Александр Уколов. Литературные истоки.

Автор этих заметок давно живёт в Краснодарском крае, откуда родом. Но связь с астраханской землёй, где проходил в семидесятые морские (на Каспии) и литературные «университеты», не прерывается. Будучи студентом астраханского медицинского института, начинающий поэт занимался в литературной студии у Николая Ваганова. Об этом предложенные «Родному слову» воспоминания. В последние годы А.Г.Уколов пишет прозу на историко-православные темы. В Астрахани были изданы и презентованы его книги «Знамение. Астраханское чудо» и «Третье царство». Перу Александра Георгиевича принадлежит также книга «Пирсагат». На днях вышло из печати новое произведение – «Степной евшан».

АЛЕКСАНДР УКОЛОВ.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОКИ.

Конец шестидесятых – начало семидесятых отмечены замечательным, романтическим временем, зовущим в лучшую жизнь, полную честных, доверительных отношений, желания самосовершенствования. Верилось, что все зависело от усилий каждого, что надо было только захотеть и идти, не сворачивая, своей дорогой, и тогда можно было многого добиться.

Путеводной же звездой на этой дороге служила поэзия, интерес к которой поддерживался повсеместно и разными средствами. Издавались большими тиражами поэтические сборники, литературные журналы, альманахи. Газеты всех уровней выделяли места для стихотворных новинок.

Начинающий поэт считал успехом, когда его печатали в какой-нибудь газете, а если удавалось издать книжку стихов, то это уже являлось признанием автора.

Что же говорить о «Литературной газете» и «Литературной России»? Их читали все интересующиеся писательским трудом. Там делались критические обзоры, давались оценки. На них ориентировались в литературном мире, их материал служил источником для обучения начинающих авторов.

Все тогда интересовались поэзией. Разбираться в стихах, знать писателей было модным. По радио и на концертных площадках выступали мастера художественного слова. Молодые и опытные поэты участвовали в книжных ярмарках, выезжали на встречи в трудовые и студенческие коллективы. Везде собирались полные залы. Так хотелось жить возвышенно и полноценно!

В 1968 году после службы в армии и работы матросом в Южно-Каспийской килечной экспедиции я поступил в Астраханский мединститут. К этому времени набрались самодеятельные стихи, и я не знал, что с ними делать.

На углу старинного здания Курдова висели стенды с разворотами газет «Волга» и «Комсомолец Каспия». Проходя ежедневно мимо, я всегда задерживался, чтобы ознакомиться с новостями литературной жизни города. Решив, что мои стихи не хуже публикуемых в газетах, направил письмо в редакцию «Комсомольца Каспия» и к удивлению через несколько дней получил ответ с приглашением на заседание литературной студии.

Занятия с начинающими поэтами вел Николай Васильевич Ваганов. В назначенное время в выделенную комнату собирались и садились человек десять начинающих и подающих надежды. В руках они перебирали листочки, тетрадки, блокноты, тревожно ожидали оценки своего творчества. В левом углу стоял единственный стол, за которым председательствовал Н. Ваганов. В то время ему было около тридцати пяти лет. Находился он в расцвете сил. Уже были изданы два сборника его стихов: «Взлёт» и «Дельта». Считался он признанным астраханским поэтом, придерживался философского стиля.

Сидя за столом, он строго и внимательно смотрел через крупные очки в чёрной роговой оправе. Слушал, давал возможность высказаться. Следил за правдивостью и грамотностью читаемых стихов, задавал уточняющие вопросы, подводил итоги. Первоопытных авторов осторожно поправлял, похваливал за свежую мысль или удачное сравнение. Но с теми, кто засиделись на стартовой площадке и продолжали заниматься надуманным словотворчеством, был суров и беспощаден.

Как музыкант, обладающий абсолютным слухом, он сразу улавливал фальшивую нотку. Сначала он опускал голову, потом его плотно сжатые губы кривились, он поправлял очки и, подняв глаза, сухо смотрел на виновника. После небольшой паузы пытался объяснить его ошибку или давал для этого слово более опытному студийцу. Но особо упрямому, неподдающемуся исправлению автору выносил строгий приговор:

– Вы кем работаете? Ну и занимайтесь своей специальностью. Надеюсь, там у вас лучше получится. Поэзия, дорогой друг, требует правды, искренности чувств, а этого я у вас не заметил. Не теряйте зря драгоценного времени.

Народ в студию приходил разный. Была увлекающаяся молодежь, которую переполняли радость, восторг, ожидание быстрого успеха.

Приходили и люди сложившиеся, живущие воспоминаниями, размышляющие. Эти больше нуждались в дружеском общении, в возможности послушать умных людей, поговорить на интересные темы.

Один пенсионер в каждом своем стихотворении упоминал о весне, жизни, женщине и восклицал:

«О, мать-природа! Ты всегда весна

И женщина, к которой я склоняюсь!»

На что Николай Васильевич, хитровато поблёскивая очками, замечал:

– Вы, Иван Степанович, уже, наверное, устали склоняться. Давайте сменим пластинку. А то – весна, женщина. У нас и другие времена года есть.

Ко мне у Н. Ваганова было какое-то бережливо-уважительное отношение. Он сдержанно меня хвалил, иногда что-то уточнял.

В первое моё посещение он предоставил мне слово. Я рассказал свою биографию, прочитал «Казахской осенью»:

«Скрылось лето с криком журавлиным,

Отсвистело запоздалой стаею.

Серые, корявые равнины

Все забыли, все давно оставили …» и т.д.

Затем морское:

«Зарастает сиреневый свет.

Осеребрено море длится.

За кормой переливистый след

Продолжает спешить, толпиться.

Мы идём на удачливый лов,

Потому за вечерней дымкой

Долго чайка белым крылом

Машет, будто родной косынкой.

Молчаливый и сдержанный друг,

Ничего, что глазам матроса

Ночью море покажется вдруг

Перепаханным полем в осень…» и т.д.

Н. Ваганов предложил всем высказаться. Иван Степанович одобрительно похлопал меня по плечу, пожал руку:

– Ну что? В нашем полку прибыло. Свежо, картинки прямо из жизни. Поздравляю!

Николай Васильевич улыбнулся, тепло взглянул на меня:

– Иван Степанович за меня всё сказал. Что же, Александр, в добрый путь, со вступлением в наш коллектив!

И я стал посещать литературную студию, выбирая время после учебы и ночной работы. Однажды прочитал стихи:

«Если руки плетьми упадут,

Если веки ослабнут,

Как казак, опущусь на ходу,

Больно выроню саблю.

Изведусь, потерявши коня,

Доползу до Кубани,

И она заврачует меня

Струевыми губами».

И ещё одно:

«Гуляла степь, холмились хаты в вишнях,

Но день и ночь на подступах глуши

Стоял мой предок на казачьих вышках,

Сощурившись, смотрел за камыши.

Здесь под крылом не спрячешься России,

И на пороге вольницы степной

Не потому ли ятаган бессилил,

Что родина вставала за спиной.

Теперь по хуторам глядят в экраны,

Играет степь в пшеничном янтаре,

И новый день рукопожатьем кранов

Отмечен на моем календаре.

Кудрявятся в садах всё те же вишни.

Стихает к ночи разговор дворов.

Горят огни на промысловых вышках,

Как отблески сторожевых костров».

Н. Ваганов пристально взглянул на меня, будто изучая, спросил:

– Вы казак?

Я смутился, напомнил, откуда родом.

– Ну, тогда понятно, а на другую тему у вас есть?

Пришлось читать «Боярышник»:

«Под осень в отдалении укромном,

Забыв свое древесное родство,

Наперекор замеченным законам

Боярышник доверчиво расцвёл.

Я видел, как цветами освещённый,

Он ликовал, а к вечеру седел.

Тогда и боль его, и обречённость

Представил я невольно на себе.

Как будто сам кустарником на скатах

Я помнил степь в пороховых клубах

И у корней не вставшего солдата

С комочком чернозёма на губах.

Как будто обгорелыми ветвями

Я чувствовал кипящую золу,

И сам с тех пор негромкими цветами

Под осень к месту этому зову.

И для меня не остывали соки,

И поднимались из земной глуби,

Светились в одиночестве высоком

Цветеньем побеждающей любви.

И с той поры в осенних перелесках

Я чаще замечаю каждый год,

Как где-нибудь отчаянно, не к месту,

Начистоту боярышник цветёт!»

Николай Васильевич похвалил:

– Сегодня, друзья, мы услышали состоявшееся произведение, самостоятельный голос. Так держать.

Душевным теплом были наполнены стихи молодой поэтессы Лидии Алексеевой. С детских лет после перенесённого полиомиелита она с трудом передвигалась на ногах. Сидела всегда скромно, тихо, с интересом слушала. На её добром, светлом лице, как тучки на небе, сменялись все переживания. Однажды она прочитала стихотворение, в котором описывала, как мальчики, насмотревшись страшного кино, выходят из кинотеатра «в состоянье шоковом».

Н. Ваганов сразу же зацепил это выражение, стал рассуждать:

– Шок – это же бессознательное состояние, при нём нельзя ходить. Шоковое и шокированное – два разных понятия. Нельзя их обобщать.

И, повернувшись ко мне, спросил:

– А что нам на это скажет будущий врач?

Я сказал, что степени шока бывают разные. Здесь же словосочетание «в состоянье шоковом» употреблено в переносном смысле, чтобы усилить впечатление. Говорят же: «Я в шоке от увиденного».

– Ну, ну, – Н. Ваганов довольно улыбнулся. – Всё же старайтесь подбирать точные слова, чтобы у читателей не возникало вопросов.

С интересом посещали литературную студию Николай Чалов и Владимир Мухин. Оба были немногословны. Н. Чалов – задумчивый, собранный, внимательно следил за происходящим сквозь очки в тонкой золотистой оправе. Общительный В. Мухин как-то сразу ко мне расположился, подошёл, познакомился, пригласил к себе в гости.

Жил он тогда с мамой в коммунальной квартире. Запомнились чистота, порядок, уют. У Володи была отдельная комната, где на столе стояла небольшая пишущая машинка. На ней он печатал свои стихи. В этот год вышла его первая книга «Часы пик». Напечатали её в Нижне-Волжском книжном издательстве. По всему было заметно, что Владимир был доволен своей первой победой и продолжал активно работать.

Разговорились о поэзии. Говорили о Михаиле Луконине, Борисе Шаховском, Клавдии Холодовой, Леониде Чашечникове, Нинели Мордовиной. Показал он мне первые книги поэтов, изданные в то время в Волгограде: «Взгляд земли» Владимира Мавродиева, «Клавиши» Василия Дьяченко, «Моя река» Виктора Политова, «Алые паруса» Лилии Мерновой, «Зал ожидания» Геннадия Ростовского.

Прочитал при авторе его первую книгу. Отметил, как он поэтически обыгрывал увиденное, услышанное, прочитанное. Во всем искал философскую связь или подшучивал:

«А мы те яблоки жуём,

Лишь только щеки округляются».

Это он о законе всемирного тяготения, открытом Исааком Ньютоном после того, как на его голову упало яблоко.

Созвучны были моему настроению стихи Клавдии Холодовой:

«Одиноко бродит по свету

Голубой-голубой олень.

Ты его голубиное сердце

Недоверием не задень».

И лирика студента пединститута Геннадия Ростовского:

«Мы с улицами милыми прощаемся,

Мы ставим в книге города свой прочерк.

Они вращаются –

Ну да, они вращаются! –

И Братский сад, и Ленинская площадь…»

Конечно же, повосхищались новым поэтическим дарованием – волгоградцем Василием Макеевым. Первая его книга «Небо на плечах» вышла в 1966 году. Особенный успех имела его следующая книга «Околица» (1971 г.) Рыжеватый молодой человек уверенно взошёл на Олимп Нижне-Волжской литературы, заявив, обращаясь к С. Есенину:

«Кто же твою славу приумножит,

Песней расплеснувшись в синеве?

Мне б хотелось. Потому что тоже

Солнышко ношу на голове».

Владимир Мухин спросил:

– А кого из поэтов, Саша, ты больше любишь?

Я ему так и сказал, что ценю в поэзии музыку слов, отраженные в ней лучшие чувства, от которых ласково щемит в груди. А что может сравниться с Божественной красотой? Вот послушай, как пишет А. Фет:

«Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где как месяц за рощей печаль».

А как сказано у С. Есенина:

«Предрассветное, синее, раннее

И летающих звёзд благодать».

Кто сравнится с его пронзительными стихами о любви и красоте родной природы:

«Я по первому снегу бреду,

В сердце ландыши вспыхнувших сил.

Вечер синею свечкой звезду

Над дорогой моей засветил».

– Извини, Володя, можно наслаждаться игрой ума, получать пользу от мудрых мыслей и наставлений, но это другое. Оно удивит разум, но не тронет сердца.

Он тактично согласился, но сказал:

– Да, красивая поэзия, только куда она зовёт? Всё это в прошлом. Современная литература другая.

И, словно старший товарищ, предрёк:

– Всё это у тебя с годами пройдёт.

А были мы одногодками.

Приближалось главное событие в Астраханской писательской организации – выездной семинар писателей Нижнего Поволжья. Шел отбор участников. На последнее заседание группы поэтов пришел ответственный секретарь литобъединения Александр Тимофеевич Гаркуша. Он сел у двери, внимательно слушал, оценивал. Николай Ваганов кратко представлял каждого. Предоставили и мне право выступить. Я прочитал стихотворение «Однокурсники». А. Гаркуше понравилось место:

«Если кто-то случайно забудет про гены-аллели

Или станет рассеянно рыться в пробирках пустых,

Это значит, сегодня грачи за окном ошалели,

Как индейцы у пламени, пляшут побудку весны».

На другой день стихотворение напечатали в «Комсомольце Каспия». Меня пропустили на семинар, взяли на обзор тетрадку стихов. Говорили, что приедет из Волгограда маститый поэт Юрий Окунев, опасались его, как строгого, придирчивого критика.

И он приехал. Заочно ознакомился с нашим творчеством, через день назначил встречу. С волнением мы собрались в зале Краеведческого музея. И вот со стопкой наших тетрадок в зал вошёл человек, от которого зависели судьбы начинающих поэтов.

Это был энергичный, остроглазый, сухопарый, видавший виды зрелый мужчина на вид лет пятидесяти двух. Выглядел он человеком опытным, знающим своё ремесло, уверенным в себе и в своих словах, которые произносил по-учительски грамотно и логично.

Сначала он решил блеснуть даром предвиденья и физиогномики. Внимательно обозрев аудиторию, остановился на моей худощавой фигуре и, обращаясь ко мне, изрёк:

– Это вы восемнадцатилетний юноша Николай Никитин? Простите, но ваше творчество никуда не годится. Этот набор слов и творчеством назвать нельзя. Здесь говорить, собственно, не о чем.

Повертел в руках потрёпанную тетрадку и бросил её на стол.

Бедный Н. Никитин, довольно крупный парень, встал и, весь красный, вышел из зала. Ю. Окунев приподнял бровь:

– Какой пассаж!

И, скользнув пустым взглядом по моей смущённой физиономии, переспросил:

– Так вы не Никитин? Нет? А как ваша фамилия? Извините.

Ни за что всенародно униженный, я начал злиться и вызывающе спросил:

– Может мне тоже выйти?

Ю. Окунев снова извинился:

– Сидите.

Но моё настроение было уже испорчено. Потом руководитель семинара разбирал стихи разных авторов, выделял недостатки, иногда хвалил, часто старался демонстрировать свою эрудицию и знание жизни.

Дошла очередь и до меня:

– Неплохо. Есть настроение, чувство слова, умение соблюдать размер. Хорошо представляется у вас описание природы, осенней грусти. Вот, например, «Предзимние поля»: «Понуро тянут провода мотив простуженный и строгий, бредут навстречу холодам дождём промытые дороги». Только в каком веке это написано? Где признаки современности? А концовка у вас совсем пустая.

Надел очки, приблизил тетрадку, стал читать:

«Всё, будто опустевший дом,

Где двери настежь, вышли люди.

Снег забелеет за окном

И никого там не разбудит».

Продолжал подкреплять свою мысль:

– Это в то время, когда идут полевые работы, всходят озимые. Что за пессимизм?

Я хотел возразить, что поля бывают разные, и не везде растут озимые. Да разве в этом дело? У каждого случается своя осень, когда душа сиротеет и плачет, и не находит себе места, и устремляется, потерянная, вслед сырому ветру в погоню за прожитыми днями. Как у писателя И.А. Бунина: падает на землю седок, догонявший журавлиную стаю и в отчаянье восклицает: «Журавли улетели, барин!» Но я не стал перебивать авторитетного учителя. Лишь стало неловко, что меня не понимают.

Ю. Окунев продолжал наставлять и зачитал строфу из стихотворения «Однокурсники»:

«Твёрдо веря в рецепты, в порядок научный и чёткий,

Мы торопимся в жизнь непременно кого-то спасать.

Ну а личное наше пока что у нас вне зачёта,

Где-то рядом и только чуть трогает за халат».

Он положил тетрадь, прошёлся, сделал глубокомысленное лицо:

– Я бы так не утверждал. Врач, ох, как сомневается и не верит рецептам! Это вы поймёте позже, с опытом.

Чувство неудовлетворенности нарастало. Думалось – что это они все поучают? Взяли за образец какую-то современную литературу и подгоняют всех в новомодные рамки. Человек, не работавший в поле, рассуждает о полевых работах и без медицинского образования судит об убеждениях врача. Тогда как забывается главное – человеческая душа с её поисками истины, сомнениями, разочарованиями, страданиями, мечтами и надеждами. Стихотворение «Однокурсники» написано о юных студентах-медиках, которые избрали врачебную специальность по зову сердца. Разве врач, не верящий в исцеление, может приступать к лечению больного? Он всю жизнь учится, чтобы спасать людей, облегчать их страдания, а если что-то не получается, то не всегда в этом его вина. Конечно, врачи, как и все люди, бывают разные. Но это уже не о поэзии.

Таким разбором задевалась не только моя ранимая личность. В перерыве я наблюдал за диалогом известных астраханских поэтов. У окна стояли Нинель Мордовина и Леонид Чашечников.

Л. Чашечников курил, его бритое, испещрённое глубокими морщинами лицо, ещё больше морщилось:

– Представляешь, Нина, руководитель говорит мне: «Что это вы пишите: «Тянуло с Волги волглою пенькой». Пеньку везут высушенную». А я ему: «А то я не знаю. Пока её довезут, она и высохнет. Я что, запах не чую? Что вижу и чую, о том и пишу».

Нинель Мордовина, грузная, в широком платье, грубовато заметила:

– Да послал бы ты его, Лёня, подальше! Нашел кого учить! Взял из моих стихов: «А разум без поэзии – не Бог! Не знающий любви – не созидатель». Стал препарировать. Чего тут не понятного? Чудо поэзии даётся свыше. Один разум – это робот. А без любви разве можно совершить благое дело? Оказывается кому-то не понятно. Пошли на воздух, что-то здесь душно. Когда ты курить бросишь?

Ко мне подошёл Владимир Мухин, обнял:

– Поздравляю! Окунев отметил тебя как способного начинающего поэта. Сказал, что надо продолжать учиться. То, что в начале он тебя перепутал, неприятно, но ты не обращай внимания. Ну, ошибся, бывает. Хотел блеснуть, да промахнулся. Критики народ резкий, привыкший с других стружку снимать. Говорят, что это только на пользу. Сегодня приглашают поехать на встречу в какой-то трудовой коллектив, тебя тоже зовут.

Выехали на автобусе. Л. Чашечников сел рядом с Ю. Окуневым, всю дорогу его поддевал, предлагал выпить за удачный семинар, спрашивал, кого надо угостить в Волгограде, чтобы книжку напечатали. Обращался к нему, насмешливо возвеличивая: «мэтр», «корифей», «маэстро», «мастодонт литературы». Принижал астраханцев, говорил:

– Мы кто? Провинция, темнота, недоучки, кустари! Чтобы книжку издать, едем на поклон в Волгоград. Спасибо, что не гоните, снисходите, иногда и к нам приезжаете, учите.

Ю. Окунев отмахивался, смеялся:

– Не прибедняйся, Леонид.

В Доме культуры нас встретил полный зал. Первым под горячие аплодисменты выступил Юрий Окунев. Его представил Леонид Чашечников:

– Наконец-то дождались астраханцы великого поэта. Последний из могикан – Израиль Абрамович, то есть Юрий Окунев.

Волгоградская знаменитость читала что-то умное, оригинальное, но плохо запоминающееся. Слушателям нравилось, они дружно аплодировали. Затем выступали другие.

От трудового коллектива вышел из зала самодеятельный поэт, говорил о производственных достижениях, политике партии, советской культуре. Продекламировал своё. Юрий Окунев пожал ему руку.

Читали долго, на «бис».

Как сейчас помню Владимира Мухина с его пробивающимися залысинками, щёлочками глаз, слегка вытянутым подбородком. По виду свой парень, но воспитанный, интеллигентный. И стихи его были выверенные, отточенные:

«И ждём мы поезда, как повести начало.

И начинаем новую главу,

Где поиски и срывы,

Где качает,

Где мало – удержаться

На плаву».

Моё стихотворение перекликалось с предыдущим мужественной жаждой преодоления:

«Безветрие и чайки вперебой.

Всего вчера казалось, что, наверно,

Не выдержим. Зашкаливал прибор,

Звенели ванты, гнулись, будто нервы».

Аплодировали нам всем одинаково весело, азартно.

Завершал Леонид Чашечников. Вышел он в простой рубашке, похожий на рабочих, сидевших в зале.

Начал читать уверенно, громко, с хрипотцой, размахивая руками, резко рубя кулаком, убеждая слушателей в правоте своих слов:

«У нас в роду все громогласны –

Что песни петь, что матом крыть…

Мать предрекала не напрасно:

Во мне мужичья стать и прыть,

И потому я вновь про это,

Я вновь про баб и мужиков.

Стоит в тайге за Тарой где-то

Деревня испокон веков».

Рассказал, как попал в Астрахань:

«Шёл по дорогам я,

Бродил по тропам,

Сгорал в июле,

Мёрзнул в январе –

Пока на стыке Азии с Европой

Явился белый город на заре».

Не удивительно, что самые продолжительные аплодисменты достались ему. К нему подходили, брали автографы, поздравляли. Подошёл к нему и пожал руку Ю. Окунев. Это была самая объективная и заслуженная оценка востребованности поэта.

Заканчивался день. Возбуждённые встречей литераторы обменивались впечатлениями, смеялись.

Ехали по унылой, пустынной степи. Впереди замерцали огни приближающегося города. Притихли. Неотрывно смотрели на перемигивание огоньков, на завораживающее бриллиантовое сияние первой звезды. Кто-то шёпотом спросил у соседа: «Что-то я не слышал раньше у него этих стихов, да и в книге их нет». Тот ответил: «Это же последние. Новая книга готовится».

Ободрённые народной поддержкой, строили планы на будущее. И многие своего добились, стали известными писателями, солидными людьми, прославившими нашу Астраханскую землю. Может быть, они тоже помнили тех, кто окружал их у самых истоков литературной реки.

Но я так и не перешагнул порог профессиональной литературы. Жизнь закружила своими событиями.

Сегодня, вспоминая невольно тянувшихся к поэзии энтузиастов, у которых по разным причинам не сложилась литературная карьера, хочу сказать: «Спасибо вам за то, что вы есть и были. В вас всегда светился чудный огонек, освещающий бедственную серость и удручающую суету повседневного быта. Вы стремились к истинной, безупречной красоте, которую образцом для человека сотворил Бог. Не важно, что не все вы смогли достичь мастерства стихосложения, главное в том, что вы остались чистыми, честными, чувствующими людьми – настоящими поэтами».

Поделиться:


Александр Уколов. Литературные истоки.: 11 комментариев

      • И вот ещё что. Если Вы дружите с интернетом. то на лит.сайте «Изба-читальня» можете побывать на странице Дины Немировской — у неё очень много статей и очерков об астраханских поэтах и писателях. В том числе и о тех, которых Вы упоминаете.

  1. Александр, спасибо. Прочёл — и нахлынули воспоминания…
    Школьником — десятиклассником робко и несмело предстал я пред очами Николая Ваганова, работавшего в то время журналистом в «Волге» или «Комсомольце Каспия». Листал Николай Васильевич, листал мою чёрную общую тетрадь, вглядываясь в корявый почерк, выискивая в этой рифмованной навозной куче жемчужные зёрна, трудился полчаса, а то и больше. Нашёл пару-тройку стихов, другие удачные строки в обширной продукции, обрадовался. А потом долго внушал мне, что необходимо уходить от книжности, подражательности, писать искренне о том, что на самом деле волнует и мучает. Ушёл тогда я от него и огорчённый и одновременно полный желания доказать ему, всем окружающим и себе самому, что могу и лучше.
    Я у Ваганова в его «Моряне» был немного ранее, чем Вы, примерно в 1965-1967г.г.
    Помню поездку в «трудовой коллектив» — вместе с Леонидом Чашечниковым и другими астраханскими литераторами выступали перед строителями астраханского вододелителя.. Что касается Ю. Окунева — тоже встречался с ним накоротке. Честно сказать, ещё с юности его поэзия оставляла меня равнодушным. Не то и не так…

    • Уважаемый Геннадий Сергеевич! Рад, что Вы прочли и вспомнили. Мне легко и приятно оттого, что Вы разделили со мной одинаковое настроение, что наши мнения и вкусы совпали. А как же по-другому? Ведь у нас была общая астраханская юность с похожими ожиданиями. Я еще раздумывал — стоит ли ворошить прошлое? Но, как Вы говорите, нахлынуло, и решил поделиться для себя и для других. Я все вспоминал, в какой коллектив мы тогда ездили. Точно — это были строители вододелителя. Там с уважением за Вами наблюдал. Ваши стихи были мне близки по духу и откровенности чувств — настоящая лирика. У меня хранится ваш первый сборник «Зал ожидания». Плодотворного и вдохновенного Вам творчества, здоровья и всяческих благ!

  2. Уважаемый Александр Георгиевич! Так удивительно совпало, что Ваша статья на «Родном слове» появилась почти одновременно с материалом о презентации книги Александра Сергеевича Маркова — пятого тома его дневников «Ускользающее время». Он подарил мне эту прекрасную книгу, и я с радостью читаю её . А там на страницах 15-16 говорится о презентации Вашей книги «Знамение. Астраханское чудо». и довольно подробно рассказывается о Вашем жизненном и творческом пути. Рада познакомиться с Вашим творчеством. Успехов Вам во всём!

  3. ЛЕОНИД ЧАШЕЧНИКОВ (1933 – 1999)

    * * *

    Принимаю, словно неизбежность,
    Пепел лет, осевший на виски.
    Всю мою любовь к тебе и нежность
    Выпили поволжские пески.
    Лгать не надо: стали между нами
    Годы, люди, вёрсты и вражда.
    Всё прошло.
    Осталась только память.
    Память, к сожаленью, навсегда.

    * * *

    Сознаюсь, самолюбию назло,
    Что мне в любви чертовски не везло.
    Ну, не везло – и всё тут. Что за диво?
    С поэтами такое дело сплошь.
    Пока научишься писать правдиво,
    Десятки раз изранишься о ложь.
    Но знаете, в чём их земное счастье?
    Пройдя сквозь ад измен и суеты,
    Они не делят душ своих на части
    И до конца младенчески чисты.
    И о любви, о совершенстве женщин
    Слагают оды до седых волос…
    Поэтов было бы намного меньше,
    Когда бы у поэтов всё сбылось.

    СТАРИКИ УХОДЯТ ПОНЕМНОГУ

    Старуха умерла под вечер
    Легко и просто, как жила.
    Тащила чугунок из печи,
    Ухват из рук – и отошла.
    Старуху в полдень схоронили,
    Пришло на тризну полсела.
    А всё не верилось Даниле,
    Что Василиса умерла.
    Ему мерещилось в потёмках:
    То скрип ступенек на крыльце,
    То в коленкоровой кофтёнке
    С улыбкой счастья на лице
    Она лежит на свежем сене,
    Коса цыганская жгутом –
    И поцелуй, и дрожь в коленях,
    И всё такое, что потом…
    О, этот мир любви и боли!
    О, мудрость мира – старики!..
    От недопаханного поля,
    От недописанной строки
    Они уходят понемногу
    Туда, где нет добра и зла,
    Оставив нам свои тревоги,
    Свои заботы и дела.
    И никуда от них не деться.
    Но как прожить, чтоб уходя,
    Оставить от себя в наследство,
    Как шум весеннего дождя,
    Как шелест листьев на осине,
    Как запах хлеба на току –
    И о любви, и о России
    Одну бессмертную строку?..

  4. НИКОЛАЙ ВАГАНОВ (1934 – 2011)

    ОСЕННИЙ КЛЁН

    Осенний клён. Трепещут листья-свечи,
    Сияет крона в тысячи свечей.
    Её возжёг прощальным светом вечер.
    И ей светить во мгле сырых ночей.
    Нет, не светить. Уходит в землю солнце,
    И гаснет клён, рассеивая свет.
    К нему нисходит звёздное посольство,
    Но в кроне ни огня, ни блеска нет.
    И нет во мне сиянья – только слабость,
    Когда уходишь ты,
    грозя – навек.
    Мне ничего тогда уже не в радость.
    Я самый горький в мире человек.
    Осенний возраст мой!
    Всё горше, горше
    Мне одному средь звёздной темноты.
    Осенняя любовь! Всё больше, больше
    Во мне огня, когда мне светишь ты.

    * * *
    Было тоненькое деревце —
    Тополь вымахал седой…
    Если в чью-то верность верится,
    То лишь матери одной.
    Новой дружбы не заводится.
    Нет любви, как ни ищи.
    Вот пора и позаботиться
    О спасении души.
    Только в чём оно – спасение?
    Может, я об этом – зря?
    Осени меня, осенняя,
    Осиянная земля!
    Не щади, ожги рябинами,
    Окропи листвой с берёз.
    Только ль я забыт любимыми?
    Я ль один их не сберёг?
    Не жалей, порежь осокою.
    От пустых избавь забот.
    Где-то ж есть –
    что друга-сокола
    Сокол раненый зовёт.
    А лебёдка бредит лебедем
    В лебеде глухих равнин…
    Ведь не зря над звонким щебетом
    Зажурились журавли.
    Будь, печаль моя, торжественна,
    Влей в меня ума и сил.
    Где-то ж есть —
    что плачет женщина
    Обо мне в кругу осин.
    Может, я ей дам спасение,
    Счастья капли не суля.
    Осияй меня, осенняя,
    Осенённая земля!

  5. «Бывают странные сближенья»
    Дина Немировская
    ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ КО ВТОРОЙ КНИГЕ О ПОЭТАХ — «ШЕСТИДЕСЯТНИКАХ»

    «Бывают странные сближенья» — написал когда-то А.С. Пушкин в поэме «Граф Нулин», имея в виду то, что иногда вроде бы независимые события в истории совпадают не просто так, а высвечивают собою некую идею, на которую человек без подсказки такого знамения и не обращал бы внимания. Эти «сближенья» — своеобразный маркер, знак божественного подчёркивания.
    Когда версталась первая часть моей книги о поэтах-шестидесятниках, наших земляках, произошло радостное событие. Ларисе Михайловне Магазевской удалось отыскать в Москве дочь Бориса Шаховского Татьяну. Вот эмоциональный отклик директора библиотеки для молодёжи, размещённый на многих литературных порталах: ««Я плачу! А за тысячу с лишним километров от Астрахани, в Москве, плачет ещё один человек. Мы плачем от радости! И с ней меня связывают не родственные отношения и не профессиональные. Но они настолько важные и не только для меня, но и для всего нашего коллектива, для моей любимой «Шаховки». Мы нашлись! Я только что по телефону говорила с дочерью Бориса Шаховского! Простите, друзья, за сумбур! Эмоции не дают мне всё написать спокойно и обстоятельно. Дочь поэта-фронтовика Бориса Шаховского Татьяна Михайловна живёт в Москве. У неё есть внуки, которые случайно увидели информацию о том, что мы снимаем фильм о Борисе Шаховском! Теперь мы договорились встретиться».
    Упомянула Лариса Михайловна и о том, что в 2017 году издательством «Облака», которое занимается изданием художественной, познавательной и развивающей литературы для детей и подростков, была выпущена книга Бориса Шаховского «Жили звери за рекой».
    Судите сами. Не провидение ли это, дарованное астраханцам свыше?
    В 2019 году произошло ещё несколько неслучайных событий.
    В департаменте непрерывного образования Астраханского государственного университета завершился очередной проект «Межвузовский сборник научных трудов с международным участием «Наука и практика в XXI веке». Издание содержит более пятидесяти статей, написанных учителями средних школ, специалистами дошкольных образовательных учреждений, аспирантами, магистрантами, преподавателями вузов, педагогами средне-специальных учебных заведений. География сборника весьма обширна: материалы предоставили авторы из Казахстана, Татарстана, Узбекистана, России (республик Калмыкия и Чувашия, Курска, Ульяновска, Екатеринбурга, Самары, Астрахани и других городов). Сборник отличается тематическим разнообразием и оригинальностью представленных объектов исследования. Издание научных трудов ежегодно публикуется в рамках реализации проекта «Открытое образование».
    В этом сборнике была опубликована моя работа — литературно-биографический очерк о жизни и творчестве поэта Нинели Мордовиной. Так я стала гостьей заседания Клуба лидеров, которое состоялось 6 ноября 2019 года в департаменте непрерывного образования АГУ. На творческую встречу я пришла не одна, а пригласила своих воспитанников из детско-юношеской областной литературной студии «Лукоморье» Дома творчества «Успех». Ребята вдохновенно декламировали стихи моей творческой наставницы Нинели Александровны, а также стихи других поэтов-земляков.
    Когда 23 сентября 2019 года Астрахань отмечала 85-летие со дня рождения Николая Ваганова, в библиотеке № 6 централизованной городской библиотечной системы прошли Вагановские чтения под названием «Помнит родная земля». Почтить память талантливого мастера слова, стоявшего у истоков создания литературной студии «Тамариск», пришли все, кто считает себя учениками поэтического гуру. Многие из них давно стали профессионалами слова. Это поэты Олег Таланов, Вера Котельникова и Сергей Масловский, прозаики Марина Лазарева, Наталия Ложникова и Владимир Шмельков. Посещал литературную студию Николая Ваганова и Закир Дакенов, которого Николай Васильевич очень ценил и как поэта, и как прозаика. Строгая вагановская критика оставила заметный след и в творчестве рано ушедших от нас друзей поэта Павла Сурова и Дмитрия Казарина. Николай Васильевич много занимался и с литературно одарённой молодёжью, и с представителями старшего поколения, пробующими перо. В начале девяностых годов прошедшего столетия литературные студии «Стрежень» и «Глаголъ», действующие при писательской организации под его руководством, посещали Александр Щерба и Владимир Горжалцан. Так что вагановские наставнические литературные следы выходят за пределы России и простираются до Израиля и Канады.
    Николай Васильевич Ваганов многим запомнился как харизматичная, пассионарная, неутомимая Личность. Он умел заряжать неукротимой энергией других. Острый на язык, он не лез за словом в карман и всегда говорил то, что думает, не лукавя, не лицемеря. Некоторые говорят, что с ним было трудно. Но с кем из истинных талантов в общении легко?..
    В день юбилея трагически ушедшего в 2011 году поэта звучало много его стихов. Монтажи на стихи Николая Ваганова подготовили мои ученики — студенты литературной студии «Подснежник» Астраханского государственного колледжа профессиональных технологий, юные декламаторы и поэты из творческого объединения «Лукоморье» Дома творчества «Успех», а также воспитанники литературной студии «Лира» МБОУ СОШ № 29 г. Астрахани. Звучали песни на стихи Николая Ваганова, в том числе и премьерная песня на любимое Николаем Васильевичем и часто декламируемое им на творческих встречах стихотворение «Плясовая прощальная» в исполнении автора музыки – Станислава Малова. Был продемонстрирован видеоролик Александра Цаплина со знаменитым вагановским «Летом астраханским – африканским» на музыку Павла Булычева:

    Лето астраханское —
    Африканское.
    На пляжах публика,
    Что на поду…
    Источник бодрости
    Ищу я, странствуя
    По пеклу города
    В седьмом поту.

    Искрят кресты кремля, как электроды,
    В асфальт впечатываются следы.
    Пылают вывески со словом «Воды»,
    Как будто улицы кричат: «Воды!»

    И дарит Волга себя в каналах,
    В арбузах, яблоках, садах, садках,
    И в помидорах, от солнца алых,
    Как раки – грешники от кипятка.

    …Асфальт фонтанами листва взрывает.
    Гуляет волжская во мне волна.
    Я думал: в сказках вода живая,
    А вышло –
    В Астрахани она.

    Живая вода – Ваганов орошал нас ею при жизни своим мастерством литературного тренера, порой хлёстко, жёстко (но так и нужно!) отсекая сонную одурь и душевную леность. Сила, мощь, азарт – вот как жил он сам и какими хотел видеть тех, кто идёт следом.
    Тем, кто побывал на Вагановских чтениях, надолго запомнится и книжная выставка, подготовленная сотрудниками библиотеки, и выступления сотрудников библиотечного филиала, и мастерское ведение мероприятия Мариной Викторовной Патенковой, и трогательные речи вдовы поэта Аллы Аркадьевны, и декламация стихов Николая Ваганова его внучками Анфисой и Машенькой, и видеосюжеты, продемонстрированные их автором – Мариной Лазаревой.
    Большой радостью для меня стало и то, что мой очерк о Леониде Чашечникове «Так уплывают корабли…» был замечен земляками поэта, жителями Омска, и опубликован на Библиопосте.
    Впрочем, как сказал другой классик русской литературы Н.В. Гоголь, «никогда не стоит хвастаться будущим» — ведь мои научно-публицистические очерки о жизни и творчестве Николая Ваганова и Леонида Чашечникова будут опубликованы лишь в третьем и четвёртом выпусках книги «Шестидесятых тополиный пух», хотя эти труды готовы к публикации давным-давно. Да уж времечко нынче на редкость меркантильное в издательском плане…
    А как бы хотелось увидеть все шестнадцать очерков под одной обложкой в весомом значительном издании!.. Уверена, что мечтается об этом не только мне, но и многим читателям, хранящим память о (не побоюсь этого слова!) великих поэтах-земляках.

    Цитирую по странице Дины в Избе-читальне https://www.chitalnya.ru/work/2670746/

    • Поэты живут до тех пор, пока их стихи отзываются хоть в одном чутком сердце:

      — Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
      Мой прах переживет и тленья убежит —
      И славен буду я, доколь в подлунном мире
      Жив будет хоть один пиит.

      Именно так сказал великий поэт. Не хроникер, не историк, не библиотекарь, а «один пиит».
      Как хорошо, что камертоном для Нижне-Волжской поэзии продолжают служить личный пример и незабываемое творчество наших родных поэтов: Николая Ваганова, Леонида Чашечникова, Нинели Мордовиной!
      Вчера побывал на могиле Клавдии Холодовой. Начинают разрушаться края ее гробницы. А поэтесса жива, пока помнятся ее стихи:

      — Но станет жизнь во столько раз богаче,
      Сколько поэтов будет на земле!

      Пророческое, последнее:

      — И я отправлюсь в свой последний путь.
      Есть время цвесть, есть время листопада.
      И обо мне печалиться не надо,
      И смерть меня не сможет зачеркнуть…
      Я сто путей вернуться к вам найду.
      До скорой встречи!

      Спасибо, Геннадий Сергеевич, Дина Леонидовна, за то, что пробуждаете добрую память об ушедших, но продолжающих жить с нами в стихах, поэтах. Ведь «У Бога все живы». Надо помнить, хранить и передавать эту память.
      Вчера говорил с Юрием Николаевичем Щербаковым о важности в творчестве духовного начала, исторической правды, о том, что не надо застенчиво стесняться пафосных слов, когда речь заходит о нашей Родине, ее святой Вере и людях проживших ради нее достойную жизнь. Не надо обращать внимания на мелких завистников, недоброжелателей. Надо сторониться моды на развлекательный характер современной литературы и идти вперед, защищая Истину, спотыкаясь, ошибаясь, каясь, но идти вперед. У нас под ногами целый пласт давно пережитого, осмысленного нашими предшественниками. Грех не воспользоваться их выстраданным опытом.
      Прочитал его стихотворение о Чуркинской обители. Это же обращение ко всем нам:

      — Смертный шепот мне чудится: «Не отрекусь!»
      Над землей православною нашей. Ты слышишь?

Добавить комментарий для Вера Саградова Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *