Взрыв был такой силы, что растущие вокруг деревья, раскачавшись, сцепились вершинами, да так и стояли до тех пор, пока их не снёс вместе с корнями разрыв следующего снаряда.

— Капитана убило! – закричал кто-то из бойцов. – Я видел, как снаряд прямо в него ударил.

— Арта затихнет, надо посмотреть, найти тело, — отозвался молодой лейтенант, командир десантно-штурмового взвода.

Искали долго, не нашли. На месте взрыва всё было перемешено, обломки стволов и веток деревьев огромной грязной кучей торчали из болотной жижи.

— На куски разнесло бедолагу…

— Но хоть что-то должно остаться, — не сдавался лейтенант. – Броник, шлем, ботинки, наконец. Смотрите внимательно.

— Да где тут найдёшь. Совсем утихнет, тогда хорошенько поищем.

— Ладно, в укрытие! – скомандовал лейтенант. – Кажется, «птичка» прилетела, сейчас арта опять накидывать начнёт. Бежим, не мешкаем!

Час прошёл, день, или вечность?

Я открыл глаза, но темноты не убавилось. В голове звенело, как будто бы внутрь черепа засунули будильник. Мыслей никаких: полная тишина вокруг, и такая же в мозгу. Долго лежу, хлопая веками, потом пытаюсь свести взгляд в одну точку – надо найти опору. Но в темноте такой опоры не находится, сосредоточиться не получается. Зато напряжение не прошло даром, я стал чувствовать холод. Попробовал пошевелиться, но тело не отзывалось.

Где я? Кто я?

Кажется, мозг зашевелился, но пока пуст, ответов на мои вопросы нет. И, всё-таки, пытаюсь понять, где я, кто я? И тут же догадываюсь, почему мне холодно: подо мной вода, я, распластавшись, лежу в ней, и, кажется, тону.

Звон в голове стал стихать. Я очнулся.

Лежу в воде в полной темноте. И в тишине, если не считать внутреннего звона в моей голове. Это ночь или подземелье?

Холодная вода коснулась лица, попала в рот. Отплёвываясь, я задёргал руками, силясь приподнять плечи и голову. И тут же резануло болью в спине, и яркая вспышка света ослепила глаза. А в ней – лицо сына Витьки, склонённое надо мной.

— Папа, дай, я тебе помогу приподнять голову.

— Помоги, сынок, — прохрипел я, не узнавая собственного голоса. – Что со мной? Где мы с тобой, на рыбалке?

И тут же всё погасло, и лицо сына исчезло, растворилось в чёрной темноте.

Час прошёл, день, или вечность?

Я открыл глаза и увидел слабый свет. Моё лицо заливала вода, добираясь до рта. Тону? Я зашевелился, пытаясь приподняться. Опять резануло болью в спине.

А где сын Витя? Ушёл за подмогой? Но что со мной?

Вспомнив сына, я вспомнил и себя! Меня зовут Николай Иванович Лепнин! Всю жизнь меня дразнили Лениным, убирая из фамилии одну букву. «Лепнин я, а не Ленин!», — кричал я в ответ мальчишкам. Это когда учился в младших классах. А в старших они мне отвечали: «Хорошо, что не Сталин!» И хохотали беззлобно. И отец на мои жалобы посмеивался: «Гордись, что такое прозвище у тебя! Не всякого Лениным назовут!» Так и привязалось. И в училище Лениным дразнили. И на войне этот позывной за мной остался.

Стоп! Вспомнил! Я же на войне, на Херсонщине! Я – гвардии капитан, командир десантно-штурмовой роты! Вспомнил, Господи! Теперь надо понять, где я и что со мной.

Но почему рядом отец? Он предостерегающе смотрит на меня, затем подносит к губам палец:

— Тихо, сын, затаись. Ни звука! Враг рядом ходит.

И тут же исчез. Я затих. Послышались голоса, говорили на смеси русского и украинского. Ничего не понять.

И опять навалились глухота и чернота.

Час прошёл, день или вечность?

Пробудила меня холодная, вонючая вода, заливавшая рот. Да, тону. Надо что-то делать. Превозмогая боль в спине, зашевелился, опустил руки, стал искать под собой опору. Пальцы натыкались, нащупывали какие-то ломаные упругие ветки. Они и подо мной, они и на мне. Я завален ветками деревьев, сквозь которые пробивается свет. Это небо! Светится небо, выход на волю! И я живой! Меня оглушило близким разрывом снаряда и, кажется, ранило. Но я живой! Лежу в болотине, в которую забрёл, пытаясь найти обход противника, который в этот момент начал артиллерийский обстрел наших рядов. Со мной взвод лейтенанта Паршика. Где Паршик, где пацаны? Неужели все погибли под обстрелом? Надо вставать, надо искать!

Выплёвывая грязную, вонючую воду, я зашевелился активнее, стараясь терпеть боль в спине. Вскоре удалось просунуть сквозь ветки, завалившие меня, голову и шею. Задышалось легко, свободно. Получается, что внутренности у меня не задеты, осколки впились куда-то под лопатку, но не тронули сердце и лёгкие. Я шевелю руками и ногами, значит, рана не критичная, всё обойдётся. Только плохо, что невозможно остановить кровь, не дотянуться. Сколько её там вылилось, пока я лежу?

А сколько я лежу? Похоже, вечереет. И бой начался вечером, мы пришли на выручку разведвзводу Сани Попова, который отражал атаку двух рот противника. Мы спешили, как могли, и, всё-таки, опоздали, взводный Саня погиб. Но он и его парни не дали противнику прорвать оборону. Мы сходу вступили в бой, загнали нациков в болото, я стал искать обход…

Где рация? На мне должна быть рация. Вот она, на груди! Но мокрая. Неужели намокла? Не надо включать, может сгореть.

Я начал активно работать руками, освобождаясь от плена заваливших меня веток. Опять резануло болью. Свет потух…

Час прошёл, день или вечность?

Который раз я теряю сознание? Слабость в теле не даёт даже шевелиться. Но надо двигаться, надо выбираться из болота.

Темно, надвинулась ночь. На небе ни луны, ни звёзд, хмуро. И на душе хмуро. Чего лежу, надо вставать. Встать, капитан Ленин! Встать через не могу! Пока темно, надо выходить.

Вот и автомат при мне, висит на боку. И несколько магазинов в карманах разгрузки. И броник на мне. И перчатки на руках. Только нет шлема. Потому и тону в тяжёлой амуниции.

Отчаянно работая руками и ногами, перебарывая боль, я все-таки выбираюсь из веток. Сажусь отдышаться.

Куда идти? Звон в голове утих, мозг заработал. Но контузия даёт о себе знать: я почти ничего не слышу и плохо вижу, картинка в глазах размытая.

Щуря глаза, оглядываюсь. До взрывов здесь стояли деревья, я под ними спрятался от обстрелов, не желая падать в болотную жижу. Здесь меня и накрыло. Деревья стояли за моей спиной, а за ними – уже сухой берег, на нём затаились мои пацаны с лейтенантом Паршиком.

Тяжело дыша, держа на весу автомат, бреду по болотной жиже к берегу. Сажусь в густую траву, прислонившись к каким-то упругим кустам, тут же обдавшим меня терпким смородиновым запахом. Я его слышу, с удовольствием нюхаю, значит, действительно живой!

Осторожно, чтобы раненой спине причинять меньше боли, снимаю с себя автомат, рацию, затем разгрузку и броник. От мокрой тельняшки запахло кровью. Завожу руку за спину, пытаясь нащупать рану. Похоже под тельником большой сгусток крови. Он ещё не засох, но свежая кровь не сочится. Слава Богу!

Напрягаю слух: послышалось, или действительно полуоглохшие уши уловили посторонние звуки? Похоже, человеческий говор. На всякий случай сползаю с куста набок, затаиваюсь в траве. Скоро опять улавливаю звуки. Это удаляющиеся в сторону болота шаги. Вдруг – неприятель? Надо уходить, пока меня не обнаружили.

Забираю только рацию и автомат и ухожу в сторону деревни, о существовании которой хорошо знаю. Иду тяжело, ноги путаются в траве. Облизываю засохшие губы, хочется пить.

После нескольких десятков шагов без сил сажусь на землю. В голове собственная установка: идти, выходить к своим! Но сил нет, видимо, потерял много крови. В глазах прыгают, сверкают зайчики, в голове что-то пузырится и пульсирует…

Сынок, Витя, дай мне руку. Мне надо идти. Ты уже большой, сильный, тебе пятнадцать лет, ты выведешь меня к нашим.

Помнишь, мы были с тобой на рыбалке и поймали несколько щук? Двух, самых крупных, ты насадил на кукан и нёс сам. Было тяжело, ты устал, но не сдавался. И я был доволен, гордился тобой. Когда подходили к дому, ты попросил ещё и ведро с остальным уловом. Тебе хотелось показать маме, что уже большой и сильный. Ты сильный, Витька, помоги мне!

«Хорошо, папа, помогу. Вставай!»

«Не могу, сын, ноги плохо держат».

«Тогда ползи. Ползи, не надо лежать!»

И я ползу, раздвигая руками траву, то и дело натыкаясь в темноте на кусты и оползая их. Мешает автомат, но я его не брошу, он моя надёжа. И сын моя надёжа, моя опора. Жена, отец, мама – они ждут меня с войны, поэтому я выйду к нашим! Обязан выйти!

Час прошёл, день или вечность?

— Ленин! Это ты!

«Витя, сынок, ну какой же я тебе Ленин? Я твой папка, сынок. Я отец твой!»

— Капитан! Ленин! Нашли, живой!

Паршик, это его голос, дотрагивается до моей спины, я вскрикиваю от боли. Наконец, понимаю, что меня нашли мои пацаны. Мои пацаны!

— Паршик, — шепчу, — Паршик, да, это я, Ленин.

— Вижу, что не Сталин, — смеётся лейтенант. — И парни со мной – Прапор и Жетон, мы считали, что ты погиб, тело твоё искали, а ты, вишь, сам выбрался!

— Командир, да я лично видел, что снаряд прямо в тебя влетел, взрыв, и дерево повалилось! Это я, Жетон. Командир, ты молодец, живой!

— Жетон, Паршик, Прапор, спасибо, пацаны! Есть вода? Пить!

— Сейчас, командир, фляжку отстегну.

— Сколько я не пил?

— Почти трое суток, — ответил Паршик, и скомандовал: — Прапор, сооружай носилки, понесём командира. Ленин, держись!

В черноте неба блеснуло полуокружье луны. Её свет постепенно раздвигал тьму, ширился, пролился на землю, блеснул в водяных разводах недалёких болотин, и высветил счастливые лица бойцов, суетящихся возле раненого товарища, их командира, которого они долго и упорно искали, даже считая погибшим, и нашли живого, подтверждая истину, что русские своих не бросают.

До наших передовых позиций оставалось около километра, но гвардии капитан Ленин теперь был спокоен: он продержался, выжил и вышел к своим.

Поделиться: