Анатолий Воронин. 27 декабря.

Так получилось, что экзамены за третий курс в Волгоградской высшей следственной школе МВД СССР нам довелось сдавать не в мае-июне, как это было в предыдущие два года обучения, а в декабре-январе. Причиной переноса экзаменационной сессии на заочном факультете на столь ранний срок стали предстоящие Олимпийские игры в Москве. Преподавательский состав школы и слушатели-очники убывали в столицу на обеспечение охраны правопорядка, а посему экзаменационная сессия у них смещалась на пару месяцев вперёд и наслаивалась на так любимые нами весенне-летние денёчки. Стало быть, не суждено нам было иметь дополнительный отпуск в виде сорока беззаботных суток, когда не надо думать ни о преступности, ни о процентах раскрываемости. Грызи себе потихоньку гранит наук, которые к третьему курсу плотно перехлёстывались с нашей повседневной служебной деятельностью.

Всё бы ничего, но было у этой сессии одно существенное неудобство. Самый разгар её приходился на дни, когда вся страна праздновала наступление нового года, а если учесть, что экзамен по психологии выпадал на тридцать первое декабря, а консультация по гражданскому и семейному праву – на второе января, то выходило, что встречи новогоднего праздника в кругу семьи нам не видать как собственных ушей. Да и как можно было попасть к праздничному столу, если поезд из Волгограда в Астрахань отходил вечером и прибывал рано утром следующего дня. Как ни крути, но мы всё равно опаздывали. Тем более, что, приехав рано утром первого января, уже вечером нужно было возвращаться обратно, дабы успеть на консультацию по гражданскому и семейному праву.

Перспектива встречи Нового года в чужом городе или в поезде повергла нас — сотрудников уголовного розыска, в уныние. Все пятеро были, пожалуй, единственными «безлошадными» на курсе, кому в лучшем случае был уготован плацкартный вагон. Опять же, если мы ещё сможем достать билеты на поезд в эти предпраздничные дни. Как тут было не позавидовать трём сотрудникам ГАИ, учившимся с нами в одной группе. На все экзаменационные сессии они приезжали двумя легковушками. «Рыцари жезла», конечно же, могли прихватить с собой всех «уркаганов», но на фига были нужны бесплатные пассажиры, ежели сдавать экзамены им помогали совсем другие люди, имеющие вполне конкретный блат среди преподавателей.

Первая неделя экзаменационной сессии, как всегда, была полностью отдана установочным лекциям по всем сдаваемым предметам. А их было немало – четыре зачёта и пять экзаменов.

Первым был экзамен по философии, предмету весьма мудрёному и по этой причине не любимому ни одним практическим работником. Наверно, поэтому только два человека со всего курса получили отличные оценки. Ни один из оперов выше трояка не смог прыгнуть. Но они к этому особо и не стремились, да и не было у них времени, чтобы серьёзно готовиться к сдаче экзамена по данному предмету, поскольку именно в те самые дни в учебно-производственном центре Волгоградского мясокомбината завершился выпуск очередной группы специалистов, в большинстве своём – женщин. Молодых и симпатичных, съехавшихся со всей страны повышать свою квалификацию. А поскольку опера традиционно жили не в гостинице, а именно в общежитии мясокомбината, они не могли упустить возможность поучаствовать в торжественных мероприятиях по поводу и по случаю.

Был торжественный ужин со столами, ломящимися от деликатесной мясной продукции, той самой, что выпускалась на местном мясокомбинате, и был вселенский гужбан, который красноречиво отразился на лицах оперов, пришедших на следующий день сдавать экзамен. Нелёгкое это дело — сдавать экзамен по предмету, если учебник по нему так и не побывал ни разу в руках, а все познания о нём ограничены несколькими часами установочной лекции и скоротечной консультацией. Но вдвойне труднее этот предмет сдавать в тот момент, когда голова озабочена совершенно иными мыслями. Видимо, поэтому опера, первыми пришедшие на сдачу экзамена, за счастье посчитали те «уды», что им выставил преподаватель, и, не дожидаясь окончания экзаменов, рванули обратно в общежитие, где вчерашний банкет вступал в новую фазу. На этот раз к «мероприятию» присоединилось практически всё женское население мясокомбинатовской общаги, которое не могло упустить возможность «поэксплуатировать» мужское меньшинство по самому, что ни на есть, прямому назначению. А тем только того и надо. Так увлеклись, что потеряли счёт времени и только на вторые сутки вспомнили, что им предстоит сдавать зачет по марксистско-ленинской этике и эстетике, предмету малоизученному и совсем даже непонятному.

Преподаватель — бывший комсомольский работник, по призыву партии надевший на свои худосочные плечи милицейские погоны, наверно, тем и занимался всю свою сознательную жизнь, что с утра до ночи читал окружающим его людям нотации на тему морали, о том, каким примерным должен быть строитель коммунизма. Вот ему-то и должны были опера сдавать зачёт по предмету, не укладывающимуся в рамки сумбурного образа жизни, далёкого от прописных истин этики и эстетики. В душе они приготовились к самому наихудшему, поскольку накануне пропустили консультацию, а это могло стоить им отлучения от сдачи зачёта.

Однако пронесло. Учебная группа, в большинстве своём состоящая из земляков, оккупировала небольшую, душную аудиторию. Час общения с преподавателем, который вместо индивидуального принятия зачётов по предмету решил применить «Ноу-Хау» в виде коллоквиума, для не совсем протрезвевших оперов показался неимоверным испытанием, сравнимым разве что с иезуитской пыткой в гестаповских застенках. В тот момент они думали вовсе не о том, как сдать зачёт, а о том, как под благовидным предлогом смыться из аудитории и успеть добежать до ближайшего туалета…

Неожиданно дверь аудитории распахнулась, и в проёме появился какой-то старлей, скорее всего, один из молодых преподавателей «вышки». По его всклокоченным волосам и вытаращенным глазам можно было сделать вывод, что за пределами этой душной комнатёнки произошло что-то из рук вон выходящее, отчего он вот так вот, запросто, без стука и разрешения ворвался в аудиторию и прервал процесс научного общения преподавателя со слушателями школы.

– Вы слышали, что в мире творится?! – с порога ошарашил он присутствующих, и тут же, не дав опомниться, выпалил: – Война!

Все повыскакивали из-за столов и в едином порыве закричали:

– Как война?! Какая война?! Где война?! С кем война?!

Старлей быстрым шагом подошёл к столу, за которым наш преподаватель сидел с полуоткрытым от удивления ртом и, быстро с ним поздоровавшись за руку, сказал, обращаясь ко всей аудитории:

– Только что по радио передали, что Советский Союз ввёл войска в Афганистан, и в Кабуле новый президент страны Бабрак Кармаль выступил с обращением к своим соотечественникам.

– А-а ка-ак же друг Советского Союза, товарищ Амин? – заикаясь, произнёс бывший комсомольский номенклатурщик. – Ведь он только-только начал наводить порядок в стране!

– Не знаю, что там с товарищем Амином приключилось, но я, ко всему прочему, успел послушать вражьи голоса, а они утверждают, что кирдык ему пришёл. Убили Амина во время перестрелки, когда захватывали его дворец в Кабуле.

– Кто убил? Зачем убили?

– Кто, кто, да наши же военные и убили! — невозмутимо ответил старлей. – То ли десантники, то ли ещё кто, но то, что убили, это точно. Сказали ещё, что при захвате президентского дворца были слышны не только выстрелы, но и сильные взрывы.

– Это что же, получается, в Афганистане переворот произошел, и СССР к этому приложил свою руку? – не унимался «комсомолец». – Не может такого быть, ни за что не поверю! Ведь у нашей страны заключён договор с ДРА о дружбе и взаимопомощи.

– Договор – договором, но, видать, что-то там у них не срослось, – заметил старлей, многозначительно тыча пальцем вверх.

«Заушники» молча наблюдали за диалогом двух преподавателей, перебрасывая взгляды с одного говорящего на другого. До их сознания ещё не совсем чётко дошло, что же на самом деле произошло в Афганистане. Первые эмоции, вызванные словом «война», как-то незаметно притухли. Да и какая это война, когда на твою Родину никто и не думал нападать, а даже наоборот, наши солдаты и офицеры перешли государственную границу СССР и вошли в соседнюю, дружественную страну для оказания интернациональной помощи. Ну и что, что убили Амина. Поговаривали что он ещё тот субчик, сам был причастен к убийству лидера НДПА – Тараки. Правда, ничего об этом в советской прессе не писалось, и всю мало-мальски правдивую информацию о происходящем в Афганистане опера черпали из тех же самых «вражьих» голосов, коими были «Немецкая волна», Радио «Свобода» и «Голос Америки». Гэбэшные «глушилки» давили среднечастотный диапазон этих мощных радиостанций, но кое-что из радиопередач всё-таки проскакивало по коротковолновому диапазону, и находящиеся на дежурстве сотрудники милиции порой отыскивали своими транзисторами полулегальные частоты. Оттуда и черпалась вся эта «левая» информация, которую официальные СМИ Советского Союза всячески старались замалчивать.

Опера, буквально минуту тому назад мечтавшие о глотке свежего воздуха, уже и подзабыли, зачем им это было нужно. Вместе с другими слушателями они ввязались в жаркую дискуссию на тему, весьма далёкую от той, по которой должны были сдавать зачёт. Причем каждый затронутую проблему видел со своей «колокольни».

Одни утверждали, что вся эта затея с интернациональной помощью – всего лишь предновогодний демарш, и он был необходим лишь для того, чтобы сменить власть в ДРА. По всей видимости, Амин чем-то не угодил Брежневу, и тот попросил его тихо, мирно уйти с политической арены. А поскольку тот не внял словам «генсека», то и получил салом по сусалам, дабы другим неповадно было. Посидят советские военнослужащие пару-тройку недель в Кабуле да и вернутся обратно, как только там всё стабилизируется.

Другие горячо с ними спорили и, проводя аналог с Венгрией и Чехословакией, утверждали, что этого вообще нельзя было делать. Как можно было вводить войска на чужую территорию, где основная часть населения вела средневековый, полудикий образ жизни. А ну, как им не понравится вероломное вмешательство «северного брата» в их повседневную жизнь? Кто знает, чем всё это может закончиться для Советского Союза.

Сколько людей, столько мнений. И только в самом конце этого жаркого диспута из-за стола поднялся самый старый «заушник» Володя Кушнаренко. За плечами этого «вэвэшного» капитана был почти двадцатилетний опыт работы в системе исправительно-трудовых учреждений. Все слушатели не переставали удивляться тому, как он вообще мог попасть на учебу в высшее учебное заведение в столь преклонном возрасте. Но никто ни разу не попрекнул его этим, не спросил, мол, зачем вообще ему нужно было высшее образование, если через несколько лет он уйдёт на пенсию.

Ещё на сессии за первый курс среди слушателей заходил слушок, что Володя – самый, что ни на есть, настоящий палач, и что он частенько выезжает в служебные командировки в Новочеркасск, где приводит в исполнение смертные приговоры. Амбал Кушнаренко прознавший об этом разговоре, быстро вычислил «первоисточник» слуха, поймал его в коридоре «вышки» и, слегка придавив к стене своей волосатой лапищей, коротко сказал:

– Не трепись про то, о чём не имеешь ни малейшего понятия.

После того инцидента все слушатели сторонились Володи, стараясь без излишней надобности не попадаться ему на глаза. И только опера, забухавшие по случаю успешно сданного экзамена, приглашали его в свою компанию. Но и они никогда не лезли ему в душу с лишними расспросами. И о чём, собственно говоря, было расспрашивать? Если это действительно так, то они не хотели бы оказаться на его месте. Уж лучше кодлу «мокрушников» отловить, нежели хладнокровно застрелить человека, которому по приговору суда «намазали» зелёнкой лоб, даже если он самая конченная мразь. На то нужна определенная сила духа и… чёрт знает, что ещё.

– Я не знаю, как будут развиваться дальнейшие события в Афганистане, – не спеша начал свою короткую речь Володя, – но чую, что это надолго, и кровушки людской там прольётся немало. Неужели у наших правителей не хватает мудрости и прозорливости, чтобы не повторять ошибок, что уже однажды сделали американцы во Вьетнаме? Глупо это всё, глупо.

В аудитории воцарилась полнейшая тишина. Наверно, потому, что в тот момент каждый из сидящих слушателей вдруг отчётливо понял смысл сказанного Володей. Если страна втянется в долголетнюю войну, то кто знает, как выпадет масть, и не придётся ли кому-то из них умыться кровавыми слезами. От одной только мысли, что такое вполне может произойти, становилось не по себе.

«Комсомолец», видимо, тоже прочувствовал Володины слова. Молча расписавшись в зачётках, стопкой лежащих у него на столе и, передав их старосте группы, удалился из аудитории. Все присутствующие проводили его недоумёнными взглядами до двери, и, когда его сутулая спина скрылась за ней, вопросительно посмотрели на старосту – гаишника Татарчука. Тот, в свою очередь, открыл первую попавшуюся зачетку, и его лицо расплылось в широчайшей улыбке. Лихорадочно вытащив откуда-то из середины пачки ещё одну зачетку, он раскрыл её на нужной странице, и выражение его лица стало вообще как у блаженного. Словно он только что выиграл в лотерею автомобиль «ГАЗ-24».

– Мужики, я офигеваю! «Марксист» всем зачёт поставил!

Не веря сказанному, все рванули к старосте и стали разбирать свои зачетки. И точно, во всех них против предмета «…этика и эстетика» стояла запись – «зачёт» и подпись преподавателя.

Произошедшие в Афганистане события, оставили в душе преподавателей высшей школы неизгладимый след. Они стали какими-то совсем иными, более податливыми при общении со слушателями-«заушниками». Особым шиком теперь считалось, когда слушатель при сдаче очередного экзамена выдавал «на гора» очередную «горячую» порцию информации о происходящих в Афганистане событиях. Считай, что такому счастливчику, даже если он был неисправимым двоечником, светил как минимум твердый «удов». А тому большего и не надо, поскольку большинство слушателей, выходя на «финишную» прямую очередной экзаменационной сессии, жили под лозунгом: «Лучше иметь синий диплом и красную рожу, нежели наоборот».

В преддверии новогоднего праздника слушателям объявили весьма приятную для их слуха новость: запланированный на тридцать первое число экзамен, по высочайшему повелению руководства школы переносится на тридцатое число. Уж как обрадовались опера этой вести и, вместо того, чтобы усиленно готовиться к экзамену, ринулись на железнодорожный вокзал за билетами. А там – фиг вам. Билеты на поезд практичные пассажиры раскупили заблаговременно, и в кассе остались лишь «картонки» для посадки в общий вагон.

Экзамен по психологии все слушатели, конечно же, сдали. И не последнюю роль в этом сыграл неформальный контакт с преподавателем на тему «Аля – Афган». Как обычно в таких случаях, после сдачи экзамена был небольшой сабантуй «по поводу», за которым последовали скоротечные сборы в дорогу. Ничего лишнего с собой брать не стали, за исключением грязного белья. Учебники по гражданскому и семейному праву оставили по месту своего временного пристанища, поскольку имелась реальная угроза забыть их дома или потерять в дороге. Да и не будет времени их читать, коли домой ехали конкретно праздновать.

Протискиваясь в общий вагон, я вдруг вспомнил период гражданской войны, когда люди точно также, словно селедки в бочке, набивались в расхлёстанные теплушки. Современная «теплушка» была больше похожа на трамвайный вагон в час «пик». На сотню сидячих мест в плацкартном вагоне претендентов на них оказалось раза в четыре больше. Шум, крики, возмущённые возгласы, плач маленьких детей – всё слилось в один сплошной гул, напоминавший монотонное гудение большого высоковольтного трансформатора. В этой ситуации достаточно было одного неосторожного телодвижения или чьего-то неуместного замечания, чтобы и без того напряженная ситуация могла выйти из-под контроля. Контролёр, пытавшийся ещё на выезде из Волгограда проверить у пассажиров картонные посадочные талоны, с позором был вытолкан в тамбур и больше в вагоне не появлялся. Только к полуночи, когда поезд наконец-то добрался до крупной узловой станции Верхний Баскунчак, народ немного рассосался, и практически все остававшиеся пассажиры получили возможность притулиться на жёстких сиденьях. Наиболее отчаянные из них расположились на вещевых полках, висевших под самым потолком вагона.

Именно в этот момент опера заметили Володю Кушнаренко. Он сидел особняком в самом конце вагона, прислонившись к стене, за которой располагался туалет. Они не могли себе позволить, чтобы хороший человек вдыхал туалетный «парфюм». Володя Литвинов, самый старший из оперов, проявил инициативу, и уже через минуту его тёзка сидел в кругу однокурсников. Как говорится, в тесноте да не в обиде. Последние сутки уходящего года уже наступили, и был вполне серьезный повод отметить это обстоятельство. Тем более, что следующая их встреча произойдёт в следующем году.

Не спеша попивая водку, опера по очереди рассказывали занятные байки из своей практики. Когда очередь дошла до меня, я тоже поведал грустную и трагическую историю из жизни одной простой семьи.

Буквально незадолго до ноябрьских праздников в городе была задержана банда грабителей, состоящая из трёх наркоманов. На их счету было около десятка разбойных нападений на квартиры граждан. Во всех случаях преступники не просто грабили квартиры, но и убивали потерпевших, пытавшихся оказывать отпор злодеям. Именно от их рук погиб Герой Советского Союза Алиев, длительное время проработавший водителем в таксомоторном парке. Но самое интересное было в том, что по «низам» один из наркоманов «раскололся» на преступление, которое числилось в списке раскрытых. Ещё в 1976 году на одной из городских квартир было совершено зверское убийство. Когда вызванные соседями милиционеры приехали на место преступления, они увидели ужасную картину. В небольшой комнате заводского общежития в лужах крови лежали две женщины, а возле одной из них сидел в дымину пьяный молодой человек, который, всхлипывая, монотонно твердил одну и ту же фразу: «Прости меня, Маша». Около мужчины на полу валялся окровавленный нож кустарного производства с пластиковой рукояткой. Но самым шокирующим во всей этой картине было то, что в маленькой кроватке, стоящей в углу комнаты, держась за решётчатую спинку, пританцовывал маленький пацанёнок, которому на вид было не больше года.

Позже, при проведении следственных действий, парень будет утверждать, что не убивал свою жену и тёщу. В квартиру вошёл, когда они уже были мертвы, и нож он вытащил из груди жены в надежде на то, что этим спасёт её. Но все улики будут свидетельствовать против него. Скандал, произошедший накануне у него с женой, отпечатки его пальцев на том самом ноже, следы крови, неимоверным образом попавшие на его майку и трусы. Парень, не выдержав прессинга со стороны оперов и следователя прокуратуры, даст признательные показания. А потом был суд, и впаяли парню «вышку». Того самого маленького ребенка – сына убийцы – сдали в дом малютки, и дальнейшая его судьба мне была неизвестна.

И вот, теперь, когда задержали этих наркоманов, выяснилось, что тот парень действительно не убивал своих родственников. Кровь невинных жертв была на руках этих мерзавцев. После небольшой оперативной комбинации они были изобличены в содеянном и, как говорится в таких случаях, раскололись до самой задницы. А парень, что оговорил себя на следствии и в суде, в прошлом году был расстрелян. Выходит, зазря мужик пострадал.

Кушнаренко сидел напротив меня ни живой, ни мёртвый с зажатым в руке стаканом с водкой, а в его лице не было ни единой кровинки. Он как-то сразу постарел, а глаза его стали пустыми. Удивившись такой реакции Володи на мое повествование, я поинтересовался, мол, в чём дело, и не плохо ли ему. Но он, словно выйдя из забытья, только спросил:

– Как фамилия того парня?

Я хорошо помнил ту фамилию, поскольку забыть её было невозможно.

– Его звали Иваном, а фамилия – Иванов.

Володя тяжело вздохнул и, опрокинув стакан с водкой, заплакал.

Было совершенно неестественным видеть перед собой плачущего мужика, в котором было не меньше центнера веса. С Володей произошла истерика, он начал биться затылком о деревянную перегородку, чем вызвал возмущение пассажиров, сидящих в другой секции плацкартного вагона. Мы всей толпой кинулись его успокаивать, но он продолжал рыдать, а тело его билось в конвульсиях, словно у эпилептика.

У кого-то из присутствующих появилась дельная мысль – дать Володе «ударную» дозу спиртного, дабы ввести его в состояние «отключки». Что мы и сделали, заставив его через силу осушить два стакана с водкой. Только после этого он немного успокоился и сказал всего лишь одну фразу:

– Ведь это же я, я, вот этой вот рукой…

И отключился.

Мы отлично поняли, что он имел в виду, но никаких разговоров на эту щекотливую тему продолжать не стали. К тому времени вагон покинули ещё несколько десятков пассажиров, высадившихся на станциях и полустанках по пути следования пассажирского поезда под номером 606, и вконец подуставшие гуляки смогли вожделенно развалиться на не застеленных полках.

До прибытия поезда на конечную станцию оставалось чуть больше четырёх часов, и надо было хотя бы немного выспаться перед трудным днём, но сон совершенно не брал меня в свои «морфейные» объятия. В голову лезли разные мысли о смысле жизни, о случайностях и закономерностях бытия. Из головы не выходил этот расстрелянный Иванов, ненамного переживший свою супругу. Почему-то подумалось о том, что сейчас происходит в Афганистане. Сплошной сумбур в голове. Я тогда и предположить не мог, что через каких-то шесть с половиной лет «Афган» ворвётся в мою собственную жизнь, и что я поделю её на две части – на ту, что была до него, и ту, что будет после.

И каждый год, именно 27 декабря, начиная с 1988 года я буду встречаться со своими боевыми друзьями у обелиска воинам-интернационалистам, и будем мы поминать погибших товарищей и пить за живых. Тех, кто выжил в афганской войне.

А на двадцатилетие этой памятной даты, встретятся у того обелиска два человека.

Одним из них будет Володя Кушнаренко. В 1982 году, по окончанию обучения, он напишет рапорт, по которому его направят в Афганистан. Я тогда ничего не знал об этом факте, и был крайне удивлен, когда, придя в очередной раз по делам службы в Следственный изолятор, не обнаружил его в кабинете. Совершенно другой, незнакомый мне человек скажет, что теперь он занимает должность зам. начальника СИЗО, а Володя убыл к месту службы в другом регионе. Я не стал вникать в суть сказанного, и только спустя семь лет встретился с Володей у нашего ветеранского обелиска. Только тогда я узнал, что он, как и я, был советником Царандоя в ДРА, а подсоветным у него был начальник тюрьмы в «Пули-Чархи».

Вторым был молодой парнишка Саша Иванов, вернувшийся без руки с чеченской войны. С малолетства он воспитывался в детском доме, и его некому было «отмазать» от службы в армии. Служил Саша пулемётчиком в Софринской бригаде, а осколочное ранение в руку получил в 1996 году, во время проведения плановой зачистки «зелёнки» в районе населённого пункта Ведено. Пока его везли до Грозного, началась гангрена, и военные врачи вынуждены были ампутировать руку по самое плечо.

Когда в тот день Володя впервые увидел Сашу, он мгновенно изменился в лице. Стал расспрашивать нас, мол, кто этот молодой ветеран-инвалид. Александр второй год тасовался с ветеранами-«афганцами», и мы рассказали ему всё, что знали об этом парне. А когда Володя узнал Сашину фамилию и отчество, у него случился сердечный приступ.

Когда его загружали в подъехавшую машину скорой помощи, он поманил меня пальцем, дав тем самым понять, чтобы я склонился к его лицу.

– Это его сын. Боже, как он на него похож! – тихо произнёс Володя и почти тут же потерял сознание.

Вечером того же дня мне домой позвонил председатель нашей ветеранской организации, сообщивший печальную новость: не приходя в сознание, Володя умер в больнице от инфаркта.

В памятный день декабря, мы – ветераны последних войн второго тысячелетия, обязательно соберёмся вместе и вспомним поимённо всех тех, кого с нами нет.

Вспомним и тебя, Володя.

P.S. По этическим соображениям, фамилии героев повествования изменены.

Поделиться:


Анатолий Воронин. 27 декабря.: 3 комментария

  1. Спасибо, Анатолий Яковлевич. Приятно видеть милиционеров обычными студентами. Людьми со своими горестями и радостями. Что-то в этом есть очень доброе. С Уважением!

    • Спасибо, Павел!
      Пять лет «заушной» учёбы действительно оставил неизгладимый след в жизни оперов – была некая «отдушина» от рутинной работы.
      Когда сдавали вступительные экзамены, то жили во вновь отстроенной гостинице на берегу Волги. На ту пору в Сочи проходил фестиваль советско-германской молодёжи, и артисты, что там выступали, приехали в Волгоград с концертом. Был среди них Лев Лещенко. Однажды вечером мы сидели в фойе гостиницы, когда он, слегка подвыпивший, приехал с концерта вместе с какой-то кралей, у которой в руках была охапка цветов. Войдя в фойе, он поднял руку в приветствии, и крикнул: «Лев Лещенко – Советский Союз!» На ту пору он не был ещё столь популярным как сейчас, наверно поэтому не сорвал бурных аплодисментов оперов.
      А потом один из оперов начал искать туалет, и почему-то пошёл по винтовой лестнице в слабо освещённый подвал, по ходу дела расстёгивая ширинку. Но в подвале оказался бар, и его посетители с удивлением стали взирать на пьяного парня, намеревавшегося справить малую нужду.
      Чуть позже опера продолжили гужбан в одном из номеров гостиницы, и кто-то из них, не найдя ночью двери туалета, отлил в бутылку из-под вина. А другой опер, поутру решил опохмелиться, и засосал содержимое этой бутылки. Ему вино показалось прокисшим, и он спросил у проснувшихся постояльцев номера, мол, что за вино они вчера пили. Тот, что отливал ночью в бутылку, догадавшись в чём дело, заржал, и ответил ему: «Минассали». После этого, данный случай загулял в народе в виде анекдота.
      Такой вот, весёлый народ эти опера.))

  2. Для сведения писателей и читателей «Родного слова». Завтра, 24 декабря, в 12.00 часов, в Третьем Юго-Востоке будет открыт памятный бюст легендарному командующему ВДВ В. Маргелову.
    Если у кого есть желание посетить данное мероприятие — добро пожаловать!.

Добавить комментарий для Павел Потлов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *