Письмо, обнаруженное мной в электронной почте, было прислано Николаем Ивановым. Тем самым Ивановым, которого я, как один из членов группы фейсконтроля, в своё время рекомендовал на ветеранский сайт АртОфВар. Хотя, если говорить откровенно, узнав о прошлом и настоящем Николая Фёдоровича, мне было даже несколько неловко выступать в роли рекомендующего столь уважаемого человека.

Николай Фёдорович предложил мне принять участие в семинаре начинающих молодых авторов, проводимом под эгидой Литературного фонда. Попросил по возможности не отказываться от столь заманчивого предложения. А спустя неделю, со мной списалась Марина Переяслова, ответственный секретарь Международного сообщества писательских союзов, прислав исчерпывающую информацию об условиях проведения семинара.

Внимательно изучив её, я обратил внимание на одну немаловажную деталь – самая высокая планка возрастного ценза его участников ограничивалась тридцатью семью годами. Невольно возник вопрос: а куда же мне девать лишних двадцать три года, которые никаким боком не вписывались в понятие «молодой» автор? Чуть позже аналогичные вопросы мне «мыльнули» Равиль Бикбаев и Влад Исмагилов, тоже приглашённые Ивановым в подмосковное Переделкино. Что я им мог ответить – да ничего конкретного. Одно было ясно – если нас приглашают на столь значимое мероприятие, то ехать обязательно надо, а по прибытии на место уж как-нибудь разберёмся. Проблем с оформлением краткосрочного отпуска на работе и приобретением плацкартного билета на скорый поезд у меня не возникло – любителей отдыхать в столь неблагоприятный период года оказалось не так уж и много. На станции «Переделкино» я оказался во второй половине дня 13-го октября.

На перроне обратил внимание на прилично одетого мужчину лет сорока. Держа в руке здоровущий чемоданище на колесиках, он озирался по сторонам, пытаясь спросить о чём-то у спешащих мимо него москвичей, но те проскакивали мимо него без остановки. По всей видимости, причиной тому была его ярко выраженная азиатская внешность, и никто не желал тратить своё драгоценное время на общение с «гастарбайтером». Что-то мне подсказало, что этот человек ищет то же самое, что сейчас придётся искать мне самому. И точно, поравнявшись с нацменом, я услышал из его уст:

– Подскажите, пожалуйста, как проехать к Дому творчества.

Я едва удержался, чтоб не рассмеяться.

– Пошли, будем искать вместе.

Не зная, в какую сторону нам идти, обратились к местным жителям. Странно, но никто не знал, где именно находится разыскиваемый нами вожделенный объект национальной культуры. И только одна старушенция на мой каверзный вопрос: «А где тут у вас находится дом отдыха писателей?» наставила провинциалов на путь истинный, указав место конечной остановки маршрутного автобуса. Буквально через пару минут, героически преодолев со своими «баулами» автоматические «невпущалки» пригородного автобуса и проехав всего одну остановку, мы оказались на месте. На дежурный вопрос стоящего у ворот охранника :»На семинар?» ответили в два голоса: «Ага!»

И вот мы идём по заасфальтированной аллее, мимо деревьев, раскрашенных осенней палитрой красок. Мелькнуло знакомое лицо. Ошибки быть не могло – нам навстречу шёл Николай Иванов. Поравнявшись с ним, я поздоровался: – Здравствуйте, Николай Федорович! Тот немного замешкался, припоминая, откуда его может знать седой мужичок с двумя дорожными сумками в руках. Я представился. Последовало дружеское «шуравийское» приветствие. Пока шли к двухэтажному дому с колоннами, которое должно было стать нашим временным пристанищем на ближайшие трое суток, поинтересовался у Николая насчёт того, не старовато ли я выгляжу под заявленного молодого автора, и не возникнет ли у организаторов семинара законного вопроса насчёт моей легитимности.

Ответ последовал успокаивающий:

– Не парься, всё будет нормально.

Вопрос молоденькой девушки, как потом выяснилось, студентки литературного института Дарьи Антиповой: «От какой вы организации?» – застал меня врасплох.

– От Союза писателей России! – ответил за меня Николай. Дарья вручила мне анкету и попросила пройти в комнату напротив, где стоял портативный ксерокс. Высокий мужчина с явно выраженной армейской выправкой сделал копию с моего паспорта и железнодорожных билетов, объяснив при этом, что данная процедура необходима для выплаты компенсации за понесённые мной транспортные расходы. Потом Дарья вручила мне «Вестник МСПС» за текущий год и красочный буклет с программой работы семинара молодых писателей, где в самом конце я обратил внимание на весьма приятное мероприятие, коим был пятичасовой торжественный ужин.

«Прощай, печень», – невольно подумал я. В тот момент я ещё не знал, что первый «нокдаун» она получит буквально через пару часов, а процесс «прощания» продолжится все четыре вечера, проведённых в тёплом кругу авторов ВАРа и «Окопки», вплоть до того самого заключительного, торжественного междусобойчика, и даже много позже, после его официального завершения… Мне досталась небольшая комната на две кровати, одна из которых была обыкновенной раскладушкой. Иванов пояснил, что второй постоялец – ветеран спецназа, майор, родом из Йошкар-Олы, задерживается по уважительной причине, и почти двое суток мне придётся жить в гордом одиночестве.

Естественно, торчать в комнате одному было как-то не с руки, и я задал Николаю два провокационных вопроса: «Кто ещё из военной братии, кроме меня, уже поселился в гостинице?» и «Где тут у Вас ближайший продуктовый магазин?»

…До того момента, когда все приобретенные в магазине, а также привезённые с собой «боеприпасы» с сопутствующей закуской, были нарезаны, наломаны, вскрыты, разложены и благополучно использованы по назначению, произошло одно, весьма немаловажное событие. Семинаристов собрали в актовом зале Дома Творчества, где председатель оргкомитета Александр Торопцев кратко изложил программу предстоящего семинара. Там же нас пересчитали и разделили по группам, в которых предстояло работать с утра следующего дня. Военных писателей, а их, к тому времени, набралось восемь человек, поделили на две равные группы, придав каждой из них в довесок по одной женщине-писательнице, о существовании коих мы только там и узнали.

Утром следующего дня было торжественное открытие семинара. Выступивший на нем Председатель Исполкома МСПС Переверзин И.И., прямо так и сказал: «Подобных встреч начинающих поэтов и прозаиков не было почти четверть века, и этот семинар можно считать знаковым. Открытие новых имен в литературе – вот главная цель, ради которой мы все здесь собрались». Потом выступили практически все члены президиума – руководители писательских союзов и маститые литераторы, а также некоторые из сидящих в зале участников семинара. По завершении официальной части семинаристы разошлись по своим группам, и началась самая настоящая литературная экзекуция.

Состоявшийся накануне делёж военных писателей на две группы, Иванов самолично ликвидировал. Оно и верно – зачем делить неделимое. Правда, нескольких своих товарищей мы всё-таки не досчитались. Поэты Кошкош, Хабибулин и Исмагилов оказались намного нужнее там, где собравшиеся общались посредством ямба и хорея. Но надолго они там не задержались и, незаметно смывшись с поэтических посиделок, оказались в кругу военных прозаиков, эмоционально обменивающихся мнениями в холле первого этажа новой гостиницы у стоящего посредине биллиардного стола. Все, кто считал и считает себя своим в доску на сайтах «Артофвар» и «Окопка», и едва ли не профи от литературы, должен был обязательно пройти через «ЭТО». В простонародье это называется – «опустить ниже плинтуса».

Первым «опустили» Сквера. Коллеги по литературным цехам «Окопки» и «Артофвара», свои в доску военные писатели, припомнили ему всё – и «ЗАБВО», и матерщину через слово в этом, весьма откровенном романе русского офицера современности. И только один человек, внимательно слушавший высказывания сайтовских критиков, сказал своё веское слово в защиту Алексея и трудов его праведных. Этим человеком оказался мэтр отечественной литературы, известный писатель и публицист Борис Леонов, с лёгкой руки военных семинаристов получивший погоняло «Дед». Всего лишь одна его реплика про фонарь с каплей грязи – и все доводы выступавших до него оппонентов разбились в прах. Надо было видеть довольную физиономию Алексея.

Да что там Алексея, в тот момент мне показалось, что все собравшиеся наконец-то поняли, что большАя литература – это что-то много бОльшее, нежели наши сайтовские междусобойчики на тему литературы. До обеда успели обсудить работы ещё нескольких авторов. В выступлениях начинающих литераторов, а также профи из МСПС в лице Иванова и Леонова, звучала не только здоровая критика, но и дружеские пожелания на будущее. А после обеда подошла очередь мне держать ответ перед присутствующими. Для начала представился по полной программе – откуда родом, чем примечателен мой жизненный путь, и каковы мои скромные успехи на ниве графоманства.

Внимательно выслушав мою «исповедь», Иванов попросил присутствующих высказать свои замечания и пожелания по поводу тех трёх опусов, что я привёз для всеобщего прочтения и оценки. Ещё собираясь в Москву, я долго думал, какие именно произведения стоит взять с собой на семинар. Пошёл по пути наименьшего сопротивления – взял именно те из них, которые были удостоены вниманием наибольшим количеством посетителей ветеранского сайта. Первым в мою защиту выступил Влад Исмагилов. Он озвучил именно то, что в своё время не давало покоя мне самому. А именно – первопричину начала своего писательства. В разное время на сайт АртОфВар приходили и продолжают приходить до сих пор люди, весьма далёкие от этого ремесла, пожелавшие просто высказаться о том, что они пережили на войне, что прочувствовали на чужбине. Где ещё можно было прилюдно «оголиться», вытаскивая из себя «занозы» памяти, как не в кругу единомышленников.

Спасибо Володе Григорьеву, что смог собрать всех нас – не выговорившихся. Влад упомянул мой рассказ-покаяние «БШУ», где я поведал о судьбе совсем юной афганской девочки, чья нелепая смерть была и на моей совести. Его, как и меня, глубоко волновала тема гибели мирного населения на войне. Да и не только «мирняка» – убить врага не так уж и сложно, но потом, спустя много лет, начинаешь мучиться угрызением совести, задавая самому себе не совсем удобный вопрос: «А, может быть, зря убил, или же убил, но совсем не того?» И тут же начинаешь приводить контрдоводы в свое оправдание: не убил бы, пожалел в последний момент, сохранил врагу жизнь, опять же, кто знает, может быть, уже завтра, он убьёт тебя или твоего друга. Одним словом – война, а на ней всякое случается.

Потом присутствующие по полочкам разложили другой мой рассказ – «Коллектор». Тяжёлый сюжет, хотя и взятый из жизни, оставляющий весьма гнетущее впечатление о чеченской войне, ведущейся фактически против своего собственного народа. Рассказ всем присутствующим на семинаре вроде бы понравился, вот только концовка его многим показалась излишне пафосной. Порекомендовали вообще снести крайнее предложение – «Будь ты проклята, война!». И вот, когда практически все высказались, слово взял Иванов. Первым делом, он затронул проблему изложения авторских замыслов в так называемых «малых формах».

– Рассказ, – сказал он, – должен быть кратким, как выстрел, и в нём не должно быть ничего лишнего. Если автор упомянул в своём рассказе о том, что дорога раздваивается, то чуть позже эта фраза должна найти своё логическое продолжение – почему она раздваивается, зачем и для чего. А если такого продолжения нет и не планировалось, то незачем было писать про это самое раздвоение дороги.

Потом он отметил конкретные недостатки, которые, по его мнению, имели место быть в моих рассказах «Гюльчатай, открой личико» и «Мандарины». В первом случае он порекомендовал отказаться от мемуарной направленности повествования, полностью переписав сюжет рассказа.

– Ну для чего ты умертвил главного героя? – возмутился Федорович. – Да оставь ты его живым, на крайний случай – инвалидом, и пусть его преследуют по ночам кошмары! Сам же ведь пишешь, что порой было проще умереть на войне, нежели всю оставшуюся жизнь жить угрызениями совести. Вы, все здесь присутствующие, одного не понимаете, что ваши произведения только тогда будут цениться именно как литература, когда они будут доходить до ума и сердца широкого круга читателя, а не только тех, кто прошёл дорогами войны. Или вот ещё один рассказ – «Мандарины». Вроде, хорошо написано, но не просматривается в этом сюжете характер главного героя. Ведь неспроста же довольно опытный сапер погиб как-то по-дурацки, попавшись на элементарной душманской ловушке.

Он что, не знал про подобные штучки? Знал, но ведь что-то же притупило его бдительность? И это «что-то» и надо было расписать по буквам – были ли тому виной подковырки сослуживцев, прознавших о возможном награждении простого сапера столь высокой наградой, или какие-то другие нюансы, которые не давали покоя самому герою. Вот здесь-то как раз и нужна детализация психологических моментов, чтобы чувствовалось напряжение в повествовании, просматривалась интрига. Ещё раз хочу заметить, что большинство из сидящих здесь авторов грешат этим недостатком. Исправляйтесь, мужики! Это в толстых романах вы можете лить воды сколько угодно, а в рассказе отсекайте всё лишнее.

После Иванова выступил Леонов. Основная мысль его монолога заключалась в том, что война – это не только ужас, смерть и кровь, на войне есть место и веселью, и смеху, и любви, и многому другому, чем живёт человек.

– Будьте снисходительны к своему читателю, не пугайте его своими ужастиками! – резюмировал «Дед» в конце своего выступления. Потом был небольшой перерыв. Я подошёл к Леонову и попытался объяснить ему, что в моём скромном графоманском активе есть не только «кровожадные» опусы типа тех, что сегодня обсуждали на семинаре, но и весьма комичные тоже.

– Ну, так это же прекрасно! – обрадовался мэтр. – А почему я их сегодня не видел?

Я не знал, что ему ответить. И действительно, ведь можно же было «Кандагарских кролиководов» показать. На худой конец, пару рассказов из чеченского цикла. Не сообразил, однако. Да и откуда мне было знать, что разговор на семинаре может пойти именно в таком ракурсе. Все обсуждения в тот день да и в последующие два дня пролетели, как одномоментные картинки из анимационного фильма. Кого-то из авторов хвалили, кого-то поучали, ну, а кого-то и поругивали слегка. Я тоже высказывал своё, сугубо личное мнение по тем или иным произведениям.

Больше всех досталось от меня Александру Питателеву – тому самому майору-спецназовцу, с которым мне так и не довелось пожить в одном гостиничном номере. Описывая свой Кандагар, он допустил некоторые неточности, которые можно было бы списать на некую забывчивость автора или на несколько искажённое восприятие им той далёкой действительности. Опять же, наличие всё той же пафосности, за которую стеганули меня самого, образные географические сравнения, весьма далёкие от реальных пейзажей кандагарской провинции. Судя по ответной реакции майора, мои критические замечания задели его за живое, и дальнейший его монолог свёлся к тому, что я не тот человек, кто имеет моральное право наводить критику в его адрес.

Его – боевого спецназовца, исползавшего на собственном брюхе кандагарскую «зелёнку» и получившего тяжелейшую контузию в бою с «духами» у кишлака Лой-Манара. Поняв, что спорить с ним бесполезно, от дальнейшей дискуссии я дипломатично уклонился. И хорошо, что нас не поселили в одном гостиничном номере, иначе закончился бы наш «литературный диспут» банальным мордобоем. Кроме литературных посиделок у бильярдного стола, в памяти отложилось несколько житейских ситуаций, не имевших ничего общего ко всему тому, ради чего все собрались в Переделкино. Точнее сказать, даже не ситуаций, а выражение лиц отдельных персонажей.

Седовласый иностранец – иранец, а, может, афганец, сбивчиво читавший на открытии семинара переводы стихотворных произведений известных поэтов древнего Востока, в один из вечеров давал показания местному участковому. Я так и не понял, чего такого сотворил этот, с виду безобидный человек, практически не знающий русского языка, но, скорее всего, страж порядка принял его за «гастарбайтера», незаконно находящегося на московской земле. Я попытался, было, вмешаться в процесс «дознания» и объяснить участковому, что он не тех ловит, но стоявшая неподалёку дежурная администраторша, уловив мой «порыв» в защиту униженных и оскорбленных, посоветовала воздержаться от этого. Возможно, она была и права – на следующее утро «задержанный», как ни в чём не бывало, дефилировал по коридорам гостиницы.

Молодой афганец, однажды вечером случайно прибившийся к шурави, попытался на трезвую голову понять загадочную русскую душу. Да не тут-то было – заподозрив, что имеют дело с «духом», те взяли его в такой крутой оборот, что, совершенно не владея русским языком, но путем жестов руками и кивания головой, он поведал о себе всю подноготную. Афганцу было отроду двадцать шесть лет, и проживал он в крупном афганском городе Герате. К талибам и прочей душманской нечисти никакого отношения не имел, а был всего лишь начинающим поэтом. Проверяя на вшивость, его тут же попросили прочитать что-нибудь из своего репертуара, что он незамедлительно сделал. Присутствующие, ничего не поняв из сказанного, тем не менее выслушали его со вниманием.

А когда афганец замолчал, Сквер предложил тост за дружбу между русским и афганским народами. На этот раз афганский трезвенник не выдержал напора со стороны шуравийского тамады и, под всеобщее одобрение, вынужден был пригубить пластиковый стаканчик со спиртным. Чуть позже, припоминая сохранившиеся в моей голове познания языка дари, я попытался поведать ему о своем афганском прошлом. Он мило улыбался, когда я рассказывал про то, что был советником царандоя в Кандагаре. Когда я уточнил, что работал по линии джинаи (уголовного розыска), мой собеседник начал проявлять некое беспокойство. А когда я упомянул о том, что реально был советником максуза (спецотдела), глаза афганца округлились от испуга. Сам-то он в своей недолгой жизни вряд ли видел живых сотрудников максуза и уж тем более советников этого секретного подразделения афганской народной милиции, но от своих родителей, или кого другого, наверняка был наслышан о жутких историях, с ними связанных.

Смешно было смотреть, как мой собеседник пулей выскочил из комнаты и, буквально через минуту появившись вновь, показал фотоальбом, где он был изображён демонстрирующим различные приемы каратэ. Все поняли, что он этим хотел сказать, но у присутствующих, вроде как, не было никакого желания «коротить» заморского собрата по перу. «Каратисту» налили очередную дозу водки. Выпив её сполна, он тут же улетел в нирвану. А потом, был самый крайний вечер нашего пребывания в Подмосковье. Было шумное застолье в ресторане гостиницы, где каждый из присутствующих трезвенников, язвенников и просто пьющих, реализовал себя в меру своей индивидуальности.

Но неправильно было бы думать, что по завершении плановых торжеств, все тихо и мирно разбрелись по своим гостиничным «кельям». Военные поэты и прозаики уж точно не собирались уходить на боковую. На определённом этапе посиделок к нам стали присоединяться и другие участники семинара. Один из горячих кавказских парней, ко всему прочему поэт, вдруг заявил, что он является чемпионом Нальчика по амреслингу. Желая продемонстрировать спортивные достижения, он стал предлагать сидящим за столом померяться с ним силой. При этом его выбор почему-то пал на худющего астраханца Равиля Бикбаева. Равиль проигнорировал его домогательства, но «чемпион» продолжал настаивать на своём. У сидящего рядом с ним Влада Исмагилова не выдержали нервы, и он принял вызов. Как ни пыжился «чемпион», спустя пару минут он вынужден был признать своё поражение и с позором ретироваться.

А потом Влад пел песни под гитару, и все слушали его, каждый думая о чём-то своём, сокровенном. Николай Стародымов, тот самый высокий мужчина с военной выправкой, с которым я познакомился в самые первые минуты своего пребывания в Переделкино, незаметно фотографировал задумчивые лица присутствующих. К своему стыду, только там, на семинаре, я узнал, что Николай является одним из авторов АртОфВара. И не только. На следующее утро, с грустью расставались друг с другом. Кто знает, придётся ли ещё свидеться вживую такой же дружной компанией. С волгоградцем Виталием Ручкиным домой возвращались одним поездом, но в разных вагонах. Поскольку он ехал в купейном вагоне, а я – в плацкартном, продолжать общение решили у него. Соседка по купе помехой нам не стала, да и не замечали мы её, когда вели свои задушевные разговоры о житье-бытье и обменивались впечатлениями от поездки в Москву.

Уже вернувшись в свой вагон, долго не мог заснуть. Раз за разом в памяти всплывали картинки прошедших трёх дней семинара, чётко вырисовывались лица его участников, слышались их голоса. Почему-то вспомнились напутственные слова Иванова. Мысленно я пытался с ним спорить, доказывая нецелесообразность переделывания своих опусов, лишая их мемуарной направленности в угоду высокой художественности. Николай Федорович не соглашался с моими доводами и пытался отстоять свою точку зрению.

Споря с ним, я не мог понять, как сумею «оживить» своего литературного героя, который, на поверку, в реальной жизни не был вымышленным персонажем. Почитай, четверть века минуло с тех пор, как погиб тот «летёха»-десантник, чья неуклюжая шутка стала причиной гибели безвестной афганки. Разве можно его «воскресить», хотя бы для читателя, радикально заменив сюжет рассказа? Да и зачем это делать? По всем религиозным канонам, обитает он сейчас где-нибудь на небесах, сполна расплатившись своей мученической смертью за сотворённую на земле глупость. И какая судьба могла ждать его в непредсказуемом мире, где мне самому пришлось жить все эти послевоенные годы?

Почему-то вспомнился беспредел «девяностых», позорные талоны на самые необходимые продукты питания, длиннющие очереди перед пустыми прилавками и многочисленные «горячие» точки, куда угодили такие вот «летёхи», едва вернувшиеся домой из Афгана. Нет! Лучше уж пусть он так и останется убитым на афганской войне! Не мне менять сюжет, придуманный самой жизнью.

Поделиться: