Осенью 1987 года Кандагар облетела радостная весть о приезде тринадцатилетней исполнительницы афганских национальных песен, восходящей звезды народного песенного творчества, чей голос к тому времени был хорошо известен не только в Афганистане, но и в соседних Пакистане и Индии.

Увы, имя её я сейчас уже не помню, да и не это главное. А главное то, что именно я был одним из тех советских людей, волею судьбы оказавшихся на чужбине, кто сделал всё возможное, чтобы загубить это юное дарование на взлёте…

Когда в Семидесятой Бригаде поняли, что двое военнослужащих, бесследно исчезнувших в районе Чёрной площади, могут оказаться не где-нибудь, а только в «зелёнке», в плену у «духов», до сведения советников всех силовых контрактов немедленно было доведено указание генерала-армии Варенникова, в котором он потребовал установить возможное местонахождение пленников.

В Афганистане исчезновения советских военнослужащих случались частенько, и подобные распоряжения высокого военного начальства не были для советников в диковинку. Один из самых запомнившихся подобных фактов произошёл буквально за несколько месяцев до описываемых событий, когда «духи» выкрали сынка какого-то советского генерала и назначили за него «выкуп», обязав шурави выпустить несколько влиятельных полевых командиров, отбывающих на ту пору свой срок в Мабасе – кандагарской тюрьме.

   Зная о коварстве «духов», царандоевское руководство дало команду тюремному начальству принять все необходимые в таких случаях контрмеры, дабы выпускаемые на волю бандиты не смогли вволю надышаться воздухом свободы. Тюремщики особо мудрствовать не стали, а просто подсыпали какой-то отравы в пищу «счастливчикам», и те «тихо-мирно» загнулись через неделю, так и не успев отомстить за себя ни советским военнослужащим, ни их афганским коллегам.

   И правильно поступили афганцы, поскольку пленного советского солдата «духи» вернули мёртвым, заверяя, что к его смерти не имеют никакого отношения. Уже позже, при проведении вскрытия в кандагарском госпитале на Майдане, будет установлено, что «духи» произвели трепанацию черепа несчастного и полностью удалили головной мозг.

Я тогда поинтересовался у своего «подсоветного» – начальника спецотдела Амануллы о причинах такой жестокости, но он спокойно ответил, что это скорее не жестокость, а некий ритуал, который моджахеды совершили специально, дабы соблюсти старинный обычай, когда мозг противника поедался с той лишь целью, чтобы стать хитрее и мудрее его.

   Дикие обычаи, своими корнями уходящие вглубь веков. Именно это я тогда сказал Аманулле, но он спокойно заметил, что несколько лет тому назад местные аборигены сожрали печень министра по делам национальностей, когда тот посетил кандагарскую «зелёнку», дабы примирить два вечно враждующих племени. Примирить-то он их примирил, вот только в знак свершившегося факта «примирения», его сограждане решили тут же прикончить переговорщика и употребить в пищу его печень. Так сказать, для закрепления положительного результата проведённых переговоров.

   И вот теперь эти двое военнослужащих. Кто они, и как угодили в плен к «духам», толком ещё никто не знал, но в Бригаде уже загулял слушок о том, что они то ли сами сдались в плен к «духам», то ли те захватили ротозеев, пока они торговали военным имуществом во время прохождения автоколонны через Кандагар.

Водился за советскими военнослужащими такой грешок, и как ни предупреждали особисты и отцы-командиры не делать этого, подобные факты постоянно фиксировались афганскими спецслужбами, чьи агенты с потрохами закладывали незадачливых шурави, пытающихся поправить своё материальное положение за счёт левого «бизнеса».

   Исполняя указание Варенникова, я добросовестно проинформировал о ЧП «подсоветную» сторону, и буквально через пару часов располагал оперативной информацией, что в 15 часов того же дня, на окраине одного из кишлаков, располагавшегося в уезде Даман, в каких-то пяти километрах южнее Кандагара, состоится заседание Исламского суда, на котором будут судить двух шурави, захваченных в плен моджахедами. Исход этого суда было нетрудно предугадать, поскольку они, за редким исключением, заканчивались для пленников отрезанием голов сразу же после вынесения вердикта.

   Уточнив место предполагаемого судилища, я немедленно выехал в Бригаду и передал в ЦБУ координаты двора, где оно должно было состояться. В душе я надеялся, что Варенников распорядится о проведении спецоперации, и пленённых военнослужащих отобьют у «духов».

Увы, думая так, я сильно просчитался.

  Ровно в пятнадцать ноль-ноль в том месте, где располагался злополучный кишлак, в небо поднялись огромные грибовидные облака из дыма и пыли, после чего до слуха наблюдавших за «зелёнкой» советников донеслись гулкие разрывы бомб и звуки ревущих на форсаже штурмовиков.

   БШУ длился не менее пятнадцати минут. За это время на кишлак был сброшен не один десяток полутонных бомб и бомб поменьше, и ещё не меньше часа «зелёнка» была окутана сизым мраком, который из-за полнейшего безветрия никак не желал рассеиваться.

   Прав ли был генерал, когда отдавал приказ, не оставлявший никакой надежды пленённым советским военнослужащим на выживание, я и сейчас не могу судить. Возможно, что это был единственный вариант, пришедший ему тогда в голову, тем более, что судьба пленённых была однозначно предрешена, а проводить спецоперацию с целью их выручки – себе дороже. Никто не знал, чем та операция могла закончиться, и сколько ещё советских военных полегло в «зелёнке».

   На этой истории можно было бы поставить точку, если бы не одно обстоятельство, которое многие годы не даёт мне спокойно жить. И чем дальше уходит та проклятая война, тем острее я ощущаю свою вину в том, что произошло. Хотя, видит Бог, я этого не хотел делать, не желал зла невинным людям, и сделал это в силу сложившихся обстоятельств. Виной всему эта проклятая война, на которую я угодил волею судьбы. А стало быть, тащить мне теперь этот крест придётся до конца жизни. Я пытаюсь хоть как-то оправдывать свои действия, но легче от этого не становится…

   Накануне того рокового БШУ по кандагарскому телевидению прокрутили небольшой видеоролик, запечатлевший выступление юной девочки, облачённой в афганскую национальную одежду. Она не только плясала, перебирая по сцене босыми ногами, но ещё и пела очень красивые афганские песни. Когда ролик закончился, диктор объявила, что восходящая звезда Афганистана приехала в Кандагар, и завтра выступит по телевидению с небольшим концертом. Об этом я узнал от нашего переводчика Олега, который перевёл сказанное диктором.

   Но, увы, обещанный концерт так и не состоялся, и дикторша, со слезами на глазах, на следующий день объявила телезрителям, что девочка погибла. Она не стала уточнять обстоятельств её гибели, сославшись только на то, что причиной тому была трагическая случайность, от которой, увы, не застрахован ни один человек. Тем более в стране, где идёт братоубийственная война.

   Уже тогда у меня что-то ёкнуло в сердце, но я постарался отделаться от дурных мыслей. А через пару месяцев, рассматривая трофейный «духовский» журнал, я увижу цветную фотографию юной певицы, а следом еще несколько фотоснимков, на которых были изображены развалины взорванных домов и растерзанные трупы людей. Я покажу статью Аманулле и попрошу прокомментировать её.

   Он начнёт беспристрастно переводить текст журнальной статьи с комментариями к фотографиям, а я, в свою очередь, почувствую, как начнут шевелиться волосы на моей голове, а по спине пробежит неприятный озноб. В тот момент я фактически уже не слышал всего того, о чём говорил Аманулла. Я ушел в себя, и в моём сознании рисовались картины, одна страшнее другой…

   В том году Наджиб прилюдно объявил о проведении в повседневную жизнь афганского народа политики национального примирения, в связи с чем значительно упростится порядок хождения мирного населения из «зелёнки» в города и кишлаки, контролируемые госвластью, и обратно. Хорошо это или плохо – не мне судить, но лишних проблем эта поблажка добавила практически всем, кто отвечал за безопасность, обеспечивая таковую в городах и кишлаках воюющей страны.

   Отец у юной певицы был из инженеров. В 1980 году он не стал испытывать судьбу своей семьи и уехал в Пакистан. Жил весьма скромно, на съёмной квартире в городе Кветта. Певческий талант дочери раскрылся сам по себе, когда она стала учиться в школе. Нашлись грамотные люди, которые заметили девочку и сделали все от них зависящее, чтобы юный талант не был зарыт в землю. К двенадцати годам она уже успела побывать на нескольких песенных конкурсах в Пакистане и Индии и добилась больших результатов. Её буквально разрывали на части пакистанские продюсеры, которые отлично понимали, что на талантливой девочке можно делать большие деньги. Возможно, что именно так бы всё и произошло, но в 1987 году из Кандагара приехал родной брат её отца, пригласивший посетить родные места.

   Долгая разлука с землёй предков сыграла свою роковую роль, и отец дал добро на поездку в Афганистан. Сначала он решил ехать один, но, как только дочь узнала о предстоящей поездке, буквально атаковала отца и, вцепившись словно репей, не отставала от него до тех пор, пока тот не согласился взять её с собой. Если бы она знала, чем обёрнется её настойчивость.

   Каких-то пару-тройку часов потребовалось бы им для того, чтобы успеть побывать в родовом кишлаке и вернуться обратно. И они, возможно, успели бы вернуться в Кандагар даже к обеденному намазу. Но в их судьбу вмешался господин случай, в виде моторикши, управляемой рисковым подростком, взявшимся подвезти их к месту назначения и вернуть обратно. Они успели проехать полпути, когда мотор рикши, чихнув дымным облаком бензинового перегара, прекратил подавать признаки жизни, и дальше им пришлось добираться пешком.

   Этот пеший поход в их жизни стал последним. Побывав в родном кишлаке, они уже собирались в обратную дорогу, когда на крыльях советских самолётов за ними прилетела смерть.

Поделиться: