В день памяти поэта и создателя литературной школы в Астрахани Николая Ваганова публикуем светлые воспоминания о нём, редкие фотографии и стихи, до сей поры не появившиеся в Интернете

 

 Николай Ваганов вспоминал:

«Родители мои, прибывшие в Долгую Деревню из деревни Сугояк Челябинской области на собственной лошади, строили дорогу, соединившую Челябинск со Свердловском». Позже поэт в одном из стихотворений назвал её «дорогой индустрии».

Из воспоминаний молодой учительницы:

«Я до сих пор с удовольствием, особенно в минуты каких-то неустоек, колебаний, раздумий, в часы одиночества и тоски читаю стихотворение и долго думаю, и снова начинаю понимать, как иногда жестоки и несправедливы дети к отцам и матерям, как легко забываем мы о том, что вчера заставило раскаиваться, как обманываем себя лёгким покаянием. Люблю читать вслух это стихотворение своим ученикам, и вижу, как моё личное восприятие и переживание передаётся им» (о стихотворении Н.В. Ваганова «Деньги»).

Геннадий Ростовский:

Воспоминание № 1

«В педагогическом институте во второй половине 60-ых годов Николай организовывал после занятий «философские среды», «шахматные четверги», «поэтические пятницы». В читальном зале собирались любители поэзии, главным образом с литфака. Звучали стихи К. Симонова, Э. Багрицкого, Э. Межелайтиса, П. Элюара, выступали Михаил Луконин, Анатолий Жигулин, Юрий Кочетков, Лилия Мернова, Юрий Окунев. Помню, одна из пятниц была посвящена современной поэзии, тема была сформулирована примерно так: «За что мы любим современную поэзию и что нам в ней не нравится?»

Всё это помогало нам, студентам, вырабатывать свои взгляды на литературу, учило мыслить, отличать подлинное искусство от поддельного, а главное, — воспринимать поэзию как руководство к действию, а не «предмет», который нужно учить и сдавать.

Воспоминание № 2

…Многое позабылось, а некоторые картинки прошлого до сих пор почему-то ярко стоят перед глазами.
Школьником — десятиклассником робко и несмело предстал я пред очами Николая Ваганова, работавшего в то время журналистом. Листал Николай Васильевич, листал мою чёрную общую тетрадь, вглядываясь в корявый почерк, выискивая в этой рифмованной навозной куче жемчужные зёрна, трудился полчаса, а то и больше. Нашёл пару-тройку стихов, другие удачные строки в обширной продукции, очень обрадовался. А потом ещё долго внушал мне, что необходимо уходить от книжности, подражательности, писать искренне о том, что на самом деле волнует и мучает. Ушёл тогда я от него и огорчённый, и одновременно полный желания доказать ему, всем окружающим и себе самому, что могу и лучше.
А за год-два до этого приезжала к нам в Оранжереи Лина Казакова, работавшая радиожурналистом в Астрахани. Стихи писала, чуть позднее сборники стихов печатала. И побывала в нашей школе, где ей и меня представили, совсем юного, смущающегося автора, тискавшего к тому времени свои первые вирши в нашей комбинатской многотиражке «Заря Октября» и районной газете «Северо-Каспийская правда». Познакомились. Просмотрела она моё «творчество», что-то одобрительное и напутственное говорила, что-то советовала. Порекомендовала писать о школьной жизни, в том числе и в прозе, присылать свои материалы на радио. И убыла восвояси, а я остался, обнадёженный и потревоженный…
С Николаем Вагановым наши пути-дороги впоследствии пересекались ещё не раз. Регулярно посещал я литстудию Моряна» Умело и интересно Николай Васильевич вёл занятия, знакомил с новинками и новостями, профессионально и доброжелательно разбирал поэтические опыты студийцев, вовлекая всех присутствующих в общую дискуссию.
«Моряна – иногда употребляющийся термин для обозначения ветра, дующего с моря на берег. Там, где море мелководно и берега отлоги, моряна вызывает повышение уровня моря…». Так говорилось в БСЭ – Большой Советской Энциклопедии. Да, моряна – это ветер с моря, наш исконный рыбацкий ветер, приносящий каспийским рыбакам чаще всего радость ловецкой удачи. Литературная «Моряна» стала для меня живительным ветром поэзии, туго надувающим парус судьбы, радостным местом встречи с единомышленниками, с более опытными людьми, приобщающими меня к миру прекрасного.
Редакция «Комсомольца Каспия» в то время перед праздниками устраивала различные культурные мероприятия, на которые приглашались поэты и писатели, актёры и музыканты, певцы и люди иных творческих профессий. А в тот день, который запомнился, в зале было очень много местных литераторов, в том числе самые известные мэтры. Когда и мне, молодому дарованию, предоставили слово, прочёл я, волнуясь, пару-тройку своих стихов. В одном из них была такая строфа:

По лужам, солнцем облицованным,
По рыжим, робким ручейкам,
Я шёл, весёлый, нецелованный,
И улыбался облакам…

Потом в своём выступлении, говоря о прозвучавших моих и других авторов стихах, астраханский писатель Юрий Селенский шутливо, в своей обычной иронической манере, призывал авторов тщательнее работать над словом, находить «нецелованные» метафоры, незаезженные образы, гнать прочь избитые штампы и трафареты. Но, в общем, и его выступление, и выступление поэта Николая Поливина по отношению к нам, молодым авторам, были весьма доброжелательными и ободряющими. Когда после того мероприятия шли мы кампанией по улице Кирова, и разговор зашёл об Астрахани, Ю. Селенский сказал фразу, которая запомнилась: «Чем больше я её ругаю, тем больше я её люблю»…
На страницах молодёжной газеты появились тогда регулярные выпуски литературного альманаха «Моряна», в котором публиковались стихи, рассказы, очерки, фельетоны, басни, критические статьи. Сохранил с тех времён пожелтевшую страничку с первым выпуском того альманаха. Это год 1964-ый. Во вступительной врезке, в частности, говорилось:
«…Мы представляем вам и трёх участников недавнего областного семинара молодых литераторов – техника-строителя Клавдию Холодову, журналистов Николая Ваганова и Виктора Овчарова. Руководитель семинара – большой русский поэт Виктор Боков, приезжавший для этой цели из Москвы, дал высокую оценку творчеству Николая, Клавдии и Виктора. Наша газета, дававшая «зелёную улицу» творчеству этих ребят, надеется, что они вскоре станут настоящими поэтами.
В этом выпуске мы печатаем и новые стихи Гены Ростовского, слесаря судоремонтного завода имени X годовщины Октябрьской революции. Геннадию 18 лет. В этом году он окончил среднюю школу посёлка Оранжерейного Икрянинского района и вот теперь стал рабочим. В его стихах ещё много несовершенного, подражательного, и всё-таки они хороши. И, если Гена так же серьёзно будет работать над собой, он наверняка добьётся успеха»…
Зимой 1963-64г.г. (работал я тогда слесарем-судоремонтником на «десятке») на первом этаже общежития моряков «Каспара» открылось при содействии комсомола молодёжное кафе «Бригантина», которое, правда, просуществовало недолго. Одно из первых мероприятий, проведённых в нём, было посвящено поэзии, гостем был Николай Васильевич и другие астраханские поэты. По окончании поэтического вечера гости убыли по домам, а Николай остался с ночёвкой, настолько ему понравилось наше общество, гостеприимство и хлебосольство. Да и отяжелел он изрядно к тому времени после принятого «на грудь». А добираться поздно ночью домой ему было далековато. Так что уговорили поэта дорогого, ещё несколько часов тесно пообщались…
«Бригантине» недолго было суждено плыть по бурным водам житейского моря. Через несколько месяцев тихо и незаметно пошла она ко дну. Сколько в ней мероприятий ни организовывали, всё в конечном счёте сводилось к банальной пьянке. После одной из них, закончившейся мордобоем, кафе и прикрыли…
В педагогическом институте во второй половине 60-ых годов Николай организовывал после занятий «философские среды», «шахматные четверги», «поэтические пятницы». В читальном зале собирались любители поэзии, главным образом с литфака. Звучали стихи К. Симонова, Э. Багрицкого, Э. Межелайтиса, П. Элюара, выступали Михаил Луконин, Анатолий Жигулин, Юрий Кочетков, Лилия Мернова, Юрий Окунев. Помню, одна из пятниц была посвящена современной поэзии, тема была сформулирована примерно так: «За что мы любим современную поэзию и что нам в ней не нравится?» Всё это помогало нам, студентам, вырабатывать свои взгляды на литературу, учило мыслить, отличать подлинное искусство от поддельного, а главное, — воспринимать поэзию как руководство к действию, а не «предмет», который нужно учить и сдавать…
А однажды набрался я смелости и тиснул в том же «Комсомольце Каспия» рецензию или даже небольшую статью в связи с выходом новой поэтической книги Н. Ваганова «Дельта». Не всё, что издал Николай Васильевич, пришлось читать, но процентов 80 прочёл. И скажу честно – больше всего нравились и нравятся стихи из его двух ранних сборников «Взлёт» и «Дельта». Так вот, статья моя называлась «За окном светло». В ней, в частности, говорилось:
«Стихи Ваганова отличает серьёзная и напряжённая работа мысли. Мы видим, насколько глубже стала философия поэта. В его стихах уже нет ученической однозначности слова и образа…. У поэзии своя скоростная орбита, скорость поэзии и скорость времени не совпадают. Но это не значит, что поэзия отстаёт. Она увековечивает мимолётность мгновения, даёт возможность почувствовать характер, движение, перспективу. Не суетливая спешка, не погоня за ложно понятой злободневностью, а стремление вперёд «на мудрой скорости» — вот что отличает её.
Интеллектуальность – примета поэзии Н. Ваганова. И проявляется она не столько в лексиконе…. сколько в позиции поэта. А позиция эта строго определённая – утверждение разумного, ниспровержение нецелесообразного, поиск гармонии…. Ваганов хорошо владеет стихотворной техникой. Ассоциативность, крепкие корневые рифмы, разнообразие ритма – всё это в изобилии мы встречаем на страницах сборника. Тщательно работая над словом, поэт чутко прислушивается к его звучанию…. Случилось так, что в творческой и жизненной судьбе поэта два места, два уголка нашей России стали особенно дороги ему – Урал и волжская дельта. Им он посвящает много тёплых и искренних строк, звучащих как взволнованное признание в любви…. Поэт сейчас весь в движении, в развитии. Хочется пожелать ему дальнейших творческих удач и закончить эту рецензию его же строками:
И верю я: всё сбудется, удастся…
И если честно, —
Жизнь моя удачна,
И если точно, —
За окном светло».
Вот такая была статья, в которую подсыпал я совсем немного и критического перца. Ведь нельзя же лишь одни похвалы расточать. Правда, по прочтении сего опуса в целом довольный Николай Васильевич мне на это попенял. Но не особенно сильно. И то хорошо…
Много лет утекло с тех пор. И вот мы, постаревшие, встретились с Николаем Васильевичем в начале нового века в Астрахани у памятника Пушкину на подведении итогов второго областного поэтического конкурса «С Тредиаковским – в XXI век!». Обнялись, расцеловались, расчувствовались, вспомнили былое…. Подарил я ему свою новую поэтическую книжку, где в качестве автографа поместил такое шуточное четверостишие:
Жизнь моя была б совсем поганою,
Если бы не знал я, что ты есть –
Николай Васильевич Ваганов –
Астрахани совесть, ум и честь!..

Этим самым «отомстил» за ту эпиграмму на меня, студента пединститута, что он написал и опубликовал в 60-ых в «Комсомольце Каспия»:

Я – астраханский, я – Ростовский,
Оранжерейненский, точней.
Дождусь; возьмёт журнал московский
И выйду из учителей.

(Воспоминание Геннадия Ростовского № 2 опубликовано в разделе критики портала ОБЩЕЛИТ.NET: http://www.obshelit.net/works/164/)

Виктор Астраханцев об известии о смерти Николая Ваганова:

«Известие о смерти Николая Ваганова пришло летом прошлого года, в тверской деревне, где мы вместе с Германом Коломенко, мужем Клавдии Холодовой, укрывались от палящей жары в саду под старыми яблонями.
Мы ещё с молодости были хорошо знакомы с Вагановым. Герман писал о Николае очерки, делал передачи на телевидении. Я в те годы часто читал его стихи со сцены, привлеченный его поиском ярких тем, заострённой крутостью стиха.
Клава хотя и относилась по-матерински снисходительно к его броской игре со словами, ценила его, как поэта, и называла будущим астраханским классиком. А позже она посвятила Ваганову своё самое крупное сочинение, поэму «Ворожба». Так что у нас оказалась весомая причина достать из подпола домашнего вина, помянуть Николая, Клаву, всех ушедших астраханских поэтов, поговорить, почитать стихи…
С веток время от времени с шумом падали яблоки и раскатывались по земле.
Одно яблоко упало на наш стол.
«Это от Николая», — сказал Герман.
И мы все снова оказались вместе».

Михаил Крупкин:

«Шли дни, месяцы, я приходил в студию и приносил новые стихи. Пробовал писать и прозу. Однажды прочёл в студии, за что получил небольшую похвалу от начинающих собратьев по перу и от самого Н.В. Ваганова. До сих пор помню, как он трепетно и по-отцовски любя объяснял мне, где, как и что нужно исправить и дал совет: «У Вас лучше получается писать прозу, чем стихи, советую больше заниматься прозой».

У каждого человека своя обыденность, повседневность, то, что можно назвать прозой жизни. Мне стало интересно следить за собой, наблюдать за людьми, как они живут, какие у них привычки, какое поведение в той или иной ситуации, о чём говорят люди, посещающие литературную студию «Тамариск». Я как будто питался словом, меня тянуло в это общество мыслящих людей, таких, как Дина Немировская, Сергей Бендт, Владимир Шмельков, Герман Елизаров, Олег Таланов, Александр Аверин, Александр Гриценко, Марина Лазарева, Вера Котельникова, Вера Владимирская, Степан Подоляко, Евгений Мартынов, Сергей Николаев. Интересные люди, и все они — как отдельные книги, каждый — со своей историей, и, конечно, сам Николай Ваганов, учивший нас верному пониманию слова. Пусть Николай Васильевич не коренной астраханец, а какое стихотворение он написал и как точно всё описал в стихотворении «Живая вода»!

Кто из нас, живущих в Астрахани, не ходил в жару в седьмом поту? Такое вот оно – лето астраханское! Да и сам я, согласно этому стихотворению, столько раз странствовал «по пеклу города в седьмом поту», ища холодненькой воды, чтобы утолить жажду. И отпечатывающиеся следы на асфальте — как что-то ушедшее во времени, кем-то оставленный след…».

Степан Подоляко:

«Не верится, что Его больше нет. Астраханская литература осиротела. Осиротела местная писательская организация.

Преданный словесности специалист, обладающий даром «абсолютного чувства слова» (не поднимается рука писать о нём в прошедшем времени), он вызывал противоречивое восприятие у тех, кто мало с ним общался. Он всегда говорил человеку в лоб то, как воспринимал его творчество и его самого как индивидуума. Зачастую нелицеприятно и не взирая на чины, регалии и авторитеты.

Он умер, но мысли его, заключённые в строки его стихов, живы. А пока живы в сознании людей мысли, жив и породивший их разумный человек».

 

Анастасия Ваганова:

«23 сентября 2016 года моему отцу, Ваганову Николаю Васильевичу, астраханскому поэту, Члену Союза писателей и Члену Союза журналистов, исполнилось бы 82 года, а 20 июля с.г. – пять лет, как его нет с нами. Да, простят меня те люди, которые все эти годы берегли память о нём и поддерживали в литературных кругах интерес к его творчеству, но боль потери должна была улечься, а душа успокоиться, чтобы мысли могли оформиться в слова. Именно сейчас захотелось обратить свой дочерний взгляд на его личность и открыть миру некоторые, известные мне, стороны его натуры, но уже осмысленные с позиции зрелого возраста.
Итак, я появилась на свет в 1974 году, когда отцу исполнилось 40… Я назвала свой очерк «Домашние уроки», одноимённое стихотворение написано в 1977 году звучит так:

ДОМАШНИЕ УРОКИ

Учит азбуке дочку отец,
Добротой и участьем лучится.
Смотрит жалобно дочка окрест,
Изнывает, не хочет учиться.
Но, изведав похвал благодать
За успехи на первом этапе,
То, что надо, спешит угадать –
Угодить терпеливому папе.
Да не в силах ни в точку попасть,
Ни намёка понять, ни подсказки,
Злит родителя: — Что за напасть?! –
Заставляет прибегнуть к острастке.
— Нет! – кричит он, — тебе не уйти
Далеко от уборщицы бабки:
Быть по гроб у завхоза в чести
При метёлке, бадейке и тряпке! –
И внимает, разинувши рот,
Горемычному плачу ребёнка:
— Мама мыть и мести не даёт!
Тряпку мне не даёт и ведёрко!

В основу этого шутливого стихотворения легла реальная история моего противостояния родительской воле: «вывести ребёнка в люди», в то время как сам ребёнок мечтал о карьере сотрудника клиннингового агентства. Я акцентирую внимание на этом стихотворении, потому что узнаю характерную черту своего отца, которую знатоки его творчества увидят и в других его произведениях, а именно: самоирония, умение видеть комичную сторону жизни, привнести улыбку в самую, на первый взгляд, серьёзную ситуацию. Он транслирует читателю мысль, что многие трагедии мира не случились бы, если бы люди снизили градус своего напряжения, отказались от ненужного драматизма и разбавили надуманную серьёзность житейских неурядиц по-детски непосредственным взглядом на ситуацию. Вот здесь автор опять иронизирует над собой и своим, не раз подвергавшимся критике, образом жизни:

ПРЫЖОК

К многолюдью трибун безразличен
Входит в сектор прыжков, словно лев,
И себя за рекордной добычей
Хищно в небо бросает атлет.
И не глядя на сбитую планку,
Он в накинутом кем-то плаще
Безучастно садится на лавку
И ложится на плащ вообще.
И глаза закрывает устало,
И лежит, и лежит, не встаёт.
А затем поднимается вяло –
Лев, расслабленный дрёмой… И вот
Он бежит и взрывается мощно,
Всё отдав своему рубежу…
Так и я на диване, возможно,
Не напрасно лежу и лежу.
1978

Не могу сказать, что в детском возрасте у меня вызывала большой интерес литературная деятельность отца. Скорее, она была источником дискомфорта, потому что в школе, к примеру, чаще всего меня представляли в статусе «дочь Астраханского поэта», и, для закрепления эффекта, производимого невиданным доселе поэтическим отпрыском, вниманию любопытствующих представлялось что-нибудь «из папиного». Для этих целей в моём арсенале была пара дежурных произведений, которые я декламировала даже тогда, когда «дочь поэта» выросла из бантиков, а стульчик для чтения стихов начал трещать и качаться.

По иронии судьбы, часто мы обращаемся к творчеству и испытываем потребность погружаться во внутренний мир близкого, когда мы его безвозвратно теряем. Я в этом случае исключением не стала.

Когда мне едва исполнилось 16 лет, грянули «девяностые». Отец, разменявший шестой десяток, имеющий двух несовершеннолетних дочерей и до недавнего времени зарабатывающий себе на жизнь писательством и выступлениями, оказался практически в катастрофическом положении. Литературная деятельность сразу же переместилась в конец списка государственных приоритетов, о сохранении бонусов, писательских льгот и просто гарантированного заработка не могло быть и речи. Можно представить себе, что испытывал человек, оказавшийся на обломках советского строя и взрастившей его идеологии в столь зрелом возрасте.

В массовом сознании прочно укоренился стереотип творческого человека, а особенно «поэта», как крайне нестойкого перед жизненными невзгодами человеческого индивидуума, перманентно теряющего то волю, то рассудок. Мой отец в этот шаблон не вписывается: он всегда был бойцом. Жизненные потрясения он воспринимал, как вызов судьбы и считал своим долгом отвечать на каждый. Его самодисциплине можно было позавидовать, ведь каждое утро, включая выходные дни, он начинал свой день с пробежки. Облачившись в старенькую бедняцкую спортивную амуницию, в предутренних сумерках он совершал «паломничество» к своей спортивной «святыне», именуемой Центральным Стадионом. В дождь, слякоть, пронизывающий ветер, гололёд, зной, в темноте и под палящим солнцем, сквозь толпу насмешников, скептические ухмылки, откровенные покручивания у виска, на протяжении многих лет, в одиночку, он каждое утро таким образом декларировал своё право называться человеком. Ему не нужна была компания, идеальные тротуары, брендовая спортивная одежда, специальные беговые кроссовки – ему вполне было достаточно своего волевого решения не склонять голову перед надвигающимися трудностями. Иногда, когда денег в семье не хватало, а его кроссовки изнашивались и начинали пропускать влагу, он натягивал на носки обычные целофановые пакеты, надевал свои «бегунки» и выходил на марафон. Своё «ноу-хау», под дружный хохот всей семьи, он называл «пакет-ботами»… Вот в этом эпизоде опять сквозит самоирония, присущая ему, и так необходимая человеку в сложных ситуациях…
Надо сказать, что физическое состояние было у него отменное: он не пил таблетки, не стоял на поликлиническом учёте с хроническими заболеваниями. Для него было крайне важно чувствовать себя полноценным, самостоятельным человеком, не стать бременем семьи, не превратиться в жалкого, немощного старика.

Ещё одна его страсть – шахматы. В издательстве газеты «Волга» каждый вторник собирались шахматисты и кипели порой нешуточные страсти. Проигрывать отец не любил, и в случае проигрыша возвращался домой мрачным и недовольным собой. Надо сказать, что азартность была ему свойственна, и по молодости лет шахматные турниры с Юрием Смирновым длились в Писательской организации всю ночь и заканчивались под утро. Обессиленный, отец валился в кровать и отсыпался, словно пришедший с вечеринки гулёна. В одном из стихотворений он характеризует свой мир, как «азартный мир труда и спорта». Вдохновленный какой-то идеей, он мог не спать, мне кажется, несколько суток и демонстрировал чудеса работоспособности.

Не меньший интерес представляют и его методы психологической защиты. У него был набор своих житейских мудростей, а называл он эти утверждения «мои психологические формулы». Например, он повторял «Мой дом – моя крепость!» и вкладывал в эти слова такой энергетический посыл, что верилось, что вот этот «родительский дом» — именно то место, где и защитят, и обогреют, и помогут. А ещё становилось понятно, что именно такой «дом-крепость» надо строить для своих детей в будущем.

Каждый, кто хоть раз бывал у нас дома, видел стену кабинета отца, украшенную арт-объектом – подарком близкого друга отца, талантливого мастера-креативщика — Павла Сурова. Указанное изделие представляло собой коллаж, изготовленный из бумаги, картона и журнальных вырезок. Надпись на черном фоне гласила: «Бесплатным сыр бывает только в мышеловке!», а картинки содержали все атрибуты сытой жизни: тут был и сыр, и мышь и чей-то слюнявый рот. Прямое предостережение от соблазнов надвигающегося коммерческого века, вняв которому многие жертвы бандитского, а ныне — коллекторского, беспредела, остались бы невредимыми…

Отец был автором, и часто повторял и другое своё выражение: «У каждого свой кайф – своя расплата!», утверждая одновременно и право человека на свободу выбора жизненного маршрута, и в то же время, предупреждая о неотвратимости грядущего наказания, соразмерного выбранному «кайфу».

Когда в моей жизни случались кризисные моменты, охватывало отчаяние и под натиском трудностей опускались руки, я причитала, что «не смогу», «задача невыполнима», «наверное, погибну при исполнении», «и как это вообще можно преодолеть?» и т.д., и тогда отец, пожимая плечами, с нарочитым простодушием и лукавой улыбкой говорил: «Ну, надо совершать подвиг!». И этот настрой остался со мной на всю жизнь: если судьба к тебе предъявляет требования, то никуда не денешься, подвиг придётся совершать …

…Один из крупнейших российских историков, Василий Ключевский, сказал: «Характер – власть над самим собой, талант – власть над другими». Со всей ответственностью могу заявить, что мой отец обладал и первым, и вторым. Он владел словом так, что его выступления слушали с одинаковым интересом рабочие и служащие астраханских фабрик и заводов, заключенные в местах лишения свободы и пионеры в актовых залах Астраханских школ. Он завораживал аудиторию словами, неожиданными метафорами, передающими оригинальный взгляд на обыденные житейские явления. Он притягивал, с ним хотелось общаться. Вокруг него до конца жизни возникало немало молодых, талантливых людей, — ищущих, с пытливым умом. Среди его самого близкого круга встречались люди необыкновенно одарённые, незаурядные и мыслящие, яркие индивидуальности, добившиеся в жизни заметных успехов. Своим друзьям он посвящал лучшие стихи: Павлу Сурову – «Птицы моей зимы», Анатолию Бочарову – «Буксировщик», Ерошенко Николаю Васильевичу (шофёру-киномеханику автоклуба, своему бессменному коллеге) – «Зимняя ночевка». И друзья отвечали ему взаимностью, их связь не обрывалась до самых последних дней.

Благодаря своему другу, Бодрову Игорю Пантелеймоновичу, в самые непростые годы развала страны и крушения надежд, он обрёл работу, настоящую, соответствующую призванию и дарованию: журналистику. Игорь Пантелеймонович, будучи редактором, пригласил его работать в штат созданной тогда газеты «Астраханские известия». Материалы, написанные отцом, были масштабными, глубокими и затрагивали самые актуальные социальные проблемы. Он был весьма эрудированным человеком, и для него было характерно глубоко погружаться в проблематику, изучать всё, вплоть до понятийного аппарата и терминологии, подвергать тщательному анализу противоречивые события. Он был жестким критиком, порой беспощадным, и эмоционально, со свойственным нонконформистам упорством, отстаивал своё мнение, идею… Не раз он вредил себе этими своими качествами, но таков уж был его характер.

Несмотря на то, что отец плохо интегрировался в рыночное время, с его новой идеологией, ориентирами и ценностями, я искренне считаю его успешным человеком, в том понимании успешности, когда она измеряется не количеством заработанных денег. В данном случае речь идёт о творческом человеке, попавшем в эпицентр социально-политической катастрофы с переделом привычного мироустройства, проявившем волю и показавшим себя способным выдержать удары судьбы, не сломаться, не отказаться от мечты и своего призвания.

Многие стихи, созданные им в последние годы, психотерапевтичны, в них он, со свойственным ему философским подходом, отвечает на вопросы человеческого бытия и призывает задуматься о сути тревожащих нас проблем:

СЛОВО О СОБСТВЕННОСТИ

Нас – много, которых покоя лишают,
не спать заставляют и мучиться
дворцы заправил монополий и шаек
и прочей братвы сверхимущества.
А скольких преследует зависть к умнейшим
Презревшим куши созидателям?
Пожалуй, лишь тех, кто не числит в успешных
хапуг, вымогающих: «Дайте нам!»
И честь вам, редчайшим, с устами младенцев,
рекущими: «Роскошь – бессовестность!
Ведь, собственно, собственных тел мы владельцы,
святую являющих собственность».
2011

КТО КОГО СЧАСТЛИВЕЙ

Жить хорошо… Конкретней, — это как?
Безбедно? Обеспеченно? С достатком?
Не просто ли химеры – меры благ
в мирке по упакованности сладком?
Ведь есть ещё и праздной жизни шик,
и роскошь олигархов и магнатов,
где публика с мильонами смешит
финансами своими сверхбогатых…
А посему средь склепов и могил
под мрамором и травкой без надгробий
решайте, кто кого счастливей был
из тех, чей смертный час однажды пробил.

2011

…Отец дал нам, своим детям, неоценимо много. Практически ни дня не проходит у нас в семье, чтобы на память не приходил какой-нибудь эпизод с его участием. Часто мы с сестрой оцениваем происходящее через призму отцовских суждений, благодаря судьбу за счастье называться «детьми поэта». В этот памятный день его рождения, хочется всю дочернюю любовь и признание вложить в слова, обращённые к нему: «Папа, всё удалось! Спи спокойно, твои дети усвоили «домашние уроки». Благодарим!»

Марина Лазарева – отклик на эссе Анастасии Вагановой:

 «Дети поэта». Пусть не кровные, многие из нас, действительно, были «детьми поэта». Нас так и называли: птенцы гнезда ваганова. Сегодня мы вылетели из этого гнезда, тогда, казалось, неуютного от жёсткого воспитания. Но, видимо, только так и можно было воспитать настоящих литераторов, членов Союза писателей, Союза журналистов, достойных поэтов и прозаиков. И всё это он, наш Николай Васильевич. Мы помним его. И сегодня, его очень недостаёт.
Прекрасный очерк. Я читала его, а от строчек, словно, веяло вагановской энергетикой, словно, он сам вошёл в эти строчки и был рядом. Спасибо. Низкий поклон ему — нашему Николаю Васильевичу Ваганову.

Материалы собраны и подготовлены к печати Диной Немировской

Поделиться: