Эту, сугубо милицейскую «считалку», я впервые услышал в тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году, когда по воле высокого милицейского руководства в лице начальника РОВД, из простого милиционера с сержантскими лычками в одночасье переквалифицировался в зонального опера УГРО.    Кто не знает значения слова «зональник», тот никогда не поймёт сущность работы, которой сей милицейский чин занимается. А занимается он тем, что, сидя на вверенной ему «земле», несёт персональную ответственность за всё то, что на ней происходит.

Никого совершенно не волновало, какие планы зональный опер УГРО наметил на ближайший час, день и даже неделю. Но если на обслуживаемой им территории происходило что-то из рук вон выходящее, то все его личные планы летели в тартарары, и он, закусив удила, вынужден был мотаться по «земле», делая всё возможное и невозможное ради раскрытия этого самого «из рук вон выходящего».    В далёком 1975 году произошла история, о которой я хочу рассказать. На ту пору я почти год отпахал опером на одном из самых неспокойных в оперативном отношении участке под названием «Царев».  

  Есть в Астрахани такая часть города, с незапамятных времён покрывшая себя дурной славой. Одно лишь упоминание – «царевские» – вызывало смятение у простых обывателей и некую оторопь у крутых парней из других, не менее неблагополучных районов Астрахани, таких как «Кривуша», «Импанчин», «Ямгурчев», «Нахаловка». Да и сотрудники милиции без лишней надобности старались не появляться на «Цареве». Уж кто-кто, а они-то отлично знали, выезжая на рядовой звонок о семейном дебошире, живущем в одном из царевских закоулков, что сей выезд мог запросто повлечь куда более серьезные последствия, в том числе, связанные с применением табельного оружия. На ту пору милицейским начальством да и прокуратурой тоже не только не приветствовалась подобная стрельба, но и могла принести правоохранителям кучу неприятностей, вплоть до привлечения к уголовной ответственности.

Именно по этой причине в РОВД существовало правило – табельное оружие зональным операм не выдавать, а если и выдавать, то только лишь в тех случаях, когда они в составе оперативных групп выезжали на задержание вооружённых преступников, либо заступали на суточное дежурство по отделу.    Вот и приходилось операм, денно и нощно рыскающим по своей «земле» в поисках всякого рода злодеев, убийц, грабителей, наркоманов и прочей уголовной шушеры, надеяться на русское авось, свою собственную физическую силу да смекалку, которой им было не занимать.

   Так уж получилось, что вся моя изначальная оперская жизнь на «земле» замкнулась на опорный пункт милиции расположившийся в помещении городского автовокзала.   Сей автовокзал изначально таковым не был. В свое время, аккурат к девятисотлетию крещения Руси, духовенство Астраханской Епархии приняло решение о возведении в городе величественного храма, посвящённого данной дате. Местом для его возведения выбрали набережную царевского затона, одновременно служившего исадами Татарского базара и сточной канавой, соединяющей городской обводной канал, прорытый в девятнадцатом веке на деньги Варвация – астраханского купца и мецената греческого происхождения, с полноводной рекой Царев, одним из нисходящих рукавов Волги в черте города Астрахани.   

В тридцатые годы двадцатого столетия по воле советских правителей храм князя Владимира был занесён в список культовых объектов, подлежащих уничтожению, но что-то не срослось у исполнителей этого варварского приказа, и три попытки разрушить храм посредством его подрыва взрывчаткой, так и не увенчались успехом. Одна из стен храма покрылась мелкими трещинами, но сам он устоял. Единственное, что смогли тогда сделать воинствующие атеисты, так это сбросить с колокольни храма все колокола, дабы своим малиновым звоном они не могли напоминать народу о существовании духовного «опиума»…    А спустя полвека после торжественного открытия храма, на ту пору находящегося в весьма запущенном состоянии, было принято решение приспособить его под автовокзал областного подчинения. Там же, в одном из помещений на входе в храм, где в прежние времена продавали свечи, иконы, и прочую религиозную утварь, оборудовали комнату для участкового инспектора, обслуживающего обширную территорию от храма до реки Царев.   

Сказать что данный обслуживаемый участок был проблемным для правоохранительных органов, значит, ничего не сказать. Издревле основными жителями «Царева» были этнические татары, потомки тех самых татар, которых ещё Иван Грозный бил при присоединении Астраханского ханства к земле русской. Народ весьма своеобразный, непокорный к тычкам сверху, сам себе на уме, и, самое главное, чуть ли не каждый пятый ранее судим. Увидеть наркоманов, сидящих на корточках на перекрёстке улиц, «шабящих» анашу и прочую дурь, на Цареве было делом обыденным, и никто из местных жителей на это не обращал внимания, отлично понимая, что за простое замечание в адрес «чуфанщиков» запросто можно было лишиться нескольких зубов.  

Воровство, грабежи, разбои и прочие пороки общества в этом районе процветали пышным цветом, основательно снижая милицейскую статистику раскрываемости преступлений. Прежние оперативники уголовного розыска, обслуживавшие столь неспокойный участок, не задерживались на нём больше года и под любым благовидным предлогом переходили на другую милицейскую работу, в том числе, не связанную с оперативной деятельностью. От прежнего зонального опера, перешедшего на оперативую должность в спецкомендатуру, мне в наследство досталось три негласных сотрудника, которые, в свою очередь, тому были переданы на связь его предшественником.    Проститутка, кроме секса с первым попавшим в её поле зрения «кобелём», ничего иного не умевшая, да и не хотевшая делать. Престарелый торгаш с рынка Татарский базар, никогда не имевший реальных контактов с криминалом.

Среди этой «святой» троицы несколько особняком смотрелся третий сексот. В неполные семнадцать лет он совершил кражу досок со строящегося неподалёку от его дома детского сада. Попался с поличным, был осуждён на год лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора. Должных выводов не сделал, и вместо того, чтобы взяться за ум, решил попробовать себя на несколько иной преступной стезе.    В один из летних вечеров напал на возвращавшуюся с танцев девчушку. Пытался что-то объяснить ей, мол, понравилась она ему, но та, не поняв донжуановских порывов незадачливого ухажера, стала кричать во весь голос. Одним словом, дали парню три года лагерей за попытку взлома «лохматого» сейфа. Находясь в колонии, усилиями лагерных авторитетов «взломщик» переформатировался из мальчика в девочку. Ему даже кличку дали – «Нюся».    По воровским понятиям, ни один уважающий себя «урка» никогда не станет общаться с «опущенным», и уж тем более, иметь с ним какие-то деловые отношения. А коли так, то, уже находясь на воле, этот «добровольный» помощник милиции, не имеющий реальной возможности сбора оперативной информации о подучётном элементе, был «балластом» в оперативной работе, от которого я сразу же избавился, сдав его дело в архив. Чуть позже пришлось распрощаться и с остальными двумя агентами, а вербовочную работу на вверенном участке начинать практически с нуля.

И если в этом направлении спустя несколько месяцев я заимел кое-какие оперативные позиции, то именно автовокзал приносил мне кучу хлопот, разрешить которые одними агентами было просто невозможно. Да и как там можно было наладить эту самую агентурную работу, если за один световой день через автовокзал проходила многотысячная толпа пассажиров, а также вольноопределяющихся и праздношатающихся граждан, большей частью проживающих в отдаленных районах сельской местности.    Больше всего хлопот доставляли молодые парни, живущие в близлежащих к Астрахани селах Володаровка и Красный Яр, проходящие обучение в многочисленных астраханских ПТУ. Эту публику автовокзал притягивал к себе, словно магнит, где распив в компании себе подобных бутылку дешёвого портвейна или «Веры Матвеевны», они начинали искать приключения на свою задницу. Самыми безобидными для них развлечениями были навязчивое приставание к девушкам, «стрельба» сигарет у парней и выклянчивание мелочи, якобы на покупку билета до села. Но были случаи и посерьёзней, когда несовершеннолетние оболтусы брали на «гоп-стоп» какого-нибудь подвыпившего пассажира, дожидающегося своего рейсового автобуса.  

Разыскивать залётных грабителей посредством внедрения в их банды негласных сотрудников изначально было делом безнадежным. Орудуя в группе, они к своей «стае» посторонних на пушечный выстрел не подпускали. Находились и такие продвинутые злодеи, кто в своей преступной деятельности пользовался методами конспирации и даже разведки. Зная, что на территории автостанции в любой момент мог объявиться участковый или наряд ПМГ, они расставляли по всему её периметру «сигнальщиков», своевременно «семафоривших» своим подельникам о надвигающейся опасности.  

Летом 1975 года на автовокзале стали происходить странные вещи. Чуть ли не каждый день к участковому Саше Котенко подходили незадачливые пассажиры, у которых неизвестный жулик, а, может быть, и жулики, украли личные вещи, коими являлись сумки, портфели, дипломаты и даже чемоданы с личными вещами и продуктами питания. Практически во всех случаях это происходило в тот момент, когда дожидающийся рейсового автобуса пассажир, разморенный летним зноем, впадал в дрёму.    Когда количество подобных обращений перевалило за два десятка, руководство РОВД забило тревогу. «Висяки» существенно подпортили статистику раскрываемости преступлений в целом по району, за неполный месяц снизившейся на десять процентов. И это в самом начале второго полугодия. А что будет дальше? В те смутные дни все «шишки» достались мне – человеку, не сумевшему сбить волну преступности на обслуживаемом участке. Каждый день утренняя планёрка у начальника РОВД Уразалиева начиналась как по писаному сценарию – дежурный докладывал об очередной краже на автостанции, начальник поднимал меня со стула, требуя доклада о том, что мною предпринято для раскрытия преступлений.

А докладывать, собственно говоря, было нечего. Какой-либо закономерности в совершённых кражах не просматривалось, отпечатки преступника, если таковые и были, уносились злодеем вместе с похищенным имуществом, а потерпевшие ничего путного по поводу случившегося пояснить не могли. Словно невидимка завёлся на автостанции, которого в глаза никто не видел, а он изо дня в день продолжал совершать кражи. Когда у Уразалиева кончилось терпенье, он пригрозил мне, что если в ближайшие дни я не задержу неуловимого вора, то не видать мне очередного отпуска, как собственных ушей. И вообще, он ещё посмотрит, стоит ли меня дальше держать в занимаемой должности, если я не способен навести порядок на своей «земле».  

И тогда я попросил Уразалиева, чтобы он отпустил меня на трое суток в «свободное плавание», что на оперском языке называлось не иначе как «оперативным простором», освободив при этом от ежедневных посиделок в его кабинете. Свою просьбу я мотивировал тем, что преступник на автовокзале мог появиться в любое время, а, возможно, и по нескольку раз за день, подбирая себе подходящую жертву с наиболее ценным грузом. А коли так, то я сам на автовокзале должен был присутствовать с первого часа его работы и вплоть до закрытия. Одним словом, весь световой день.

   – Хорошо, я отпускаю вас ровно на три дня, – согласился Уразалиев, – но если за это время реального результата не будет, то разговаривать с вами мы будем уже о вашей профпригодности, со всеми вытекающими из этого последствиями.  

Есть в терминологии оперативно-розыскной деятельности понятие – «личный сыск». Это когда оперативный работник ведёт скрытое наблюдение за окружающей обстановкой или за конкретно взятым человеком, а также использует в своей повседневной работе дедуктивные методы расследования преступлений. В таких случаях ему приходится проявлять незаурядную наблюдательность, обострённое, можно сказать, звериное чутьё, в простонародье – «нюх», логическое мышление, и многие другие качества, при этом оставаясь незаметным для окружающих его людей, в том числе и для тех, за кем он ведёт скрытое наблюдение. Наиболее квалифицированные «сыскари» работают в оперативных подразделениях, специализирующихся на наружном наблюдении за фигурантами оперативных разработок, а также занимающихся поиском карманных воришек.

Вот этим и предстояло мне заниматься ближайшие три дня. В тот же день я встретился с участковым, и попросил у него запасной ключ от комнаты опорного пункта при автовокзале. Вечером завёз туда несколько комплектов одежды, в числе которых было двое брюк разных цветов, кроссовки, спортивное трико и несколько рубашек с короткими рукавами. А ещё я прихватил мужской парик, одолженный мне знакомым парикмахером, пару тёмных очков различных размеров, дипломат, толстенную папку для документов и сетку-авоську. Теперь у меня было всё необходимое для того, чтобы в течение дня я мог неоднократно изменять свою внешность, изображая праздно шатающегося бездельника или алкаша, собирающего на автовокзале пустые бутылки из-под пива и лимонада. А ещё я был пассажиром, дожидавшимся рейсового автобуса, или наоборот – человеком, только что приехавшим на рейсовом автобусе из села.

Рано утром следующего дня, ещё до открытия билетных касс, я пристроился в хвост очереди, образовавшейся возле одной из них. Внимательно наблюдая за происходящим в помещении автовокзала, ничего необычного не заметил. Накануне я опросил несколько потерпевших, однако, никто их них так и не смог ничего существенного рассказать о том, что необычного видел на автовокзале незадолго до исчезновения у него вещей. И только одна женщина вдруг вспомнила, что когда она сидела на скамье в зале ожидания и усиленно боролась с дремотой, на скамью присаживался мужчина лет сорока в форме работника речного флота. Почему именно речного флота? Да потому, что брюки и ботинки у него были чёрного цвета, а рубашка кремового цвета, какие носят речники в комплекте с форменной одеждой. Несмотря на жару, рубашка у «речника» была с длинными рукавами. А ещё был галстук, точно такого же цвета, какие носят речники, облачённые в форменную одежду.  

И, хотя описываемый ею человек мог быть всего лишь одним из многочисленных пассажиров, приметы этого «речника» я на всякий случай зафиксировал в памяти и всякий раз, когда незаметно обводил взглядом посетителей автовокзала, на подсознательном уровне, практически без моего волевого участия, происходила сравнительная идентификация с описанным словесным портретом.    В первый день мне пришлось сыграть несколько ролей. Был я и алкашом, демонстративно пившим «водку» прямо из горлышка бутылки, а ещё я был начинающим БОМЖем, с грязной авоськой в руках собирающим в неё пустые бутылки, и просто молодым человеком, с нетерпеньем дожидавшимся на автовокзале даму своего сердца. Но все мои театральные представления в тот день так и не увенчались успехом. Одно лишь радовало, что и обращений о кражах ни от кого не поступило.

Второй день начался и закончился точно также, как и первый. Уже в конце дня, когда автовокзал полностью опустел, меня окликнул Саша Котенко и жестами позвал в свою каморку.  

  – Звонил Уразалиев, справлялся, как идут дела. Просил тебя перезвонить ему.

   Позвонил, доложил. По раздражённому голосу начальника было ясно и понятно, что мой доклад не вызвал у него особого чувства удовлетворения. Напоследок шеф напомнил, что у меня остался всего один день, после чего он ждёт меня с подробным докладом о проделанной работе, и если реального результата не будет, все три дня «свободного плавания» мне зачтутся как прогул, со всеми вытекающими последствиями.    Третий день начался, как и два предыдущих, но где-то часов в девять утра, когда у билетных касс столпилось несколько десятков человек, а скамейки в зале ожидания практически все были заняты сидящими людьми, через боковой вход в автовокзал вошёл мужчина, подходивший под приметы «речника». То был кучерявый мужчина не старше лет сорока пяти. В руках он держал небольшой чемоданчик с металлическими накладками по углам. В таких допотопных чемоданчиках мастеровые люди, такие как сантехники, электрики и прочие спецы, носили рабочий инструмент, необходимые в работе запасные части и комплектующие материалы.  

  Моё внимание он привлёк ещё и тем, что вместо того, чтобы сразу проследовать к одной из касс и встать в очередь за билетом, стал неспешно обходить помещение автовокзала, внимательно рассматривая сидящих посетителей. Точнее сказать, не их самих, а стоявшие и лежавшие возле них сумки и баулы. Неужто это он? От волнения у меня аж дыхание перехватило.    Стараясь случайно не встретиться взглядом с «речником», я стал наблюдать за его дальнейшими действиями. А чтобы мне было удобней это делать, присел на освободившееся неподалеку место на скамье. Пройдясь по залу ожидания несколько раз то в одном, то в другом направлении, «речник» вдруг резко рванул к выходу.  

  «А «морячок»-то не так уж и прост! – подумалось мне. – Однозначно проверяется. Но меня на такую дешёвую уловку не купишь».   

Я как сидел на месте, так даже и не шелохнулся. Продолжая читать свежую газету, купленную в киоске «Союзпечати», правой рукой подпирал стоящий на скамье дипломат. Со стороны я походил на человека, которому было совершенно безразлично всё происходящее вокруг него, и всё его внимание было сосредоточено на разгадывании кроссворда. Ни дать не взять командировочный, автобус которого отъезжает как минимум через час, и теперь всё свободное время он намерен убить на разгадывание этого самого кроссворда.  

  Я не ошибся в своих догадках – «речник» вернулся в зал ожидания буквально через минуту, и, подперев спиной одну из половинок входной двери, стал внимательно наблюдать за тем, что происходит в помещении автовокзала. Особое внимание он обращал на выходивших на улицу людей, рассматривая, словно фотографируя, их лица и внешний вид.

   «Э-э, дружище, а ты точно «стреляный воробей», наверняка прошедший «тюремные университеты», – вновь подумалось мне. – Вот только не ведомо тебе, что не один ты такой шустрый».

   Все своё внимание я теперь сосредоточил на этом персонаже. Остальных людей на автовокзале, для меня словно бы и не существовало. А «речник», тем временем, не спеша подошёл к одной из лавочек, где появилось свободное место, поставил возле себя чемоданчик, и, закинув ногу на ногу, стал искоса поглядывать на сидящую по соседству пожилую казашку. Судя по всему, ещё накануне днём она приезжала в город за покупками, о чём свидетельствовали две большие кожаные сумки, доверху набитые какими-то вещами.    Посидев минут пять-десять, «речник» о чём-то заговорил с соседкой, после чего поставил свой чемоданчик на то место, где только что сидел, и, раскланявшись перед казашкой любезными реверансами, вышел на улицу. Воспользовавшись моментом, я решил подтянуться поближе, тем паче, что неподалеку от того места, где сидели казашка и «речник», на соседней скамье освободилось одно место. Заняв его, я теперь сидел спиной к наблюдаемым, и для того чтобы хоть что-то увидеть, мне надо было постоянно крутить головой.  

  Но этого мне не потребовалось. Я уже догадался, что произойдёт в самое ближайшее время, и теперь должен был не смотреть, а слушать, о чём будут говорить казашка и предполагаемый преступник. «Речник» вернулся спустя несколько минут, и с нескрываемым восхищением стал рассказывать своей соседке о том, какой после капитального ремонта стал красивый автовокзальный туалет. Какое-то время они говорили ещё о чём-то отвлечённом. «Речник», как бы между прочим, представился помощником капитана рыболовецкого судна, стоящего в данный момент в порту Оля, и завтра им предстоит выйти в море, откуда они вернутся не раньше ноябрьского праздника. Вот нашёл возможность вырваться к семье на несколько дней, теперь приходится возвращаться обратно. А куда деваться – работа такая.  

  Соседка поддержала беседу с разговорчивым соседом, и, в свою очередь, поведала ему о том, что приезжала на пару дней в гости к младшей дочери, а заодно прикупила кое-что из вещей для остальных членов семьи, проживающих вместе с ней в селе Бирючья Коса.    – Ба-а, – театрально обрадовался «Речник», – так мы же на одном автобусе поедем! Я в Оля сойду, а вам до Биркосы езды – рукой подать.   

Они ещё минут двадцать задушевно разговаривали, после чего казашка вдруг вспомнила, что совсем забыла сказать дочери, куда положила привезённый рецепт по консервированию баклажан.   

– А у вашей дочери есть дома телефон? – поинтересовался собеседник.  

  – Ой, дома нет, всё никак не могут установить. А вот на работе есть, и она сейчас как раз там.  

  – Так в чём же дело? – удивился «речник». – Вон, в углу, телефон-автомат на стене висит, звоните скорее, а я пока ваши вещи покараулю.  

  – И то верно, – согласилась казашка. – Если вам не трудно, присмотрите за сумками, а я мигом обернусь.  

  – Да, конечно, конечно, какие проблемы!

   Для меня наступал ответственный момент истины и сидеть спиной ко всему тому, что произойдёт в ближайшую минуту, я уже не имел морального права. Оперевшись одной рукой на спинку лавочки и повернувшись вполоборота, я сделал вид, что хочу получше разглядеть кроссворд.   

То, что произошло в дальнейшем, было предсказуемо. Пока казашка крутила диск телефона-автомата, «речник» взял в руки обе сумки соседки по лавочке и быстрым шагом направился к выходу из автовокзала. В тот момент вор и предположить не мог, что буквально следом за ним идёт сотрудник уголовного розыска, и, когда он проходил мимо двери комнаты участкового, опер ловким движением затолкал его туда вместе с крадеными вещами. Он даже сообразить не успел, что произошло, и на неожиданный вопрос оперативника, чьи это вещи находятся в его руках, с растерянностью ответил:

   – Мои.  

  А ещё через пару минут в комнату участкового забежала запыхавшаяся казашка, которая не сразу поняла, что вор уже пойман, и домой она уедет не с пустыми руками. А в чемоданчике, что оставил в зале ожидания «речник», чуть позже была обнаружена пара стоптанных туфлей и пачка старых газет.  

  В тот же день в двухэтажном доме по месту жительства вора был проведён тщательный обыск, и на чердаке обнаружена большая куча из сумок, чемоданов, портфелей и многого чего ещё. К расследованию преступления, а, точнее сказать, серии преступлений, приступила не только оперативно-следственная группа Кировского РОВД, но и соседнего – Ленинского РОВД, на территории которого располагался железнодорожный вокзал, и Линейный ОВД на речном транспорте, в чьём ведении был речной вокзал. «Речник», а им оказался неоднократно судимый за кражи житель Астрахани, успел наследить везде, где только можно, и впоследствии был изобличён более чем в четырёх десятках краж личного имущества граждан.

   А в первых числах октября два городских района были реформированы и образован ещё один – Советский район. Трущобы «Царева» вместе с автовокзалом перешли в ведение вновь созданного района. При дележе «имущества» Кировского РОВД, в том числе, материалов уголовных дел и работающих в нём сотрудников, я автоматически должен был стать сотрудником Советского РОВД. Но Уразалиев пошёл на хитрость и, пока я находился в очередном отпуске, своим приказом перевёл меня на должность оперуполномоченного по делам несовершеннолетних. А эта должность сохранялась за Кировским РОВД.  

  После отпуска меня вновь спустили на «землю». Только теперь мне в наследство достались «Импанчин», «Ямгурчев», «Нахаловка» и посёлок Ленина, перешедшие к нам от Ленинского района. В криминогенном отношении они были ничем не лучше «Царева». И мне пришлось начинать всё заново, на что ушло четыре года упорного оперского труда, пока меня не перевели на работу в областной аппарат уголовного розыска, где, спустя немногим больше года, я возглавлю одно из самых закрытых оперативных подразделений. Но это уже совсем другая история.  

  Пятого октября ветераны и молодые сотрудники уголовного розыска, не сговариваясь друг с другом, как всегда соберутся вместе на городском кладбище, где у могилы одного из бывших руководителей УГРО, будут вспоминать о том, как они в своё время боролись с уголовной преступностью в городе. Третьим тостом помянут всех тех оперов, кто не дожил до этого дня. В процессе неформальной встречи, которая с кладбища плавно переместится в одно из ближайших кафе, обязательно найдётся человек, который процитирует старую милицейскую «считалку», начинающуюся словами:  

  «Впереди идёт ОУР, вечно пьян и вечно хмур»…   

Поделиться: