Поздравляя читателей «Родного слова» с великим, воистину общенародным праздником, мы публикуем стихи и прозу члена Союза писателей России Елены Русановой, астраханки по происхождению, ныне живущей в Тюмени. С Днём Победы вас, дорогие!

Елена Русанова

* * *

В Панкове, райончике Берлина,

Где народный парк Шёнхольцер-Хайде,

Слышен ночью шелест тополиный:

«Спите, братья, с миром отдыхайте».

Ковалёв Василий – башмаковский,

Карасёв Владимир – астраханец…

Дожидались вас на Волге скольких!

Приглашали б вас на белый танец…

Тут опять тростник горит повсюду –

Бедствие окрестного апреля.

И душа, как прежде, верит в чудо –

Расцветают – вот уж запестрели –

К маю пышно зАросли сирени.

День Победы воспоют пионы.

Сколько сбережённых поколений

Будут вспоминать вас восхищённо!

Заворовский Пётр – семья с Бузана,

С Каменного Яра – Яхияев

Нагматул, с Солянки – Сатвалдиев –

Рядовой Кусан, чья жёнка – Дельга.

Вас бы угостить икрой сазана,

Показать бы вам, как май сияет,

Волжской напоить бы вас водичкой…

Вас вспомянет лотосами дельта,

Что осталась нашей.

В крупных листьях

Будут долго капли слёз светиться.

А цветы, чьё так сиянье чисто, –

Сколько их!

То вас, погибших, лица!

В Панкове, райончике Берлина,

Где народный парк Шёнхольцер-Хайде,

Слышен ночью шелест тополиный:

«Спите, братья, с миром отдыхайте».

ДЕТСКИЕ ПЛЕЧИ ПОБЕДЫ

– Автобус ещё не скоро, через полтора часа, – жизнерадостным голосом произнесла старушка, взглянув на меня сквозь массивные тёмные очки. Да какая старушка – дама в самом наиполнейшем смысле этого слова: на голове элегантный яркий платок-повязка, брючки, сапоги на каблуках и порядочный макияж.

– Не может быть, – возразила я и подняла глаза к расписанию, которое висело под самой крышей остановки. – Действительно, в четырнадцать ноль- ноль нет автобуса, только в пятнадцать тридцать. Что же это такое? Я сегодня специально смотрела в интернете расписание на год, под него и подстроилась!

– Давно уже по-новому ходит, с начала лета, – уточнила женщина и положила в рот ломтик песочного печенья.

Я ходила туда и обратно вдоль остановки, порывалась отправиться пешком до трассы, но так и не решилась, – слишком большим было расстояние. Наконец, смирившись, опустилась около своей случайной подруги по несчастью на скамейку и для поддержания разговора спросила:

– Как же мы будем полтора часа ждать? Вы, наверное, очень устали?

– Я с утра на кладбище, уже привыкла тут подолгу бывать. Этим летом такая жара стояла, что не могла выбраться несколько недель, а так я на Червишевском почти постоянно.

– Кто у вас здесь?

– Мать и муж. Идти до них очень далеко. Вот я и приезжаю рано утром: пока дойду, наведу порядок, сначала к матери схожу, потом к мужу. Раньше цветы сажала, каких только не было: и пионы, и лилии, и флоксы – а теперь перевелись они. То ли вымерзли, то ли народ растащил.

– Неужели и выкопать могут? – не поверила я.

– Муж мой на Мемориале похоронен. Там вокруг ребята из Афганистана лежат. Как-то совсем рядом со мной две женщины остановились, разговаривают: «Какие красивые! Я такие давно себе на дачу хочу!» Смотрю – кусты выкапывают. Там чудесные розовые пионы росли. Они их и выкопали все, прямо с могилы. «Прекратите сейчас же! Как вы можете с чужой могилы цветы красть?» – возмутилась я, а они и ухом не ведут. «Ну, если только цветы унесёте, я вас на весь автобус опозорю, пусть все знают, что вы за люди». И пришлось мне два рейса пропустить, хотелось выполнить своё обещание – пристыдить бессовестных женщин, да они так и не появились. Ушли, видно, другой дорогой, испугались.

– А вам не страшно на кладбище? Здесь иной раз ни одного человека не встретишь, кроме могильщиков или бездомных, – поинтересовалась я.

– Сначала боялась, потом привыкла. Да, вот сегодня к обеду уже никого нет. Даже сторожей не видно. Наверное, в город за продуктами подались. Тридцать лет хожу – никто меня ни разу не тронул.

Она немного помолчала.

– Вы знаете, я ведь со вторым мужем тут и познакомилась. Был он водителем местного рейсового автобуса, заметил меня и как-то решился спросить, к кому я так часто хожу, о ком печалюсь. Я всю свою историю ему рассказала, и вскоре мы поженились. Жаль только, недолго он прожил, и его болезнь унесла…

– Тяжело вам одной такие поездки совершать. Дети-то у вас есть?

– Не-е-т, – грустно улыбнулась старушка. – Бездетная я. Какие там дети? Я же в войну всё здоровье потеряла. С севера я, сургутская, из большой семьи старшая дочь. В войну мужчин в городе почти не осталось, всё женщины с детьми да старики. Так я с двенадцати лет на рыбозаводе работала. К концу войны и брат мой подрос. В такие морозы ходили на завод – вспомнить страшно, а идти очень далеко приходилось. Готовили мы рыбу для консервов. Кормить надо было солдат на фронте чем-то, вот мы консервы им и отправляли. Привезут рыбу, ледяную, тяжёлую, а выгружать на берег кроме нас некому. Промерзала я в те годы насквозь, какие уж там дети. Жизнь меня закалила, потому я теперь выносливая, на ноги не жалуюсь.

Я же про себя подумала: возможно, в награду за жертвы и труды Бог даровал тебе, бабушка, такую выносливость, о какой мне, почти ровеснице твоих теоретических внуков, и мечтать не приходится.

– Правда, руки стали в последнее время болеть. – Рассказчица взглянула на свои заметно деформированные кисти рук. – Но я всё, что мне выписывают и приносят, выбрасываю, травки изучаю. Так и лечусь ими, иначе бы давно тут лежала…

По шоссе изредка пролетали автомобили. На кресты и надгробья ухоженного сектора на противоположной стороне дороги то и дело усаживались кукушки; белок же, пушистых обитательниц здешних мест, любительниц конфет и прочих гостинцев, видно не было.

– А вот уже и автобус! Видите, как быстро времечко пролетело, напрасно вы переживали. Когда бы ещё так отдохнули? Сосновый бор, воздух чистейший, не то что в городе.

– Да, – согласилась я. – Всю осень не могу даже в парк выбраться, а это моё любимое время года… Простите, вы хотя бы прибавку к пенсии за военное трудовое детство получаете?

– Нет! Когда стали документы спрашивать, оказалось, никаких записей не сделано, не доказать, что на заводе работала, ни-ког-да. Знаю, что другие, совсем не трудившиеся в войну, почему-то имеют эту добавку. Сумели как-то приписки себе обеспечить…

Развернувшийся на конечной автобус уже примчался по пустынному шоссе обратно и раскрыл перед нами двери.

– Хотела, как всегда, зайти свечки поставить, а сегодня что-то устала, – закончила свою речь женщина, взглянула на отреставрированный храм с голубыми главками, что возвышался в окружении могучих сосен неподалёку от остановки, и легко поднялась в автобус.

– Полкладбища обошёл, молодых-то сколько! – заговорил с ней седобородый старичок, с которым мы вместе приехали предыдущим рейсом.

– Наркоманов сейчас много хоронят, – ответила моя новая знакомая. Продолжения их беседы я не услышала.

За окном дарили последнюю зелень берёзовые леса, а кое-где уже вспыхнули костерки и пряди осенней листвы. Через несколько минут нашему взору открылось место жизни тысяч и тысяч обитателей прекрасного сибирского города – сам он, сверкающий бликами стёкол, многоэтажный и разноликий.

Он наш и мы в нём потому, что такие же, как бегущие сейчас на пейнтбол, дети вынянчили и принесли Великую Победу на своих хрупких плечах.

Поделиться: