских художников»…

Мы ехали на поезде. Дорога была долгой. Мама разрешила мне спать на верхней полке. Я была в восторге! Я слушала стук колёс, смотрела на пролетающие мимо деревья, посёлки, города. Было удивительное ощущение покоя: не надо было ни-че-го делать, не надо было бежать на танцы, на какие-нибудь занятия, в школу.

Иногда на остановках мы выходили на перрон. Как я боялась этих стоянок! Мне казалось, что только мы отойдем от вагона, как тут же поезд тронется.

— Не бойся, поезд без нас не уедет. Ты же помнишь, мы уже ездили на поезде, – успокаивала меня мама.

— А вдруг уедет? Что мы тогда будем делать? – волновалась я.

— Поезд едет строго по расписанию. Пойдём, посмотрим его, – предложила мама.

Мы долго изучали расписание. Она показывала колонки цифр, где было написано время прибытия и отбытия.

— Вот, подошло время, сейчас мы поедем дальше, – говорила мама.

И правда, поезд, как будто послушался её, дёрнулся и медленно тронулся. Вот он пошёл быстрее, быстрее, набрал скорость и помчал нас дальше в такую далёкую Москву. Но на следующей остановке, на перроне меня опять накрыла паника: «А вдруг мы отстанем от поезда?»

Я валялась на верхней полке, а мама, от нечего делать, играла с соседями по купе в карты. Я наблюдала, как они весело играли:

— Что нечем бить? Кто же останется дураком?

Я так радовалась, что мама почти не оставалась дурочкой. Ну, так, разок — другой.

Я упросила маму научить играть. Это оказалось ещё веселей.

— У тебя есть восьмёрка? – спрашивала меня мама.

— Нет, у меня только шестёрка есть, – отвечала я.

Мама заливалась смехом. Хохотали и соседи по купе. А я не могла понять, почему они смеются, и сердилась на них.

— Не дуйся, – вытирая смешливые слёзы, говорила мама. –  Тебе не надо говорить, какие карты у тебя есть. Просто ответь: «Нет».

Пришло время спать. Я думала, что не смогу заснуть от стука колёс. Я стала вслушиваться в его ритм. Колёса стали нашёптывать мне в стиле рэпа: «Спать-спать-спать, я говорю, что нужно спать-спать-спать. Все соседи в вагоне спят. Тебе тоже надо спать-спать-спать». Вагон мерно покачивало, и я незаметно уснула.

Мне приснилась Женя, моя сестрёнка Женечка. Мы сидели в доме бабушки Светы. Женя заплетала мне косы. Волосы путались и никак не хотели заплетаться. Женя сделала мне больно. Я вскрикнула. «Тише, прошептала Женя, – слышишь?»  Я услышала стук в дверь, сначала очень тихий, а потом он становился всё громче и громче. Женя пошла посмотреть, кто стучит. И тут дверь сама собой распахнулась, и на пороге оказалась наша Та мама. Она стояла в чёрном длинном платье. На фоне чёрного цвета выделялся ярко-красный шарф. Такие же, как шарф, у неё были ярко-красные губы. Она скривила губы в улыбке, но улыбка получилась какая-то не настоящая. «Вот вы где! Я их ищу, засранок!!»

Тут она поднимает автомат и начинает стрелять прямо в Женю. Я закричала: «Нет! Нет!» Женя стала очень медленно оседать на пол прямо в лужу крови. Кровь была повсюду. И тут я увидела, что дуло автомата направлено  прямо на меня. «Нет! Нет!» – кричала я, прячась под столом.

— Конечно, нет… Тш… Успокойся… Всё хорошо, – стояла рядом мама, гладила меня по голове. Я поцеловала её и заснула опять.

Мы проснулись очень рано. Поезд прибыл в 5 утра. Москва просто раздавила меня своей мощью, своими размерами. Прямо на вокзале меня охватил ужас. Мы же здесь потеряемся среди такого огромного количества людей, среди таких огромных домов.

Мама спокойно, но крепко взяла меня за руку, сказав:

— Вот она – матушка Москва. Это и есть столица нашей Родины!

Она уверенно пошла вперёд. Я семенила за ней. Мне казалось, что она плыла, как корабль, по реке среди людского потока, не выпуская из одной руки мою руку, из другой – наш чемодан.

Мы вышли на стоянку машин. Там нас встретила мамина подружка.

— Привет, я тётя Оля, а ты, как я понимаю, Тамара, – улыбаясь, она протянула мне руку. Рука оказалась тёплой, мягкой.

— Вот моя машина. Поехали? – продолжала она.

Только в машине я пришла в себя и почувствовала спокойнее. Я с интересом смотрела в окно. Такого потока машин я ещё никогда не видела. А дома какие! Всё сияло вокруг! Да, не такой он страшный этот город.

Мы приехали к тёте Оле домой. Сразу сели за стол. Мама с тётей Олей не могла наговориться, а я тихо играла с её котом. Он был толстый, неповоротливый, лениво трогал меня своей мягкой лапкой.

— Будем спать или пойдём гулять? – Вопрос тёти Оли привёл меня в чувство.

— Конечно, гулять! – сказала я.

— Может всё-таки поспим? – Пыталась уговорить меня мама. – Мы же так рано встали, так устали.

Я уже не могла усидеть на месте.

— Хочу на Красную площадь! – Воскликнула я. – Мы сюда что, спать приехали?

— Гулять, так гулять, – заключила мама.

Где мы только не были: и в зоопарке, и на ВДНХа, и в театре, и даже в Третьяковской галерее. В Третьяковской галерее мама не могла меня увести из зала с картинами Васнецова. Вот он серый волк мчит меня, Алёнушку, в неведомые края. А вот – три богатыря. Вот такой, как Алёша Попович, сильный, красивый будет у меня муж.

А какие в Москве магазины! Можно целый день гулять и не выходить. Даже покушать там можно было. Мы столько всего купили и мне, и маме, и про Машу не забыли. Тётя Оля всегда была с нами. Она тоже покупала мне подарки.

Как-то вечером мама меня спросила:

— Поедем завтра со мной к Матроне Московской? Я всегда, когда бываю в Москве, хожу к ней на могилку.

— Это та, которая всем помогает и чудеса творит? – уточнила я.

— Да, – ответила мама.

— Поедем. Я попрошу  у неё сестрёнку себе! – с жаром сказала я.

Я у мамы столько раз просила сестрёнку. Она все время отшучивалась, приводила разные доводы, что она нам не нужна. Я не унималась:

— Не хочешь родить, так из детского дома возьми. Понимаешь, у меня не сформируется чувство ответственности, если я не буду о ком-нибудь заботиться, – приводила я свои доводы.

А тут такой шанс! Уж мне Матрона обязательно поможет. У меня будет сестра!

На следующий день мы встали очень рано. Ехали, правда, долго, на метро. Да ещё и попали в час пик, как сказала мама. Сколько там было людей! Все шли так плотно друг к другу, что казалось, ноги подожми и тебя понесёт эта толпа. У меня даже голова закружилась. Мама уверенно шла вперёд, крепко держа меня за руку.

На кладбище тоже было очень много людей. Мы долго стояли в очереди, чтобы поклониться Матроне.

— А ты что будешь просить у Матроны? – Выпытывала я у мамы.

— Спасибо скажу за то, что в нашей жизни всё хорошо. Здоровья попрошу. Не знаю, что ещё, – ответила она.

— А я сестрёнку попрошу, – напомнила ей я.

Мама рассказала мне, как молиться, куда свечку ставить.

Мне нравилось бывать на кладбище. Там очень спокойно. Не часто, мы ходили с мамой и Машей к их маме. Она уже очень давно умерла. Раз она мамина мама, значит мне она бабушка. Я вспомнила, как перед Пасхой мы втроём приводили в порядок её могилку. После зимы столько сухой травы, листьев было. Когда мы закончили мама с Машей стали убирать соседнюю могилу.

— Зачем? – спросила я, – это же ничейная  могила.

— Правильно, ничейная. Вот мы и уберём её, –  сказала Маша. – Нам ведь не трудно.

— Да, не трудно, – задумчиво сказала я.- А Боженька скажет: «Какие молодцы!»

Я тоже включилась в работу, незаметно убрав ещё одну ничейную могилку.

Подошла наша очередь. Я горячо молилась. Я была уверена, что Матронушка выполнит мою просьбу.

Когда мы вернулись домой, я вышла на свою страничку в VK. Да, у меня уже была своя страничка. Мы с мамой вместе её завели, придумали пароль, поместили там несколько моих фотографий. Вместе с мамой я любила смотреть прикольные ролики. Мама очень любила сюжеты про животных. Она до слёз хохотала над виноватыми мордочками напроказивших собачек и кошек, над их безобразиями. Она восторгалась поделками детей. Но больше всего ей нравилось читать про Поступки. Она так и сказала: «Это Поступок с большой буквы», когда десятилетний мальчик вытащил своего младшего братика из замёрзшей речки. «Он мог испугаться, убежать, но он проявил мужество, спасая ребёнка», – говорила она.

— Мама, смотри, мне письмо пришло, – я даже не поверила своим глазам. – Странное какое-то.

Подошла мама. Мы вместе стали его читать: «Девочка, я нашла тебя по дате рождения. Ты очень похожа на мою сестру, с которой меня разлучили в детстве. Это я – Женя. Обязательно напиши мне».

— Это она! – Возбуждённо говорила я. – Смотри, фотографии! Я знала, что Женя найдётся! Я же говорила тебе, что у тебя две дочки.

— Поразительно, как вы похожи, – удивилась мама.

— А как же! Мы же сёстры! – с гордостью ответила я.

Тут я сникла. А вдруг маме не понравилось, что Женя нашлась?

— Мы напишем ей письмо? – полушёпотом спросила я, всматриваясь в мамино лицо, но понять его выражение я не могла.

— Конечно, напишем. Это же так здорово, что у тебя появился ещё один родной человек. Садись, печатай, говорила мама, но на меня не смотрела.

Я приготовилась печатать. Мы обсуждали каждую фразу письма. Я рассказала Жене, что жила в детском доме, что теперь у меня есть мама, что у меня всё хорошо. Я так боялась, что она не ответит мне.

Вечером мама произнесла странные слова:

— Вот и не верь теперь. Надо же, сестру ты у Матроны попросила.

До меня стало доходить, что она хотела сказать:

— Но я не ту сестру просила.

На что мама ответила ещё более странно:

— Четче мысли надо формулировать.

Ответа пришлось ждать дня два. Наконец, я дождалась. Какие нежные, добрые слова написала мне Женечка: «Котёнок, мой. Я так рада, что ты нашлась. Я же тебя вынянчила. Я же помню каждый твой зубик, который прорезывался…»

— Почему она какие-то зубы мои вспоминает? – не понимая, спрашивала я маму.

— Женя – твоя старшая сестра. Она тебя нянчила, кормила, мыла. У неё к тебе совсем не сестринские чувства, а материнские, – у мамы катились слёзы.

— Почему ты плачешь? Это же радость! Моя сестра нашлась! – удивлялась я.

— История эта очень трогательная, – грустно ответила мама.

Мы переписывались несколько дней. Женя рассказала, что учится в колледже в Курской области, живёт там у родственников по папиной линии. Надо же и там есть у меня родственники. Она написала мне, что маму убили, когда я вырасту, она расскажет мне подробности её смерти. Там, в Курской области её и похоронили. Я спросила её и про бабушку Свету. Задала мучавший меня вопрос: «Почему она отдала меня в детский дом». Женя ответила, что ей очень трудно было растить своих двух дочек и Женю, да ещё хозяйство у неё большое было. Она много работала на трёх работах.

— Ты же тоже много работаешь. Неужели бы я помешала им? – допытывалась я у мамы.

— Мне трудно об этом говорить. Я же не знаю твою бабушку Свету. Конечно же, можно было хотя бы навещать тебя, – медленно, как бы подбирая слова, отвечала мне мама.

Опять меня начал грызть червь, и я прокричала ей:

— «Могла бы». Ты же прочитала, как ей было «трудно». Ты ничего не понимаешь! Уходи из моей комнаты!

Я с силой вытолкнула маму из комнаты. Она обиделась и легла на диване с книжкой.

Через некоторое время пришёл ответ от Жени.

— Мама, иди читать! Пришёл ответ, – позвала я её.

— Не хочу, – ответила она.

Я подошла к ней:

— Ну, пожалуйста, я была не права. Прости меня.

Женя написала, что в начале августа она приедет к бабушке Свете, а 8 августа мы встретимся. Мы обменялись телефонами.

— Мы Жене подарок сделаем? – спрашивала я маму.

— Конечно, – отвечала она.

— Мы ей кофточку подарим?

— Не думаю. Мы ведь не знаем её размер, вкус. Давай какой-нибудь сувенир для начала из Турции привезём, – рассуждала мама.

Я нарисовала рисунок на бересте. Долго думала, что написать. Потом всё-таки вывела: «Моей любимой сестрёнке». Ждать оставалось еще целый месяц.

Мы поехали с мамой в Турцию. Я очень боялась таможни, вспомнив допрос перед Абхазией, но всё прошло хорошо. Наши документы не вызвали подозрений, что меня продают в рабство.

Я первый раз в жизни летела на самолёте. Не отрываясь, я смотрела  в иллюминатор на облака. Мы летели выше их. Казалось, что это кипящее, бурлящее белое и какое-то нереальное море. Я вспомнила белых  барашков, свою первую поездку на море. Мне хотелось петь. Мы летим за границу в неведомую Турцию. Только уши у меня сильно болели.

Мы вышли из самолёта. Нас прямо обжёг горячий воздух.

— Как жарко! Как мы здесь жить будем? – жаловалась я.

— На море этой жары не будет чувствоваться. Поверь, – утешала меня мама.

Номер оказался обычным: две кровати, телек, малюсенький холодильник, шкаф. В общем, всё как и везде. Мама сразу включила кондишин. А я вышла на балкон. И правда, такого жара, как в аэропорту, совсем не ощущалось. Вдали виднелась полоса моря такого необычного синего-синего цвета. Вокруг были отели, отели. Такое впечатление, что в Турции нет земли, одни только отели. Во дворе нашего был бассейн с горками. Такой небольшой аквапарк. Я посмотрела на другие отели. Нет, горки только в нашем.

А кормили как здесь! Это называется «всё включено»: ешь, что хочешь, сколько хочешь! Везде стояли кулеры с водой.

Утром мы ходили на море, а днём плескались в бассейне. Я никак не могла затащить маму на горки. Трусиха!

Я подружилась  с немкой. Она родом из России, когда была маленькой их семья уехала в Германию. Эта девочка так и называла себя: «Я — русская немка». А как смешно она говорила по-русски! Очень медленно подбирала слова, иногда они перемешивались с немецкими словами. Мы с ней везде ходили вместе: в детский городок, бесились на тренажёрах. Вечерами танцевали. Это называется анимация. С детьми разучивал танцы молодой    парень-турок. Он всегда был в джинсах на бёдрах, и из них выглядывали  красные трусы.

— Ему не стыдно? – спросила я маму.

— Мода такая. Что поделаешь? – ворчливо отвечала мама.

Мы с девчонкой-немкой так прикалывались над этими трусами.

— Почему ты без красных трусов сегодня? – спрашивала я её.

— У меня только чёрные и белые в цветочек, – смеясь, отвечала она.

— Да, тебе так не жить, – говорила я. – Ни чёрные, ни белые так смотреться не будут.

Мы веселились с этой девчонкой по полной.

Я влюбилась в турок. Они всегда так ослепительно улыбались, особенно один на рисепшене.

— Как зовут такую красивую девочку с такими синими, как море, глазами? Каждый раз спрашивал он меня.

— Тамара, – называла я своё имя.

— Та-ма-ра, – по слогам повторял он. – Очень красивое имя.

— Мам, что он заладил одно и то же? Он что, попугай? – не выдержала я.

— Да, он, наверное, по-русски больше ничего не знает.

Ездили мы на экскурсию в Мирру. Там есть храм, где много столетий назад служил святой Николай. Этот храм случайно откопали в огороде. Я не очень этому верю, но мама говорит, что такое может быть. Она была в таком восторге. Бесконечно фотографировала фрески, эти старинные камни. У меня настроение было не очень хорошее, слишком рано мы встали на эту экскурсию. А вот рядом с храмом был магазин. Там настроение у меня сразу поднялось: красивые иконы, сувениры. Я упросила маму купить мне подвеску с маленькой иконкой.

— Давай и Жене купим такую же подвеску. Я думаю, это будет хороший для неё подарок, – предложила мама.

Я была счастлива. Она помнит о Жене. Ура!

— Давай, – совсем повеселела я.

В самолёте я стала мечтать вслух:

— Вот бы мы в Турции жили всегда! Турки так нас любят. Ты бы замуж тут вышла. Я тоже здесь мужа найду…

— Я люблю свой дом, свою страну, – перебила меня мама.

— А я влюбилась в Турцию.

Дома я сразу проверила почту: нет ли писем от Жени. Нет. Я ждала 8 августа, звонила ей, но телефон был недоступен.

— Почему она мне не пишет, не звонит? – со слезами спрашивала я маму.

— Не знаю.

— С ней что-то случилось! Она бы обязательно написала!

Мама ничего на это мне не ответила.

Женя написала в конце августа: «Прости, Томка. У меня не получилось с тобой встретиться». Значит, ничего не случилось.

— Это ты виновата, что она не приехала. Ты не те слова мне подсказывала, – кричала я на маму.

Почему? Почему она так поступила? Почему моим КРОВНЫМ родственникам я не нужна? Почему эта ЧУЖАЯ женщина считает меня РОДНОЙ?

 

СНОВА ИЗГНАНИЕ

В пятый класс я пошла уже уверенно. Помимо Сеньки у меня было уже ещё две подружки – Настя и Катя. Мы летом вместе с ними гуляли, катались на роликах, велосипедах, ходили друг к другу в гости. Мама уже отпускала меня на прогулки одну. Правда, звонила часто с вопросами: «Ты где?», «Всё ли в порядке?» Я даже с Тонькой почти не ругалась, так иногда случались мелкие конфликты.

Меня радовали новые учебники, учителя. Появились первые четвёрки и пятёрки. Я справлялась со всем. Плохим оставался у меня только почерк. Он менялся почти каждый день. То был ровный, буква к букве. А то, буквы становились огромными, непонятными, начинали выделывать разные кренделя. Я даже сама потом очень плохо их различала. Это очень раздражало нашу русичку. Она невероятно толстая, с рыбьими глазами. Одевалась всегда в какие-то старомодные костюмы. Когда она была чем-то недовольна, у неё голос становился таким противным, визгливым… Тогда я сразу переставала понимать, чего она хочет. Мне хотелось заткнуть уши, но этого делать было никак нельзя. Я смотрела на неё: «Когда же она проорётся и замолчит?»

— Что ты уставилась на меня? – визжала она. – Иди к доске!

Я не могла пошевелиться.

— Давай дневник! Два! Вон из класса!! – кричала она.

Я уходила из класса. Чтобы никому не мозолить глаза, уходила гулять за школьный двор. Погода была хорошая. Пусть выгоняет! Все на уроке сидят, парятся, а я гуляю. Кайф!

А вечером после школы начинались беседы с мамой:

— Мне звонила Ольга Николаевна. Что произошло?

— Да, она дура какая-то! – отвечала я. – Она всё время орёт на нас, как полуумная.

— Была бы дурой – не работала бы в школе. Мне тоже не все учителя нравились, но я не давала повода, чтобы меня выгоняли из класса, – заводилась мама. Потом про начальников, что каждый учитель – это начальник. В жизни много начальников, приходится им подчиняться… Что ей сдалась это школа, эти учителя?

Пару уроков русички я терпела, а потом опять – хоть уши затыкай.

В школе стали готовиться ко дню Учителя. Я выучила чудесную песню. Меня включили в концертную программу, стали снимать с уроков на репетиции. Такой класс! Я могла официально прогуливать уроки. Нет, не прогуливать, а репетировать. Особенно меня радовало, когда приходилось пропускать русский, литературу и риторику (именно эти предметы вела ненавистная мне русичка).

Как-то я была на репетиции. Смотрю звонков десять пропущенных от мамы. Я ей перезваниваю:

— Что случилось?

— Ты где? — Спокойно спросила она, но спокойствие в голосе было обманчивым. Я сразу почувствовала, что она взвинчена до предела.

— На репетиции, – удивлённо ответила я.

— Не уходи никуда, я сейчас приеду.

Странно, мама должна быть на работе.

Войдя в зал, мама села в зрительном зале. Я подбежала к ней:

— Зачем ты пришла? Ты же на работе должна быть!

— Мне позвонила Ольга Николаевна. Ты почему у неё не отпросилась? – спросила мама.

— Я отпрашивалась, сказала ей, что у нас репетиция, — возмутилась я.

— Хорошо, пойдём к ней, — устало как-то предложила мама.

Мы шли с мамой по длинным коридорам школы. «Что ещё она наговорила маме?» – думала я.

Русичка сидела в кабинете, проверяла тетради. Мы сели напротив.

Мама обратилась к ней:

— Я – мама Тамары. Тома мне сказала, что отпросилась у Вас на репетицию концерта.

Русичка посмотрела на меня поверх очков и совершенно спокойно ответила маме:

— Ах, да, я забыла.

Мама явно пришла от этих слов в шоковое состояние:

— Как же так? – Растеряно начала она. – Я же с работы отпросилась. Я летела, как ненормальная… А Вы… Вы забыли…

— Да, забыла. И что здесь такого. Ну, простите меня. Хорошо, что Вы пришли, – поверх очков она уставилась на маму. И тут застрочила пулемётная очередь из обвинений: я срываю уроки, не так на неё смотрю, плохо выполняю письменные работы… Приходится выгонять меня из класса, а я, такая растакая, ещё и гадости вслед говорю…

— Вот, посмотрите на её тетрадь, – продолжала грозно тарахтеть она. Я тоже заглянула в тетрадь. Там красовались две двойки из пяти работ. Только эти две работы и были проверены. За остальные оценки не стояли.

Мама тут же пошла к завучу школы, нашей классухе. О чём они там говорили, я не слышала, хоть и старалась подслушивать. После этого разговора выгонять из класса русичка меня перестала. Она стала ставить меня в угол перед всем классом. Я, конечно, упиралась, но она хватала меня своими клешнями и тащила насильно. Я огрызалась, ужасно ненавидя её в этот момент. Потом из угла отпускала что-нибудь едкое. Русичка ещё больше злилась, аж глаза её рыбьи наливались кровью. А весь класс веселился.

— Да, Томка, классный цирк ты устроила! – говорили потом мне пацаны.

Сразу у меня ухудшились отношения и с другими учителями. Почти по всем предметам повалили, как снегопад хлопьями, двойки. Мама наняла мне наших же учителей по математике и английскому. Тут же я стала получать отметки лучше.

— Ты что, мне за все предметы будешь платить? – Спрашивала я маму.

— Нет, только по основным, чтобы знания были, — отвечала мама.

— Что я, дура какая-то, не понимаю, что там, где ты платишь, там и оценки хорошие. Можешь и по другим платить, чтобы я училась лучше.

А ответить-то маме и нечего. Она, конечно, находила какие-то слова. Мы стали с ней чаще ругаться из-за этой дурацкой школы. Я не хотела делать домашнюю работу, показывать ей дневник…

В школе меня стали обвинять во всех мыслимых и немыслимых грехах: то я журнал спрятала, то оценки хорошие дописала одноклассникам, «забыв» себе поставить… Маму по каждому поводу вызывали в школу. Потом были долгие с ней разговоры.

— Неужели и ты мне не веришь? – спрашивала я в отчаянье.

— Верю, но надо что-то и в себе менять, чтобы к тебе так не цеплялись.

Однажды я была дежурной по классу. Я пошла помыть тряпку в туалет. Взялась за дверную ручку, а она осталась у меня в руке. Тут же подскочила уборщица:

— Это же надо, она даже ручку отломила!

Тут же вызвали маму. Завхоз на неё так кричала, что я заткнула уши. А мама, молодец:

— Давайте ручку, я пойду экспертизу делать! Я, взрослый человек, не смогу такую ручку оторвать, если она не была поломанной. Не позволю из моего ребёнка делать козла отпущения!

На физкультуре пацаны всё время подглядывали в нашу раздевалку. Девчонки визжали. А Тонька ногой хлопала дверью. Один раз я треснула также. Только вместо мальчишек оказалась Ира Белянская. О, ужас, я попала прямо ей по лбу. Я плакала вместе с ней, просила у неё прощения. А она твердила:

— Ты это специально сделала.

Вызвали маму. Собрали целый педсовет. Что там было, я не знаю. Только вышла мама оттуда вся в слезах. Мы шли пешком домой. Мама ничего не говорила. Я поняла только одно – случилось что-то ужасное. Да, случилось: ей предложили забрать документы из школы.

Потом у меня была ещё одна школа. Я не хочу уже это вспоминать. Везде одно и то же: я не так смотрю, не так говорю… Что делать, если я такое чудовище?

 

ОЧЕРЕДНАЯ НОВАЯ ШКОЛА

В очередную новую школу я не боялась идти. Ещё бы, это для меня была четвертая школа! Что там бояться?! Мама накануне наставляла:

— Ты постарайся сначала понаблюдать за детьми. Не надо сразу искать друзей. Потом ты обязательно с кем-нибудь подружишься. Слушай внимательно учителей. Ты же помнишь, что ты хотела в новой школе хорошо учиться.

Я и старалась. Старалась слушать внимательно. Старалась не раздражаться. Учителя на меня сразу обратили внимание:

— У вас в классе новенькая? Иди к доске.

А я сразу как-то съеживалась, не знала, что сказать.

— Садись, два! Что за новенькая к нам пришла, ничего не знает.

За первый день в новой школе я получила сразу три двойки. Мама утешала:

— Ничего, догонишь эту программу, и всё будет хорошо!

Да ничего не будет хорошо! Что мне ботаником, что ли становиться?!

Зато на меня обратили внимание мальчишки. Ещё бы на такую красавицу, как я! Мне понравился Тимур – высокий, черноглазый, самый красивый мальчик в классе. Его все называли Том. Я про себя сразу посмеялась: Том и Тома. Класс!

Он тоже положил на меня глаз. На уроках подсказывал. Стал провожать меня домой. В первый раз в жизни меня поцеловал мальчик. Он так нежно меня целовал. Я вся прям таяла. Потом полночи вспоминала его мягкие нежные губы.

Как-то Том зашел за мной перед школой. Мама была на работе. Я угостила его чаем. Потом мы опять стали целоваться. Он целовал мое лицо, губы, шею. В какой-то момент мне стало очень больно, как будто он кусал меня. Я вскочила:

— Ты что, сумасшедший?

— Это я от страсти, – улыбаясь, сказал он.

— Пошли в школу. Страсти у него, – проворчала я.

В школе все мальчики смотрели только на меня. Мне это нравилось. А Том раздувался от гордости.

Меня вызвали к завучу.

— Тома, ты посмотри на себя в зеркало. Это что, засосы? Детка, это же позор!

Я посмотрела на себя в зеркало: вся шея была в багровых пятнах.

Завучиха стала отчитывать меня: так поступают девушки, которые себя не уважают…

Она дала мне какую-то косынку. Сама завязала её бантом. Что ж получилось даже очень не плохо.

А после школы засосы увидела мама. Тот же вопрос:

— Что это? – только, отчитывая меня, она стала говорить, что это мальчик не уважает девочку, позволяя себе поставить засосы. – Он поставил метку, чтобы все знали, что это МОЯ девушка.

— Замолчи, – закричала я. – Ты ничего не понимаешь. Ты – прошлый век. Сейчас это модно! – я даже захлебнулась от своего крика.

А мама уже не так спокойно продолжала:

— Модно? Пойдем, выйдем на улицу. Если модно – у каждой второй будут такие метки. Только это стыдно. И ты ни у кого не увидишь этого.

Мне нечего было ответить. Я хлопнула дверью и закрылась в своей комнате.

Меня накрыла злость на Тома, завучиху, маму. Чтобы как-то успокоиться, я стала перебирать свои вещи. Вот, нашла! Водолазка! Я её примерила. Высокий ворот как раз закрыл эти «метки». Неужели мама права?

Я стала сторониться Тома. А он стал бегать за мной, как собачка. Меня его любовь ужасно раздражала.

Мама наняла мне репетиторов. С учителями, с которыми я стала заниматься сразу, улучшились отношения. У меня появились четвёрки, даже мелькнуло несколько пятёрок.

Я стала брать частные уроки по вокалу. Учительница по вокалу Людмила Ивановна была бесподобна. Мне так легко было с ней заниматься. Я даже сама удивлялась: откуда у меня такие ноты красивые получаются. Голос мой расцветал. Вместе с голосом  летела моя душа куда-то ввысь. Я чувствовала себя, как в детстве, маленькой птичкой, парящей над всеми. Невероятное счастье охватывало меня. Пела я и дома, и даже на улице.

На Новый год я впервые спела в этой школе. Я чувствовала такой драйв, увидев, что даже учителя мне подпевали и пританцовывали. И тут я увидела глаза нашего школьного звукооператора, мальчишки, который учился на год старше. Он был высокий, худенький, светленький. Его не портили даже очки. Наши взгляды встретились. Песню я допевала уже только для него.

Вечером я рассказала маме про этого мальчика. Мама слушала меня, а потом заключила:

— Ты с ним пока не встречайся. А то получится, что ты из одних рук попадаешь в другие. Это не очень прилично.

Я быстро узнала, что зовут этого мальчика Кирилл – Кир, как его все называли. Когда мы встречались на переменках, он просто поедал меня глазами. Но, как и я, не делал никаких попыток подружиться. Ну и не надо, мама же сказала – не торопиться.

На каникулах мы пришли в школу отдраивать кабинет. Кир подошёл ко мне:

— Привет, – он улыбнулся глазами. Пойдем сегодня на каток?

Я обомлела, так это было неожиданно, и смогла только пролепетать:

— Пойдем.

— Я буду ждать тебя в три около твоего дома.

Я пыталась объяснить, где я живу, но он перебил меня:

— Я знаю, – развернулся и сразу ушёл.

— Интересно, как ты его закадрила? Все девчонки за ним бегают, а он их отшивает. Я уже думала, что он гомик, – шипела Васенина, красотка нашего класса.

— Я выпрямилась и твёрдо ответила:

— Никак. Я за ним точно бегать не буду.

Дома я стала проситься на каток:

— Понимаешь, он сам подошёл ко мне и пригласил. Ты дашь мне денег?

— Дам, конечно, но рано, слишком рано ты приняла его дружбу, —  грустно так сказала мама.

— Мама, ну что ты так волнуешься. Это ещё не дружба. Мы просто пойдем кататься.

Я стала собираться, но никак не могла выбрать, в чём идти. Что я так нервничаю? Глупая! Я иду с мальчиком просто кататься на коньках. Да, не просто с мальчиком, а с самым лучшим в школе! Наконец, нашла: толстовка от Киры Пластининой, мне её тетя Оля из Москвы прислала. Я оделась, посмотрела на себя в зеркало. Огромные синие глаза сияли. Я сделала себе хвост на макушке, улыбнулась себе и вышла из дома.

Прямо у подъезда Кир сразу обстрелял меня снежками. Я включилась в игру. Так все в снегу мы и поехали на каток…

Кататься на коньках всегда было весело. Я вспомнила, как первый раз мы с мамой пришли на каток.

— А вдруг я не смогу? – спрашивала я.

— Я думаю, что ты быстро научишься. Ты же на роликах хорошо катаешься. Ты сначала около бортика катайся, чтобы не упасть.

— А ты где будешь?

— А я с Молли буду около бортика стоять.

Я надела коньки и вышла на лёд. Удивительно, я сразу поехала. Коньки легко скользили по льду. Я нашла глазами маму с Молькой, подъехала к ним. Молька звонко лаяла, как будто просилась ко мне.

— Собачьих коньков не бывает, так что сиди у мамы на руках, — голосом учительницы наставляла я Молли. Молли улыбалась мне, улыбалась и мама.

Я пыталась даже кружиться. Снег падал крупными хлопьями. Катающихся почти не было. Я чувствовала себя Снежной Королевой… Жаль, что мама не умеет кататься…

Мы катались с Киром, держась за руки. Он всё время поскальзывался и так весело над собой смеялся. Я тоже улыбалась. Тогда он взял и поцеловал меня в щёку. Щека вспыхнула. А потом он так быстро уехал. Я догнала его и сказала строго:

— Не делай так больше. Мы всего лишь друзья.

— А это дружеский поцелуй, – засмеялся он.

После школы он стал провожать меня домой. Мы бесились совсем, как маленькие: играли в снежки, падали в сугробы…

Незаметно мы стали с ним встречаться. Мама повторяла: «Рано, ох, рано». Учиться я стала лучше. Появилось больше четвёрок. Но всё равно я оставалась хронической троечницей.

Кира возмущало, что за мной бегают другие мальчишки.

— Это же просто друзья, – говорила я ему.

— Ты моя девушка! Мне не нравятся твои друзья.

Наступил мой день рождения – четырнадцать лет! Я получу паспорт! И вот я взрослая! Вот она взрослая жизнь!

Отмечала я день рождения в боулинге. Мне подарили много подарков. Конечно, самый лучший подарок был от Кира. Он притащил мне огромную мягкую сову. Я так давно мечтала о такой громадной игрушке. А маме он вручил букет цветов и поцеловал ей руку. Я обомлела, впрочем, как и мама.

Как взрослым нам накрыли стол. Чего только не было на столе: и салаты, и бутерброды, и пицца. Даже бокалы стояли. Шампанское, правда, было детское.

Из взрослых были только мама и Маша, да и то они сидели за отдельным столом, всё время, болтая друг с другом.

Мне говорили тосты с такими красивыми словами, что душу мою переполняла безумная радость, даже трудно было справиться с охватившими меня эмоциями. Мне хотелось куда-то бежать, что-то делать. Я еле сдерживала себя, чтобы усидеть на месте.

Между тостами мы играли. У меня никак не получалось сбивать кегли. Шар катился куда угодно, только не по центру. Он даже не докатывался до кеглей. Кир смеялся надо мной (он всё время был такой весёлый!). Потом учил меня, как надо правильно бросать шар. Долго объяснял мне, как надо рассчитать, куда он покатится. Попадал в десятку, а я опять мазала. Я пробовала смеяться над собой, как Кир, но получалось не очень, как-то через силу. Я злилась на себя, на Кира, даже на свой праздник. Тут еще Васенина стала оказывать ему всяческое внимание: то кепочку поправит, то бокал с газировкой поднесет… Змея паршивая, парня моего решила отбить.

Кир принимал её ухаживания, подмигивая мне: мол, что я могу поделать? Иногда мне казалось, что ему нравилось меня злить. Тогда я подсела к скучающим пацанам, и стала весело с ними болтать. Пацаны оживились. Гера стал рассказывать анекдоты. Я хохотала, как сумасшедшая. Тут мама попросила принести торт. Как раз и время для игры вышло. Торт был огроменный, двухъярусный, украшен забавными фигурками. Я сама его выбирала. Мама с Машей сели за наш стол. Началось чаепитие. Мама рассказала какую-то смешную историю про свой день рождения. Мои гости смеялись. Как она может так интересно рассказывать?

По дороге домой я ехидно спросила Кира:

— Что же ты не пошёл провожать свою новую подругу? Ты так мило принимал её ухаживания.

Он стал очень серьёзным:

— Ну, не обижать же мне девчонку? Нравишься-то мне ты. Я только с тобой хочу встречаться.

Даже поругаться с ним невозможно.

Время летело. Мы готовились к школьному празднику 8-е Марта. Много репетировали. Кир сидел за аппаратурой, а Гера и Том крутились рядом. После своей песни я села с пацанами. Том дружески чмокнул меня в щёку, обняв за плечи. Кир тут же ушёл с репетиции. Провожая меня домой, он был очень серьёзен. Потом развернул меня к себе, посмотрел в глаза и произнёс:

— Ты знаешь, мы не сможем больше встречаться. Я не могу видеть, как тебя целует другой, даже по-дружески.

Он развернулся и ушёл. Я даже ничего не успела ему сказать. Ну, и пусть! Позлится и вернётся. Только сердце у меня не хорошо так стукнуло.

Праздник прошёл. Спела я хорошо, с кайфом. Только Кир на меня даже не взглянул. Он стал избегать меня. Я его даже не видела. Он как бы растворился, исчез из школы.

В школе я держалась, а вот дома…слёзы лились градом. Нет, я не рыдала, просто слёзы текли рекой и текли. Мама пыталась расспрашивать, но я ничего не могла ей ответить. Как я ей скажу, что меня мальчик бросил?

Мне стало как-то всё равно, не интересно учиться, не интересно общаться с одноклассниками. Опять у меня пошли одни двойки да тройки. Только Том, как верный раб, продолжал преследовать меня.

— Я буду с ним снова встречаться, – сказала я маме.

— Зачем? – недоумевала она.

— Он мой раб. Только он преданно меня любит.

Я стала оказывать ему знаки внимания. Он расцвел. Мне стало спокойней.

 

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

 

На весенних каникулах я подружилась с Яной. Она, правда, была на год меня младше. Такая клёвая девчонка: высокая блондинка с выразительными серыми глазами. Мы вместе стали гулять, бродить по магазинам, ржали вместе до упаду над всякой всячиной.

Мне нравилось, как она разговаривала с отчимом:

— Мне надо три косаря на шмотки. Она быстро перечисляла, что ей надо купить.

Он давал ей деньги беспрекословно. Моя же мама мне на подобные заявления отвечала: «У меня в субботу будет время, мы вместе погуляем по магазинам… Мы купим только то, что понравится и тебе, и мне…». Курица старая. Как меня это стало бесить.

Я часто бывала у Яны дома. Жили они в таком маленьком доме. Там было всего две малюсенькие комнаты. Яна называла свою комнату берлогой. И правда, на полу около её тахты лежала шкура медведя. Яна сказала, что настоящая, но мне как-то не особо верилось.  Она приходила и к нам в гости. Мама всегда кормила нас чем-нибудь вкусненьким. Яна с удовольствием общалась с моей мамой. Видно, что и маме было интересно с ней. Меня даже колола ревность, особенно после  Янкиных слов, что у меня клёвая мама.

Яна встречалась с парнем. Он был так себе, ничего особенного. У него было много друзей, но никто из них мне не нравился. Зато каждый из них хотел со мной встречаться:

— Томка, ты такая красивая! Я так хочу с тобой поцеловаться! – нашептывали они мне по очереди. А мне прикалывалось их дразнить:

— Я подумаю… Ещё не время … – томно отвечала я.

Мы часто вместе тусовались, покуривали, «прикалывались» над всякой ерундой. Вот это была жизнь! После встреч с Янкиными друзьями я старалась прошмыгнуть в свою комнату, чтобы мама не унюхала запах сигарет. Я закрывалась в своей комнате, не хотела её видеть и слышать. Слушала свой рэп, вспоминала шуточки пацанов. А мама всё лезла со своими разговорами. Я ей:

— Уйди отсюда! Оставь меня в покое! Иди свой телевизор посмотри или по телефону поболтай!…

Наконец наступил последний день учебного года. Я получила свои «заслуженные» тройки, и мы решили отметить с пацанами очередное окончание наших мучений. Мы пошли к Янке. Предков не было дома, так что можно было спокойно потусить. Мы выпили немного вина. Пацаны достали какие-то таблетки.

— Кайфа больше поймаешь, – прошептал мне Колька. Я не могла отказаться. Я же не маленькая, чтобы показывать свою слабость. Я выпила таблетку, запила её вином.  Вот это был настоящий отрыв. Мы кайфанули по полной: ржали, играли в карты. Было так круто… Потом со мной стало что-то не так. Я отключалась, иногда приходила в себя, чувствуя чьи-то прикосновения, чужое дыхание. Всё в полубреду. Я отбрыкивалась и снова впадала в забытьё. Иногда появлялось ощущение, что у меня останавливается дыхание. Пацаны с Янкой испугались и потащили меня домой. В подъезд меня завела только Янка, а пацаны убежали. Уже в квартире я рухнула без чувств.

Очнулась я в реанимации. Я кричала, пыталась вырваться, но руки и ноги мои были крепко связаны. И, о, ужас! Я была абсолютно голая. Как я кричала! Я использовала весь свой арсенал матерщиной лексики. Зашла медсестра, молча сделала мне какой-то укол. Я опять провалилась в пустоту. Иногда мне казалось, что я карабкаюсь по каким-то скалам. Куда я иду? Что хочу найти? Я в кровь разбила коленки, руки онемели, но я цепляюсь за эти острые камни. Вдруг я услышала голос, неясный такой, почти шёпот:

— Томка, ты где? Я тебя не вижу, дрянь такую.

Я поняла, куда я карабкаюсь: к Той маме. Она зовёт меня, ждет…

Опять я кричу от боли, от страха. Опять укол… Пустота… Голос…

Утром со мной беседовал врач. Меня уже отвязали. Я сидела перед ним, как маленькая больная птичка. Он говорил мне такие обидные слова. Я молча глотала слёзы. Башка раскалывалась. Как мне хотелось ему сказать всё, что я о нем и о всей их больнице думаю, но я молчала, разглядывая больничный пол.

Потом пришла за мной мама. Меня, как вещь, выдали ей. Она подписала какие-то бумаги, вызвала такси, и мы поехали домой. Мама угрюмо молчала. Я такого лица у неё ещё никогда не видела. Как может быть на одном лице написаны и боль, и отчаянье, и отвращение?

Дома она только бросила мне:

— Рассольчику не надо?

Я осталась одна в комнате. Спать… Спать… Спать…

А утром началось… Опека… Учителя… Милиция… Психологи… Как мне всех их хотелось послать куда подальше… Это был кошмар! Каждый мне рассказывал, какой ужасный поступок я совершила. Как плохо меня воспитала мама…

Мама, кстати, очень странно отреагировала:

— Не ты первая, не ты последняя, с кем такое произошло. Главное, чтобы ты вынесла из этой истории урок. И уясни, что у тебя аллергия на спиртное… Такого позора я за всю свою жизнь  еще не испытывала. Я на работу, а ты дома  посидишь, – сказала она и забрала мои ключи. Мне было в этот момент совершенно безразлично, с ключами я или нет. Я и так не собиралась никуда идти. Но на третий день я взбеленилась. Как она посмела забрать МОИ ключи! Как она смела распоряжаться МОИМ временем. В злости я металась по квартире, швыряла вещи, потом врубила музон на максималку и стала танцевать на своих клевых шпильках. Вдруг одна туфля, прям как у Золушки, соскочила с ноги. Я схватила её.

— И ты против меня, – прошипела я и с отвращением швырнула её. Оказалось, что в окно. Как в замедленной съемке я наблюдала полет туфли. Раз, и по стеклу побежала паутина, а в середине её сидел огромный паук. Я пришла в ужас. Вот мама взбесится! Я зашторила окно, чтобы она хоть не сразу заметила. Придется теперь мне привыкать к полумраку.

Мама заметила моего паука только дня через три. Она села на диван, у неё потекли слёзы, тихо так потекли. И так же непривычно тихо она сказала:

— Как же надо ненавидеть свой дом! Ты даже не понимаешь, как трудно мне будет вставить это стекло.

Но я не сомневалась: вставит. Мне так нравилось, как она быстро решала все проблемы. И сейчас также, она позвонила своему другу Ивану. Иван приехал и вставил стекло. Надо было слёзы проливать!

Я сколько себя помню, столько у мамы был этот Иван. Мама, смеясь, называла его телефонной любовью. Это друг её детства. Иногда он приходил к нам. Иногда мы гуляли вместе. Он катал меня на каруселях, мы стреляли в тире, заходили в кафе. Больше всего мне нравилось с Иваном гонять на картинге. Первый раз, конечно, я ужасно боялась, ехала осторожно. А потом от скорости стала кружиться голова. Я летела в своём «роскошном автомобиле», обгоняла другие машины. Ветер свистел в ушах, напевая мне какую-то дикую мелодию… Не часто мы все вместе играли в карты. Это было очень весело. Мама с Иваном подшучивали друг над другом. Она как-то расцветала в эти вечера.

Иван такой спокойный, уверенный, всё умеет делать, и зарабатывает много.

Одно время я очень беспокоилась, есть ли между ними секс. Я старалась подслушать их разговоры, когда меня отправляли спать. Но потом я успокоилась, решив: «Нет».

Мне очень хотелось, чтобы мама вышла за него замуж. Тогда бы у нас была бы настоящая семья. Я представляла его своим папой. Вот он меня берёт на руки, подбрасывает вверх, почти под потолок! Я визжу от страха и радости. Но нет… Ладно, как есть, так и есть. Телефонная любовь, так телефонная. Вот у МЕНЯ будет любовь НАСТОЯЩАЯ! Я закрывала глаза и представляла себе, как меня будет целовать такой большой, уверенный, спокойный муж. Как я хочу замуж!

Я понимала, что у мамы надо попросить прощение. Я знала, что для неё очень важны слова. Но для меня так трудно выдавить из себя это короткое «прости». Тогда я записала песню про маму на видео, и оставила ей записку: «Мамочка, прости меня за все мои косяки. Я очень тебя люблю и не хочу тебя обижать. Включи компьютер, эту песню я пою для тебя». Я повесила записку под абажуром в коридоре, чтобы она сразу заметила и ушла гулять. Вечером я поняла – прощена.

Кошмар  с реанимацией закончился, но маме все неймётся. Она решила  положить меня в больницу. Конечно, после такого отравления мой мозг может перестать работать. Мозги она решила мне вправить. Как я ненавидела её в тот момент: опять за меня решила, что надо. Именно сегодня, когда на всё лето уезжает мой верный раб Том. Его родители отсылают в деревню, чтобы он меня забыл. Я рисовала себе сцену прощания, а тут мать со своей больницей. Нашла время!

— Я уже договорилась, ты же мне ничего раньше не сказала.

Мы сидели у врача, оформлялись в эту ненавистную мне больницу. Том позвонил мне. Я ему ответила, что сижу у врача. А он мне как начал названивать, раз пятнадцать позвонил. Начала нервничать и мама:

— Отключи телефон.

Как только мы вышли от врача, я понеслась к нему к проходной больницы. Эта старая дура помчалась за мной. Меня не выпустили за ворота. Как в кино, мы стояли друг напротив друга, а между нами – решётка. У меня по щекам текут слёзы, а он мне шепчет слова любви, клянется в вечной верности… И тут мать:

— Нас ждут в отделении.

Он сразу ушёл. А я начала на неё орать:

— Ты даже с парнем не дала мне проститься! Я тебя ненавижу!!!

— Ненавидь, но нас ждет врач, – внешне слишком спокойно сказала она, но я чувствовала, что все в ней кипит.

Я села на скамейку, а она – на другую, поодаль от меня. Я тихо плакала… Тут ко мне подсел какой-то парень. Он был такой огромный, очень высокий, крупный. Нет, не толстый, а именно большой. Он стал вытирать мне слёзы, говорить, что мы вместе будем лежать в одном отделении. Я успокоилась и пошла с ним к врачу.

Мы лежали с ним в соседних палатах, ходили на процедуры, на разные там исследования, в общем, проводили вместе много времени. Витька оказался очень клёвым парнем.

Сидели мы как-то перед кабинетом врача и изучали наши медкарты. И, вдруг, я увидела, что вместо родителей в моей карте было написано «опекун». Меня резануло это слово «опекун». Я её всегда считала приемной мамой, а она – опекун! Вот так мама!

Я часто задумывалась о слове «мама». Столько песен написано про маму: «Мама первое слово», «Мама самая родная», «Мама всегда поймет», «Мама богомолица»… А моя? Она меня не рожала, вечно мозгодёрством занимается. А оказывается, она никакая мне не мама, а просто опекун! Витька меня стал утешать, а я не могла больше ни о чём думать: надо же, всего лишь опекун.

Витька сказал:

— Брось ты об этой ерунде думать, давай лучше кино посмотрим. Мы улеглись с ним на кровати и стали смотреть кино в планшете. В это время зашёл медбрат и начал ругаться:

— Это неприлично девочке лежать в кровати с юношей. Я позвоню твоей маме.

— А звони, мне-то что?

А потом мы с Витькой сбежали. Да, вылезли в окно и гуляли по больничному парку. Он выпрыгнул первый, а потом я прыгнула прямо ему в руки. Он меня поймал, как пушинку. Правильно мама говорила: «Не переживай, что ты маленького роста. Маленьких мальчики любят».

Мы гуляли по парку. Там даже небольшой пруд был и святой источник. Витька предложил умыться, смыть свои беды. Я умылась, и правда стало чуть легче. И тут появился этот мерзкий медбрат:

— Всё, я звоню твоей матери и сообщаю завотделением!

И позвонил.

Маман (у меня даже теперь язык не поворачивается сказать «мама») мне:

— Ты опозорила меня!

А я ей так в ответ:

— А я твою фамилию не ношу, чтобы её позорить! – а крыть-то ей нечем.

Меня выписали на дневной стационар. Маман перед работой вела меня в больницу, а после работы забирала.

Витьку вскоре выписали, но он стал ко мне приезжать. Какой хороший друг оказался этот Витька!  Маман не возражала против нашей дружбы. Она даже в кино несколько раз с нами ходила. Витька поступил в институт, строил планы, как мы с ним поженимся. Но замуж за него я точно выходить не собиралась. Меня с ним устраивала только дружба.

Один раз он разбудил меня в четыре утра, и мы с ним пошли гулять. Маман спала, а я так тихо выскользнула из квартиры, что она даже не шевельнулась.

Какая романтика – гулять по утреннему городу. На улицах никого не было. Наши шаги так звонко звучали в мёртвом городе. Да мне показалось, что город не спящий, а именно мёртвый. Вот бы мы с ним остались вдвоем в этом пустом городе. Никто бы не лез бы ко мне со всякими нравоучениями, не занимался мозгодёрством. А потом начался рассвет! Как красиво было: сначала небо стало розоватым, все вокруг посветлело, стало необыкновенно розово-серым. И вот показалось солнце. Оно так быстро выкатилось из-за горизонта. И раз! Так быстро не стало этих великолепных красок, этого волшебства. Всё стало таким обычным. Я вспомнила С. Есенина «Колесом за сини горы солнце низкое скатилось…». Только тут все наоборот.

Мы стали часто с Витькой рассвет встречать, пока меня не застукала маман. Возвращаюсь я домой, а она что-то рано проснулась. И началось: это опасно… Утром самый крепкий сон у людей, если что-то случится… Конечно же меня убьют, изнасилуют… Как же меня это достало… Романтика так прозаично закончилась…

Маман меня устроила в детский сад работать помощником воспитателя на целый месяц. Я сразу же посчитала на что потрачу заработанные деньги: куплю себе новые джинсы, кроссовки, какие захочу, новый телефон… Вот она взрослая жизнь! Я каждый день вставала сама. Маман даже удивлялась:

— Как хорошо, что тебя будить не надо.

Дети такие смешные, так хорошо меня слушались. Мне всегда было легко общаться с малышами. Они такие послушные, доверчивые. Помню, мы с маман были на море. Так я всех детей построила, они у меня даже в бассейн прыгали по очереди:

— Тома, а почему он без очереди хочет прыгать? – жаловался один.

— Ну-ка стань в очередь, – строго говорила я. И он, этот маленький пацаненок, становился на место.

А с Антошкой, сыном маминой подруги, мы катались на водяных каруселях. Они такие детские, что мне даже не хотелось кататься. Только ради двухлетнего Антошки я решила с ним прокатиться. Плывём мы по небольшому прудику на огромном лебеде, а он так доверчиво одной рукой обнял меня за талию, прижался, а другой крепко вцепился мне в ногу. Да так крепко, что у меня даже синяки остались.

И эти детки  – такие маленькие барашки. Я каждый день занималась с ними – гуляла, играла. Больше всех мне понравился самый балованный кареглазый Борик. Такое у него смешное имя. Я укладывала его спать, водила в туалет, докармливала в обед, читала ему перед сном сказки. Он меня так потрясающе слушался, как настоящий сынок. Мне это очень нравилось.

Витька встречал меня после работы. Он стал ко мне как-то по-взрослому относиться. Мы после работы гуляли, потом шли ко мне домой. Маман обязательно чем-то кормила.

К концу недели, правда, я очень уставала, но ощущала я себя невероятно взрослой.

— Я поняла, почему ты так ждешь выходных, – как-то сказала я маман. Она только улыбнулась:

— Как я рада, что ты это поняла.

Все было хорошо, пока воспитательница не обвинила меня в краже денег, которые, якобы, лежали на столе. Конечно, я таскала у маман потихоньку, чтобы было не заметно. Но она всё равно замечала:

— Ты оставила меня сегодня без обеда. Я рассчитывала на эти деньги.

— Могла бы и больше мне давать карманных денег, – говорила я ей в ответ.

— А ты посчитай, сколько всего я тебе в месяц даю. Это достаточно приличная сумма.

— Тебе просто жалко. Была бы я твоей родной дочкой, ты бы мне больше давала, – укоряла я её.

— А может и меньше, не знаю. Я и так покупаю всё, что тебе надо.

«Жадина», – думала я. Вечно ей жалко дать мне побольше.

Да, у маман я брала деньги, но у чужих – НИКОГДА! Как было доказать, что я не брала эти деньги? Что потом было! Меня даже заставили карманы вывернуть. Сердце колотилось бешено от несправедливости, от обиды. Я выворачивала карманы, крича:

— Можете полицию вызывать!!! Пусть они меня обыскивают!!!

Я пришла домой и с возмущением рассказала маман:

— Ты представляешь, они обвинили меня, а я ведь не брала. Я больше туда не пойду, – твёрдо заявила я.

Похоже маман поверила мне.

— Я очень хочу верить, что это не ты. Но, если ты не пойдешь больше на работу, то все тогда точно решат, что это ты.

Я разозлилась:

— Ты такая же, как они. Ты мне не веришь, как они. Но я этого НЕ ДЕЛАЛА.

— Я тебе верю, поэтому и говорю так.

Я хлопнула дверью и ушла из дома. Меня ждал Витька. Я ему рассказала, как меня несправедливо обвинили в воровстве. Витька предложил снять стресс – хлопнуть по пивку. Он купил бутылку пива, благо у меня деньги были, а у него из-за его роста даже паспорт не потребовали. Мы сели за детской площадкой. Я сделала только глоток: как взрослые пьют эту горькую гадость? Больше побоялась, а вдруг и правда аллергия? В реанимацию больше мне неохота попадать. Витька сделал несколько глотков и быстро так отдал мне бутылку. Откуда ни возьмись, появляются менты. Нас погрузили в машину и повезли в ментовку. Вызвали и Витькиных родителей,  и мою маман. Опять протокол… Опять мамины слёзы, которые она глотала молча … Но мне было как-то всё равно.

Я продолжала гулять с Витькой. Мы ходили в школу играть в футбол. Я играла с мальчишками, а Витька, как преданный раб, меня ждал. Пока не пришла  на игру школьная красотка Васенина, моя одноклассница. Мы с ней даже дрались один раз из-за моего парня. Одно время, правда, мы с ней пытались подружиться. Она даже была у меня на дне рождения, на моём четырнадцатилетние в боулинге. Она так цеплялась к моему парню: то кепочку его на себя натянет, то равновесие в его объятиях потеряет… Я ей потом и врезала за это. Конечно, не на МОЁМ празднике, а потом, после школы.

Так вот, явилась эта Васенина на футбол, немного поиграла с нами, а потом она заметила Витьку. И так ехидненько говорит:

— Не пойму, ты что с папиком припёрлась?

Я вначале хотела ей леща залепить, но потом посмотрела на Витьку другими глазами. А он, действительно, похож на папика: такой огромный, раскосый. Не поймешь, сколько ему лет: то ли семнадцать, то ли все тридцать. И я такая маленькая, хрупкая. Мне можно и одиннадцать лет дать. Мне стало смешно.

Уже около дома я ему сказала, чтобы он больше ко мне не приходил. Он  начал умолять меня подумать, не бросать его.

— Пошёл вон, придурок, – процедила я и удалилась домой.

Маман опять меня отправила в детский лагерь на море. Поначалу мне там понравилось. Нас даже возили в Новороссийск. Мы видели настоящие корабли и даже забирались в трюм. Потом меня все там стало раздражать: строем ходить в столовую, участвовать в каких-то дурацких конкурсах… Я сильно хотела домой. Я стала просить маман забрать меня, а она ни в какую. Тогда я немного всплакнула, у меня заложил нос, и я тут же позвонила ей:

— У меня высокая температура, – умирающим голосом сообщила я ей.

Конечно же, она тут же за мной примчалась.

— Ты меня обманула, зачем?

— Я домой хотела, мне тут надоело. Зато ты меня сразу забрала, – гордо ответила я.

Лето кое-как закончилось. Я бегала играть в футбол. Маман периодически выносила мне мозг: надо думать о будущем, надо учиться, надо читать, надо … надо … надо…

Я и правда начала учебный год хорошо. Получила несколько пятерок, четверок, пока нас опять не вызвали на КДН (комиссию по делам несовершеннолетних). Если первый раз они мне говорили, что они мне верят, что я не стану больше пробовать алкоголь, что я такая хорошая девочка случайно оступилась, то теперь меня чмырили по-черному. Я ощущала себя уже конченной алкоголичкой. Я молчала.

— Что ты молчишь? – спросила какая-то тётка. – Ты будешь ещё пить?

— Нет, – выдавила я из себя.

Дома я выпустила пар на маман. Я ей нахамила, выгнала из комнаты. Я видела, как она переживала, но это просто меня не тронуло, а даже доставило какое-то удовольствие. Я сразу же заснула.

Ночью мне приснился сон. Я бежала по какой-то узкой дорожке. Дорожка убегала от меня вдаль. Я все хотела догнать её, вырваться вперед. Так мы бежали с дорожкой наперегонки. Мне было хорошо, радостно. И вдруг я увидела Ту маму вдали. Это был просто силуэт. Я почувствовала, что это Она. Стала опускаться какая-то дымка. Силуэт приближался ко мне, но он был какой-то размытый. Я старалась разглядеть его лицо, но ничего не получалось. Черты этого лица были размыты. Однако я точно знала, что это Она, Та мама. Она была в белом платье, как у невесты, длинном, расшитом золотыми цветами. Протягивая ко мне руки, она стала манить меня. Я остановилась, как вкопанная. Я не могла пошевелиться. Уже не дымка, а густой туман стал окутывать меня. Я видела, как эти руки  приближались ко мне. Они стали такими огромными, длинными, как будто отделились от тела. Я хотела убежать, не зная куда. Руки стали опутывать меня. Мне хотелось вырваться, но у меня ничего не получалось. Я стала звать маму, крича так громко, что проснулась от своего голоса. Этот звон моего голоса я слышала как бы со стороны. Я стала задыхаться и … проснулась. Рядом сидела мама, она гладила меня, говорила мне ласковые утешительные слова. Она стала тихонько целовать меня. Мне вдруг стало так противно от её поцелуев. Я зарылась в одеяло и тихо так завыла.

Утром я проснулась в пять утра и пошла на свою любимую детскую площадку. Накатавшись, покурив, я вернулась домой, завтракать не стала и пошла в школу.

 

НОВАЯ ПОДРУГА

Я снова стала ходить на вокал. Мне нравилось петь всегда. Особенно нравилось мне выступать. А когда мне аплодировали, аж сердце замирало. Пение давало мне какое-то необыкновенное ощущение. Когда я пела, у меня появлялось чувство, что это и есть настоящая жизнь. Я выплескивала все свои эмоции, и на душе становилось спокойнее. Я видела, как маме нравилось, когда я пою. Помимо вокала к нам приходила мамина знакомая, и мы с ней просто пели песни. Иногда я видела, как у мамы блестели слезы на глазах. Она говорила мне, что я очень талантливая, пение может стать моей профессией. От этого мне становилось тоскливо. Я стала закрывать дверь в комнату, в которой мы пели, чтобы маман не слышала. Мне не хотелось, чтобы она меня слушала, не хотелось видеть ее блестящих от слёз глаз. Потом я бросила пение. Мне надоело делать по сто раз одно и тоже. Сейчас же мне опять хотелось петь, выступать.

Как-то, возвращаясь с вокала, я увидела маленького щенка. Он был весь черный, грязный, шерсть вся в клочьях. Он сидел и смотрел мне прямо в глаза.

— Тебя бросили, как и меня! Ты такой же безродный, как я! – щенок вильнул хвостом. Это оказалась девочка. Я тут же назвала ее «Леди». Она откликнулась и весело побежала за мной. Молли давно уже меня раздражает, как и маман. Она не играет со мной. Стала такая скучная, чем-то даже на маман похожа. Я маман так и говорила:

— Купи мне новую собаку. Я хочу заботиться о ком-нибудь.

— У нас есть Молли, вот о ней и заботься.

— Она старая, не хочу о ней заботиться. Это твоя собака. Я хочу вырастить свою собаку.

Маман что-то говорила мне про то, что мы выросли вместе, про то, что у собак век недолог, про достойную старость собаки, о том, что молодая собака будет обижать старую… Нет, не понимает она меня. Думает только о себе.

И вот, увидев Леди, я подумала: что мне маман сделает? Вот это сюрприз будет для неё. Она с работы придет, а у нас щенок! Я представила её лицо. Она нахмурит брови. Ну, помолчит какое-то время. А Леди будет лизать ей руки, заглядывать в глаза, вилять хвостиком. И маман растает.

Я взяла Леди домой. Вымыла её шампунем, высушила феном. Она такая красивая стала! Распушилась вся, чёрные глаза блестят, хвостик все время виляет от радости. Она начала обнюхивать квартиру. Молька даже не встала с ней поздороваться. Ничего Леди не стала обижать мою старушку. Только быстро нашла Молькину миску и начисто её вылизала.

Пришла с работы маман. Брови она не сдвинула. Погладила Леди и спокойно так сказала:

— Две собаки в доме – это перебор: в два раза больше грязи будет. С двумя собаками гулять будет тяжело.

— Я сама буду с Леди гулять! – почти крикнула я.

— На улицу я её не выгоню, – продолжала маман также спокойно, не обращая внимания на мои слова. – Я найду ей хорошую семью и отдам.

— Не отдашь! Я буду ухаживать за ней. – Леди тут же сделала большую лужу.

— Вот и ухаживай пока, – показав на лужу, заключила маман.

Я вытерла лужу, вымыла пол и побежала с ней гулять.

Соседи, увидев мою собачку, спрашивали:

— Как мама тебе разрешила завести вторую собаку?

— Разрешила, – гордо отвечала я. Конечно же, Леди никуда не денется. Она будет жить с нами.

Каждый день я вставала очень рано, убирала за Леди, бежала с ней гулять. После школы я опять гуляла с Леди. Она носилась за мной так, что уши разлетались в разные стороны. Я бросала ей палку. Она радостно приносила её мне, бросала под ноги и звонко лаяла, как будто говорила: «Кидай мне еще!». Она съедала всё, что ей клали в миску, потом дочищала Молькину миску. Такое впечатление, что она все время была голодная. Мы были так счастливы вместе.

Через несколько дней мне маман дала денег на вокал. А мне надо купить для Леди поводок, ошейник. Тогда я вышла из дома в школу, а сама пошла на рынок. Думала, что пропущу только один урок. На рынке я купила всё, что мне нужно было для Леди, и пошла рассматривать животных, рыбок. Больше всех мне понравился кролик. Черный такой, а на лбу у него белая молния, как у Гарри Поттера. Я стала выспрашивать у продавца, как ухаживать за кроликом, что он ест, бывает ли у людей аллергия на кроликов. Продавец  долго рассказывал мне обо всем, что меня интересовало. Может уговорить маман ещё кролика купить? Оказалось, что прошел не один, а целых два урока. Чего идти в эту школу? И я пошла гулять с Леди.

Вечером опять был неприятный разговор с маман о прогуле в школу. Как она не понимает, что можно прекрасно жить, не учась?

Прошло несколько дней. Мне позвонила подружка Яна. Они с друзьями решили пивка попить. Я, конечно, согласилась, а то подумают, что я маленькая какая-то.

— Веди себя хорошо, не скучай без меня, – строго наказала я Леди, – Я не могу взять тебя, маленькую, во взрослую компанию.

Пиво я боялась пить. А вдруг опять в реанимацию попаду? Я, правда, старательно изображала, что пью. Мы как всегда прикалывались, обсуждали одноклассников. Янка так прикольно училку нашу общую изображала. Время пробежало незаметно. Позвонила маман: пора идти домой. Ну, почему все гуляют, а я должна идти домой?

Первое, что я поняла: дома нет Леди.

— Где она? – спросила я, даже не взглянув на маман.

— Поехала жить в хорошую семью. Сегодня мне даже пришлют её фотографии.

— Вот и хорошо. Она надоела мне.

Вечером и, правда, прислали фотографии: Леди лижет руки какому-то мальчишке лет семи. Быстро же она  нашла другую семью. Больше я её не вспоминала. И когда маман пыталась мне показать другие фотки, я и смотреть на них не хотела.

— Если появится в квартире ещё одна собака, она пойдет жить на улицу, – заключила маман. Но мне было все равно. Вторая собака мне не нужна.

 

ССОРА

В школе опять стали цепляться учителя:

— Как ты стоишь у доски?

— Ты не можешь даже такой простой пример решить!

— Как ты смотришь на меня?

Опять двойки, редкие тройки. Маман тоже ворчит:

— Стыдно такие отметки получать.

Она нанимала мне репетиторов. Я несколько раз схожу на занятие, получу потом несколько четвёрок и под любым предлогом переставала ходить туда.

Я стала часто кататься на качелях на детской площадке возле дома. Маман видела меня из окна и стала спокойно отпускать меня «покататься на качельках». Была золотая осень, очень красивая, не дождливая. Я каталась до одури, запрокинув голову вверх. Медленно падающие листья добавляли мне ощущение счастья и покоя. Удивительно синее небо, на фоне которого ещё красивее кружились желтые листья… Когда на площадке не было мамаш с детьми, я ещё и покурить успевала. А что катается девчонка на качельках. Кто может подумать, что она курит?

Удивительно, но детская площадка оказалась и прекрасным местом для знакомств. Ко мне часто стали подходить пацаны нашего района, предлагали мне дружбу. Я видела в их глазах восхищение.

Подружилась я с Ваней и Лёней. Ваня ждал армию, ему уже было восемнадцать, а Лёне – семнадцать, он учился в каком-то колледже. Они развлекали меня анекдотами, покупали мне сигареты. Так мы часто проводили вместе время.

Один раз, мы с ними катались, а напротив нас сидели две девчонки с одним пацаном. Они что-то пили, громко ржали, курили, хотя было много людей вокруг.  Мне позвонил Том. Я отошла от своих пацанов, и стала с ним, как говорила маман, чирикать. Ко мне подошла одна из девчонок, рыжая такая, а какие у неё руки были – все в шрамах, как будто она себе вены резала и не один раз.

— А тише нельзя? – грубо спросила она.

— Моё дело! Как хочу, так и разговариваю, – в тон ей ответила я.

— Плохо тебя твоя мать воспитывает, – она добавила еще и смачный мат.

Я нажала на отбой и прикрикнула:

— А ты мою мать не трогай.

Мы начали орать друг на друга.

— Отойдем, разберемся, – приказала мне она.

Мы отошли за детскую площадку. Пацаны и вторая девчонка молча пошли за нами. Взрослые как-то сразу испарились. Мне стало немного страшно. А чего я боюсь? Вон со мной какие пацаны!

— Что, бить будешь? – язвительно спросила я.

— Буду, – ответила девчонка и как-то слишком быстро ухватила меня за волосы и стала коленом бить прямо по затылку.

Откуда ни возьмись, появилась моя мама. Девчонка сразу отцепилась от меня. Я начала рыдать. Вова стал меня успокаивать. Дальше я плохо помню, что было. Помню, что вторая девчонка выхватила лезвие и стала себе резать вены. Были какие-то крики, визги. Появилась полиция, скорая. И нас всех забрали в полицию. Но теперь я была в роли потерпевшей. Меня жалели даже менты.

На следующий день меня положили во взрослую больницу в нейрохирургию. В палате нас лежало четверо. Одну тётечку избил муж. Как же надо было себя вести, чтобы так муж побил? Еще лежала женщина чуть старше мамы, которая упала и ударилась головой. Больше всех мне было жалко совсем старенькую бабушку. Она ушла из стардома и потерялась. Жалко мне её было до боли. Ко всем приходили родственники, приносили много еды. К ней же никто не приходил. Она всё охала, вздыхала, даже не знала, что такое сотовый телефон, или знала, но забыла. Я угощала  её чем-нибудь вкусненьким. А она гладила меня по голове, плакала, называла меня внученькой.

Мне так больно было смотреть на эту старушку. Я представила, что мама станет такой же старенькой. Нет, я никогда её не брошу. Я даже эсэмэску ей отправила: «Как я тебя люблю. Ты даже представить себе не можешь. Я тебя никогда не брошу. Буду всегда с тобой».

Я попросила, чтобы мама принесла мою вышивку. Я упросила купить её самую большую картинку с волками. Она говорила:

— Может ты выберешь себе поменьше для начала?

— Нет, я хочу вышить этих волков.

Соседи по палате восхищались мною:

— Какая девочка хорошая – и воспитанная, и вышивает хорошо.

Мама приходила ко мне каждый день после работы, приносила мне всё, о чем я просила. Какое счастье, что у меня есть мама.

Из друзей ко мне приходил Ваня и Том. Одноклассники даже не вспомнили, что я существую. Ваня приносил мне сигареты, а Том – только фрукты. С Ваней мы прикалывались, а Том клялся в вечной любви. Надоел он мне со своей любовью.

С мамой мы гуляли, обсуждали всё, что со мной произошло:

— А почему Ваня с Лёней вас не разняли? Они ведь просто стояли и смотрели, как тебя бьют.

— Каждый за себя, оправдывала я пацанов.

— Да, нет. Настоящий мужчина всегда защищает девушку, – заключила мама.

Настоящий мужчина… Где он? Я часто мечтала о настоящем мужчине. Он никогда мне не позволит работать, как мама. Он мне будет дарить духи. Я попшикаю на себя духов, а он меня будет целовать… Когда он появится? Я так хочу настоящую семью.

После больницы я ещё целый месяц была на больничном. Как было хорошо. Я спала, сколько захотелось. Только голова сильно болела. Я много гуляла. Ваню забрали в армию, но он мне был и не нужен. Мне, конечно, хотелось немного в школу. Но как представлю, что надо будет сидеть на уроках, слушать трескотню учителей. Разве это настоящая жизнь?

Мама каждый день приставала ко мне:

— Давай уроки сделаем, – говорила она.

— У меня голова сильно болит, – слабым голосом отвечала я.

— Давай, я тебе почитаю.

— Не надо.

Она тут же начинала рассказывать мне о будущем, о профессии? Зачем мне это? Когда она начинала мне читать, я тут же засыпала.

Я валялась перед телевизором, смотрела ужастики.

— Как ты это смотришь? – спрашивала мама.

— Ты не понимаешь, какой это драйв.

Незаметно пролетел этот месяц. Пришлось идти в школу. Я сильно отстала от одноклассников. Опять пошли одни двойки и тройки. И зачем мне нужны эти отметки? Я выйду замуж. Пусть он будет не молодой. Вон сколько фильмов показывают, как молодые девчонки выходят замуж за богатых. И я выйду. Муж будет меня любить, а я бегать по салонам, фитнесам…

Я часами сидела в соцсетях. На мою страницу заходило очень много пацанов и даже взрослых мужчин. Я искала себе новых друзей. Когда я сказала маме, что у меня уже триста друзей, она ответила:

— Ты не думала, что если что-то случится, кто из этих виртуальных друзей тебе поможет?

— А ты для чего? Ты мне поможешь, – уверенно ответила я.

Опять она ничего не понимает. Много друзей – это так круто.

Я познакомилась с одной детдомовской девочкой. Ее звали Вера. У нее были такие клёвые татушки. Я тоже хотела сделать себе татушку, но маман отшучивалась:

— Не порти шкурку.

Я даже деньги стала втайне собирать. Не разрешаешь, так я сама её сделаю.

Я стала брать Веру на свои тусовки. Подарила ей свои старые кроссы. Маман даже не заметила. Она явно мне завидовала: и моему прикиду, и тому, что у меня всегда деньги были.

Один раз мы завалили домой впятером. Маман обалдела.

— Мы голодные, покорми нас.

Маман покорно покормила нас. Мы поели. Мне, правда, пришлось посуду помыть.  Мы посмотрели комедию про поиски женихов, наржались. Кино смотреть компашкой всегда веселее.

После ухода девчонок маман начала допрос:

— Кто они такие? Где ты с ними познакомилась? Где они учатся?..

— Где, где, я не обязана перед тобой отчитываться. Ты мне никто. Всего лишь – опекун! Скажи спасибо, что я посуду вымыла. И вообще, отстань.

Что она мне после этих слов скажет? Да ничего. Пошла она… Я завалилась спать, хотя было всего семь вечера.

— А уроки? – спросила маман.

— Я уже всё сделала, – грубо ответила я.

— Покажи, что ты сделала, – настаивала маман.

— Я не обязана тебе ни-че-го показывать.

После этого маман пошла в опеку, ябедничала там на меня. Меня с ней вызвали для разговора. Какой там разговор был? Да, никакого. Вкрадчивыми голосами мне объясняли, что, если я не буду маму слушаться, то меня заберут. Да, никто меня не заберет! Меня маман не отдаст. В этом я уж точно уверена. Девчонки сказали, что я её единственная наследница такой хаты в центре города. Они рассказывали, что после девятого класса можно уйти жить в общагу. Тогда никто не будет делать мне мозги.

Дома я пошла в атаку:

— Наябедничала на меня?

— А что мне делать, если ты меня не хочешь слышать и слушать? – вопросом на вопрос ответила маман.

— Ничего, потерпи меня еще два года. Потом я в общагу свалю.

Она что-то там мне говорила, что у меня, креме неё, никого нет. Кто мне в жизни поможет?

— Сама справлюсь! А сейчас отвянь…

— Раз тебе так со мной плохо живется, ты можешь меня и сейчас покинуть, – грустно сказала она.

— Отказаться от меня хочешь? Так иди и отказывайся. А мне и тут хорошо.

Она начала еще что-то говорить…

— Отвянь, сказала, – и завалилась спать.

Я вытащила у нее пару косарей. Не сразу, конечно, а по чуть-чуть. А что делать, если она по-хорошему мне не даёт?  И сделала себе татушку на спине, чтобы маман не заметила. Что её злить? Денег было мало поэтому и татушка маленькая получилась. Ничего, хоть маленькая, но классненькая! Такие клёвые иероглифы просвечивались теперь через блузки.

 

РОДНАЯ КРОВЬ

Мне снова стала писать сестрёнка Женя. У нас с ней странная переписка: то мы посылаем друг друга, то пишем нежные слова. Женя пригласила меня в гости. Я стала просить маман отпустить меня к ней. Она сначала отшучивалась, вырастешь, мол, тогда. Но через какое-то время маман сказала:

— Поехали в выходные к твоей сестре?

— Ты поедешь со мной?! – восхитилась я.

— Поеду. Узнай только адрес.

Я еле дождалась выходных. Еще бы! Наконец, я увижу свою РОДНУЮ сестру.

Я встала очень рано, разбудила маман. Мы поехали на маршрутке до районного центра.

— А как мы дальше поедем? Нам же ещё в станицу надо, – допытывалась я.

— Думаю, от этого города ходят маршрутки в станицу. Там же рядом, – ответила маман.

Я замолчала. Меня мучали сомненья.

— А что я ей скажу? – спрашивала я.

— Не знаю. Ты же хотела её увидеть, значит и слова найдутся.

Я опять задумалась: «Как дела?» – банально. «Как поживаешь?» – это лучше. «Не знаю, что говорить. Может и правда слова найдутся?»

Мы приехали на автостанцию районного городка, больше похожего на село какое-то. Маман сразу в кассе попросила билеты до станицы. О, ужас! Кассир не знает, где такая станица. Я увидела, что маман растерялась. Кассирша ей посоветовала спросить в соседних магазинах у продавцов. Вдруг кто-то знает. Мы обошли все магазины. Никто не смог нам подсказать.

Маман увидела такси:

— Таксисты знают всё, – уверенно сказала она. И, правда, таксист начал объяснять, куда надо доехать, чтобы сесть в нужную маршрутку.

— А сколько стоит, если вы нас отвезете? – спросила маман.

— Пятьсот, – ответил таксист.

— Поехали, – маман открыла дверцу, приглашая меня садиться.

Дорога была ужасная. Таких колдобин я ещё не видела. Трясло, как на самой ужасной карусели. Перед самой станицей асфальт вообще закончился.

Куда я еду? Что скажу?… Мысли роились в голове. Похоже, голова скоро взорвется.

Таксист привез нас к нужному дому. Сердце ёкало и стучало так громко, что, наверное, было всем слышно.

На воротах оказался звонок. Маман позвонила. Никто не открыл. Мы стали стучать. Никто не открыл. Маман явно занервничала. Тут таксист стал сигналить, долго, нудно. Через какое-то время вышла бабушка Света. Я почему-то сразу поняла, что это она. Бабушка Света совсем не изменилась. Да, какая она бабушка. Она всего лишь лет на десять старше маман.

Увидев меня, бабушка Света запричитала:

— Господи, как ты на Наточку похожа! Проходите, проходите…

Мы пошли к дому.

— Я тут блинчики пеку. У нас у Кости день рождения сегодня. Ой, Костя –  это муж моей дочки Оленьки…

Я уставилась на ряд калош около двери. Мысли в голове стихли. Теперь в голове была звенящая пустота.

Мы вошли в дом, прошли в комнату и остановились. Пахло свежеиспеченными блинами. Мне захотелось есть, но просить я не стала. Напряжённая тишина повисла и в доме. Что-то надо говорить, но что? Как всегда выручила маман:

— Тома хочет фотографии мамы увидеть.

— Да, да, конечно, сейчас, – казалось, бабушка Света обрадовалась идее посмотреть фотографии. Она стала их искать, а мы с маман так и остались стоять посередине комнаты. Я рассматривала комнату, искала скатерть, шторы с бахромой. Ничего этого не было. Не было и стола под которым я играла маленькая.

— Садитесь. Вот нашла, – она мельком взглянула на маман.

Я листала альбом. Странное ощущение было: как будто я в чужом доме у чужих людей смотрю какие-то фотки, которые мне были не интересны, но из вежливости я должна была досмотреть. Бабушка Света щебетала:

— Это мама твоя с Оленькой. Это она с дедушкой. Это она в лагере. Я остановила свой взгляд на этой фотографии, где мама в лагере. Мама была такая же, как я, только в пионерском галстуке. Надо же и, правда, как она похожа на меня.

— Это Наточке тринадцать лет. Она еще пионеркой была, – стала рассказывать бабушка Света.

— Можно я возьму её? – попросила я.

— Конечно, конечно.

И тут она начала рассказывать, что этим летом они маме памятник справили.

— А где? – спросила маман.

— А тут не далеко. На такси минут десять ехать, – ответила бабушка Света.

Как же так? Мне Женя писала, что её похоронили в Курской области. Зачем было врать мне?

— Мы поедем? – спросила я маман.

— Поехали.

Бабушка Света стала кому-то звонить:

— Радость у нас такая! Томочка приехала. Сейчас мы к вам заедем.

Мама спросила бабушку Свету:

— Тома еще очень хочет знать, почему вы её из детдома не забрали.

Это был главный вопрос, который мучал меня уже несколько лет.

Бабушка Света так много стала говорить о том, что у неё опухоль мозга подозревали. Надо же, а выглядит вполне здоровой. У неё и так две дочки было. А Женечка ведь взрослая уже была. Она как-то сама напросилась. А я? Я – маленькая, беззащитная, так и осталась никому не нужной.

Мы ехали в такси, а я глотала слёзы. Еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. При них-то что плакать?

По дороге мы остановились около какого-то дома. Вошли. И тут я увидела Женю. У, она была даже ниже меня. На фотках такая стильная, высокая, а тут… Мы молча рассматривали друг друга. Ко мне подскочила какая-то девушка. Почему-то я поняла, что это Оленька. Я её совсем не помню. Мне кажется, что я и не знала её никогда.

— Томочка, я же тебя нянчила маленькую совсем, – она стала плакать, целовать меня. Я же стояла, как мумия.

Потом мы сели в такси и поехали на кладбище. Маман что-то спрашивала у Жени. Та ей отвечала. Мысли мои были о Той маме. Как я её ненавижу, так сильно ненавижу, что кулаки сжались сами собой. Я очень хотела увидеть её могилу. Ещё я хотела бы увидеть, как она горит в аду.

Мы подошли к могилке. Маман порылась в сумочке, вытащила несколько конфет.

— На, Томочка, положи на могилку. Цветов у нас нет, хотя бы конфеты положи.

Маман с бабушкой Светой отошли в сторону. Они о чем-то говорили. Мы с Женей молча стояли у могилки. «Женя сама попросилась к бабушке Свете. Она же большая была. Я тоже просилась, только меня никто не слышал»…

Когда мы с маман доехали до автостанции, я сразу сказала:

— Я есть хочу.

Она купила мне беляш, орешков, чая.

Маман всю дорогу молчала. Я тоже. Одна мысль свербила: «Хорошо, что я живу с мамой!»

 

МОЯ ЛЮБОВЬ

Прямо перед Новым годом я познакомилась в VK с Денисом. Мы с ним несколько дней переписывались, а потом и встретились. Он оказался очень красивым, черноглазым, по последней моде небритым, очень высоким, но стройным, накаченным. Ему семнадцать, но выглядит на все двадцать пять. Я влюбилась в него с первого взгляда. Это и есть мой настоящий мужчина!

Мы не могли с ним часто встречаться. Я в школе, он в колледже учится на автослесаря. Мы с ним чаще переписывались. Мы любили с ним одни фильмы, одну музыку. С ним так просто болтать.

Сразу после Нового года мы с маман уехали в Крым, ей по работе надо было. Ну, я, конечно, с ней прицепом, несмотря на все мои сопротивления.

— Я с друзьями хочу пообщаться на каникулах! – требовала я. – Я могу и одной остаться или с Машей пожить.

Маман была непреклонна, и мне пришлось ехать в эту дурацкую её командировку.

Ехали мы на автобусе очень долго.  Я так устала, что даже не могла маман показать свое раздражение. Мало того я ехать не хотела, так еще такая долгая дорога. Зато гостиница оказалась классной. Огромный номер, всё так клёво отделано, а ванная какая громадная оказалась! Я таких и не видела. Классно и то, что, кроме нас, в целой гостинице жило всего человека три. Маман с утра уходила на работу, а я балдела одна в номере. А что, по кайфу! Телек был, Интернет тоже. И высыпайся, сколько захочешь, и с друзьями общайся. Я искала в Инете разные татушки. Мне представлялось, что я  известная певица. Есть одна такая. У неё была побрита вся голова, только длинный хвост оставался на макушке. ВСЯ поверхность лысой головы была в татушках. Маман, правда, когда её увидела, сказала, что её голова ей напоминает круп лошади с тавро. Я сначала не очень поняла, что такое «круп», а когда она мне объяснила, мы вместе до слёз хохотали. Я вообще очень люблю, когда маман смеётся и шутит. У нее такие смешные глаза становятся, и обязательно слёзы от смеха выступают. И пусть ей не нравится. Она старая уже, ничего не понимает. Татушки – это боди-арт, а не какая-то там тюремная символика.

Нашла я себе красоту неимоверную – тигра. Тигр – это символ благородства, силы. Дорого только стоила, почти 4 косаря. Где только деньги взять? Маман с собой много денег взяла. Только она предупредила меня, что в Крыму нет банкоматов. Она под расчёт всё взяла из дома, чтобы нам хватило. Если сейчас возьму, а вдруг нам денег не хватит? Ладно, потом что-нибудь придумаю.

После возвращения маман с работы мы ходили гулять. Два раза даже в театре были. Оба раза смотрели комедии про деньги. Наржались с ней от души. По дороге в гостиницу маман долго объясняла мне причины поступков. Но меня это сильно не напрягало. Мне всегда в поездках было с ней легко. Кушали мы в ресторанах, посуду мыть не надо. Мы с ней даже совсем не ругаемся в поездках.

Вечерами я расспрашивала маман про её женихов. Она с удовольствием мне про них рассказывала.

— А ты мне разрешила бы встречаться с армянином? – спросила я маман.

— А почему нет? Если он хороший человек, то, конечно, разрешу. Надеюсь, ты меня с ним познакомишь.

«Обойдешься», – подумала я.

— Конечно, – проворковала я вслух.

Я стала рассказывать, какой он замечательный, хороший человек. Он тоже живет с мамой. Правда у него есть ещё брат. Он уже женат, даже ребенок есть. Хоть он и армянин, никогда в Армении не был, даже языка армянского не знает. А я выучу армянский язык, чтобы спеть ему песню на армянском.

— Совсем ты у меня взрослая стала, – грустно промолвила маман.

Мы ездили в царский дворец. Какая там красота была! Я представляла себя царицей. Вот я сижу во французском дворике… Вот я отдыхаю в летнем саду… Да, царица Тамара должна только так жить и отдыхать. Тут экскурсовод стал рассказывать, как учили царских детей. Ничего себе, у них даже на каникулах были уроки. Вот те на!

— Представляешь, сколько они знали, – восхищалась маман.

Да, царицей быть мне расхотелось. Зачем мне быть царицей? Я буду женой Дениса.

Я с нетерпением ждала возвращения. Денис пишет, что хочет меня видеть. Я представляла себе нашу встречу. Он поднимает меня на руки, кружит, а потом целует… Когда же он меня поцелует? Конечно, при встрече.

Перед отъездом домой я выпросила у маман шикарную шаль с русскими узорами. Я в ней была, как Алёнушка с обертки шоколадки. Я такая же большеглазая, только синеглазая красавица. Вот в этой шали я и пойду на свидание с Денисом.

Приехали домой мы рано утром. Маман завалилась спать, а я сначала пошуршала в её сумке. Ого! Пять косарей! Если я четыре возьму, мне как раз на татушку и хватит. Это же наши деньги. Да, она и не помнит, сколько у неё денег осталось. Я взяла деньги.

Когда маман проснулась, начались разборки.

— Где деньги? – как-то устало спросила она.

— Я не брала. Ты сама не помнишь, сколько у тебя осталось! – твёрдо отвечала я.

Мы поругались. Я, хлопнув дверью, ушла гулять.

На следующий день я исполнила свою мечту. У меня на запястье красовался тигр, да какой красивый! Больно было ужасно. Нет, не когда делали, а когда заживало. Мне приходилось еще кофту с длинными рукавами носить, чтобы маман не заметила, надо было изображать, что мне всё время холодно. Да и в школе, чтобы пока не приставали. Маман, кстати, «скушала» эти четыре косаря, больше о них не вспоминала.

Зато, когда  все зажило, какой красавец у меня был на руке! Когда я двигала рукой, тигр шевелил усами, был, как живой. Я сделала несколько фоток на планшет. Дура! Маман и увидела их, спалила меня.

— Так, вот куда мои деньги ушли. У тебя скоро день рождения. Я эту сумму планировала тебе на праздник потратить. Считай, что это мой подарок тебе, – спокойно так она мне выдала.

— Ну, и ладно, – ответила я тоже так спокойно, а в душе у меня так и закипело всё. Лишить меня подарка! Гадина!

Я уже пообещала друзьям праздник. Я его и сделаю, а твои гости мне не нужны!

Я взяла СВОЙ планшет и отнесла его цыганам на рынок. Получила всего три косаря. Тоже сволочи: ему всего год, а стоил он аж восемь.

Один косарь я потратила на угощение друзьям. У маман спёрла две бутылки шампусика. Мы так клёво оттянулись. Они, кстати, были так удивлены такому дорогому шампанскому. Остальные два косаря я припрятала в один из своих тайничков. Ещё одна мечта была и очень давно –  айфон. Я столько раз просила купить его мне, а она:

— Я не могу свою жизнь класть на телефон и заплатить за него две – три зарплаты. У тебя ведь прекрасный smart.

— Можно ведь и б/у купить, – канючила я.

— А ты думаешь, одна зарплата – это мало? Я должна месяц работать, не есть, не пить, чтобы купить тебе б/у телефон?

Мечта у меня все равно осталась. Я решила, что осуществлю её любой ценой.

Денису очень понравился мой тигр.

— А почему ты себе не сделаешь тату? – спросила я его.

— Мы с мамой решили, что не надо этого делать.

С мамой решили… С моей только что-то решать.

Денис встречал меня после школы, и мы валили к нему на район. Когда его матери не было дома, мы заваливали к нему: когда с Наташей и Серёжей, его друзьями, а когда вдвоём. Вдвоём было в больший кайф. Мы тогда валялись на диване перед теликом, целовались до одури. Его щетина так приятно колола мои щёки и губы! Конечно, он хотел большего, но я его припугнула, сказала, что маман обещала его посадить за ЭТО. Мы ЭТО решили отложить до свадьбы. Осталось чуть-чуть подождать.

 

ЧТО-ТО НЕ ТАК

Наступила весна. Меня активно стал доставать своей любовью Том. Он так ревновал меня к Денису, что даже стал шантажировать меня: если я не буду с ним встречаться, то он расскажет Денису, что спал со мной. Да и не только ему, а всем одноклассникам. Я только раз сказала об этом Денису. Он сразу с другом  с ним поговорили по-мужски – врезали всего разок. Вот он – настоящий мужчина.

В соцсетях я познакомилась еще и с Виктором. Я вспомнила Витьку из больницы. Мне стало смешно, какие они разные. Тот, из больницы, такой огромный и этот чуть выше меня ростом, да еще и лысый.

Одни раз мы с мамой видели, как ветром у одного дядьки чуб подняло, а под ним оказалась огромная лысина. Я заржала, мама тоже хихикнула, сказав:

— Лучше бы он полностью лысым был. А так он нас только рассмешил.

Виктор писал мне красивые письма, называл меня красавицей, умолял о встрече. Я и назначила её на шесть утра на моих качельках. Он пришел. В жизни он оказался еще прикольнее. Голова, лысая, как шарик, сверкала на солнце. Я спросила его:

— А голова не мерзнет?

Он так смешно прищурился и сказал:

— Зато проветривается.

Я рассмеялась. Он мне рассказывал про своё детство, про школьные приколы. Я поржала с ним и пошла домой.

Мы стали иногда с ним встречаться на качельках, но тогда, когда на площадке не было мамаш с детьми. Меня немного смущало, что ему уже 36 лет. Мама рассказывала мне про ужасы, когда девчонки знакомятся по Инету и встречаются со взрослыми мужиками. Но мне с ним было так хорошо и легко обо всем болтать.

— Ты, наверное, любишь танцевать? – спросил он меня.

— Конечно, люблю, – ответила я.

— Пойдем в клуб сходим, – предложил он мне.

— Я ещё маленькая, мне мама не разрешает, – детским голосочком ответила я.

— А я часто хожу в клубы. Всё надеюсь, что встречу свою мечту. А встретил здесь, на качельках. – Он так весело захохотал.

«Придурок», – подумала я. – «Думает, что ему со мной обломится что-то».

Меня продолжал шантажировать Том:

— Зай, мне так бабки нужны. Подкинь мне штучки три. А то я твоему Денису расскажу, что спал с тобой.

Он писал мне сообщения. Одно я показала маман. Она, конечно, раскудахталась, запричитала:

— Говорила я тебе, что он психопат, а с ними только свяжись. Попробуй теперь отвязаться… Попробуй не обращать на него внимание… Ходи с гордо поднятой головой… Хочешь, я с ним сама поговорю?…

Тут Гера, мой одноклассник, прошептал мне на ухо:

— А мне дашь?

Я ему такого леща отвесила. Конечно, кто-то должен был это увидеть. Увидела сама директриса.

— Что ты тут руки распускаешь?

Маман вызвали в школу. Что мне теперь делать? Как дальше жить? Травануться что ли? Я собрала в мешочек таблеток из разных пачек, чтобы особо видно не было. Будет совсем плохо – выпью. Но мешочек этот пропал. Наверное, маман нашла. Маман все время лезла ко мне со своими разговорами по душам.

— Оставь меня в покое, – кричала я, хлопая дверью, закрывалась в комнате. Как она не понимает, я не хочу ее видеть, слышать, терпеть.

Как-то я рассказала про всё Виктору. Он меня пожалел, стал утешать:

— Забей на всех. Я со своей мамашей до сих пор не разговариваю. Они, старики, все такие. Только мозг выносят. Что тебе, год ещё потерпишь и в общагу пойдёшь жить. Там классно!

Вот и он мне про общагу рассказывает. Значит и правда там круто жить. Я стала мечтать об общаге: буду приходить во сколько захочу, буду слушать музон какой захочу, буду, буду…

А про Тома он мне сказал:

— Давай я его так разукрашу, что мало не покажется. Сразу поймет.

От этих слов, правда, я ещё больше злилась на весь мир.

А Денис меня нежно целовал. Только с ним я чувствовала себя спокойно. Как-то я была у него дома. Он сказал:

— Ой, скоро мама придет. Я обещал ей двор подмести. Помоги мне, пожалуйста.

Я стала помогать. Вот бы моя маман меня видела! Такая картинка получилась: я мету двор, а в это время входит его мать. Мы познакомились. Потом пили чай. Она расспрашивала у меня про семью. С мамой Дениса мне тоже было очень легко говорить. Мне даже хотелось ей рассказать про детский дом, про Ту маму. Я еле сдержалась. Зачем? Она мне потом часто говорила:

— Вот бы мне такую невестку! Красавица, помощница!

А маман дома:

— Почему посуду не вымыла?…

— Убери свои вещи…

— Погладь бельё…

— Погуляй с собакой…

Эксплуататор какой-то.

Я ей и сказала своей маман:

— Вот мама Дениса меня любит, называет меня своей невесткой.

— Я ещё ни разу в жизни не видела, чтобы свекрови любили невесток больше, чем своих сыновей, – ответила маман.

После школы я шла к Денису. Перед приходом маман с работы я возвращалась, закрывалась в своей комнате. Мы с ней почти и не виделись.

В школе начали девчонки вслед шипеть:

— Шлюха!

Учителя тоже придираются:

— Что за прическа! Что за блузка! Туфли какие! Что за каблук? …

Всё не так…Двойки… Двойки…

Я стала драться, грубить учителям. А что мне делать? Я стала вместо формы даже костюм спортивный носить. Пусть позлятся они, а не я. Блузки им мои не нравятся.

Маман, меня, Тома и его отца вызвали к директору. Маман, конечно, как всегда защищала меня, как могла.

— Разве может мальчик, будущий мужчина такие вещи писать, говорить?

— А ваша девочка ведет себя вызывающе, – защищала Тома директриса…

Виноватой всё равно осталась я. Нам предложили забрать документы из школы. Маман спала с лица:

— Год мы хотя бы можем доучиться?

Да, год нам позволили закончить в этой школе. А потом куда?

Меня стали каждый день вызывать к директору. Я плакала, кричала, а потом такая злость меня накрыла:

— Да я соберу десять, нет двадцать пацанов. Его так за меня побьют!!!

Директриса тут же звонит маман:

— Я буду в милицию сообщать о её угрозах.

Дома маман капала мне на мозги:

— Надо как-то доучиться эту четверть.

Я устраивала ей истерики по любому поводу. В школу отказалась ходить наотрез. Тогда маман положила меня в больницу в неврологию. Какой простой выход нашелся. Молодец маман! Хоть какая-то передышка у меня.

Погода была чудесная. Я наслаждалась жизнью. С утра ездила на уколы и процедуры. Потом к Денису. Я встречалась и с Виктором. Но Виктор – это так – друг. Как другу я ему рассказала о своей мечте.

— Так действуй. Что просто так мечтать. Думай, что продать можно, ненужное тебе.

— У меня есть ноутбук. Мне маман его в пользование отдала.

— В пользование, значит он твой, – заключил Виктор.

Я дала объявление на Avito. Хорошо, что там паспорта не требуют. Сразу нашелся покупатель. Виктор помог мне встретиться, и продать этот чёртов ноутбук. Правда, он попросил за помощь три косаря. Да ладно, я не жадная. Денег мне хватило и Виктору отдать, и айфончик купить. Да, мечта сбылась. Жаль только, что я показать маман его не могла. Ничего придет время, узнает. Я уходила из дома, меняла симку, и на прогулку я уже летела с моим айфончиком.

Время быстро пролетело. Меня накрывало от одной мысли о школе. Выписавшись из больницы, я отказалась идти в школу. Но я же понимала, что за прогулы надо отвечать. Тогда я сама пошла к неврологу в поликлинику, пожаловалась на головные боли. Мне дали еще больничный. Сколько мне осталось дотянуть? Две недели до каникул?

Маман продолжала меня долбить:

— Тебя не аттестуют… Учи уроки…

Да, пошла она… Она и пошла опять в опеку. Нам домой прислали психологов. Надо же прямо домой! Пришли два дядьки. Они так уморительно меня уговаривали доучиться. А я стояла на своём.

Один из них сходил со мной и маман к директрисе. Меня опять поливали помоями. Завуч прицепилась к моей блузке:

— Посмотрите, даже к директору ты пришла в майке.

Тут маман взбеленилась:

— Это не майка, это блузка и достаточно дорогая. Тома, сними, пожалуйста, пиджак, покажи свою блузку.

Кое-как договорились: учителя мне дадут индивидуальные задания. На этом основании меня аттестуют. Я даже не думала, что так клёво выйдет. И не надо на уроки со всеми ходить.

Кое-как я закончила восьмой класс с пятью неаттестациями в четверти, но год мне закрыли полностью!

 

ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО ДОМА

Лето началось лучше, чем я ожидала. Гора с плеч спала. Маман уходила на работу. Я валялась в постели. Ела, что хотела. Потом мы встречались с Денисом. А вечерами с маман и Иваном ходили в парк. Гоняли с Иваном на картинге. Стреляли в тире. Оказалось, что лучше всех из нас стреляет маман. Уважаю! Ужинали в кафе… Идеальная картинка примерной семьи. Мама с папой и дочкой ходят на прогулку. Почему они все-таки не поженятся? Мы почти не ругались с маман. Иногда она ворчала, когда оставалась неубранной постель или грязная посуда около компьютера или телевизора. Но это – ерунда. Всё было хорошо, пока маман не обнаружила коробочку от моего айфончика.

— Что это? – я даже услышала ужас в её голосе.

— Это игрушечный телефон. Я его у цыган купила, – уверенно ответила я.

— Я далеко не дура, – уже недобро процедила маман.

Через пару дней маман обнаружила еще и пропажу ноутбука.

— Это мой ноутбук! Ты сама отдала мне его в пользование! – оправдывалась я.

— «В пользование» – это не значит в собственность. Ты украла мой ноутбук. А это крупная кража. Я могу в полицию заявить, – возмущалась маман.

— Заявляй, – ответила я.

Я знала, что ни в какую полицию она не заявит, а айфончик уже у меня. Остальное я переживу. Мне бы еще футлярчик для него купить, такой со стразиками, клёвенький. Я видела в магазине. Но он дорого стоит. Денег от ноутбука на него не хватило.

Тут маман прервала мои размышления и сказала, ну, очень неприятную фразу:

— Еще одна кража, и я тебя отдам.

В животе у меня неприятно кольнуло, но я себе твёрдо сказала: «Не отдаст! Хотела бы – раньше отдала бы».

Мы планировали с маман отдохнуть вместе. Она даже путевки на море купила. Но теперь она, видите ли, не может со мной вместе отдыхать. Она сдала путевки и купила одну себе, а мне – в лагерь.

— Я не поеду в лагерь, – возмущалась я.

— Поедешь!

Я знала, что этот тон не терпел возражений.

— Мне надо одной, без тебя, подумать, как мы жить дальше будем.

— Ладно, переживу я в лагере твой переходный период, – примирительно ответила я.

Время до лагеря мы с маман всё время ругались. Я требовала увеличить мне карманные деньги, время возвращения с прогулок:

— Я взрослая, как ты не понимаешь? Я по закону имею право до десяти гулять.

— Это право устанавливает семья. Ты не выполняешь домашние обязанности, поэтому и время возвращения у тебя раннее.

Я злилась, но боялась приходить позже. Червь, что она может отдать меня все-таки точил.

Маман бегала по школам, пытаясь меня куда-нибудь пристроить. Я не спрашивала её о результатах, но пыталась по выражению лица угадать, успешно ли она сходила в очередную школу или нет. Наконец, она пришла довольная:

— Тебя берут в частную школу. Только платить за твоё обучение из своей зарплаты я не смогу. Ты  же знаешь, что я тебе собирала пенсию за маму. Если не возражаешь, я буду оплачивать школу из этих денег.

— Хорошо, – кротко ответила я, сдерживая безумную радость. Это же ещё круче! Частная школа! Там же учатся только избранные.

МОИ деньги были на каком-то депозите. С этого счёта их брать нельзя. Мы начали переоформлять счёт. Оказалась, такая морока. В опеке я написала заявление. Только взрослые пишут заявление. И тут я увидела сумму – ОГО! Да, я же богатая взрослая женщина! Маман меня еще гулять не отпускает до десяти. Посуду я должна мыть!

— Из этих денег ты заплатишь мне за ноутбук, тогда будем считать, что инцидент исчерпан.

— Ладно, – ответила я. Вот из этих денег я и куплю себе футлярчик, и планшет, и вещей себе накуплю столько, сколько захочу, и какие захочу…

Маман отвезла меня в лагерь. Лагерь ничего так оказался. Конечно, не на море, но пойдет. Денис мне писал каждый день в VK, клялся в любви. Мы ходили в походы, были какие-то конкурсы. Меня это, конечно, напрягало, но, в общем, жизнь там была на «хор». Странно только, что маман мне совсем не звонила.

К выходным я написала маман сообщение, что мне нужно привезти из вещей и денег. А она мне вдруг ответила, что не приедет. Как я взбесилась! Как она посмела: мне нужны вещи и деньги! Тогда я решила испробовать проверенный способ – заболеть. Я написала ей, что заболела. А она в ответ: «Я тоже плохо себя чувствую». Вот это да! Тогда я со злостью ей написала: «Да, не х… нервничать». А она мне не ответила.

Утром у меня и правда поднялась высокая температура, начался сильный кашель. В медпункте для острастки я сказала, что у меня астма (теперь они её вызовут и заставят приехать).

— Я дома забыла баллончик, – задыхаясь, жаловалась я.

Примчится маман, примчится, обязательно примчится.

После звонка маман медсестра начала мне задавать вопросы про мою астму. А я, молодец, уже почитала в Интернете много деталей. Я рассказала, как я лежала в больнице в пульмонологии, как у меня брали пульмонологические пробы…

— Нелюдь, она говорит, что ты концерт устраиваешь. Бедное дитя, эти приёмные родители берут детей только из-за денег. Вон по телевизору сколько случаев показывали. Ничего, Бог её накажет, – причитала медсестра.

Меня отвезли в больницу. Я, честно, уже и сама поверила, что у меня астма. Жалко мне себя до слёз стало. Врач в больнице тоже меня жалел, тоже плохо говорил о приёмных родителях.

— Была бы родная, точно уже бы приехала, – говорила врач.

Я отправила маман свою фотографию с трубкой в носу с подписью: «Полюбуйся на меня, нелюдь. Посмотри, какой концерт я устраиваю. Лучше бы ты не забирала меня из детдома». Маман мне не ответила – нелюдь! Ненавижу!

Только на следующий день врач резко изменила свое мнение:

— Я поговорила с твоей мамой. Зачем ты меня обманула?

Она ещё долго говорила про её благородство, про то, что я не ценю её великодушный поступок. Быстро же она изменила свое мнение.

— Вот будут у тебя свои дети, тогда ты многое поймешь, – заключила она.

Пока я её слушала, то чувствовала себя маленькой дрянью. Вечером я отправила маман ещё одно сообщение: «Мама, я знаю, что тебя нужно ценить и любить. Когда у меня будут дети, я пойму, как трудно всех прощать и понимать, даже, если они непослушные и не могут поддерживать порядок в комнате. Прости меня за плохие поступки, которые я делаю в твою сторону. Я всё равно тебя люблю». Я надеялась, что после этих слов она меня  простит.

Дня через три меня выписали и отправили назад в лагерь. От маман не было никаких известий до конца смены. Я даже нервничать начала: вдруг с ней что-то случилось? Закралась и мысль: а вдруг она меня здесь оставит?  Я гнала эту мысль от себя. Я её очень хорошо знаю. Она меня даже слишком сильно любит. Ладно, не хочет писать, и не надо. И я не буду писать и звонить. Перед самым концом смены я всё-таки написала ей: «Когда ты меня заберёшь?» Она сухо назвала дату. Также сухо она меня встретила. Всю дорогу домой мы ехали молча. Ничего, переживу. Не в первый раз она дулась на меня. Главное – забрала!

 

***

Денис мой уехал к родственникам в село. Поэтому я чаще стала гулять с Виктором. Он мне начал рассказывать о своей любви ко мне. Слушать, конечно, мне было приятно, но, как представлю, что с ним надо будет целоваться, меня аж всю переворачивало.

Вечерами мы часто гуляли с маман и Иваном. Я видела, что Иван не жалел на меня денег: покупал всё, что я попрошу. Один раз я попросила даже детскую вертушку. Маман подшучивала над этой просьбой, а Иван купил мне её. Иногда мне даже казалось, что он гуляет именно со мной, а не с маман.

— Найду себе такого богатенького папика, как твой Иван, – как-то сказала я маман.

— Во-первых, потом полжизни будешь себя проклинать. А, во-вторых, можешь просчитаться с богатством. Иван – не богатый. Он человек – хорошо зарабатывающий. Чувствуешь разницу? – спокойно ответила маман, но в голосе её я уловила какие-то брезгливые нотки.

Иван после прогулок заходил к нам домой. Они с маман болтали, а я запиралась в своей комнате. Потом он заходил ко мне попрощаться. Что-нибудь мне расскажет и домой идёт. Как-то я ему сказала, что вышиваю маман картину к юбилею. Мне нужны деньги, чтобы заказать рамку для картины.

— Сколько нужно? – спросил он.

— Две тысячи, – быстро ответила я. Он достал деньги:

— Держи.

Маман говорит, что не богатый. Не богатый бы не дал так легко такую сумму.

Юбилей маман приближался. Я поняла, что не успею вышить картинку. Тогда я нашла объявление, узнала, сколько стоит, чтобы какая-нибудь рукодельница доделала бы эту работу. Мне пообещали, что вышьют её дней за пять. Но мне не хватало ещё трех тысяч для этого заказа.

Вечером мы опять пошли гулять. Эти прогулки стали уже привычными.  Один раз мы возвращались домой у после десяти вечера. Я дразнила маман. Она сначала отвечала шутками, а потом она мне резко ответила. Ссора – налицо. Я тут же разрыдалась и побежала домой. Иван побежал за мной, оставив маман одну. Ну, что, маман, скушала? За кем он бегает? Маман ковыляла где-то сзади, а мы с Иваном уже ждали её на моих качельках.  Маман пришла сильно раздраженная:

— Ещё раз убежишь, и прогулки наши прекратятся, – сухо сказала она.

Они уселись в зале. А я тихонько прошманала сумку Ивана. Вытащила у него три тысячи, в кошельке ещё много осталось. Вот и плата за заказ. Вот и будет маман подарок.

На утром маман сказала мне, не сдерживая уже гнева:

— Верни Ивану деньги.

— Я их не брала, – с обычной уже уверенностью заявила я.

— Я не спрашиваю, брала или не брала. Ты одного понять не можешь, что взрослые умеют считать деньги, особенно в пределах десяти. Ты потеряла друга, да и меня друга лишила.

— Да, отдам я ему его деньги из своих, когда нам этот счет переоформят, – заорала я на неё.

На следующий день маман поломала ногу. Так ей и надо, нечего мне мозг сушить. Но в травмпункт с ней я поехала. Ей одели гипс. Да не простой, а облегченный, очень дорогой. Как мне, так простой ставила. А на себя денег не жалеет.

Мы вернулись домой. Началось: помоги, дай, сделай, сходи… Я тебе что, нанималась? Я так и ответила ей на одно из её «помоги»:

— Сама справишься! – Она ничего не ответила.

Тут маман звонят и сообщают, что школу частную закрыли. Всё рухнуло! Все мои надежды не сбылись!

— Это ты виновата! Во всем! Ты мне советы неправильные давала, – орала я.

— Да, это я тебя учила водку пить, курить, хамить учителям! Все правильно. Наверное, Бог мне ногу поломал, чтобы я увидела истинное твоё отношение ко мне!

«Истинное, да ты не знаешь, какое оно истинное отношение к тебе. Как я тебя ненавижу! Да, я тебя видеть и слышать не могу», – думала я, хлопнув дверью, я ушла на улицу.

Когда я вернулась, маман дома не было. Куда это она уковыляла, хромоногая?

Она вернулась молча, доковыляла до дивана и улеглась. Вот прекрасно! Даже на улицу ходит.

Тут мне позвонили из опеки. Я пошла к ним. Мне долго рассказывали, как надо помогать маме. Первое, что я должна сделать, это перенести документы в вечернюю школу. Они уже договорились. Во-вторых, я обязана помогать маме. Я послушно кивала с ангельским выражением лица. Маман, оказывается, решила меня в реабилитационный центр отправить. Мне дали несколько дней на восстановление отношений с ней. Какие там отношения?

Документы я перенесла. Ничего в этом страшного не было. Теперь я ученица вечерней школы. А восстанавливать отношения… Пусть сама восстанавливает. У неё это хорошо получается.

Приближался юбилей маман. Картину мне вышили. Я сделала рамку. Получилось – зашибись. Я любовалась картиной: два волка вышли из леса и смотрели прямо на меня. Какие сильные звери всё-таки волки. Сила и во взгляде, и в стати. Вот на день рождения мы и помиримся. Я скажу её любимое «прости за мои косяки». Она всегда меня потом обнимала крепко-крепко… Но маман упорно молчала.

Накануне дня рождения меня опять вызвали в опеку. Что им надо? Я же справилась, перенесла документы в новую школу.

Меня встретили вопросом:

— Ну, что, ты готовишься в государственное учреждение? Надо подписать твоё согласие на реабилитационный центр за городом.

— За городом? Я туда не поеду, – твёрдо сказала я.

— Тогда пойдешь в приют в нашем городе, – сказала мне начальница опеки. – Иди договаривайся сама.

Я вся кипела. Ах, так! Я ей подарок приготовила, а она меня в реабилитационный центр. Хорошо! Очень хорошо!

В приют я пошла с Виктором.

— Она замуж выходит за своего Ивана, а я ей не нужна теперь, – жаловалась я ему. Виктор что-то там говорил, что всё образумится. Он заберёт меня из приюта. Надо только потерпеть. Так даже лучше.

Конечно, лучше!

Я договорилась с директрисой, что прибуду к ним только с небольшим количеством личных вещей в понедельник. У меня еще два дня! Это не так уж и мало. Дома я потребовала:

— Мне дали разрешение в опеке на снятие МОИХ денег. Ты должна мне снять двадцать тысяч.

— Зачем? – спросила маман.

— Мне нужно к школе подготовиться.

— Я за каждую копейку из этих денег должна отчитываться. Так что напиши мне список, что тебе нужно, а буду решать, сколько снять, – ответила она. Гадина, даже денег мне снять не хочет. Это же МОИ деньги.

Потом я встретилась с Денисом. Сначала он начал уговаривать меня помириться с маман.

— Нет, пусть выходит замуж. Я не буду ей мешать, – с горечью сказала я. Потом и Денис мне тоже пообещал что-нибудь придумать.

Вечером я написала Жене: «Сестричка, я не знаю, что мне делать, помоги». Она почти сразу ответила: «Приезжай». Денис согласился со мной поехать. Осталась одна большая вечная проблема – деньги. Но и с этим я справилась. Нашла у маман заначку – три косаря. Прилично. Мне хватит, да ещё и с запасом.

Утром я проснулась очень рано и выскользнула из дома. Мы с Денисом поехали также, как с маман, на такси к Жене и бабушке Свете. Бабушка Света встретила меня совсем по-другому. Она меня целовала, обнимала, все время причитая:

— Я не могла тебя видеть раньше, потому что твоя приёмная мама меня судами пугала. Если я появлюсь у вас дома, она в суд подаст за разглашение тайны усыновления…

Естественно, что они захотели меня забрать у маман. Я была счастлива: а как же по-другому? Ведь это моя РОДНАЯ, КРОВНАЯ семья.

Так вот в чём дело! Она не пускала ко мне мою бабушку родную и сестрёнку! Дрянь!

У Дениса тоже глаза были влажные. Нет, он не плакал, но столько в его взгляде было любви и нежности. Мой рыцарь!

Когда я вернулась домой, маман встретила меня вопросом:

— Где деньги?

С каким удовольствием я ей ответила:

— На дело потратила. Я была у бабушки Светы. Она меня забирает! Я поживу в приюте, пока она документы оформит, а потом меня заберёт моя РОДНАЯ семья.

— Ты хорошо подумала? – тихо спросила маман.

— Конечно, да! – с торжеством ответила я.

Маман заковыляла в свою комнату.

Я достала свою вышивку, долго на неё смотрела, потом упаковала и пошла к Денису. У его мамы тоже день рождения, в один день с маман. Надо же, какое совпадение? Я решила подарить подарок для маман маме Дениса.

Я подарила картину раньше времени, но я объяснила ей, что в день рождения я пойду в приют. Как жалела меня мама Дениса.

— Деточка, я даже представить себе не могу, чтобы из-за мужчины ребёнка в приют отдают. Этого просто быть не может! Может мне документы на опеку оформить? – причитая, спрашивала она меня.

— Меня моя бабушка заберёт, — уверенно ответила я.

В воскресенье я сунула маман книгу, которую купила в газетном киоске и ушла. Когда я вернулась, маман дома не было. Я думала, она отметит своё празднование юбилея в ресторане. Но она не отменила. Змея! Она же дочь теряет!!

Я весь вечер просидела дома, плакала. Мне было немного жаль расставаться со своей комнатой, с Молли. Но жить с человеком, которого я ненавижу, который испортил всю мою жизнь, я больше не могла.

Маман вернулась не так поздно вместе с Иваном. Иван подсел ко мне, стал спрашивать меня о причине моего решения.

— Я ТАК решила, – ответила я.

— Но она ведь может не простить тебя, – грустно сказал он.

— Она не только простит меня, но ещё будет уговаривать вернуться меня. А я не вер-нусь. – Вот так по слогам я произнесла это слово.

Наступило утро. Мне позвонила бабушка Света. Я подошла к зеркалу в комнате, где возлежала маман, да уже не маман, а просто опекун.

Бабушка Света сетовала, что скоро наступит зима.

— Да, скоро наступит зима, – повторила я. В зеркало я смотрела, как отреагирует мой опекун. А она сидит и книжку читает. Никакой реакции.

— Да, я буду ждать.

Опекун вызвала такси, а я пошла пешком, бросив ей:

— В приюте встретимся.

В приюте с нами беседовала директриса. У опекуна тихо текли слёзы. Вид у неё был какой-то жалкий.

— Я к вам ненадолго. Меня скоро заберут родственники. У меня столько родни!

— Ты бы так не надеялась. Я много лет тут работаю. Всякое бывает, – сказала директриса.

— А меня заберут, можете не сомневаться.

Опекун написала заявление. Я смотрела, что она пишет. Надо же причина – «отсутствие  взаимопонимания». Уже уверенно я поставила свою подпись. Какая разница, какая причина?

Напоследок опекун сказал мне:

— Я очень надеюсь, что ты станешь честным порядочным человеком.

Потом она развернулась и ушла. А меня отвели в изолятор. У меня забрали все вещи, даже пилочку для ногтей. Я осталась одна. Какой ужас! Я буду одна в изоляторе целую неделю. Я дала волю слезам. Закралось сомнение, а правильно ли я сделала? Но я гнала от себя эти трусливые мысли. Конечно, правильно!

Через три дня я беседовала с директрисой:

— Я же из приличной семьи пришла! Почему вы меня в изоляторе держите?

— Таков порядок, – ответила она мне.

Я была в ужасе, мне скоро надо было идти в школу. В новую школу! От этой мысли у меня всё холодело внутри. Ведь теперь я должна идти в школу из приюта! Что обо мне подумают мои новые одноклассники?

Тогда я написала опекуну сообщение: «Как тебе там поживается без меня?». Пришел ответ: «А тебе?» «Больно… невыносимо…», – ответила я. «Мне тоже больно». «Ты меня должна забрать не позже понедельника. Мне нельзя тут дольше быть», – написала я. Она мне не ответила.

Когда меня перевели в общее помещение, жизнь в приюте оказалась очень даже неплохой. Меня все жалели, такую хорошую девочку отдала такая плохая женщина. В чём же причина? Я всем сказала, что она замуж вышла. Какой кошмар! В семье ребенок помешал! Ну и что, что это всё я выдумала. Все же поверили. Какие доверчивые люди!

В школе оказалось тоже всё очень даже ничего. Я там тоже рассказала про замужество мамы. Там тоже все недоумевали: как так может поступить женщина? Я оказалась в классе самой умной, красивой. Меня все хвалили. Я стала получать четвёрки и пятёрки. Вот бы опекун узнала, и те, старые учителя! Мне было удивительно, что я могу получать такие хорошие отметки. Только в школу приходилось ходить под конвоем – с соцработником.

В приюте было очень много малышей, а взрослых детей, как я оказалось всего трое. Мы сразу поделили малышей, стали играть в дочки-матери. Моя дочка Алинка была лучше всех. Такая ласковая. Она так крепко меня обнимала, а я нежно целовала её в макушку. Когда мы с Денисом поженимся, то обязательно заберём её. Вот я стану настоящей мамой для неё. Денис приходил ко мне, правда, редко, только по выходным. Он меня целовал, а я ему говорила:

— Ты же мужчина, придумай что-нибудь.

Но что он может придумать? Что-то не клеилось теперь у нас, а что – я понять не могла.

Я часто вспоминала свою комнату, свою одежду, Молли. Мне так хотелось поваляться на диване в одиночестве перед телевизором. Я не скрою, мне очень хотелось домой. Но я ждала, что опекун должен попросить у меня прощения. Он должен просить меня вернуться. Сама я этого делать не буду.

Мы готовили праздники. Я снова стала заниматься пением. Меня готовили к выступлению. Вот только платья у меня подходящего не было. А дома есть такое платье, бирюзовое, крепдешиновое. Оно мне очень шло. Тогда я попросила директрису забрать его у опекуна.

— А ты сама сходи. Как раз с мамой поговоришь.

— Она мне не мама. Она – опекун.

А почему бы и не сходить? Как раз я бы посмотрела, как она там поживает без меня.

Я написала ей сообщение. Мы договорились.

После школы с соцработником, совсем молоденькой девушкой, мы поехали ко мне домой. Конечно, я сильно нервничала.

— А вдруг она какие-нибудь вопросы задаст, а я не смогу ответить? – беспокоилась я.

— А ты скажи, что у тебя есть право на них не отвечать.

Вот как! Так и скажу. Даже обязательно скажу!

Я зашла в квартиру. Естественно, первой меня встретила Молли. Она от радости так прыгала, что у меня защемило сердце.

— Привет собачина! – радостно сказала я. Тут я увидела опекуна:

— Здравствуйте, – несколько высокомерно произнесла я.

— Здравствуй, – на лице ни тени раскаянья или сожаления. Такое спокойное лицо. Мне захотелось её ударить, закричать на неё. Но я не могла этого сделать.

— Я могу забрать некоторые СВОИ вещи? – вежливо спросила я.

— Они твои, забирай, – также спокойно ответила Она.

Я стала собирать некоторые вещи.

— Как ты поживаешь? – Спросила Она.

— Спасибо, хорошо.

— Как успехи в школе?

— Спасибо, хорошо.

— Какие планы на будущее? – не унималась Она. Вот он тот вопрос, на который я так эффектно отвечу.

— Я имею право Вам не отвечать на этот вопрос, – я специально сделала акцент на слове «Вам». Пусть знает, Она мне больше НИКТО.

Мы удалились, вежливо поблагодарив за вещи.

Она-то спокойна. А у меня все кипело внутри. Актриса! Делает вид, что ей все равно! Ненавижу!

В этот день у меня состоялся разговор с директрисой:

— Как прошла встреча?

— Никак, – закричала я, – Я её видеть не хочу. Когда она от меня полный отказ напишет?

— А ты можешь и сама написать. Тебе же пятнадцать лет.

Правильно, вот и напишу. Я сама от неё откажусь! Пусть потом мучается! Я тут же села и написала отказ от приёмной семьи. А причину указала, как Она, – «из-за отсутствия взаимопонимания». Вот так!

Я тут же ей написала сообщение: «У тебя больше нет дочери. Я написала отказ от тебя. Теперь тебе никто не будет трепать нервы». Странно, но ответ пришел быстро: «Я хотела подарить тебе счастливое детство, показать мир, а ты не ту дорогу выбрала. В моём сердце ты навсегда останешься дочерью…». Пусть теперь пишет что хочет, думает, что хочет. А её в моем сердце больше нет!!

Я ждала звонка от бабушки Светы и Жени. Я много раз пыталась им дозвониться, но слышала одно и то же: «Телефон абонента не доступен». Что это? Они передумали? Или что-то случилось? Я пыталась связаться с Женей по VK, но она больше не выходит на свою страницу. Я вспомнила, как я ждала бабушку Свету в детском доме. Как я часто смотрела в окно. Каждая фигурка человека, входящего в калитку детского дома, казалась мне очень похожей на бабушку Свету. Она не пришла тогда. А как я Женю ждала… Я ей подарок приготовила… Телефон был также недоступен.

Время летело быстро. Пока готовились документы в детский дом, я везде блистала: и в школе, и в приюте. Я стала прилежной ученицей, выступала на всех праздниках. А праздников-то сколько было! Каждую неделю в приюте были какие-нибудь интересные события. Даже байкеры приезжали! Я сидела на таком крутом мотоцикле! Когда-нибудь у меня обязательно будет такой же и даже круче.

Одна мысль меня просто терзала: я панически боялась детского дома, хотя мне пообещали, что меня определят в детский дом в моём городе. Оказалось, что я почти забыла тот детский дом, детский дом моего детства. Остались лишь какие-то пятна воспоминаний, какие-то отдельные сцены той жизни.

Накануне отъезда в детдом пришло сообщение от Дениса: «Я тебя люблю, и буду любить. Но мне с детдомовской не по пути. Прости». Сказать, что я была  в шоке, этого мало. Я была так потрясена, что даже не могла плакать. Вспомнились и слова маман: «Дай Бог, чтобы Денис оказался твоим спутником жизни. Время покажет. Но чаще всего ранние браки ничем не заканчиваются». Время покажет… Уже показало… Так быстро показало… Он же клялся мне в вечной любви… Как я там буду жить без него, без мамы? Мама… Как я виновата перед тобой… Нет, надо гнать эти мысли. Я справлюсь! Я сильная! Я всё правильно сделала!

Меня привезли в детдом. Опять мне показалось, что я просто смотрю какой-то фильм, и я играю в нем главную роль. Съёмки скоро закончатся, и я пойду домой. Обниму маму крепко-крепко, расцелую Молли. Пойду к Машеньке в гости, её тоже буду целовать…

Меня водили по детдому, показывали группу, столовую, гостиную… Когда это было со мной? Когда закончится этот ужасный фильм?

Детдом оказался шикарным. Каждая группа похожа на трехкомнатную квартиру. Даже маленькая кухонька была с холодильником, микроволновкой. В спальнях жили  по две девочки: одна взрослая, а одна – помладше. Со мной будет жить девятилетняя Вероника. Опять это имя. Я его так ненавижу. Но девчонка оказалась хорошая, послушная, ласковая.

Я упала на кровать и тупо уставилась в потолок. Перед глазами мелькали кадры другого фильма: вот мы с мамой катаемся на яхте. Мы смеёмся. Недалеко от яхты плавали дельфины. Вот один выпрыгнул. Вот – сразу два. Да, они нам целое представление показывают, как в дельфинарии. А вот мы с мамой в горах, поднимаемся по канатной дороге. Под ногами пропасть. Где-то там внизу шумят деревья. Мне страшно. Мама держит меня за руку и улыбается. А вот мы просто гуляем по парку, катаемся на карусели. Я визжу от удовольствия… Мы такие счастливые! Всё время смеёмся… Мама, я так хочу к тебе… Как я раньше не поняла, что мой дом там, с мамой. Я хочу домой!

Что я лежу? Надо же что-то самой делать. Я буду искать выход, как мне вернуться домой. Долго ли это будет? Я не знаю. Я сделаю всё, чтобы оказаться дома с мамой, с мамочкой, с мамулей…

Я стряхнула оцепенение и стала действовать. Я создала себе новую страницу в одноклассниках. Взяла себе Ник – Наташа Ростова. А что? Классный Ник! Я даже маленькая любила этот фильм. Мне всегда казалось, что она похожа на меня: такая же тоненькая, романтичная. Я выставила несколько фотографий, где я такая счастливая, взрослая. Нашла мамину страницу и стала писать сообщение. Я думала долго. Как написать? Что должна сказать, чтобы она почувствовала, что меня НАДО забрать домой? Нет, она не должна знать, что мне ТАК плохо. Пальцы скользили по клавишам: «Здравствуй. Хочу извиниться за всё, что сделала. Но ты не думай, что извиняюсь, чтобы вернуться. Просто совесть очистить». Все, отправила. Теперь остается только ждать, что она ответит?

Эпилог

 Прошло несколько лет. Мы стояли с моей дорогой, любимой мамулей на могиле Той, моей кровной мамы. Я положила цветы и конфеты на холодную могильную плиту. Вспомнила свою жгучую ненависть к ней. Прислушалась к своим чувствам, ища остатки сжигающей меня и мою жизнь ненависти. И улыбнулась. Нет её! Я почувствовала нахлынувшую благодарность к ней. Она подарила мне жизнь, она родила меня такую красивую, здоровую. Видела бы ты меня сейчас… Да, я не стала певицей, о чём так мечтала в детстве. Я стала просто хорошим, успешным Человеком. Дома меня ждут любящий муж и маленький сынишка. Я представила, как мой цыплёночек бежит ко мне на встречу, распахнув свои маленькие ручонки. Белые зубки сверкают в счастливой улыбке. «Мама!» — радостно щебечет он. Я обнимаю его, нежно целую в его мягкую, ещё пахнущую молочком макушку. Любовь наполняет моё сердце, всю мою душу.

Я повернулась к моей МАМЕ, обняла её и тихо так зашептала: «Спасибо тебе, родная моя, за твою любовь, за безграничное терпение, всепрощение. Спасибо тебе за то, что ты меня ни разу не предала, не отвергла. Спасибо тебе за ВСЁ!»

Поделиться:


Галина Соломатина. Дорога в родной дом: 17 комментариев

      • Книга обалденная. Спасибо за прекрасные эмоции. Характер и эмоции ребенка были переданы в полной мере. Рада что книга со счастливым концом.

  1. Очень легко читается. Жизненно. Я работа в социальном приюте для детей и подростков, много знаю о детях из неблагополучных семей. именно таких произведений должно быть больше. Можно рекомендовать для прочтения в семье.

  2. Удивительно искренняя, поучительная и трогательно правдивая история взаимоотношений ребёнка и взрослого, готового на любые жертвы. Думаю, что она поможет многим семьям, взявших на воспитание детей. Это не только трудный путь отношений и, но и путь к личному счастью и радости.
    Советую всем, воспитывающим детей, прочитать эту книгу. Уверена, что она многих заставит задуматься и ценить, те моменты радости, которые нам дарят дети! Желаю удачи автору!

  3. Здравствуйте, Галина Николаевна! Спасибо за откровенную и правдивую историю! Сложно завоевать доверие ребенка, травмированного матерью-алкоголичкой и жизнью в детском доме, несмотря на хорошее отношение воспитателей. И как сложно самому ребенку ,не имеющему базового доверия к миру, присвоить чувство безопасности в новой семье. Проплакала две ночи подряд , пока читала Вашу повесть. Физически ощущала боль материнского сердца и страх маленькой девочки.
    «А я кричала и кричала до хрипоты: «Мама! Мама!! Где ты?»
    — Я здесь, – обнимая меня, успокаивала мама, – Всё хорошо. Не плачь.»
    Сколько любви, тепла, душевных сил и жизненной мудрости было вложено в маленького человека, которому изначально судьба отсыпала столько несчастий. Благодарю Вас бесконечно ❤.

    • Катя, спасибо за такой эмоциональный отзыв. Я рада, что моя повесть затронула Ваше сердце

  4. Очень поучительная история непростых взаимоотношений взрослого человека, желающего помочь маленькой девочке,а потом и подростку обрести семью и самого себя и так сложен этот путь для них обеих, что некоторые фразы вонзаются в сердце как острые иглы, вызывая жгучую боль за них обеих. И не понятно за кого больнее:за маму, маман,опекуна или за эту дерзкую, но такую несчастную девчонку с такой непростой судьбой. Пусть Господь Бог благословит их обеих и подарит им СЧАСТЬЕ и ЛЮБОВЬ.

  5. Очень полезная и нужная книга. Можно рекомендовать как будущим замещающим родителям, так и специалистам из органов опеки.

  6. Галина Николаевна, запоем прочла повесть….
    Люблю сюжеты, раскрывающие внутренний, многогранный мир человека, с его сложными и порой непонятными мыслями, чувствами, эмоциями…
    С особой тщательностью показан автором этот сложный многоликий и противоречивый внутренний мир ребенка, мне кажется, в сюжете повести нашел свое отражение глубоко личный опыт Галины Николаевны, сокровенное, индивидуальное и тонкое передала автор в своей повести.
    На мой взгляд, Галина Николаевна смогла передать читателю «хрустальный» мир детской души. Много полезного, практического заложено в сюжете для нас взрослых, позволяющее изнутри увидеть переживания формирующейся личности.
    Как ясно нам указано на наши ошибки! Особенно профессиональных людей, да, ошибки учителей менее заметны, но стоят не менее дорого, чем ошибки врачей.
    Творческих успехов!

  7. Эта книга о хрупкой и ранимой детской душе. Мы только говорим о счастливом детстве, но жизнь порой бывает очень жестока. Вспоминается фильм Ролана Быкова “Чучело”, где главная героиня переживает и травлю, и предательство в столь юном возрасте. Не секрет, что дети, объединившись, бывают очень жестоки к своим сверстникам. Как быть им, изгоям? Где искать защиты? Конечно же, в своей семье, у мамы. Но этого не достаточно. Любящая мама не может защитить своего ребенка, изолировав его от общества. А сам ребенок может быть не настолько сильным, чтобы, следуя советам мамы, выдерживать все эти удары судьбы. Душа может просто не выдержать, сломаться.
    Это большое счастье, когда рядом с нашими детьми помимо любящей семьи находятся мудрые педагоги, психологи, даже просто соседи… Но таких ли людей встретила Тома в своей жизни? Кто ее, как зверька, загнал в угол? Дети? А, быть может, взрослые? Я обращаюсь ко всем тем, кто по долгу службы работает с детьми: будьте профессионалами, берегите ранимые души детей. И нет разницы родной это ребенок или приемный. Это НАШИ дети!
    Большое спасибо автору, что она в своей книге затронула столь глобальную проблему.

  8. Живу в Америке и, желая почитать русских авторов, случайно наткнулась на повесть. Сюжет захватил так, что оторваться было нельзя! Сразу вернулось ощущение жизни на Родине, вспомнились школьные и семейные проблемы. Обращает на себя внимание полное принятие автором всех персонажей повествования. Нет никакого осуждения. Никто не описан как положительный или отрицательный герой. Тем самым автор дал возможность читателю самому решить кто прав и кто виноват, и что дальше делать. Бесконечную боль вызывает женщина, решившая воспитать чужого ребёнка и оставшаяся один на один с этой проблемой! Может быть педагоги, психологи, чиновники, прочитавшие эту повесть, задумаются, так ли они правы в отношении к таким особенным детям и родителям? Тема поднята интересная и не избитая! Хочется увидеть другие произведения писателя

  9. Читала повесть долго. Каждая глава оставляет впечатление отдельного законченного рассказа. Очень эмоциональная книга и без слез в момент прочтения никак не обошлось. Возможно потому, что переношу образ героев на лично знакомых людей. И потом, тема недоверия ребёнка к большому и страшному миру вокруг, да ещё через призму глубоких детских травм не может оставить любого взрослого человека равнодушным… Очень хочется прочитать продолжение книги, с непременно хорошим концом.

    Ещё хочется пожелать автору продолжать дарить своё душевное тепло деткам и их родителям. Ведь не бывает «чужих» детей, все они наши. Это идеал, к которому должно стремиться нормальное общество. Каждый человек должен учиться этому, воспитывать в себе это чувство. И конечно, это легче сделать, видя перед собой пример такого достойного человека, как Галина Николаевна. Спасибо Вам!

  10. Замечательная повесть. Читала долго, по главам. Вспоминая многие реальные факты из жизни. Каждая глава, как отдельный рассказ. Поразили сны Тамары, как остро все же ребёнок переживает детские травмы и сколько Любви нужно, чтобы их залечить.

    Спасибо автору за столь правдивую книгу. Дай Бог, чтобы все учились воспринимать всех детей как своих. Только так и должно быть в нормальном обществе.

    Желаю автору лёгкого пера и написать продолжение истории со счастливым концом!

  11. О данном произведении нужно начинать говорить со слова ПРОНЗИТЕЛЬНАЯ. В девочке узнаются все дети, которым не нашлось место в родной семье, до которых нет дела тем, кто по долгу службы признан обеспечит самые благоприятные условия. Эти дети такие — раздражают, мешают. Они неудобные, они противоречивые. В произведении описана ситуация когда никто, кроме мамы и девочки, не борется за семью как целое и возможное. Семья не выжерживает натиска извне и противоречий внутри. но каждому читающему хочется чтобы они справились, чтобы их кто-то поддержал. Немного нашего терпения и немного заботы и история других девочек, мальчиков может стать другой. Я приглашаю всех, кто хотя бы один день общался с приёмной семьёй, прочитать и задуматься. Дать этим детям время, шанс, наше понимание

Добавить комментарий для Татьяна Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *