Стихи Эрдни Эльдышева в переводах Юрия Щербакова

В №2 (1 марта – 30 апреля 2021 года) литературно-художественного журнала «Теегин герл», издающегося в столице Калмыкии, опубликована большая подборка стихотворений народного поэта Калмыкии Эрдни Эльдышева в переводах астраханского поэта Юрия Щербакова. Нашествие ковида застигло известного калмыцкого литератора в США, где он пребывает до сего дня. Поэтому часть его новых стихотворений посвящена заокеанской жизни. Калмыцкого и астраханского поэтов связывает давняя творческая дружба. Они много раз вместе принимали участие в различных литературных мероприятиях. Сейчас Эрдни Эльдышев готовит новую книгу стихотворений в переводах Юрия Щербакова.

ЭРДНИ ЭЛЬДЫШЕВ

НА БОРДВОКЕ* БРАЙТОН-БИЧ В ДЕКАБРЕ

В. Бутикову

Об одном у здешних чаек клич –

Чтоб задорней волны зашумели!

Океан глядит на Брайтон-Бич:

Солнце, многолюдие, веселье.

Гитарист поёт. Он увлечён

Юной мексиканочкой, и робко

Рядышком вздохнул аккордеон.

Русский вальс. Ну, как его? «На сопках…»

Где твоя Манчжурия, старик?

Попугай блажит отборным матом.

Ржут зеваки. И один калмык –

Это я – идёт с другим куда-то.

Говорим о юности своей.

Вот она – мираж – перед глазами.

Ветры атлантических степей

Принесли её сюда за нами,

Чтоб калмыцкая звучала речь,

Здесь, где языки, как будто соты, –

Без числа. Темнеет. Вместо свеч –

Огоньки спешащих самолётов.

Там Европа, там граница, там –

И родное наше захолустье.

Мы вослед небесным огонькам

Долго смотрим с неизбывной грустью.

Телефон высвечивает зло:

На чабанских точках гибнут овцы.

Что нам это здешнее тепло,

Если сердце в степь родную рвётся…

Что нам атлантический уют,

Если там, в степи, где воет вьюга,

С голодухи овцы шерсть грызут,

Словно обезумев, друг у друга…

Брайтон-Бич. И знать не знает он,

Что такое зуд*. И слава Богу!

И уже совсем не телефон

Поднимает в дальнюю дорогу…

* Бордвок – деревянная набережная длиною около 4 км.

* Зуд (калм.) – бескормица

УТРО НА БРАЙТОН-БИЧ АВЕНЮ

Здесь смешение запахов головы дурит:

Кофе, розы, шампунь, хачапури.

Супермаркет «Ташкент» зазывает с фасада

«Ананасококосомангоавокадом»!

Здесь «Мосвидео» с «Санкт-Петербургом» – соседи.

Сколько книг здесь, готовых со мною к беседе!

А не хватит их – Боже, в каком же мы веке! –

Здесь распахнуты двери библиотеки!

Как она стеснена вещевыми рядами,

Где торгуют рубахами и башмаками!

На машинах сюда не спешат за обновкой,

У авто здесь такие проблемы с парковкой…

Обгоняешь небрежно пешком их потоки.

У железной реки потерялись истоки.

И грохочут над Брайтоном, «мерсов» резвее,

Поезда по высоким дорогам сабвея*.

Из-под моста сабвея к вам руку лопатой

Тянет за подаянием бомж бородатый.

На лице его хмуром – похмельная мука

И надежда: заметят дрожащую руку.

Здесь реклам разнородных смешались делянки:

Магазины, аптеки, цирюльни и банки.

Здесь в харчевнях есть всё – до узбекского плова!

Лососина, шашлык, крабы… Как, вы готовы?

Нужно ль вашей душе это вот изобилье?

Вместо этих щедрот обрести бы мне крылья.

Чтобы с имени Кеннеди аэродрома

Улететь поскорее в Россию мне, к дому.

Знаю точно, свершится заветное чудо:

Иноземную жизнь в Элисте я забуду.

Запах кофе запомню, сабвей непременно

И улыбку Нармы. Да, земляк мой Цеденов,

Что гулял по утрам с Барни, маленьким шпицем,

Обязательно где-то в степи мне приснится!

Брайтон-Бич. Там мои отраженья-картинки

Растворятся в витринах «Джембро»* и «Калинки»*…

*Сабвей – метро

*«Калинка», «Джембро» – магазины на Брайтон-Бич

КИНГ-КОНГ

В манхеттенском сквере – заморское чудо,

Точнее, чудовище из Голливуда.

Туристы сюда устремляются рьяно –

За селфи с гигантскою обезьяной.

Могучий Кинг-Конг над несметной толпою

Задумчиво в небо глядит голубое.

Насколько же зверь из кино человечней,

Чем жадно глазеющий люд бессердечный!

Меж злом и добром здесь проходит граница.

Кинг-Конг, милосердию как научиться?

В БРУКЛИНСКОМ ГОСПИТАЛЕ

Здесь люди и предметы все залиты

Стерильной медицинской белизной.

Индиец Шарма – доктор знаменитый –

Задумчиво колдует надо мной.

Следит, как кроха-стент ползёт по венам

Туда, где сердце было до сих пор.

На месте? Для его биений сцена

Сегодня – хладнокровный монитор.

Здесь только тело, я ж – в селе далёком,

Там, где прошли степного детства дни.

Родители… Я, занесённый роком

За океан, не старше ль, чем они?

Осталась где-то там былая вера

В то, что поэты родине нужны.

Где униженью стихотворцев мера?

Я больше краем не горжусь степным…

Калмыкия. Печали и невзгоды.

Мать стала мачехою… Кто же виноват,

Что дети от уродливой свободы

Бегут, куда глаза глядят?

Где сыновья? Становится пустыней

Без них степная горькая земля.

Её не любят, видно, те, кто ныне

Без пользы суетятся у руля…

Врачи, спасибо вам за то, что с боем

Сумели разорвать вы смерти сеть,

За то, что мне даровано судьбою

Не на чужбине – дома умереть…

ВСТРЕЧА

Художнику Эдуарду Сангаджиеву

Земляк мой, элистинец, мы с тобою,

Как в анекдоте, – это ли не дичь! –

Нос к носу были сведены судьбою

Не где-нибудь – на шумной Брайтон-Бич!

Добро и свет несущий щедро людям

На каждом с Божьей помощью холсте,

И я, поэт, мечтаем: скоро будем

Не в Бруклине, а в милой Элисте!

Рядом с тобою, друг, я будто чую,

Что на мгновенье оказался там,

Где взглядом не окинуть ширь степную,

Где так привольно родины цветам –

Тюльпанам, полыхающим весною!

О, это чудо вековой красы!

Стоишь ты тоже там рядом со мною

И тихо улыбаешься в усы.

…Чужое небо. Поезда сабвея

Грохочут над потоками машин,

Над толпами людскими. Суховеем

Чужая жизнь стегает двух мужчин.

Что нам «Net Cost», когда отдать готовы

Весь супермаркет, только чтоб опять,

Как воздухом, родным калмыцким словом

На элистинской улице дышать…

ЛЕТО 2020 ГОДА

Тернистый путь, Калмыкия моя,

Ты молоком кропишь под небосводом.

Степных бурханов* вольные края,

Как чётки, здесь перебирают годы.

О, как лицо обветрено твоё,

Морщины лет его избороздили.

Глаза поблекли. А волос смольё

От седины никто спасти не в силе…

Жжёт грудь твою забвенья суховей,

Былая слава саранчой подмята

Беспамятства и злобы. Век-злодей

Крадёт язык твой, что дороже злата.

Судьбы твоей безумный аранзал*

Рвёт удила, летя из были в небыль.

Да будет краткой над тобой гроза!

Да будешь вечна ты под синим небом!

* Бурхан (калм.) – изображение божества.

* Аранзал (калм.) – эпический конь

МОЙ ЯЗЫК

Язык мой, древний и родной,

Я знаю, на заре времён

Ты ширью вольною степной

И ветра песнею рождён!

И с колыбели ты – батыр!

Тебя из памятной земли

На копьях, покоряя мир,

Ойраты-предки принесли.

Джунгария, Алтай, Кавказ,

Калаус, Волга и Урал –

Везде твой раздавался глас,

Аж до Парижа долетал!

Узнали клич твой: «Уралан!»

Крепость Молин и Сталинград.

Ты для того калмыкам дан,

Чтоб «Джангара» светился лад!

Когда войны пылали дни,

И враг был у донских ворот,

Воскликнул Деликов Эрдни:

«Не отступает мой народ!»

Твои прекрасные черты

Секла сибирская пурга.

Но силой духа выжил ты

И вновь звучишь у очага.

Не верю, что пришёл закат

Сегодня, солнце наше, твой.

Ведь без тебя и брат – не брат,

И друг – не друг в стране чужой!

Степь без твоих лучей умрёт,

Дорожной пылью станем мы.

Тебя утративши, народ

Навеки рухнет в царство тьмы.

Нет! Верю, выжить суждено

На ледяных ветрах эпох

Тебе, язык, тебе, родной!

Ты – наше знамя! Ты – наш Бог!

РОДНОМУ ЯЗЫКУ

Родной язык, ты – песенное чудо,

Колодец, из которого народ

Историю свою и мудрость Будды

Живой водою каждый миг берёт!

Родной язык, ты – словно пуповина,

Которой навсегда с родной землёй

Судьба калмыков связана. Едины

Мы крепостью твоею вековой!

Родной язык, что делать? Молодые

Тебя меняют на чужую речь…

Как объяснить им истины простые:

Тебя сберечь – значит народ сберечь!

Родной язык, иные поколенья

Не оставляй в безверия огне

И помоги найти в траве забвенья

Тропинку к Бумбе* – солнечной стране!

* Бумба (калм.) – волшебная страна, где происходит действие эпоса «Джангар»

* * *

Пузырится рубаха, и ветер – в лицо!

Мчится всадник туда, где степной океан

Взял сиреневой дымкой в сплошное кольцо

Сладко дремлющий остров – старинный курган.

Стук копыт – словно сердца горячего стук!

Сросся с юношей рыжий скакун-аранзал.

Что влечёт их? Кургана таинственный круг?

А не девушки ль той золотые глаза,

Что в селе за курганом для счастья живёт?

К ней наездник летит, обгоняя мечту!

Вдруг да солнце покинет сейчас небосвод,

Чтобы первым увидеть её красоту!

ЖУРАВЛИ, УТОНУВШИЕ В НЕБЕ

Андрею Манджиеву

Помнит синее море, как в тридцать девятом

Провожало защитников нашей земли.

Как по берегу строем ещё не солдаты –

Новобранцы зелёные весело шли.

Ни один из мальчишек домой не вернётся

Никогда… И, предчувствуя это, не зря

Всё тянулся к родне, как подсолнух за солнцем,

Твой задумчивый дядя – Кекшинов Гаря.

И в селенье Намту продолжения рода

Не дождётся отныне никто, никогда.

А потом в декабре сорок третьего года

Все надежды развеет по ветру беда…

И родные твои там, в сибирском изгнанье

Улетят навсегда от калмыцкой земли.

И в чужих небесах, за неведомой гранью

Прокурлычут печально о них журавли.

Ты их видишь, мой друг стародавний, сквозь слёзы

В журавлях, что над морем летят не спеша.

Ты стоишь и молчишь: от сибирских морозов

Не оттаяла, видно, калмыка душа…

КОБУКСАР – ГОРОД ДЖАНГАРА

В этом городе «Джангар» великий родился когда-то.

Здесь волшебные горы и степи хранят его славу.

Здесь простор и раздолье, что сердцу кочевника святы.

Цвета ясного неба озёра лежат здесь на шёлковых травах.

Всё здесь Джангаром дышит, как в древнем народном сказанье.

В Кобуксаре, хранимом под солнцем столетья богами,

Чудо-памятник есть богатырским чудесным заветным деяньям.

Но дороже всего здесь не он – благодарная вечная память.

Вижу я наяву, как пирует здесь Джангар в кибитке походной.

И жена его, Ага Шавдал, красотою восходу подобная, рядом.

И двенадцать воителей славных, из души появившись народной,

С ханом Джангаром здесь, с верным другом и светлым их братом.

Здесь готов Аранзал на хозяина зов появиться в любую минуту.

Он для Джангара меч богатырский опять принесёт, если надо.

…На мою Элисту этот маленький город похож почему-то.

Не обличием внешним, а духом, который, не зная преграды,

В аромате полыни опять оживает и в смуглых обветренных лицах,

И в родном языке, что всему дорогому на свете основа:

Наставлениям бабушки, песне, которой всё литься и литься,

Разнося над священной землёю заветное «Джангара» слово.

КАЛМЫЦКИМ ПОЭТАМ

Мои учителя, калмыцкие поэты,

Спасибо за судьбой дарованные дни,

Когда делились вы со мной заветным светом

Души, что широтой нашей степи сродни!

За верность языку, что твёрже всех металлов,

За прямоту судьбой отмеренных дорог.

Учили вы меня, степные аксакалы,

Чтоб Слово, как клинок священный, я берёг.

Терпенье и добро – они порой суровы,

Чтоб дать ученику один закон простой:

«Запомни: никогда без языка родного

Земле твоих отцов уже не быть родной!»

Обязан быть поэт не только храбрым – пылким!

Такими были вы за Родину в бою,

Такими были вы в несправедливой ссылке,

Храня в больших сердцах родную степь свою.

И не забыть вовек те главные уроки,

Хотя давным-давно они уже в былом.

О, как взлетали ввысь стихов заветных строки

Моих учителей за дружеским столом!

Давно уже унёс эпохи той приметы

Злой ветер перемен совсем иных времён.

Но помогают жить великие заветы,

Которыми мой путь по свету осенён.

Степные мудрецы, вожди родного Слова,

Я счастлив оттого, что вы в душе моей

Остались навсегда. За вас бокал свой снова

Сегодня подниму, как за живых друзей!

Покуда я пою – со мною ваши песни,

Как вечный аромат полыни молодой!

Учителя мои, ещё споём мы вместе,

Оставшись навсегда в нашей земле святой…

ПАМЯТНИК УБАШИ ХАНУ В ЭЛИСТЕ

Убаши, хан калмыцкий, чьё имя навеки

Высочайше указано было забыть,

Оживили тебя горькой памяти реки,

Что сумели наносы забвения смыть.

Кровь и слёзы – таким ты остался для многих,

И они до сих пор проклинают тебя

За деянье твоё: по неверной дороге

Ты повёл свой народ, чуть не весь погубя…

Было так: повелела однажды царица

Иностранцев на Волге привольной селить.

А калмыкам указ – лишь в степи находиться

И к речным берегам впредь не сметь выходить.

Хлеб – и тот покупать лишь в указанном месте,

Разбивая кочевья в безводной степи.

Ждать недолго пришлось. Вот и чёрные вести:

Страшный голод, как враг, в нашу землю вступил.

Хан собрал на совет своих верных нойонов:

– Как лихую судьбу поворачивать вспять?

Нам, потомкам ойратов, по новым законам

На земле наших предков не жить – умирать!

Мы – свободный народ, почитающий Будду,

И для нас смерти нет, мы родимся опять!

Неужели терпеть? Нас, воителей, будут,

Как степных куропаток отныне щипать?

От Церена Доржи, от любимого дяди

Хан услышал собравшихся общий ответ:

– Погибает народ, и спасения ради,

Мы уходим, иного решения нет!

«Наш народ верной службой России гордится,

Сколько пролито крови в боях за неё!

Щедро платит нам матушка-императрица –

Вон как славит её по степи вороньё!» –

С этой горькою думою, как гордая птица,

К Волге конь богатырский владыку несёт.

Напоследок бы сладкой водою умыться!

Но закована Волга родимая в лёд…

Ты умрёшь молодым на чужбине далёкой.

Не поможет воскреснуть родная река

Ни тебе, ни калмыкам твоим на Востоке,

Где Балхаш обагрится их кровью… Века

Будут сыпать проклятья ушедшим вдогонку

За калмыцкого ханства погибельный путь.

И твоим, Убуши, обречённым потомкам

Славы предков уже никогда не вернуть.

Тот, кто памятник твой в Элисте больше года,

Видно, помня об этом, держал взаперти,

То ли просто боялся протестов народа,

То ли тех, кто повыше, боялся смутить.

Но решился. И вот на одной из окраин

Суетливо и наспех, совсем без души

Вдруг открыли его. То ли гость, то ль хозяин –

На родимой земле ты стоишь, Убуши…

Ты вернулся на Родину не для того ли,

Чтоб увидеть с коня то, что вижу и я:

Как калмыки в погоне за лучшею долей

Покидают сегодня родные края…

КУРГАН КУНЖАТН ГЕЛЮНГА

(Рассказ Андрея Кекшинова)

Гунжатн гелюнг был старцем светлым.

Мудрец, он жизнь не торопил.

И к синю морю за советом

К нему ходили из степи.

За помощью к нему спешили,

И он лечил и вразумлял.

Его великой доброй силе

Повиновалась мать-земля.

Уже готовясь стать бурханом*,

Прожив на ней сто восемь лет,

О том, что ждёт народ, – о главном

Оставил предсказанья свет.

«Синь-море скоро обмелеет,

Подобно совести людской.

И белый царь падёт. Злодеи

В крови утопят ваш покой.

О, время чёрного разгула,

Где веру в Будду запретят!

Падут гелюнги и хурулы,

Пойдёт войной на брата брат.

Потом над сирою страною

Взметнётся новая волна.

Всё племя горькое степное

С родимых мест смахнёт война.

Тем, кто вернётся, доведётся –

Где были осетров пути –

Недолго под калмыцким солнцем,

В степи родной овец пасти.

Настанет смута, и Синь-море

Границы меж добром и злом

Размоет, чтоб калмыков вскоре

По белу свету разнесло».

И день, и час своей кончины

Великий старец предсказал,

В сердца людей вошла кручина,

И слёзы горькие – в глаза.

Ушёл гелюнг с чудесным даром,

Унёс познаний глубину.

И тело после Цаган Сара

Нетленным было всю весну.

А прах его в степном кургане

Был земляками погребён.

К нему Синь-море волны тянет,

Храня его священный сон.

Гелюнг-провидец… Помнят люди,

Что было им предречено.

И наше бегство тоже будет?

Молюсь, чтоб не сбылось оно…

*стать бурханом – умереть.

МОЙ ПРЕДОК

Была тверда у пращура рука.

Дичь осторожна, только он хитрее.

И обагряли кровью торока*

Всегда его охотничьи трофеи.

Глаза, как будто щели, на лице,

Обветренном, скуластом, загорелом.

И слово предка – так о нём, бойце,

Пели в степи – не расходилось с делом!

Зря о героях песни не поют,

Они за доблесть ратную награда!

Он беспощаден был к врагам в бою,

Но сам он тоже не просил пощады!

Он с горсточкой батыров побеждал

Врагов неисчислимых злые стаи.

И смерти не боялся никогда,

Ойратом возродиться вновь мечтая!

О, пращур мой, ты степью овладел,

Но и она тобою овладела!

В согласии с ней жить – такой удел

Ты завещал нам. Только нет предела

Паденью нравов… Что же мы сейчас

В пустыню превратили степь, «ойраты»?

В тех, для кого свет памяти погас,

Душа мельчает быстро, без возврата…

*Торока – приторачивать тороками седла перекидную кожаную суму (у хорошего охотника торока были красными от крови добычи, означает возвратиться с добычей)

КАРТИНКА ИЗ ДЕТСТВА

Царапает вьюга когтями стекло,

Кидается с воем назад.

А в доме у нас и тепло, и светло,

И в печке поленья трещат.

Я сказки читаю. Там храбрый батыр –

Земли нашей знамя и щит –

Спасает от нечисти праведный мир

И верность народу хранит.

Врагов побеждает везде и всегда.

И знаю уже наперёд:

Заветного счастья живая вода

Батыра с невестою ждёт.

Как жаль, что навеки осталась в былом

Незнанья святая пора

Несказочной жизни, где лютое зло

Бывает сильнее добра…

ДРЕВО ПРЕДКОВ

Там, где кровью и потом землица родная полита,

Древо предков моих нерушимо растёт сквозь века.

Ему славы огонь высекают столетий копыта,

Чтоб пылал он, заветный, в широкой душе степняка.

В это древо вонзались забвенья смертельные стрелы,

Одолеть его тщились напрасно врагов племена.

Всем невзгодам назло в лютых битвах оно уцелело,

Хоть оставила раны на теле могучем война.

От клинков и от копий зарубки остались на древе,

Столько пуль и осколков терзали упрямую плоть!

Но напрасно тряслись мессершмитты в неправедном гневе –

Им и танкам со свастикой нашей общности не побороть!

Да, обуглены ветви, и сока глубинного слёзы

На стволе застывают, как будто горячая кровь.

Облетела листва на сибирских жестоких морозах…

Только завязь на древе упрямо рождается вновь!

Не древесные кольца, а предков моих поколенья

Крепче обручей держат могучую силу ствола.

И протяжные песни, и Будде святые моленья –

Древа память навеки корнями в себя вобрала.

Все мы листья твои, заповедное древо калмыков!

Под степными ветрами Всевышний нас всех уберёг.

Сёстры, братья мои – как же эта листва многолика!

Где-то в ней затерялся и мой неприметный листок…

КАЛМЫЦКИЙ ВЕРБЛЮД

Длинными могучими ногами топчет землю много лет верблюд.

По науке – «вьючное животное» – этого красавца все зовут.

Под густыми длинными ресницами мудрые глаза его глядят

В даль степную в пыльном душном мареве, где тысячелетия назад

Его предки тропы караванные истово топтали день-деньской.

Та же степь ковыльная, безбрежная, те же небеса над головой,

Как во времена далёких пращуров. Кочевая древняя судьба,

Где в кибитках кратко время отдыха, и опять – верблюжьи два горба.

Меж которых так уютно грезится седоку в пути через века.

Поступью верблюжьей измеряется время для калмыка-степняка.

В мирной жизни и в года военные у верблюда был почёт всегда.

Сколько вынес он, когда над родиной нависала страшная беда!

Как на нём бесстрашные наездники шли в атаки смело на врагов!

И Парижа улицы далёкого слышали его могучий рёв!

Попирал он с гордостью полотнища вражеских поверженных знамён.

Помним мы двадцать восьмую армию и его верблюжий батальон!

Водовозом был и бензовозом он, выполняя боевой приказ.

Сколько с поля боя наших раненых он в санбаты вывез, значит, спас!

А под Хулхутой бои жестокие были на экваторе войны…

Знаменитым Яшкою из Яшкуля – вот герой! – гордиться мы должны!

Пушками громя рейхсканцелярию, помнили бойцы: туда, в Берлин

Аж от Сталинграда те орудия притащил верблюд – верблюжий сын!

Чтоб от страха там, на Вильгельмштрассе главный человечества злодей

Сам с собой покончил в склепе-бункере, шёл через войну он столько дней…

Он – герой, не ведающий только о геройстве подлинном своём!

Что «корабль пустыни»! Мы, калмыки, – «Богатур степной» – его зовём!

Он не только в гордом монументе, что парит над нашей Элистой,

Он в сердцах и в памяти народной навсегда – святыней родовой!

ЧАБАН

Июльский день сгорел почти дотла.

Здесь гостю уваженье и почёт –

Старик чабан привычно из котла

Дымящееся мясо достаёт.

Всё честь по чести, только в бороде

Лукавую усмешку прячет он:

– Бараньею лопаткою владей!

Ешь мясо вволю! Но – таков закон –

Ты пальцами сломать обязан кость!

Не можешь? Ну куда студенту с ней!

Силёнки мало? Ничего! Скорее злость

Шулюном* богатырским ты запей!

А это – чтоб моих достиг ты лет! –

Из чашки из своей достав кусок,

Он протянул мне. – А как станешь сед,

Попросишь у Небес ещё, сынок!

Когда всё это было? Не вчера?

Неужто Небеса просить пора?

*Шулюн – бульон

МОЕМУ ЧИТАТЕЛЮ

«Не нужны эпохе смрадной откровения поэта,

В степь уносит ветер-время бесполезные слова».

Но прочёл письмо, и сразу злая безнадёжность эта

Облетела с ветки сердца, будто жухлая листва,

Чтобы завязи надежды родились в душе скорее,

Чтоб увидеть в небе снова синеву над головой,

Чтобы сгинули неверья, равнодушья суховеи,

Чтобы ливень очищенья напитал водой живой!

Мой читатель драгоценный, по высокому наитью

Вы письмом своим вернули в душу добрую весну!

Мой соавтор, мы отныне связаны незримой нитью,

Как степные две тропинки, что сливаются в одну…

Поделиться:


Стихи Эрдни Эльдышева в переводах Юрия Щербакова: 2 комментария

  1. Юрий Николаевич, большое спасибо! Ханчжанав, как говорят калмыки. Всё так точно и сочно. Всё такое близкое, родное… До слёз.

  2. Прекрасные переводы как всегда. Спасибо за Ваш высокий профессионализм, у нас есть уникальная возможность знакомить детей с творчеством поэтов разных национальностей.

Добавить комментарий для Ирина Ворох Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *